Читать книгу: «Синхрон», страница 4

– Как же? Как раз год назад, даже поболее, сменщик мой, Петрович, все носился с какой-то засветкой. Ну так вроде порешали, тогда еще.

– А вы сами эти помехи видели?

– Не. Говорю же – Петрович тогда кипятился. Подрядчиков вызывали пару раз. Они все и исправили. А что такое?

Я врал, как говорится, на голубом глазу:

– Да у меня как раз год назад тоже сбои непонятные были. Я тогда не догадался спросить. Вот только сейчас дошло.

– Забудь, – охотно поделился советом, рожденным жизненным опытом, охранник. – Сейчас все работает? – он дождался моего кивка. – Вот и Евгений Николаевич при мне говорил, что все штатно.

– Здесь работает, а завтра в другом месте – опять двадцать пять, – ответил я цитатой уже из своего опыта.

В конце зала громыхнуло, звонко загремела металлом покатившаяся по плиточному полу железная труба, пара голосов принялась одновременно комментировать умственные и физические способности неведомого Сереги, мой собеседник отвлекся, наконец-то выбрался из призрачного стола, обретя ноги в потертых кроссовках, всмотрелся вдаль и быстро бросил:

– Если интересно, я телефон Петровича дам. Только он тогда же и уволился – что-то со здоровьем. Поговаривали всякое, но я потом с ним общался пару раз – брехня все! Пенсионерит, сидит на даче и в гробу видеть хотел эту работу.

Он всмотрелся в меня и неожиданно спросил:

– Ты вроде тоже по болезни свалил? Я слышал, шеф твой жаловался.

– Ага, – грустно согласился.

– А чего такое?

– Да так, офтальмология, – я всмотрелся в застывшее лицо охранника, пояснил: – Ну, там, с глазами проблема была.

– А-а, – он опять отвлекся, вслушиваясь в отдаленный бубнящий голос – видимо, того самого Сергея, потом в углу глухо стукнуло, хор мужских голосов объявил, как прекрасна жизнь и их благородный труд, а мой собеседник торопливо достал телефон. – Пиши давай. Пойду этих архаровцев выводить. Достали! Уже второй час тут караулю!

Я записал номер и спустя мгновение остался один.

Уходить не хотелось. Где-то тут, совсем рядом, неизвестная девушка, напуганная и растерянная, наверное, ищет сейчас помощь и защиту. В любой момент в зал с загадочным столом ворвется призрачная охрана, а меня-то и не будет. На ком им демонстрировать свою доблесть? И каково будет незнакомке, когда выяснится, что привидение в моем лице исчезло? Пусть это будет не охрана, а мудрый профессор с бородой и в очках – что она ему продемонстрирует? Пустой темный зал, весь в кроваво-красных отблесках? Нет, моя обязанность как джентльмена – оставаться, чтобы полностью оправдать своим присутствием незнакомку и ее бегство.

Странно, но в эти минуты, пока зал стучал и переговаривался деловитыми голосами, я забыл о своих проблемах. Чего теперь? Все, что могло случиться, – случилось. Я уже пострадал, меня уже несправедливо сочли больным – я знал, каково это. Больше всего в этот момент не хотел, чтобы, пусть и не в таком жестком виде, как у меня, что-то подобное случилось с ней. Казалось, хуже ничего нет, чем несправедливое обвинение!

Хлопнула дверь, чем-то громыхнули, еще хлопок, и повисла тишина.

Какая там тишина?! Тихо гудит вентиляция, взвизгивают приводы реактора, где-то в глубине зала что-то громко щелкает, пищит в такт несущимся строкам журнала индикатор. Лишь оглушительно молчит вязь красных лучей, рельефно очерченный ею металлический стол с забытым прибором на самом краю. Никого. Что делать? Ждать, пока охрана заинтересуется бездельничающим программистом?

Решил не испытывать судьбу. Все сложилось необыкновенно удачно. Более того, если я не буду пережимать, останется возможность сюда вернуться. Даже если меня разоблачат, с шефом можно хотя бы попытаться договориться. Ведь, похоже, что контора до сих пор поддерживает этот контракт. Сегодня выходной, и, кроме всего прочего, есть большой шанс, что о моем визите никто не узнает. А это шанс вернуться, даже без туманных перспектив переговоров с бывшим начальством. А возвращаться придется – это точно!

До последнего оттягивал момент, не уходил, все ждал – вернется? Но нет. Когда выбрался за проходную, немного расслабился, постоял, грея лицо в потерявшем июльский накал ласковом солнышке, ощутил забытое чувство – смесь горечи расставания со сладким ожиданием новой встречи.

5

Понедельник. Многие недолюбливают его, но меня с некоторых пор это совершенно не касается. Несмотря на то, что природа, видимо, решила напомнить москвичам свое место и за окном хмурилось совершенно осеннее небо, грозя прогнозом гидрометцентра пролиться к вечеру месячной нормой, настроение было непривычно великолепным. Во-первых, мои модули заказчик принял, телефон уже просигналил разноголосыми уведомлениями о куче событий: банк – о зачислении гонорара, налоговая – о поступивших чеках, почта – о куче бесполезных писем вроде актов и прочего мусора. Во-вторых, мне уже пришел новый и весьма денежный заказ, который, учитывая наработанное, обещал быть не таким уж и обременительным. Ну, и в-третьих, в душе шевелился первый опыт контакта. Пусть он и был смазан, но, по каким-то вывертам психики, окончательно примирил меня с моей ненормальностью. Нет, я, конечно, все так же мечтал вернуть все «как было», но, по крайней мере, теперь был убежден, что не псих. Настолько неподдельным был испуг незнакомки, настолько он был неожиданным для меня, что я полноценно ощутил: зазеркалье реально, оно способно пугаться и удивляться само по себе, оно – не плод моей больной извращенной фантазии.

Потертый носок вяло шевелился на фоне серого неба и стремительно чернеющих силуэтов деревьев, прикрывавших от меня выцветшие стены старой пятиэтажки напротив. Я развалился в кресле, забросив скрещенные ноги на широкий подоконник, и наслаждался посетившим меня ощущением вселенской гармонии, рассматривая подозрительное движение темноты в бледных небесах. У кого как, а у меня сегодня будет выходной. Надо придумать, какую буду дегустировать кухню, загрузить стиральную машину и запустить робот-пылесос. Вот почему я всегда забываю сделать это, когда ухожу из дома?

Потянулся к телефону, включил и нахмурился, рассматривая записанный от руки номер, повисший на экране. Совсем забыл – тот охранник, что уволился год назад! Усилием воли все же активировал помощника – с далекой кухни донесся профессионально поставленный голос, известивший вселенную о начале уборки, – и набрал номер.

– Да, слушаю, – довольно молодой мужской голос, сразу и не скажешь, что его владелец пенсионер.

– Здравствуйте, меня зовут Степан. Мне нужен Игорь Петрович.

– Слушаю вас.

– Игорь Петрович, я работаю в подрядной организации, мы настраивали один реактор на вашей фабрике. Год назад у меня проблемы были с оборудованием. Вот, ваш товарищ дал мне этот номер, сказал, что у вас тогда же камеры сбоили. Можете рассказать? Если вам удобно, конечно.

Повисла довольно длинная пауза. Я не выдержал:

– Алло?

– Нечего рассказывать, – как ни в чем не бывало, заговорил невидимый собеседник. – Была засветка. Вызвали подрядчиков, те приехали, все отстроили. Вот и весь рассказ.

– А что за засветка?

Собеседник вновь замолчал, но на этот раз заговорил первым:

– Послушайте, Степан. Степан? Я правильно запомнил?

– Да, – бросил коротко.

– Мне вот очень интересно – почему это вас заинтересовало больше года спустя?

Каким-то наитием, подсознательно я почувствовал, что этот человек вранье распознает, но и говорить ему правду было бы глупо, учитывая ее фантастический характер.

– Просто год назад я вынужден был уйти в отпуск по медицинским причинам. Потом был очень занят, и руки дошли только сейчас.

– По медицинским? – протянул собеседник. – А что за медицина? Если не секрет, конечно.

– Офтальмология. Со зрением у меня что-то случилось. Знаете, видел какие-то артефакты, пятна, свет красный. Пришлось лечиться.

Вновь повисла довольно длинная пауза, и вновь первым не выдержал я:

– Алло? Игорь Петрович, вы здесь?

– Где вы, Степан, работаете?

Я назвал бывшую контору.

– Высокий такой, темные волосы, стрижешься коротко, глаза светлые?

– Прям как на опознании. Да, это я. Может, по видео свяжемся? Чтобы никаких сомнений.

– Лишнее. Помню я тебя, – перешел на ты невидимый Петрович.

Похоже, это секретный код-пароль вахтера – «вы» для нераспознанных объектов, «ты» для прошедших процедуру идентификации.

И еще: что такого в моей внешности? Уже второй охранник сообщает, что запомнил меня, хотя я их обоих, скорее всего, и не видел. Ну если и видел, то точно не запомнил. Зачем? Но это так – мелькнуло.

– Ну, так что? Расскажете?

– Расскажу, – тот легко согласился. – Но только если ты мне расскажешь о своей офтальмологии. Идет?

Я опешил. Странный интерес, даже если бы все мои проблемы и на самом деле касались лишь зрения. В конце-то концов, это мое здоровье – почему я, собственно, должен делиться с кем бы то ни было его деталями? Но ведь я схитрил. Каким образом этот неведомый мне отставной охранник с лёта раскусил мою тайну? Как если бы незнакомый вахтер на проходной небрежно ставил диагноз первому попавшемуся визитеру. При том сразу же – точно в цель.

– Чего умолк? – мне почудилась насмешка в его голосе.

– Думаю, зачем мне это делать?

На этот раз Петрович хмыкнул вполне явственно:

– Чего думать? Ты же хочешь узнать про засветку?

Я сбросил ноги с подоконника, зачем-то встал, сделал несколько шагов по тесной комнате, уперся в разложенную кровать, тут же опустился на нее.

– Игорь Петрович, очевидно, вы видите какую-то связь между моим заболеванием и теми проблемами с аппаратурой. Если бы вы пояснили, мне было бы проще решиться. Вы же понимаете, здоровье – вещь весьма деликатная.

– Это правда! – он охотно согласился. – Деликатная. Ну так что? Что решил?

– Но вы так и не ответили на мой вопрос!

Вновь повисла пауза, но на этот раз я не успел, опять первым заговорил собеседник:

– Степан, я сейчас живу на даче. Это всего девяносто километров от Москвы. Тут хорошо! Лес, поле, озеро неподалеку. Приезжай! Поговорим.

– Спасибо, конечно, за приглашение, но откажусь. Работа.

Петрович, похоже, ждал такого ответа:

– А если я скажу, что тут никого и ничего нет? Что «там» – вообще поля, даже леса нет. Представляешь? Ни людей, ни деревьев, только трава торчит местами, и то не везде. Курорт!

Вот это он снова – в точку. Никаких сомнений – знает! Человек, который не переживал моих видений, никогда не поймет смысл этих слов! Подумает небось: озабоченный пенсионер коварно соблазняет приглянувшегося парнишку – неспроста же он так ловко дал мое описание – отдохнуть на уединенной даче! Берегись, Стёпка! Если бы не одно слово: «там».

– Что, прям никто не ходит? Ни одного человека, машины, дерева? – поинтересовался.

– Именно.

– Точно, курорт, – согласился теперь я.

Замолчали. Очевидно, замаскированные символы сработали. Очень странно – ощущать близким себе человека, которого не то что не видел, но с которым даже никогда не разговаривал до этого момента. И еще – убежденность, что я нормален, до того робкая и несмелая, наконец обрела железобетонную крепость.

Молчание прервал коварный пылесос, подкравшийся и ткнувший меня упругим лбом по лодыжке. Я торопливо перепрыгнул через электронную прислугу и забежал на кухню.

– Вы поэтому и сбежали туда? И с работы ушли?

– Ну да! Я бывший военный. Ранение у меня старое – комиссовали еще три года назад. Давно хотел уйти, но неудобно было – вроде молодой, а уже пенсионер. Помню, пришел зачем-то в пенсионный, а меня охрана на входе не пускает – куда, мол, прешь, тут очередь для стариков! А тут такая хрень! Я и совместил приятное с полезным.

– Понятно. Я тоже вроде убежища нашел. Квартира на третьем этаже – никаких зданий, деревьев, тем более травы, как у вас, только птицы да дождь. Но пенсии мне по молодости не положено. Разве что если инвалидность оформят. Но это вряд ли. Я программист, у меня с работой полный порядок, – помолчал, добавил: – Вы как? Совсем никуда не выбираетесь?

– Почему? Уже считай больше года прошло – выветрилось все.

– Не понял! Что выветрилось?

– Как что?! – Петрович, похоже, удивился. – Это самое!

Я осторожно, боясь спугнуть, спросил:

– Так у вас, что, прошла вся эта хрень?

– Ну да. Где-то месяца три прям жесть была. А потом вроде потускнело. Знаешь, как будто просвечивать начало. Еще месяц – и вообще одни тени остались. А сейчас я уж прижился тут – не вернусь в город, хотя и не вижу ничего. Работу в поселке нашел – красота!

– Блин! У меня скоро год! Все по-прежнему.

– Да ладно! Присмотрись. Не просвечивает, что ли?

Я задумался. Вспомнились кроссовки, что желтели сквозь чужую мостовую. Было ли такое раньше? Вроде не помню. Неужели проходит?! Сердце екнуло.

– Ну, может быть. Немного, – ответил неуверенно.

Мой собеседник не сомневался:

– Не дрейфь! Пройдет, проверено! Главное, к врачам не ходи – они тебя живо оприходуют!

Я вздохнул:

– Уже.

– Чего «уже»?

– Оприходовали.

– Ну, ты… – он замолчал, потом поинтересовался: – И чего сказали?

– Псих. Чего они еще скажут?

– Так ты об этой инвалидности говорил?

– Ну да, – грустно вздохнул.

– Э-эх, парень! – голос звучал сочувственно. – Что же, у тебя никого нет? Родители, там, девушка? Ну, чтобы поддержали, дали время оклематься.

– Нет. – Секунду помолчал, добавил: – Уже нет.

Настроение испортилось. Может, и правда к Новому году все мои передряги закончатся, стану нормальным. Но фарш-то вылез – назад не провернешь. Невольно голову заполнили воспоминания: врачи, адвокаты, работа, банк, квартира, бесконечная череда экспертиз, справок, переезд, развод, опять врачи, тетя вот объявилась – можно сказать, что фарш еще и не весь выполз, сочится помаленьку. Блин, как же хотелось вернуть все назад! Как хотелось стать нормальным, помыть машину, заправить и рвануть куда-нибудь на юг, туда, где лето никогда не кончается, где плавятся на пляже молодые тела, и они все реальны!

Не помнил, как закончили разговор. Помню, Петрович звал в гости, уже на самом деле. Но голова уплыла, было не до военного пенсионера с рассказами о том, как он сам, обнаружив убежище на даче, хоронился там, пока жена с сыном оформляли бумаги, бегали по нотариусам да возили ему еду за девяносто километров. Голова жила надеждой. Я еще не успел распрощаться с товарищем по несчастью, а уже мечтал – мечтал о новой жизни, не той, которой теперь жил, а нормальной – с улицей, дорогой, городами, людьми, девушками и счастьем.

Настроение снова улучшилось – как мало, однако, мне надо! Только дай надежду! Хотя почему мало? Я теперь окончательно уверился в своей, если можно так выразиться, нормальности. Да еще и опыт Петровича подарил мечту о будущем. Развалился на диване, дожидаясь, пока закончится суета пылесоса, и мечтая о том, что когда-то казалось очевидным – о свободе, о путешествиях, о новых встречах.

Снова звонок. Васька.

– Привет!

– Здорово, тунеядец! – неожиданно заявил друг.

– Это почему?

– Все на работе, а ты дома! Еще и небось без штанов, в одних труселях кайфуешь!

– Завидуешь, – констатировал я.

– Конечно, – охотно согласился Васька. – Пока я пробирки мою, ты там тишиной наслаждаешься, в то время как корифеи отечественной науки сбиваются с ног, пытаясь тебя отыскать!

– Это ты, что ли, корифей? Чего меня искать? Я – недвижимость.

– Слушай, недвижимость! Заходил Сосновский – лично. Стенд свой пощупать, то да се. Чем-то ты его зацепил там. Короче. Просил твой телефон. Дать?

– Дай, конечно. А что он хотел?

– Вроде он с кем-то поговорил – хочет, чтобы ты подошел сегодня вечером куда-то. Типа, могут твою радужку как-то просканировать или чего-то вроде этого. Я не вникал, Стёп. Позвонит, сам спросишь.

– Ладно. Сам как?

– Норм. Давай, Стёп, мне некогда. Телефон твой я ему сброшу сейчас, а уж когда он позвонит – не знаю. Пока! Вечером наберу!

– Пока.

– И штаны надень, а то завидно! – крикнула трубка и отрубилась.

«Уборка завершена!» – довольным женским голосом объявил пылесос и гордо прогудел мимо, направляясь к зарядке.

Пора бы и мне подзарядиться – подумалось, но реализацию пришлось отложить: опять звонок.

Номер не определился. Странно! Вроде никто теперь уже не заморачивается с этой кустарной конспирацией.

– Алло?

– Степан, здравствуйте! Это Владимир Александрович.

– Здравствуйте, Владимир Александрович, – я был заинтригован.

– Помните наш разговор?

– Конечно.

– У меня есть товарищ, занимается зрением членистоногих и ракообразных. Очень, кстати, интересная тема, но я не об этом – рассказал ему о вашей задачке, и он неожиданно предложил помочь. Говорит, что можно попробовать заснять вашу сетчатку, подсветив ее каким-то ультрафиолетовым лазером. Не волнуйтесь, это безопасно!

– Да я и не волнуюсь, – пожал плечами. – А что это даст?

– Как что? – удивился Сосновский. – Мы инструментально, так сказать, зафиксируем, что же видит ваш глаз. Сделаем это в полной темноте, так что если вы действительно воспринимаете тот мир, о котором рассказывали, то этим сможем насладиться и мы!

– Я думал, это к офтальмологам, потому и спросил, я же не ракообразное.

– Врачи, увы, не помогут. У них нет проблемы узнать, что видит пациент. Всегда можно просто спросить. А рака не спросишь. Точнее, спросить можно, но…

– Разве у раков глаза не по-другому устроены?

– Конечно, по-другому. Но рецепторы похожи, более того, они различают гораздо больше частот, чем наши. Просто мозгов не хватает этим счастьем пользоваться. Или не надо – вымирать они, похоже, не собираются. Честно говоря, я не в курсе, что там да как. Но коллега сказал, можно попробовать, и я ему вполне доверяю. Ну, что? Пробуем?

– Конечно!

– Переговорю сейчас и сброшу адрес и время.

– Жду.

Попрощались, и на некоторое время я вывалился из реальности. Какой-то день телефонных открытий нарисовался. Только охранник подарил надежду на избавление от непрошеного дара, как Сосновский невольно пригасил ее. Ведь если это дар, то его надо использовать, исследовать, по крайней мере, а не отбрасывать в ужасе от неведомого. Вот и решай, Степан, чего тебе больше хочется – быть как все или сыграть в избранного? Вековая мечта малолеток против счастья нормальной жизни – бой без правил!

Пиликнул телефон – пришла СМС от неизвестного номера. Опять Сосновский шифруется – чего это он? Посмотрел: времени навалом, ехать недалеко, правда, ближе к вечеру, когда москвичи и гости столицы традиционно переселяются из офисов и контор в самодвижущиеся коляски, плотно заполняющие любые свободные пространства города. Мне, впрочем, ехать «против шерсти» – то есть в центр, так что можно надеяться, отделаюсь легким испугом.

В назначенное время такси высадило в нешироком переулке, образованном изгибом старой московской двух- и трехэтажной застройки. Еще не стемнело, в небе куролесила перемежающаяся разными оттенками дождливая серость, но в нешироком овраге старой улочки уже воцарились сумерки. Сразу увидел Сосновского, стоявшего в компании высокого и худого парня примерно моего возраста, и почувствовал изрядное облегчение – отзвониться ему, если бы мы разминулись, по неопределяемому номеру было невозможно, пришлось бы дергать Василия. Подошел, поздоровались.

– Знакомьтесь, Степан. Это Кирилл. Собирается засветить вам в глаз, как договаривались.

– Здравствуйте, – я пожал руки. – Не надо мне в глаз. Несогласный я на такое.

– Степан, – коллега Сосновского лишь криво ухмыльнулся моей шутке, – а что здесь? Что вы тут видите?

Я его понял:

– Перекресток двух улиц. Я далеко не вижу. Вижу угол дома и мостовую – она тут выше нашей. Один проход почти вдоль этого переулка, другой, видимо, туда куда-то, – я махнул рукой в направлении уютного ухоженного скверика за чугунной оградой, ограждавшего старинного вида крыльцо в глубине.

– В лабораторию?

– Не понял, – всмотрелся в лицо Кирилла.

– Там моя лаборатория, – пояснил он и гостеприимно толкнул скрипнувшую тяжелую калитку, приглашая проходить.

– Ну да, туда, – кивнул и, пройдя первым, обернулся к шагнувшему следом Сосновскому. – Владимир Александрович, а почему у вас номер не определяется? Я боялся, позвонить будет некому, если бы разминулись.

– Как не определяется? – удивился тот.

Я молча показал ему экран телефона со списком последних звонков.

– Странно. Я точно ничего не делал такого, – Сосновский обернулся к Кириллу. – У тебя тоже не определяется?

– Нет. Все как всегда, – тот протиснулся мимо и, набрав код, открыл тяжелую деревянную дверь с длинными бронзовыми ручками в виде дорических колонн. – Проходите.

Прямо из стены решительным шагом вылетел мне навстречу грузный мужчина в длинном темном пальто и огромном подобии берета темно-красного цвета – это летом-то! Я невольно замер, даже немного дернулся – сколько времени прошло, а до сих пор не могу привыкнуть. Незнакомец, не сбавляя своего широкого шага, врезался плечом в Сосновского, едва не задев меня, и стремительно исчез, добравшись до щелкнувшей замком за нашими спинами калитки.

Я обернулся и обнаружил внимательно рассматривающих меня собеседников, догадался по недоуменным выражениям лиц о причине интереса, махнул рукой:

– Не обращайте внимания – прохожий мелькнул.

– Какой прохожий? – спросил Кирилл.

– Там? – уточнил сообразивший Сосновский.

– Ну да, – я вздохнул. – Пойдемте. Они тут могут часто мелькать – так и будем стоять?

Новые знакомые переглянулись, Кирилл отчетливо пожал плечами и первым нырнул в темноту подъезда.

Такой ухоженный и, можно сказать, фешенебельный снаружи особняк внутри выглядел как старые поношенные тапки – линолеум, явно скрывавший подряхлевший паркет советских времен, крашеная неровная штукатурка, остатки лепнины под потолком, толстенные стены, превращавшие окна в настоящие тоннели во внешний мир, и старые скрипучие деревянные двери с изжеванными временем кромками в районе замков.

– Похоже, денег хватило только на внешний ремонт? – поинтересовался я вслед Кириллу.

– Да не, – отмахнулся тот. – Никто внутри ничего делать и не собирался. Тут, по-честному, вообще-то настоящая реставрация нужна. Поговаривают, что нас переселят скоро – институт новый корпус строит где-то в Медведках, а «наружу» город оплатил – негоже столице нашей родины облупленными стенами сверкать!

Мы протиснулись в неширокий длинный коридор и свернули в первую же дверь от входа.

Глазам открылась большая комната – возможно, в своем далеком прошлом это была просторная гостиная или зал, где почтенные гости, устроившись в уютных креслах, наслаждались звучанием красавца рояля, не забывая о напитках и легких закусках. Сейчас о том прошлом можно было догадаться лишь по просторному высокому потолку с закругленными углами и обильной лепниной, неуклюже выглядывавшей из-под постаревших ламп дневного света, приткнувшихся на свободных плоскостях. Пространство внизу было плотно заставлено разнообразным оборудованием и разделено узкими столами с высокими стеллажами на рабочие зоны. Широченные подоконники, обильно крытые масляной краской, несли следы долговременного потребления стимуляторов в виде чая и кофе, без которых научный процесс совершенно невозможен. Было заметно, что некоторые кресла, сейчас пустующие, были оккупированы постоянными хозяевами: где-то висел на спинке небрежно брошенный халат, где-то пестрела коллекция мелких игрушек, везде можно было найти личные кружки – и еще море мелких деталей, выдававших давно обжитую вселенную, сейчас, впрочем, пустующую.

– Степан, я тут приготовил для вас местечко, – Кирилл сдвинул массивный агрегат на изогнутом рычаге, обильно облепленный зловещего вида кабелями, и приветливо махнул рукой вглубь открывшегося пространства, где высился одинокий потертый деревянный табурет, покрытый следами краски, с нешироким пропилом в сиденье. – Уж извините, на людей это не рассчитано. Придется потерпеть. А чтобы голова не болталась… – он прервался, обернулся и ловко подхватил висевший на соседнем агрегате широкий кожаный ремень, – …мы вам голову к станине привяжем. Рабочий стол пришлось демонтировать, – добавил он извиняющимся тоном, усмотрев что-то в моих глазах.

– Ну а что вы хотели? – вмешался Сосновский. – Вы же не рак – вас хомутами не зафиксируешь. Да и размеры у вас неподходящие. Хорошо, хоть голова помещается.

– Да я не против, – успокоил я моих исследователей. – Долго мне так сидеть, привязанным?

– Я, наверное, не так выразился, – засуетился Кирилл. – Буквально я привязывать вас не буду, накину на станину этот ремень, вы в петлю голову просунете, просто чтобы подбородок поддержать, а затылком к задней стойке прислонитесь.

– Ага, ясно. Голову в петлю, – прокомментировал я, усаживаясь на табурет.

Сосновский фыркнул, постоял, разглядывая суетящегося вокруг меня товарища, и спросил:

– Степан, а что вы видите сейчас? Ну, «там», так сказать.

– Да ничего. Я же говорил – тут вроде улицы. Мы сейчас поднялись выше мостовой, ближайшая стена здания осталась в стороне – я ее не вижу. В моем поле зрения только пара фонарей, или что это там. Даже прохожих не видать.

– И где именно ближайший?

– Фонарь?

– Ну да, – кивнул Владимир Александрович.

– Передо мной, чуть левее, – я присмотрелся к странному сооружению, торчавшему прямо из пола в одном из проходов, и добавил: – Метрах в двух.

– Если смотреть прямо, он в ваше поле зрения попадает? – озабоченно спросил Кирилл.

– Ну, да… – неуверенно ответил я и протянул руку. – Вот здесь он.

– Сойдет! – заключил спец по рачьим глазам. – Только смотрите прямо. Не надо на этот фонарь голову или глаза поворачивать. Как настроимся, вы увидите маленькое пятнышко света – для вас это будет вроде прицела. Смотрите на него.

Удобно устроившись на жестком табурете, я постарался расслабиться, стоически созерцая околонаучную суету вокруг моей персоны. Кирилл приклеил банальным медицинским пластырем небольшую резинку над моей правой бровью, к которой тут же вплотную придвинул массивный агрегат, ощетинившийся окулярами, как морда инопланетного паука.

Мучители дружно оставили меня и склонились над парой мониторов, украшавших стол поблизости от невидимого им фонаря. Было забавно наблюдать, как то один, то другой врезались в рифленый металл, временами зависали, пронзенные чужеродным сооружением, совершенно не обращая на него внимания.

Внезапно в глубине одного из темных паучьих глаз вспыхнула неяркая точка.

Подскочил Кирилл:

– Прицел видите?

– Точку такую – да.

– Отлично! Владимир Александрович! – обернулся он к Сосновскому. – Помогите.

Совместными усилиями научное сообщество развернуло незамеченный мною тяжелый хрустящий сверток и накрыло заскучавшего Стёпку светонепроницаемым чехлом. Стало тихо, голоса исследователей доносились до ушей далеким неясным бормотанием.

Я таращился на светящуюся точку, стараясь не обращать внимания на оставшийся немного в стороне столб, слегка подсвеченный чужим солнцем.

«Хорошо бы прохожий какой-нибудь мелькнул, вдруг получится его тоже заснять», – подумалось, и я услышал неясный возглас, после чего цепко державшая мое внимание точка неожиданно погасла.

Надеюсь, что так и должно быть. Будет обидно, если именно в этот момент какой-нибудь блюститель бюджетных финансов решит обесточить пустующее помещение. Да нет, бред какой-то.

Додумать увлекательную историю, которая должна была завершиться, как я уже предчувствовал, грандиозным скандалом, не успел: чехол зашевелился, полоса света под ногами ударила по глазам, и в следующее мгновение лаборатория с ее лампами, околонаучным хаосом и лепными потолками вернулась. Кирилл щелкнул замком, отодвинул соцветие паучьих глаз и аккуратно отодрал пластырь с резинкой от моего лба. Из петли я выбирался уже самостоятельно, при этом больно стукнулся о какую-то железяку, покидая дебри науки, зашипел и наконец полностью обрел свободу.

Надо было видеть их глаза! Я впервые в жизни почувствовал себя инопланетянином. На меня по-разному смотрели: и как на жертву, и как на мужа, как на ребенка и как на покупателя – хотя нет, про жертву я уже говорил, – даже как на психа, но еще никогда вот так – как на явление, перевернувшее чей-то мир. Я был в центре – центре внимания. Два разных человека, оба, очевидно, неглупые и с тем неуловимым выражением лица, что сразу же выделяет интеллигента, профессионально скептичные и сдержанные в своих оценках, сейчас напоминали пару детишек, случайно заставших Деда Мороза за работой. Нет, не папу или наемного актера, а настоящего – того, что на оленях, с бородой и волшебным посохом, и чтобы детишкам лет по тридцать или сорок с гаком.

Они стояли и молчали. Я какое-то время снисходительно наблюдал за их мордочками, но не выдержал первым:

– Ну, чего там? Получилось?

– Пойдемте, Степан, – первым очнулся Сосновский, устремляясь к мониторам. – Вот, – он протянул руку к одному из экранов.

Всмотрелся: в окне какой-то программы красовался большой черный круг, в котором тот самый фонарь, что сейчас торчал за моей спиной, высился светлым силуэтом, обрамленный неясным туманом, которого я в той реальности не видел.

– Что за туман?

Прямо за моим ухом, как будто он все это время стоял, прилипнув к моей спине, торопливо заговорил Кирилл:

– Не обращайте внимания – побочный эффект от засветки лазером. Избавиться от него не получится.

Я невольно посторонился, оглядываясь, Кирилл тут же воспользовался этим и ринулся к монитору, будто боялся потерять картинку. Он что-то бубнил, шевелил мышкой, окна программ мелькали, чуть погодя где-то в глубине помещения ожил принтер, и хозяин лаборатории, едва не сбив нас с ног, ринулся на его тихое гудение.

Я встретился глазами с Сосновским. Тот крутанулся на месте, осмотрелся, будто в помещении что-то могло измениться, и поинтересовался:

– А где этот столб?

– Владимир Александрович, вы буквально стоите в нем, можно сказать, прилипли к нему спиной.

Сосновский дернулся, будто что-то его ошпарило, и смущенно заулыбался, осознав бессмысленность реакции. Вернулся Кирилл и торжественно, будто совершая некий ритуал, вручил нам распечатанные копии изображения того, что я по-прежнему отчетливо видел прямо перед собой. Они уставились на картинки, как если бы бумажный вариант был полон свежих подробностей. Свою копию я, аккуратно сложив лист, небрежно пристроил в задний карман джинсов.

– Как гриб со шляпкой.

– Светоотражатель.

– Ага. Но отверстия на макушке нет. Не греется, что ли?

– Наверное. И столб без конического уширения, граненый.

– У основания что-то есть.

– Понятно – фундамент какой-то должен быть, крепеж.

– Степан, вы уверены, что это фонарь? – Кирилл, застывший в метре от объекта своего интереса, на мгновение оторвался от картинки.

– Да. Я такие уже видел. Ночью будет светиться.

Где-то под длинным столом с приборами и мониторами, среди ножек кресел, путаницы кабелей и мусорных корзин мелькнули плечи и голова девушки. Я невольно отступил в сторону, проводив призрака взглядом, и, когда вернулся к собеседникам, уперся в неподдельный возбужденный интерес.