Читать книгу: «Донные Кишотки», страница 4

Или вот со мной, как Бог поступил? Правильно, по справедливости. Дал жизнь вечную. Имя. Навапой назвал, Новой Водой. А кем была? Цилей, Старой Девой. Что я, кроме Антарктиды видела? Да ничего! Песок да камни… А теперь?.. Других бессмертию учу, грамоте, которую сотню лет, и не старею… А всё почему? Потому что он внутри меня живёт, а другим это не видно. И хорошо, что никто не знает. Правда, грустно бывает иногда. Давно уже ни землетрясений нет, ни наводнений, вулканы молчат, ни тебе метеорита, ни инопланетян, ни хоть войны какой-нибудь или мора… Одни таблички… Про лягушек, будь они не ладны…»

При этих мыслях Навапа поскользнулась во тьме на каком-то гаде, но не упала. Вдали забрезжил огонёк костра. Педагогиня напрягла зрение и стала перемещаться вдвое быстрее, прыжками, цепляясь на ходу руками за ветки, едва касаясь ногами влажной земли. Этому она детей не учила. Рано еще. Обезьян и лемуров они ещё не проходили. Но обязательно будут проходить. Через несколько сотен тысяч лет, примерно…

К раздаче плевков она успела вовремя. Евнухи показали на неё пальцами. Ученики выстроились в очередь, набирая в рот слюны побольше…

***

Йошка жила отдельно в своей пещере при храме. Она уже давно выдавала себя за Головного Евнуха и диктовала свою волю всему клиру четко и безоговорочно. Её неувядающая за несколько сот лет божественная красота была тому первым доказательством. Гармония пёрла из неё по всем направлениям: внешние части тела были в полном равновесии с внутренним содержанием, мысли соответствовали поступкам, а поступки – взаимной выгоде с собственной стороны и со стороны сообщества согдийцев.

Со времени их с Цилей пришествия в Согдиану многое изменилось.

Земля лопнула, как запёкшийся от высокой температуры замерзший пельмень в пустой кастрюле, содержимое в виде воды хлынуло наружу, на поверхность, оставшиеся в живых люди возвели случившееся в человеческое достоинство и, слабо понимая произошедшее, наделили катастрофу качествами скорее не божественными, а рациональными – мол, это последнее уничтожение, хватит, мол, уже плодиться и размножаться, пора и честь знать. Восемь миллиардов, это уже не шутка… Согдийцы послали прежние верования подальше, и стали искать что-то своё, близкое к краю… И нашли Йошку.

Она сразу заявила: хоть все вокруг передохнете, я подыхать не собираюсь. С какого такого ляду? Раздвиньте ноги, посмотрите на себя и друг на друга: вы этим предполагаете поддерживать род человеческий? Не смешите детей! Загляните мне под тунику… Видали?! А теперь – в очередь, мальчики, в очередь…

То невидимое движение времени, отмеченное для себя Йошкой, но так и не понятое согдийцами, происходило от найденной ею в одной из пещер точки отсчета течения жизни в противоположных направлениях. Йошка с Цилей, перевалив в Согдиане через жизненный экстремум, двинулись в прошлое. Согдийцы – в будущее, уже пережитое девушками несколько тысяч лет назад. Путём нехитрых вычислений Йошка определила, что сдвиг магнитных полюсов Земли (в период их с Цилей молодости), связан скорее всего с давней атомной катастрофой, чуть не погубившей последнюю цивилизацию и изменившей климатические зоны на земной поверхности. Но несчастье привело к неожиданности: скорость и направление жизненных процессов у разных существ теперь зависели от вращения земного ядра, магмы и коры совершенно независимо от вращения Земли вокруг Солнца. Йошка подозревала, что три могучие земные составляющие вертятся подобно шарам в шарах по труднообъяснимым законам Вселенной. Но к какой из трех субстанций она относила свой жизненный цикл, ещё не решила.

К ней, наконец, пришли «месячные», за последнюю тысячу лет во второй раз. Кровило не меньше года. Теперь, в трёхлетний период овуляции, надо было что-то решать. Озабоченная очередной неожиданной возможностью создать бессмертное потомство, она обратилась к Циле с просьбой: подобрать ей из старших учеников девственника, недурного собой, крепкого, с творческой жилкой и развитым органом размножения. С какой скоростью будет происходить её движение назад, предположить было трудно. В какую сторону судьба пошлёт будущее ребенка – тем более. Судя по сексуальному опыту Йошки и её предыдущим влюбленностям, младенца в Согдиане никто в корзину не положит и по течению реки не пустит. А старшеклассник скоро вырастет и найдет себе кого помоложе. И хорошо бы девушку… Пока его не съедят…

Циля отнеслась к её предложению без восторга. Научившиеся к этому времени мыслить и говорить ослюды, Кот и Целка, которые уже обзавелись многочисленным потомством и давно проживали в резервации – в сухой пещере с единственным спиртовым источником на всю Согдиану, – были категорически против желания Головного Евнуха продлить божественный род.

Йошкин Кот не без ревности заявил: нет Бога на Земле, кроме Йошки, и я пророк её. Целка после этих слов не давала ему взобраться на себя года полтора и завалила источник камнями. Кое-как, по старой памяти, Циля тайно утешала Кота, но недолго. Пойманные Целкой с поличным во время совокупления на погасшем кострище, они были посыпаны пеплом, изгнаны на неделю в джунгли, но, после забастовки учащихся с требованиями о том, что теперь «некому в морду плюнуть», оплеванные детьми родители учеников вернули Цилю в школу, а Кота – в стойло. Причём обязали Целку ходить с вечно поднятым хвостом. А Йошка собственноручно разобрала камни над спиртовым источником.

Примирение закончилось обильным возлиянием с последующей оргией четверых бессмертных, продолжавшейся подряд шестеро суток. Ученики честно и ярко записали всё происходящее на глиняных табличках. Позже это вошло в Согдийские анналы в качестве мифа о сотворении мира.

На седьмой день с глубокого похмелья Циля еле-еле успела прочесть меньше половины записей, так и не исправив ошибок в глине и не поверив в произошедшее, и слегла. Целка со всем присущим ослюдам сочувствием отпоила её сброженным молоком, но не простила. Натянутость в их отношениях сохранилась надолго. Но это уже ни на что не повлияло.

Дабы не доводить ситуацию до очередного конфликта, Циля таки начала поиск партнера для озабоченной подруги.

Дети в Согдиане созревали быстро. Обилие пищи и отсутствие за ненадобностью одежды влекло их друг к другу быстрее, чем они сами могли предположить. Как только утром в классе кто-то начинал ритмично дергать свободной от стила рукой под партой, глядя на девочку напротив, Циля направлялась к ученику и заглядывала под столешницу. Определив, что ученический орган достиг максимального размера, она производила необходимые измерения. Записывала результаты. Давала ему закончить начатое на глиняную дощечку. И отсылала ученика к Йошке.

Юноша с глиняным пропуском и подсохшим неопровержимым доказательством мужества на клинописи допускался в пещеру к Головному евнуху. После ряда манипуляций с его органами и последующего допроса и ощупываний ученик отправлялся или в интернат для мальчиков, или на кухню, или в резервацию к ослюдам (на попечительство Цилиной Целки). Родителей извещали о судьбе сына или устно, или двумя-тремя котлетами, без всякого объяснения.

C неписанными законами в Согдиане было всё в порядке, с писанными – не совсем. Качество глины заставляло искать лучшего. Таблички рассыпались через сто-двести лет на куски и вспомнить, что на них было выковыряно семью поколениями раньше, оказывалось невозможно. В поисках более надежного материала для хранения согдийской памяти были оснащены несколько экспедиций. Караваны ослюдов уходили во все концы земли и возвращались назад то с золотом, то с серебром, то с бронзой, – бесполезными, как оказывалось, металлическими чушками. На них и знаки выковыривались с большим трудом, и таскать их тяжело было, да и хранить негде: сухих помещений не хватало, в привычных сараях они проваливались глубоко в грязь в дождливый сезон и достать их из земляной библиотеки на ревизию было проблематично. Потому, с лёгкой руки Йошки, было решено – бросить эту бесполезную работу. Всё равно никакого времени нет. Его просто не существует. Есть циклы дня и ночи, этого достаточно. Остальное – выдумки полусумасшедших евнухов. В какую сторону катится мир и история достаточно знать бессмертным. То есть Циле и Йошке. А они уж всему остальному как-нибудь согдийцев научат.

И Согдиана процветала. Воды изливались с гор в долину потоками, солнце точно по считанному поднималось и опускалось над вершинами, одаривая плодородные угодья светом и тенью. Урожаи злаков и плодов не успевали сменять друг друга по мере подъёма и спуска в горы. Животные тучнели на жирных пастбищах. Добыча еды, воды, тепла и коротких знаний не требовала от согдийского рода никакого напряжения, смекалки или счастливого случая (куда там до призрачного прогресса!). Тем более, что отнимать у них это богатство никто не собирался: соседние племена поживали не хуже, а то и лучше согдийцев, – каждое в своём огороженном скалами мирке.

Дикие звери, ядовитые гады и насекомые-паразиты были давно истреблены. Когда, в редких случаях, случались болезни самих согдийцев или домашних тварей, подозрительных особей бросали сразу в костер, чтобы не разносили заразу. Камней и палок вокруг валялось в достатке. А климатические условия не собирались изменяться, так же, как и вера местных жителей в непогрешимость уклада собственной короткой жизни и жизней своих бессмертных учителей (пропади они пропадом!).

Вода, вернувшаяся на Землю, забившая ключами и реками из недр, уж скоро должна была поглотить сушу. Очередного потопа ждать оставалось недолго. Да и скорее бы! Долина Согдианы с трудом вмещала в себя аборигенов.

Мысль о спасительном ковчеге для бессмертных давно уже посещала Йошку. Она с трудом подбирала форму для кочевья. Подводный «Наутилус» вроде подходил, но по техническим показателям был далёк от возможностей каменновековых согдийцев. Твари по паре требовали пищи. Еды на сто лет, пока схлынет вода, хватило бы лишь в том случае, если бы они ели друг друга при непрерывном воспроизводстве. Количество скота для еды в разы превышало спасаемых. Спасаемые тут же подпадали под следующий уровень поглощения. И в результате самых смелых подсчетов выходило, что в выживших остались бы опять Йошка, Циля да пара ослюдов. К чему тогда и огород городить?.. Однако, с рождением бессмертных мог выпасть и другой вариант. Его она и пыталась разыграть.

Первую мутацию Ос (от ослюдов и согдийцев) она скрыла от евнухов, когда её пару раз укусили злые полосатые насекомые. Следующей были Ослы. Потом – Верблюды, независимые, но тупые животные. Люди попадали в редкую категорию мутаций. Этимологическую. Казалось, не назови Йошкины предки этих гужевых тварей ослюдами, и Люди бы от этого словосочетания не образовались.

Всем похожие на согдийцев, Люди не умели думать. Вернее, они думали, что умеют делать это, но результат их мыслей редко подтверждался. Тогда они начинали думать о том, почему это произошло. А так как ничего дальше не происходило, они думали, почему так получилось. И так – повторяясь, они как бы и думали о чем-то, а получалось – ни о чем. В конце концов, Люди останавливались на мысли: а зачем они вообще думают? И закономерно возвращались в развитии к ослюдам. Иногда – к Осам. Но чаще всего – к Ослам. Те, в свою очередь, и не пытались объяснять ни свои мысли, ни поступки.

Тем не менее у Людей была перспектива: они нравились Богам, то бишь Йошке. Обладающие немереной сексуальной привлекательностью, молодые самцы Людей были так вкусны, что поглощать их в малосоленом виде, чуть теплыми, свежими и потными, чуть приглушенными дубинкой по голове, смаковать их, начиная с подмышек и паха до гениталий, еще способных выдавить молоки для соуса, – от такого блюда отказаться становилось выше её запредельных сил.

Случалось это скорее всего от того, что со временем к Йошке, как и к Циле, начали возвращаться зачатки обоняния и вкуса на уровне определения феромонов, (соленое они ещё не сильно отличали от сладкого, а кислое – от горького; сероводород – от аммиака, озон – от азота), плоть противоположного пола влекла и возбуждала их теперь не только цветом кожи и звуком голоса. Гастрономическое наслаждение разными частями тела самцов Людей стало их тайным пороком. Потому и остатки трапезы приходилось зарывать глубоко в почву, чтобы не смущать непосвященных в свой ритуал согдийцев. Особенно после странного случая на капище у костра, когда один из полоумных огромных евнухов в танце выбил могучей пяткой из выжженной земли обглоданный человеческий копчик и засветил им в глаз другому евнуху. Глаз вытек. Копчик остался торчать из глаза. Это было настолько чудесно, что раненного евнуха тут же нарекли святым и посадили в глубокую яму, прикрыв её от дождя листьями. На удивление, евнух остался жив и ещё долго принимал благодарные плевки от проходящих мимо, пока не умер с голода. Тратить еду на святых у согдийцев было не принято. Считалось, что слюна, как и моча («божья роса») дарят святость – шаг в бессмертие. И, чем раньше оплеванный святой помирал, тем совершеннее он был в своём святом предназначении при жизни.

Страх перед смертью был изжит в Согдиане уже давно. Все согдийцы были убеждены, что раз времени (конкретного времени жизни) не существует, то они никогда и не рождались, а жили во времени смерти всегда и это должно продолжаться бесконечно. Так же, как бесконечно будет всходить и заходить солнце, течь вода, увядать и расти трава, поэтому всё окружающее их останется неизменным и вечным. Да, соглашались согдийцы, время имеет цикличность дня и ночи, но не более того. Есть цикл существования растений и животных. Но этот цикл другой, свой, чуть длиннее, чем круговорот приема, переваривания пищи и последующего опорожнения. Потому что он входит в цикл роста, когда из общего навоза непременно появится новое растение, которое сожрут новые животные, а согдийцы в результате съедят подросшее мясо со свежим гарниром. Не всё же мальчиками питаться?..

Но какого-то страшного конца этому движению нет, и он невозможен. Потому что Боги вечны. А всё вокруг, включая самих согдийцев, и есть маленькие части тех самых Богов, которых никто не видел. Оно и правда: как может часть увидеть целое, в которое она включена? А Йошка и Циля видны только в качестве отражения этих Богов на поверхности согдианских луж. Прекрасное, всезнающее и мудрое их отражение. Которое несет согдийцам красоту и память Вселенной…

Решив отказаться на этом основании от нетонущего ковчега, Йошка выбрала другой путь спасения.

Она, прикинув своим математическим умом, что уровень вод потопа не достигнет и тысячи метров над всей сушей, принялась за строительство Араратской горы и переселением на её вершину всего живого.

***

Хвам отправлялся на стройку века со своей бригадой палачей из Соседней Долины. Малик и Ишта, его теперешние покровители, давно ждали чего-то подобного. Собирая, наконец, Хвама на подвиг, Ишта сказала напутственно:

– Вот тебе топор. Береги его. Смотри, не затупи! Он не для костей, а для плоти.

Малик добавил:

– Сам можешь не возвращаться. Но топор верни. Он священный.

– А на… зачем он мне тогда?! – возмутился Хвам. – Таскать такую тяжесть… Я мясо рукой рублю.

– Э-э, нет… – сказала Ишта. – Когда они построят гору до небес, этим топором ты прорубишь небесный свод и воды хлынут на землю.

– Вот этим топором? – удивился Хвам.

– Только им. Если доживешь, конечно.

Хвам заткнул топорище за пояс. Он уже ничему не удивлялся последнюю сотню лет. Он знал, что Малик и Ишта сейчас пойдут вместе в душ, чтобы там заняться согдийской любовью и обсуждением мероприятий по спасению человечества чужими руками, поэтому сам устроился тут же на высоком балконе, в кресле, и закурил.

Вид на Долину с веранды был восхитительный. Заснеженные вершины гор отбрасывали в лучах заходящего солнца темно-фиолетовые и терракотовые тени на склоны, оживляя их поверхности причудливым разнообразием изломов и нисходящих волн ледников, застывших в наполненных ими ущельях. Аквамариновое небо, чуть обожженное по краю сияющими облаками, которые взвивались до белесой голубизны к его центру, казалось переполненным кипящим котлом холода, огромностью своей и необозримостью вселяющим ужас в бессмертную черную душу Хвама. Тот охнул от тяжелого предчувствия и закрыл глаза. Он слышал, как покровители расшаркались и ушли…

У Хвама до сумерек было время помечтать о прошлом. Не раз он возвращался мыслями в пустынную Антарктиду, строил творческие планы о постановке новой пьесы, где бы его возвращение повернуло течение времени. Тогда он закрутил бы на место головы Ученого Совета, вернул к жизни Буяна и Ги, а, главное, – собственные здоровые яйца. И выпил бы с Глеком за процветание современного искусства. Сколько для этого нужно было убить всего, что попадется под топор, Хвама не сильно озадачивало. Возвращение яиц стоило того…

Йошка пригласила его к себе в пещеру для участия в новом проекте ещё лет десять назад, зная, на что он способен. Она говорила, расправив перед ним пергамент:

– Горячиться не надо. Вот смета. В ней всё расписано. По мере поставки женской рабочей силы, которая будет распиливать соседние горы и таскать камни на Арарат, нужно поддерживать равновесие между рождением и смертью согдийцев и ослюдов. Вот эта кривая. Зришь?.. А вот – кривая поставки мужского мяса и частоты совокуплений. А это – архитектурно-планировочное решение. Как видишь, амплитуда обеих кривых к концу строительства уменьшается и близка к затухающей, а сложность кладки и трудозатраты увеличиваются. Твоя задача: соблюсти эту пропорциональность, не отступая ни на шаг от проекта. Тогда, возможно, ты и попадешь в число избранных, которые останутся на вершине горы.

– То есть вы не даёте гарантии? – восхитился Хвам.

– Мы даем шанс! – рассмеялась Йошка. – А не будете шевелить плавниками, захлебнётесь вместе со всеми!

– Тогда скажите точно, когда это произойдёт!

Йошка подняла брови:

– Ты меня за дуру держишь?! Прямо сейчас и расколюсь, жди! Смету лучше изучай… И собирай палачей побольше… Я ведь и в Другую Долину могу обратиться.

Возмущённый Хвам вскочил на ноги и уже собирался уйти, как у выхода из пещеры возникли два огромных евнуха с дубинами в руках.

– Эти, – показала на них пальцем Йошка, – будут тебя беречь от глупостей. Лет десять хватит, чтобы изучить и согласиться?

Хвам сел на голый камень посреди пещеры и кивнул головой.

– Ну, смотри! Я тебе Цилину Целку дам в помощь, у неё неплохой аналитический ум, да и по экономике она не последняя в Согдиане. Если договоритесь, назначу её Генподрядчиком.

«А то, что у нас разные кормовые базы и жизненные ценности, ты не подумала?!» – хотел прокричать Хвам. Но промолчал. – «Конечно, подумала… А так – ни взяток, ни откатов, ни личных отношений…» – догадался он следом, но и это вслух не произнес.

Так шёл год за годом, Хвам писал сценарий, а каждая проверка Договора приводила к тому, что Йошка находила в нём новые просчёты и откладывала начало работ. К девятому году, наконец, что-то стало прорисовываться. Кривые сошлись. Результат же получался неутешительным: тем двадцати поколениям женщин, которые будут строить гору, надо каким-то образом объяснить, зачем они это делают, если до окончания работ из последнего поколения ни одна из них не доживёт(?) Хвам задал этот вопрос. На что Йошка ответила:

– Ха! Пока проект договора выбьют на скале и согласуют с населением, пройдёт много времени. Вода и ветры уничтожат начало. О нём забудут. А конец можно будет изменять Приложениями к Договору. Поэтому не парьтесь! Начало есть. Строительство возможно. Ресурсов хватит. Остаётся не ошибиться с концом.

Йошка хлопнула ладонью по разжиревшей шее Хвама.

– Ну, что? Вперёд к здоровым яйцам?..

На том и ударили по рукам.

…Смеркалось. Горы поблекли. Сунув обжёгший пальцы косяк в пепельницу, Хвам тут же забил за щеку щепотку насвая и, пожевывая, отправился к лифту.

Лифт был гордостью Малика и Ишты. Он был водяной. Поток с горы был перегорожен шибером, который при открытии наполнял вертикальную герметичную шахту в скале. На поверхности воды в шахте располагался плот с кабиной, при наполнении шахты водой кабина поднималась вверх. Поднявшись на заданную высоту, она натягивала веревку, которой шибер закрывался, и кабина останавливалась. При сливе воды из шахты через другой шибер кабина медленно опускалась вниз. Для управления использовались две верёвки, за которые надо было дернуть при подъёме или cпуске. Правда, на подъём требовалось вдесятеро больше времени, чем на спуск. Но для согдийcкого времяисчисления это было несущественно.

Дёрнув за веревочку, Хвам быстро достиг подножия замка Ишты. Выходя из кабины, он поправил священный топор за поясом, посмотрел на поток воды из лифтовой шахты и поднял глаза на вершины.

«Глядь, они же там замёрзнут все к черту, даже если кто и жив после потопа останется… Нагородят гору… А наверху – лёд, да и дышать нечем… Бессмертными-то жить хорошо, пока тепло и водичка из лифта течёт… Что затеяли?! Совсем… нет ума у этих баб!..»

***

Йошкин Кот давно уже закрыл глаза в своём стойле, уткнувшись ноздрями в прошлогоднее, немного увядшее от собственного древнего дыхания сено. Пахло оно привычно и скучно. Целка на стороне где-то подторговывала сброженным молоком согдийским подросткам перед их ежевечерним камланием у кострища. Внучатый племянник, занявший у него месяц назад три охапки соломы на свадьбу, долг так и не вернул. И теперь Кот думал: что он промычит Целке, когда та обнаружит недостачу? Впрочем, ослюдные мысли никогда не упирались в необъяснимое, а тут же перескакивали ближе к приятному. Коту в очередной раз вспомнилось, как по молодости они с Целкой бежали трусцой на соседнюю гору, и он, едва успевая, обонял сзади всю её заманчивую привлекательность, ради которой готов был и задохнуться насмерть, но Целка, будто чуя недоброе, оборачивалась на его гортанные призывы, притормаживала, и тогда Кот на ходу успевал вставить ей член в соответствующую дыру, и уж после этого разлучить их было невозможно. На пару часов. А то и на целый день. Горы благоухали вокруг чем-то несъедобным, но всепобеждающим. И влюбленные вдыхали этот эфир в унисон, громко и призывно. Будто и до смерти не далеко, и от жизни не близко.

Кот грустил. С какого-то момента он потерялся в пространстве и длительности существования. Бессмертие мучило его больше, чем измены и спекуляции Целки. Все эти выдумки о другой жизни до или после смерти были ему давно не смешны. Будущего нет. Настоящего не существует. Есть только прошлое. Но после смерти не будет и его.

И тогда Йошкин Кот все чаще стал обращаться к спиртовому источнику. Но и это не помогло. Прошлое неостановимо возвращалось, а жить только прошлым Кота не устраивало.

Он всё топтался в стойле и выглядывал в иллюминатор пещеры на волю, потягивая ноздрями в поисках супруги. Очень далеко он улавливал желанный запах любимой, но, повязанные ему на ноги ночные путы, не позволяли сделать шаг к двери. Да и дверь была закрыта снаружи. А перед дверью шаталась пара молодых и здоровых ослов с тяжелыми мордами и ушами лопатой, – стражей, готовых в любой момент взбрыкнуть в сторону проходящего и сломать ему ребра, а то и шею.

Кот думал и о недосягаемом. О Навапе. О том неземном, что было в ней. О восторге проникновения и невозможности кончить внутри этой божественной красоты. И как она не понимала этой несовместимости, призывая его к общему окончанию. И как он мучился, мудрый и верный, сладостно и снисходительно выплескивая ей сперму на гладкую белую спину. А она изгибалась, точно от ожога. А он отскакивал от неё, будто облил её кипятком. Впрочем, выпито было немало… Да и вылито – не меньше…

Целка вернулась уже к ночи. Датая. Не стесняясь, перепихнулась у входной двери с обоими стражниками по очереди. Открыла дверь зубами, тряхнула гривой в сенцах и, не отряхнув копыта, завалилась спать у яслей, так и не развязав Коту путы на ногах. Теперь опохмелиться не получится. Кот опустил голову и заплакал.

«Боже, я ни на что не годен! Я не интересен ей… Проклятая Согдиана! – бормотал он в отчаянии. – Там, в пустынной Антарктиде, не было столько воды, зато был спирт и копыта не гнили. Там меня любили богини, а я им позволял делать со мной то, что мне нравится. А они в благодарность подбирали за мной навоз руками и, как высшую драгоценность, дымящимся уносили его с собой, чтобы вырастить горсть земляных орехов. Здесь я жую проросший ячмень и гнилую солому, а там я вкушал «Комсомольскую правду» !.. Сколько молодого задора было в этих статьях! Сколько фантазии и юной бесшабашности! Какие призывы звучали с её страниц! А какая вкусная была бумага!»

Йошкин Кот вздыхал и, путая прежде пережеванные слова из газеты, начинал философствовать:

«Мир биполярен. Полюса силы не только смещены, но и подвижны. Частые противоречия сталкивают их. Заставляют взаимодействовать и изменяться. Вихревые спирали, отстраняясь друг от друга, порождают магнитные волны. Закон всемирного отталкивания руководит Вселенной. Горы отталкивают ненужные камни, и те летят вниз. Камни расталкивают воду. Вода – воздух… И даже солнце, получив удар от земли, медленно взлетает вверх и падает за горизонт, чтобы дождаться следующего утреннего удара! Направление векторов редко совпадают. Например, если Цилину Целку резко ударить палкой по крупу, она может и не пойти вперёд, а попятиться. Или присесть на задние ноги. Или вообще обсикаться от страха, если удар будет достаточно сильный и неожиданный… Кто думал об этом? Кто рассчитал силу всемирного отталкивания? Где тот Антиньютон, что представит новую картину мира в антигравитонах?..

Или единая теория поля… Это в пустынной Антарктиде легко было представить, чем сильное взаимодействие отличается от слабого. Например, когда Йошка сидит на тебе не боком, а верхом, ты движешься с ней по песчаной горячей поверхности, и её влажная промежность касается твоей холки, каково количество глюонов, которое передаёт эту силу взаимодействия твоему возбуждённому мозгу, способному удержать те кварки, нейтроны и протоны от формирования атомного ядра между твоих ног? Или – насколько слаба передача W- и Z-бозонами короткодействующего взаимодействия на электроны, нейтрино и кварки в твоих глазах, когда ты случайно заглядываешь под тунику Навапе?.. Нет, некому это объединить в одну формулу. Эйнштейн сдался. Паули сошел с ума. Нильс Бор встал в ворота «АБ» …

И почему так длинна жизнь?! Зачем?.. Если в памяти не умещается даже последняя тысяча лет, а остаются только юношеские воспоминания о богинях вместо воспоминаний о собственном потомстве? Если события, как и окружающее, способны лишь повторяться, а ощущения становятся только отражениями прошлых ощущений? Если жить хочется, даже когда это ни тебе, и вообще никому не нужно?.. Вечный парадокс! Почему жизнь неделима? Почему этот процесс необратим, если действует закон сохранения энергии? Что мешает запустить время в обратную сторону?.. Да ничего! Лень и самки!.. Если бы не копыта, я бы хоть сейчас выковырял это всем на табличке. Я давно на подступах к разрешению этого парадокса. Лишь бы сняли путы…»

Йошкин Кот поднял голову из яслей и покосился на Цилину Целку. Она что-то жевала во сне и слегка подрыгивала передней ногой. Хвост ее оставался неподвижен.

***

Гора росла. К концу столетия стало ясно, что усилия затрачены не даром. Население Согдианы убывало на глазах. Воды в ущельях прибавлялось. Таяли ледники, преобразовывая в острова нижние плоскогорья.

В реках развелось столько рыбы, что на мелких участках вброд поток невозможно было перейти: рыбьи косяки сбивали с ног даже ослюдов. За рыбой из неведомых морей и океанов пришли странные продолговатые животные, которые могли жить и в воде, и на суше, как лягушки, только величиной они были с хорошего евнуха, а характером и поведением больше смахивали на голодных детей, которые тащат в рот что ни попадя. Ночью эти Твари принимали вид деревьев, застывая на месте, и трясли волосами на верхних частях тел будто мокрыми сетями, отлавливая последних насекомых и птиц. Утром бросались в воду за рыбой и земноводными. Днём, объевшись, валялись на берегу под солнцем, подставляя жарким лучам для переваривания свои раздувшиеся животы, не обращая на работающих согдийцев никакого внимания, и вдруг – засыпали. Намертво. Их перекатывали как бревна поближе к воде, чтобы не мешали работам. А как только работы прекращались, вечером они, проснувшись, выли во весь голос от счастья и затевали немыслимые пляски на берегу. Пока не темнело. И – вновь застывали: каждое на том месте, где их настигала ночь. Застывали до утра, словно врастали в землю или камень. Сдвинуть их с места уже не получалось.

Животные, Твари, ни на кого из согдийской фауны похожи не были, потому обрисовать их портрет не представляется возможным. Но и друг от друга Твари отличались не в лучшую сторону. Казалось, непропорциональность, так несвойственная природе Согдианы, постаралась тут на совесть: все члены их тел были разновелики и разноцветны, выпуклости и впадины на туловищах располагались в непредсказуемых местах, волосы росли где попало, а уж с дырами на теле и вовсе можно было запутаться, потому что у некоторых одни и те же отверстия служили для приема пищи, у других – для дыхания, у третьих превращались в клоаку, а то и вовсе в орган зрения. Не глаз, – зрачок с мутным бельмом посредине.

От палачей Хвама их спасало лишь то, что у животных начисто отсутствовал хоть какой-то запах. Где они его потеряли, трудно сказать. Следов их испражнений найдено не было. Гнёзд они не строили, нор не рыли. Хвам, один из первых, кто попробовал их студенистое мясо, так ожёг рот, что не ругался матом с неделю и дня три боролся с диареей. Да и при отсечении у животных одного из членов, на его месте за ночь развивался такой же член, в то время как из отсеченного куска постепенно вырастала такая же, ни на кого не похожая, новая Тварь. Размножать их отсечениями таким образом было себе в убыток. По подсчётам Цилиной Целки – рыбы на их прокорм хватило бы от силы лет на полста. Ну, и черт с ней, с рыбой, а вот чтобы спасти последних лягушек, пришлось отселять их в отдельные мелкие водоёмы, и на всё лето устраивать рядом с ними павильоны детских садов для мальчиков, чтобы комарам было у кого попить сладкой крови и тут же отложить в болотную жижицу яйца для мотыля.

Открытие пришло неожиданно. Как-то днём, когда Твари уснули, Йошкин Кот, устав переступать через их неподвижные тела, вместе с другими ослюдами стал складывать их рядами, поплотнее, так, чтобы выпуклые части тел совпадали с выемками в других телах. Таким образом, он устелил ими, как «пазлами», всё побережье реки, и ослюды с согдийцами продолжили перетаскивать камни на гору по животворному настилу. Сообразив, что этот же настил можно перекинуть и через реку, рабочие женщины немедленно воплотили мечту в жизнь. Понтон из Тварей выдержал гужевую нагрузку на животы и спины. Мало того, к вечеру, когда Твари должны были проснуться, завопить и пуститься в пляс, они только простонали, не найдя сил расцепить свои части. Мудрые согдийцы заткнули им несколько отверстий, оставшихся на берегу, глиной, а те дыры, что оказались в воде, успешно заглатывали рыбу, распределяя пищу по составному туловищу. Коллективная Тварь выжила и, судя по внешнему виду, чувствовала себя не плохо.