Читать книгу: «Синхрон», страница 3

– Ну, и чего? Нашли?

– Самое интересное, что пару наводок он дал.

– Давай, колись!

– Сказал, что у офтальмологов – ясно, не в салоне «Очки для бабки» – может быть оборудование, позволяющее снимать состояние фоторецепторов сетчатки.

– Это ты сейчас чего сказал? Переведи.

– Дык, думаешь я понимаю? Хотел посмотреть в Сети, а тут – дождь.

– Какой дождь? Солнце целый день! – Васька помолчал, молчал и я. – А-а, понял, извини. Вспомнил, он тебе на любимый экран пялиться мешает. Да-а, – протянул он, – тоскливо. Ни тебе новостей, ни порнухи, ни Википедии!

– Васька, кончай! Он имел в виду, что если я что-то вижу, чего другие не видят, но на сетчатке это отображается, не непосредственно, не как свет, а через возбуждение этих самых рецепторов, то это можно снять. Ну, типа, сфотографировать. Поляризованный свет, туда-сюда. Понял?

– То есть можно будет доказать, что ты не спятил?

– Ага.

– Оно тебе надо?

Вопрос прозвучал странно, я насторожился:

– Ты чего там, гад, бухаешь?! В одно рыло?! Алкаш, что ли?!

– Вот не надо! Я чту. Пару пива принял после километровой грядки картошки. Если бы ты ее столько извлек, небось в хлам нажрался бы!

– Картошки?! У бати что, завод отобрали?

– Это теща, – прошипел Васька. – Обещал. Вот, затащили.

– Сочувствую, – я был искренен. – Две бутылочки за такое маловато будет! Магазин далеко или?..

– Или.

Вздохнули почти синхронно.

– Что им, картошки на рынке мало? – поинтересовался я.

– Не скажи. Совсем другая субстанция, – взялся защищать бесцельно погибший выходной друг.

– Верю, верю! – поспешил срубить его на взлете, пока он не соблазнил меня изменой пельменям.

Опять вздохнули.

– Чего делать будешь? – поинтересовался Василий.

– Искать знающего офтальмолога. Что еще? У тебя, случаем, нет такого?

– Не, ты же знаешь. Мы к медицине никаким боком.

– Ну все же? Профессора, научные сотрудники – может, у кого знакомый есть?

– Ладно, поспрашиваю, – Васька замолк на мгновение, спросил: – А может, тупо записаться на прием, объяснить, что да как. Может, дело-то плевое!

– Чего-то, Вась, я устал объясняться. Могу даже рассказать, что будет, стоит мне только начать, – надо?

– Да не, Стёп. Спрошу, конечно. Просто подумал: к чему такие сложности? У них прием платный, все равно, что проверять. Может, простейшее решение сработает? Типа: сестра, посмотрите мне в душу! Она такая: что я там вижу?! Ты: это мое сердце! Не, не так – это свет в зазеркалье!

– Трепло! – невольно повторил я любимое словечко бывшей.

В трубке зашуршало, раздались отдаленные голоса, вернулся голос Васьки:

– Стёп, я пошел. Ужин. Свежий урожай потреблять буду.

– Давай, дорогой! Приятного аппетита!

– И тебе не болеть! – отозвался друг, и связь прервалась.

Показалось, что дождь «там» стал редеть, капли измельчали и поблескивали совсем жидкой проносящейся дымкой. Хорошо бы закончился – хоть высплюсь.

Поднялся с любимой кровати, добрел до большого картонного ящика, так и не распечатанного с самого переезда. Делать нечего, от радио тошнит – посмотрю, что за сокровища я не посчитал нужным в свое время выкинуть.

Ага, это с работы: программатор, куча флешек, кабелей, пара блоков питания, микрокомпьютер, какие-то переходники, адаптеры… а это что? Тот самый пропуск – безжизненный кусок пластика. Естественно, мне было не до него, и фармацевтам я его так и не вернул. Покрутил в руках – попробовать, что ли, вдруг работает? Вспомнилась еще одна, подсказанная Сосновским, идея – проверить своим болезненным зрением то место, где все, очевидно, началось. В голове закружились картинки из голливудских блокбастеров: вот я, в темном трико и капюшоне, ловко карабкаюсь по кирпичной стене секретного логова самоварщиков, пока моя напарница – почему-то это была не Наташка, а одна голливудская звездочка, мелькнувшая недавно в свежем вареве кинофабрики, – отвлекает охрану и обесточивает сигнализацию. Я позволил воображению разгуляться, и в следующем эпизоде уже лежал, закованный в наручники, ночь блестела синим и красным, а злой полицейский с неприятным запахом изо рта орал на меня, требуя срочно сдать пароли и явки.

Вздохнул, но выкидывать пропуск не стал – в голове зрела идея, чем занять накатывающее одинокое воскресенье.

Звякнул дверной замок. Кто в гости ходит по ночам? Толик. Кто же еще? Открыл не глядя.

– Здорово шизикам! – Толик всегда жизнерадостен, но чувством такта или воспитанием не отягощен.

– Привет, – бросил ему, отходя по узкому коридору. – Вот, – протянул пакет с лекарствами.

Толик аккуратно пересчитал коробочки, проверил дозировки и число пилюль в каждой упаковке, разве что не вскрывал уныло цветастые картонки. Он вообще балабол и подвижен, как ртуть, всегда готов на любой, как он выражается, движ, но к деньгам относится с удивительной скрупулезностью, на пару минут обращаясь в иного человека.

– Ага. Норм. Держи, – он ловко извлек из заднего кармана джинсов деньги.

Забрал, молча кивнул, пересчитав, – честно, было безразлично, но интуитивно чувствовал, если не сделаю этого, упаду в его глазах ниже плинтуса. Хорошо еще, что он уверен: я кошу под психа по каким-то тайным причинам – то ли от армии спасаюсь, то ли еще от чего посерьезней.

– Ну чё? Как жизнь?

Настроение соседа меняется мгновенно. Только что сосредоточен и молчалив, в следующее мгновение уже готов сорваться в любую авантюру. Брякни я сейчас что-нибудь интеллигентское, вроде «Чашку чая?», и он ринется на кухню, будто чай – любовь всей его жизни.

Только этого мне не хватало, потому ответил меланхолично неопределенно:

– Хрен ее знает. Идет где-то.

Для Толика это перебор – почти философия. Всмотрелся в меня, хмыкнул, покрутил носом, будто вынюхивая что-то, но я еще даже любимые пельмени не варил, так что пахло в квартире только старой мебелью. На секунду застыл, всматриваясь в неуместный для старой хрущевки высокотехнологичный холодильник, обернулся, споткнувшись о мое спокойное ожидание, засобирался:

– Ну ладно. Звони, как очередную порцию отоваришь.

– Так договорились же. Позвоню, конечно, – я сделал шаг вперед, выдавливая соседа, и тому не оставалось ничего иного, как пятиться.

Все же он был бы сам не в себе, если бы не сделал еще одну попытку:

– А чё доктора-то? Прописали?

В переводе на обычный русский это значило: «Диагноз поставили?», причем в значении именно положительном – он не сомневался, что я страстно жажду долгожданной отмазки от любой, как ему казалось, ответственности.

– Я уже говорил, Толь, – кочевряжатся. Говорят: понаблюдать надо. Ничего не изменилось. Наблюдают.

Припертый между тем ко входной двери, сосед наконец сдался:

– Ладно, бывай! Побегу – дел много.

Запер дверь. Дождь снова усилился, капли то гасли, превращаясь в туманную тень, то ярко вспыхивали отблесками чужого света, наискось пересекая крохотную прихожую. Было два варианта: плестись на кухню готовить пельмени или залезть в душ – там эта водяная феерия была бы вполне гармонична.

Решил: в душ, но не успел – снова ожил телефон. Васька, что ли, оперативно управился с дарами сырой земли и жаждет подробностей моего общения с физиологом? Нет, номер незнакомый.

– Слушаю вас, – сухо бросил в трубку, ожидая приглашения к стоматологу или общения со службой безопасности очередного банка.

– Степан! Думала, уже не дозвонюсь! Это тетя Аня.

О как! У мамы была сестра. Точнее, есть, эта самая Анна Георгиевна. Еще в молодости, которая помнила костры пионерии и комсомольские собрания, вышла замуж и уехала то ли в Саратов, то ли в Самару – никак не мог запомнить. Последний раз видел ее на похоронах. С тех пор ни слуху ни духу.

– Здравствуйте, Анна Георгиевна.

– Анна Георгиевна, – недовольно протянула она. – Ну что ты как неродной! Тетя Аня.

– Хорошо-хорошо, – легко согласился, мечтая побыстрее отделаться.

– Стёп, мне только недавно рассказали, что у тебя случилось. Кошмар какой-то! Как ты? Как себя чувствуешь? Расскажи. Мне сказали, что вы развелись, и она квартиру у тебя отсудила. Ты сейчас в бабушкиной? Один? Ужас! Ну, что ты молчишь?

Интересно, какой доброхот с ней связался?

– Теть Ань, все совсем не так, – я помолчал, добавил: – Ну, не совсем так. Мы действительно развелись, это правда. Но никаких судов не было, и Наташа ничего не отбирала, как вам кто-то наплел.

– Как же не так? – умудрилась не согласиться со мной тетка, которую, если встречу на улице, точно не узнаю. – Квартиру у тебя ведь забрали! И эту заберут. Воспользуются твоим положением, вот увидишь! Хорошо, что до меня дозвонились, а то бы…

Вынужден был перебить объявившуюся родственницу:

– Теть Ань! Каким таким положением?

– Как каким?! Ну, ты же заболел… – неуверенно полувопросительно протянула тетка.

– Кто вам это сказал?

– Мне из собеса звонила хорошая знакомая.

– Не знаю, что такое собес и почему они распространяют слухи. Скажу лишь – вам соврали. По старой квартире: она была в ипотеке, мы, когда стало ясно, что разводимся, заключили мировое соглашение с банком, даже получили деньги кое-какие. Но вас в любом случае это не касается – уж извините!

– Никаких мировых соглашений они заключать с тобой не имели права!

– Почему это?

– Потому что ты болен! Ты не понимаешь, как тебя дурят!

Я ошарашенно молчал. Мотивы звонка стали очевидны, но напор и железобетонная уверенность в ее версии событий ставили трудную задачу – многословно объясняться или игнорировать, рискуя заполучить кучу нежданных проблем от активных родственников.

– Теть Ань, я абсолютно вменяемый, и мне не нравятся ваши намеки на мое здоровье. Чтобы вы не наделали глупостей, хочу предупредить, что решение о каких бы то ни было ограничениях в дееспособности принимает суд. И если вы решите объявить меня, как вы выразились, больным, обращайтесь туда. Я в вашей опеке не нуждаюсь. И как вы, может быть заметили из нашего разговора, вполне способен самостоятельно отвечать за свои поступки.

– Стёпа! – голос тетки звучал трагично. – Ты не понимаешь! – она театрально вздохнула. – Ну да ладно. Я беру билет на понедельник, во вторник буду у тебя. Там и поговорим.

– Зря деньги потратите! – не мог скрыть раздражения, даже озлобления. – Ни о чем я с вами разговаривать не собираюсь! Во всяком случае, о своей жизни. И еще. Кроме билетов, озаботьтесь, пожалуй, еще и бронированием гостиницы. У меня нет ни возможности, ни желания размещать вас в своей квартире!

Трубка что-то забормотала, но я уже отдернул ее от уха и надавил «отбой». Вот ведь геморрой на ровном месте! Жил себе не тужил! Самое интересное, что хотя я и катил порой бочку на врачей, но претензии у меня были скорее не к ним, а к системе. Кто не сталкивался, тот и не подозревает, что стоит врачу некоторых специальностей выписать вам больничный, как, не спрашивая вашего согласия, вас уже ставят на учет в интересном учреждении, который прямо гарантирует вам разнообразные и неожиданные проблемы в будущем. Когда я впервые с этим столкнулся, пожилая сестра, сокрушенно вздохнув, объявила, что мне, оказывается, еще повезло, а были времена, когда к ним на учет можно было загреметь и с банальным сотрясением мозга. Так что, даже так и не заполучив окончательный диагноз, я уже числился психом, если можно так выразиться. Государство любит интересоваться здоровьем своих граждан – ну, там, при приеме на некоторые виды работ, на службу, при выдаче прав или разрешений, и при всяком таком случае запрашивает справочку о здоровье соискателя. Вот я уже и столкнулся со всеми прелестями получения этого документа при наличии учета в психоневрологическом диспансере. И ведь при всем этом я считался полностью дееспособным гражданином. Просто иногда мне теперь предстоит доказывать, что это так.

Дождь почти утих, я забрался в душ, ощущая, как горячая вода смывает раздражение недавнего разговора.

Что касается лечащего врача, тот прямо заявил: «Вы, Степан, полностью вменяемы. Вы осознаете, что ваши галлюцинации ненормальны, и даже обратились за помощью по собственной инициативе. Типичное поведение невротиков. Психи обычно уверены в собственной картине мира и скорее склонны окружающих считать нездоровыми. Это не всегда так, но сразу скажу, что доказать вашу невменяемость в суде не получится, вздумай кто-нибудь заявить об этом. Я бы, например, вас таким никогда не признал».

Проблема с доктором одна – «галлюцинации»! Для него мои видения – порождение больного воображения. Он вот считает: я осознаю их «ненормальность». Но понимает ли он, что при этом я самого себя считаю нормальным? Может, я и правда псих, если убежден в реальности того мира?

Сейчас-то я уже приспособился, научился маскировать собственные реакции, а представьте, как это выглядело, когда я только пришел к нему в первый раз. Сидит всклокоченный такой пациент и ошалелым взглядом провожает что-то в воздухе, едва реагируя на прямые обращения. Да-а… Если учесть, что я тогда систематически не высыпался, не мог работать, и череда разнородных проблем колотила меня по напряженной черепушке, подобно барабанщику, то придется признать: выглядел натуральным психом. Собственно, поэтому я никогда не осуждал Наташку. Напуганы были оба. Но хватит!

Выключил душ, обтерся и наконец сообразил, отчего настроение, вопреки усилиям далекой тети, улучшается – дождь закончился. Можно поработать и спокойно выспаться. А завтра надо будет кое-куда наведаться.

4

Конец лета в этом году радовал – ни тебе удушающей жары, ни промозглых осенних дождей. Утро лупило вползшим на крышу дома напротив солнцем так, что казалось: отдерни плотную ткань штор, и задымятся старые бумажные обои, зашипит в панике прячущаяся по сумрачным углам нечисть. Зазеркалье не видать вовсе, отработанным навыком угадываю: там пасмурно, и это хорошо – при таком контрасте в освещении то, что видится оттуда, бледнеет и уже не так пугает или путает своей реальностью.

Наскоро соорудил нехитрый завтрак, проглотил, рассматривая в телевизоре изящную брюнетку, серьезно озабоченную циклоническим фронтом в Забайкалье, завис ненадолго, пролистывая немногочисленные сообщения, накопившиеся в разнообразных новостных каналах, – все как в старые, уже слегка подзабытые времена.

Собрался было выскочить из подъезда, но придержал себя сам – все же в моем положении лучше действовать расчетливо, чтобы не испортить отличное настроение мимолетным оптимизмом, – заказал такси. Успел пожалеть об этом – на всем пути от лестницы до застывшей прямо напротив двери машины никто не встретился, что даже немного обеспокоило, но стоило такси тронуться с места, и сразу убедился: ничто никуда не делось, и мои призраки в том числе – они один за другим врывались в тесное пространство кабины через лобовое стекло, передний ряд сидений и тело молчаливого водителя. Заученно опустил глаза и уставился в спасительный телефон; под таким ракурсом, все, что замечал – стремительное нечастое мельтешение, которое мозг не успевал распознать и, следовательно, испугаться. Если бы не светофоры, на которых мы периодически замирали, поездка, пожалуй, была бы одной из самых комфортных в моей новой жизни.

По-воскресному быстро добрались до памятного района над Яузой. Простился с водителем, выбрался наружу и остановился, ориентируясь в окружающем. Конечно, я отлично знал, куда приехал, – вон дальше виднеется знакомый кирпич забора фабрики, неширокая, удивительно спокойная улица сейчас прячется в тени, подсвеченная лишь бесконечной синевой без единого облачка, если не считать за таковое тонкий инверсионный след, процарапавший небо над головой. Ориентировался я в другом – в чужом мире. Конечно, вижу я недалеко, зато чужие стены – не препятствие. Одна из них, участок оштукатуренной кладки, выступает прямо передо мной, перегораживая тротуар. Уровень дороги там, похоже, повыше сантиметров на двадцать – немного, но крупная брусчатка, сложенная из больших квадратных блоков, накрывает земной асфальт как кусок стеганого одеяла, и оттого я не вижу собственные ноги, погрузившиеся в чужой камень. К счастью, там по-прежнему пасмурно, и мои поношенные светлые кроссовки проступают желтоватым силуэтом, как если бы я стоял на дне неглубокого пруда с темной илистой водой. Но вот с тротуаром – беда. Его не видно, а вы не представляете, как на самом деле часто мы смотрим под ноги. Ладно, не привыкать. Уже приспособился в таких ситуациях рассматривать реальность, расположившуюся за пределами заколдованного круга, наполненного чужим миром. Должно быть, выгляжу как неспешный гуляка с гордо задранной головой, сноб, которого больше интересует движение небесной материи, чем низкие реалии неровной почвы под ногами.

Еще деталь: похоже, чужая улица смещена на пару метров дальше от реки, чем земная. Из-за этого мне, двигаясь вдоль нее, предстоит непрерывно пересекать внутренности стен и домов. Получается интересный эффект: пока я внутри чего-то защищенного от естественного или искусственного света, ничего не вижу – содержимое стен, например, не освещает чужое солнце, и чужой мир практически исчезает, становится невидимым, но стоит высунуться, как он немедленно вплывает в поле зрения, подчас скачком, резко, заставляя невольно останавливаться на пару мгновений. Опять воображаю, как это смотрится со стороны: молодой мужчина с отрешенным видом, одетый, как типичный студент, неспешно прогуливающийся по пустынной улице, будто очнувшись от дум, время от времени замирает, немного ошалело вращая головой, и с удивлением рассматривает внезапно проявившую себя реальность.

В общем, при всем моем старании полностью замаскировать себя под нормального не удастся. А жаль. Пригодилось бы, например, у врача: здрасьте, доктор, я излечился. Но не выйдет: его кабинет расположился в самом сердце большого потустороннего здания вроде торгового комплекса или офисного муравейника – потоки народа, лестницы, переходы, конторы и самые неожиданные явления: то голова незнакомца замрет прямо посреди стола доктора, удивленно озираясь, то из-под потолка медленно спустятся по наискось пересекающей помещение чужой лестнице красивые ноги в изящных сандалиях. В общем, я и сам-то в своей нормальности не уверен, чего уж требовать от профессионально подозрительных эскулапов.

Не спеша добрел до забора. Хорошо, что воскресенье – на улице почти никого, только редкая машина медленно проползет мимо, подскакивая на лежачих полицейских, да пара прохожих мелькнет через дорогу. Можно постоять на месте, держась ладонью за теплый кирпич – якорь, лучше всего прочищающий мозги: забор – наш, а длинный коридор какого-то здания, из пола которого торчали мои плечи и голова, – их. Пройтись бы вдоль этого коридора, да реальность против: забор фармацевтов обрывается, прилепившись чуть подалее к стене соседнего дома, отгороженного от улицы нешироким запущенным сквериком.

Ладно, пройдусь, добавлю десяток метров к иноземному коридору – вдруг обнаружится еще какая подробность. Коридор, кстати, идет точно параллельно забору – видимо, близкая Яуза диктует строителям свою геометрию в обоих мирах.

Зря ходил. Коридор пуст и, похоже, идет вдоль наружной стены какого-то солидного дома официозного вида: окна с одной стороны, череда редких дверей – с другой. Пол скучный – что-то вроде крупнопанельного паркета, ничего особенного по земным меркам. Людей не видно, как и любых табличек или указателей. Может, у них там тоже выходной?

Хорошо бы зайти за одну из дверей, но забор фармацевтов прячется буквально в десятке сантиметров под крашеной штукатуркой внутренней стены чужого коридора. Похоже, там, на месте, где у нас находится двор фабрики, расположилось большое сооружение, почти совпадающее по габаритам с хозяйством наших бывших заказчиков.

Со стороны улицы – проще: тот мир накрывает участок то ли стеной, то ли каким-то цоколем – неважно. Важно, что здесь ничего не видно, и даже не мешается под ногами чужая мостовая.

Я с облегчением воспользовался возможностью и двинулся в сторону знакомой проходной. На ней, кстати, тоже большого движения не наблюдается: так – выскочили, не посмотрев в мою сторону, пара оживленно обсуждающих что-то молодых девушек и торопливо убежали дальше. Что я ищу? На что надеялся, приехав сюда? Нащупал в кармане пластик старого пропуска, извлек, не чувствуя никакой решимости. Ну, приперся? Что дальше?

Проходная никак не изменилась. Я машинально толкнул одну из дверей, та открылась, вошел, сделал шаг к турникетам и замер. Стены чужого здания закончились, вернулась нереальная реальность: вновь возник пол, рассекающий мою грудь, коридор, похожий на уже виденный. Только окна на их улицу теперь белеют пасмурными силуэтами, рассеченные местным потолком высоко над головой. Немного постоял, соображая.

– Вы проходите? – голос за спиной заставил вздрогнуть.

Хорошо одетый мужчина в костюме и галстуке, с небольшим портфелем в руке замер, нависая над плечом, в руке – кусок пластика, идентичный тому, что держал и я.

Машинально кивнул:

– Да, извините, – и приложил пропуск к считывателю.

Пискнуло, красный крестик сменился зеленой стрелкой, я толкнул вращающуюся решетку и очутился в заточении: клетка позади щелкнула, запирая от меня внешний мир, решетка впереди ждала, пока я докажу, что не нашел пропуск на улице, что он мой. Попался! Сейчас набегут! Держи его!

Оглянулся. Незнакомец, разрубленный пополам неземным полом, терпеливо ждал, пока я просочусь через охранную ловушку. Интересно, чего он ждет? Вот чего бы ему не воспользоваться соседней? Может, по выходным оставляют в рабочем режиме только эту, и я совершенно случайно занял единственный рабочий турникет? Как бы то ни было, дальше вторгался не я, а условные рефлексы городского жителя: приложил пропуск, набрал код – помнил: день и месяц рождения, – толкнул пискнувшую вертушку и отступил на шаг в сторону, освобождая проход.

Внутри! И никто не мчится задерживать, никто не вглядывается с озабоченным выражением лица в незнакомца. Похоже, Голливуд, привидевшийся мне накануне, тоже решил взять выходной. Скрипнула позади решетка – пиджак прорывался следом; я торопливо сбежал по невысоким ступенькам во двор, и голова нырнула в иномировое подполье. Как же хорошо! Чужие полы, стены, окна, двери остались где-то там, выше, а я опять вернулся в нормальность.

Проводил взглядом торопливо шагающего в сторону административного крыла незнакомца – ради кого он так вырядился в выходной день, хотел бы я знать? Впрочем, какая разница? Мне – туда, к неприметной, ничуть не изменившейся за год двери.

Идти не хотелось – так хорошо было здесь без каких бы то ни было видений, но и торчать посреди пустого двора тоже не с руки – повсюду камеры, и если даже никого мой визит не встревожил, это не значит, что можно расслабиться, будто я один в целом мире. Все же задержался, неторопливо пряча пропуск в карман и щурясь на солнце, нависшее над городом. Почти как тогда. Даже не верится, что прошло так мало – кажется, за это время моя жизнь успела совершить полный оборот. Я чувствовал себя совершенно другим человеком, нимало не похожим на того беззаботного парня, что последний раз пробегал по этому скучному дворику год назад.

Ступеньки наверх вознесли меня над чужим полом. Я еще не прошел дверь реакторной, но уже очутился в совершенно новом для себя помещении, и оно немного напрягло – с одной стороны, я почти ничего не видел – пол земной реакторной скрывал своего собрата там, но я не видел вообще ничего больше. Похоже – большой зал, мое куцее зрение не добивает до стен и потолка или потолок прячется над земным, лишь стойкое ощущение, что пространство вокруг подернулось легкой, слегка красноватой тенью. Там точно нет естественного света, темно, но не до конца – что-то отбрасывает нераспознаваемый отсвет, будто отблеск от застывшего костра. Что за черт? Какого еще костра? В здании?

Хорошо, что никого нет, спокойно постоял, привыкая к ощущениям. В любом случае, что бы ни пряталось там, я пока не нашел ничего необычного, разве что отблеск этот казался смутно знакомым.

Опять пропуск, писк приемника, щелчок замка. Стараясь сохранять видимость неспешной деловитости, прошел в реакторную.

Помещение залито слепящим после сумерек коридора светом солнца. Яркие параллелепипеды наискось расчерчивают полы, облизывая жадным жаром фундаменты оборудования. Сами реакторы прячутся в прохладной тени, отчего видишь только черно-желтое пространство, расчерченное, как предупредительная окраска тяжелых балок на заводе. Эх, научиться бы читать такие символы! Сама природа сплошь и рядом подсовывает их нам, мы же, как слепые, движемся своими путями, щурясь и отмахиваясь от благожелательных предупреждений!

Всмотрелся в череду разнокалиберных агрегатов. Похоже, за год здесь кое-что поменялось, но тот приметный экспериментальный реактор – вот он, на старом месте. Зашагал, и тут же шевельнулись тени в дальнем конце длинного зала.

Остановился, щурясь, уже понимая, что там люди, но солнце мешало. На яркую полосу света выступил, сразу же проявившись во всей красе служебной формы, пожилой охранник, всмотрелся в меня, неожиданно кивнул приветственно, как будто мы хорошо знакомы, наклонился, подобрав что-то с пола, и, не обращая на меня больше внимания, вновь растворился во тьме. Был человек – и нет его. Может, он тоже призрак? Да нет, так далеко я их не вижу, да и выглядит он родным и знакомым обитателем нашей планеты – от пошлой форменной одежды до профессиональной подозрительности в лице.

Из мрака донеслись голоса, звякнул металл, еще раз. Стало понятно: там кто-то работал, несколько человек, но главное – на меня никто не обращал внимания. Точнее, охранник точно заприметил, но отнесся как к должному, даже кивнул – обознался, наверное. Надо пользоваться моментом.

Реактор сильно изменился: добавилось несколько трубопроводов, за его металлической спиной вырос немаленький агрегат, весь опутанный хаосом вывернутых наружу блестящих металлом кишок, появилась пара недешевых индикаторов рядом с помнящей мои руки старой панелью управления.

Подойдя, перевел контроллер в инженерный режим, полистал логи, убедился, что основное управление по-прежнему опиралось на мой текст, хотя и обросло кучей непонятных функций. Делал это не из любопытства, а скорее как прикрытие, часть настоящей шпионской истории, на случай, если кто-нибудь все же вздумает поинтересоваться, чем это я тут занимаюсь. Основное внимание целиком ушло туда – в другое.

Там по-прежнему большой темный зал, во всяком случае, я до сих пор не наткнулся на стены, но главное, я обнаружил источник того слабого отсвета, что так бередил мою память. Совсем рядом с реактором – длинный широкий стол, один конец которого терялся из вида в ярком свете земного солнца, другой же раздваивался почти у самой стены, отчетливо видимый в сумраке. Несмотря на то, что света в том зале толком не было, видел я этот странный стол более чем отчетливо из-за избороздивших все пространство над ним лазерных лучей красного цвета с разными степенями фокусировки. Все это сложное плетение цветомузыки опиралось на многочисленные устройства и приспособления, разбросанные по огромной столешнице, равномерно испещренной монтажными отверстиями.

В следующее мгновение невольно вздрогнул: быстрым шагом в поле зрения вошла молодая девушка, одетая во что-то вроде фартука, наброшенного поверх короткого халата. Из-под него виднелись ее ноги в просторных темных штанах. В лазерных отсветах она выглядела нереально, почти как персонаж черно-красного немого кино. Невысокая, с изящной фигурой, угадывавшейся под громоздким одеянием. Густые и, должно быть, объемные волосы стянуты в длинный хвост, убранный во что-то вроде мешочка. Лицо красивое, но не наше, не русское. Чувствовалось в ней восточное, но не далекое, не китайское или японское, а вроде красивой узбечки или татарки. В руках – громоздкий и по виду тяжелый аппарат неясного назначения. Не обращая на меня никакого внимания, что понятно, быстро подошла почти вплотную и наклонилась к широкому рассеянному лучу, нацеливая свой прибор. Присмотрелся и удивился: похоже, одна из труб земного реактора тоже слегка отсвечивала красным. Во всяком случае, то, что внимательно разглядывала незнакомка, в моем пространстве в точности совпадало с коротким отрезком толстого негнущегося шланга. Неужели этот отблеск в зазеркалье – след от банального земного устройства, всего-то и делающего, что снабжающего реактор обычной водой почти из-под крана, скорее всего, для какой-то системы охлаждения?

Наклонился, чтобы рассмотреть получше, и отпрянул, почувствовав резкое движение рядом. В дальнем углу зала отчетливо матерились, гремело что-то железом, но испугали меня не земные люди – незнакомка замерла, с ошарашенным выражением лица уставившись на меня! Я, не веря, оглянулся, сделал шаг в сторону, но глаза девушки словно прилипли. Что она видит? Меня? Или пару мерцающих пятен на месте моих глаз? Несмотря на потрясение от очевидного контакта, заученные годами рефлексы воспитанного человека работали – я не мог не поприветствовать незнакомку и осторожно поклонился. Опять быстрое беззвучное движение, я вскинулся и успел рассмотреть мелькнувший силуэт, тут же исчезнувший из доступного мне поля зрения.

– Что, Евгений Николаевич решил в выходной сам не приезжать?

Давешний охранник материализовался из ниоткуда, но рефлексы не подвели:

– Здравствуйте, – деланно скривился. – Ну так на то он и начальник!

– Это точно! – охраннику, похоже, было скучно и совершенно наплевать на то, что его тело наполовину торчало из мерцающего красным неземного стола. – Я тебя помню. Ты работал с этой штуковиной год назад?

– Ну да, – я все еще был в шоке от произошедшего, потому отвечал немного рассеянно, надеясь, что незваный собеседник отнесет это на сложный мыслительный процесс приглашенного специалиста по кнопочкам и экранчикам. – Честно говоря, я вас не припоминаю.

Незнакомец довольно улыбнулся и движением головы и глаз указал на колбу видеокамеры за моей спиной:

– Конечно не помнишь! – довольным голосом пояснил он, как будто снизошел до собеседника из горных высей, где небожители бдительно следят за шалостями простых смертных.

Он, оставаясь в самом средоточии лучистого месива, кивнул на цифровой индикатор, который я заблаговременно озадачил выводом длиннющего журнала событий, на самом деле ничуть меня не интересовавшего:

– Опять сбоит?

То, что я сейчас жаждал увидеть, к счастью, не появлялось – девушка исчезла. Не знаю, что бы я делал под бдительным вниманием охраны, вернись она. В душе боролись, по очереди захватывая ее, чувства досады, облегчения и настороженного ожидания.

– Нет, простая рутина, – лениво сообщил в пространство, рассматривая сменяющиеся строки, затем нахмурился, меня будто что-то толкнуло, и развернулся к собеседнику. – Скажите, а ваши камеры стабильно работают? Я имею в виду – никаких помех? А то у нас тут пара сбоев была, – на ходу фантазировал, уверенный, что охранник простодушно слопает любую глупость.