Читать книгу: «Синхрон», страница 2

– Постановка мгновенного диагноза! Бесплатно и с гарантией! – рекламным голосом оповестил я.

Запоздало сообразил, что меня опять понесло:

– Извините. Чувствительная тема.

Сосновский смотрел внимательно, отмахнулся от моих извинений, слегка нахмурившись:

– Да нет, вы правы. Но замечу: сарказм и ирония – это не про шизофрению. Я, конечно, не врач, но что-то, мне кажется, не сходится между той историей, что рассказал Василий, и тем, что я вижу.

– Так я и не спорю. Я ровно наоборот – пытаюсь понять, что происходит.

– Хорошо, – собеседник положил раскрытую ладонь на стол, – давайте так! Я обещал Василию, что выслушаю вас. Так и сделаем. Единственное ограничение, если можно его так назвать, – рассказывайте последовательно, от начала. Хорошо?

Пожал плечами – мне самому так проще.

Пятница. Вечер. Точнее, не совсем и вечер, но рабочий день близится к концу, а значит, все ближе и ближе тот обожаемый миллионами миг временного освобождения от наскучившей рутины, то самое мгновение, когда ты уже свободен, но призрак понедельника еще не навис грозной волной над вольным телом. Самое начало праздника!

Всегда боялся второй половины этого дня. Сколько помню, все самые неприятные аварии, срочные доработки, проверки и прочие неприятности приберегали его для себя. Бывало, умудрялись догнать в последний момент, когда уже выскакивал из наскучившего офиса, чтобы удвоить невзгоды, насладиться крушением чужих надежд.

В тот раз судьба была милостива: рабочий день еще не закончился, и явившийся демоном судьбы начальник был в своем праве.

– Степан, проблема!

Я внутренне сжался. Знал бы тогда, к каким это приведет последствиям, бежал бы не глядя! Вздохнул:

– Что за проблема? До понедельника терпит?

– Звонили фармацевты. У них контроллер на той штуке не срабатывает. Точнее, срабатывает с запозданием. Орут, что чего-то там загубили! Требуют срочно исправить!

«Та штука» – экспериментальный реактор, на котором наши клиенты – фармацевтическая компания – варят какое-то свое загадочное месиво. Штука сложная, с центрифугой внутри, опутанная вязью разнокалиберных трубопроводов и датчиков. Контроллер на эту штуковину программировал я лично. В принципе, ничего особенно сложного, кроме того, что сигналы на входных портах формировались устройствами, о которых я не имел ни малейшего понятия. Последние были чисто аналоговыми, и я провел немало времени, тупо согласовывая временные задержки – от получения данных до реакции на них. Все закончилось тем, что написал обширный мануал с таблицами и торжественно вручил его техникам этих «самоваров». Пусть выставляют коэффициенты как им угодно – свою работу я посчитал законченной.

– Евгений Николаевич, я им все написал. Пусть сами настраивают. Я в этой химии ничего не понимаю! Я даже интерфейс под «Винду» нарисовал, им только на компьютере цифры подправить и файл на флешку скинуть – все!

– Не все. Они жалуются, что какую-то, как ты выразился, цифирь уже в ноль установили, а твое творение все равно тормозит. И отрицательные значения твой интерфейс не ест. Орут, чтобы срочно приезжал!

– Ладно. С утра в понедельник буду, – уныло согласился я.

– Не, дорогой! – начальник довольно осклабился. – Не в понедельник! Сегодня.

– Евгений Николаевич, сегодня пятница. Уже вечер, если вы не заметили. Я даже доехать до них не успею!

– Успеешь, – явно довольно протянул этот кровопийца. – Они тебе пропуск выписали и на охране оставили. Паспорт не забудь. Сказали, можешь работать хоть всю ночь. Пропуск – ночной с допуском. Никто тебя не потревожит и не выгонит. У них производство непрерывного цикла! – он воздел указательный палец, потом убрал руки в карманы толстовки и уже знакомым притворно дружелюбным голосом, не сулящим ничего хорошего, добавил: – Давай, творец! Деньги получил, а работу не доделал. Если у них там бульончик протухнет, я из твоей зарплаты его оплачивать буду. Смекаешь? – посмотрел в мои тоскливые глаза и добил окончательно: – Можешь потом хоть до среды на работе не появляться, но «деньги – вперед»!

Это было несправедливо. Я отлично помнил договор, и там ясно было сказано, что отладка оборудования и его взаимодействия с контроллером проводятся исключительно в испытательный период. Тот, как мне казалось, уже закончился, а значит, и взятки гладки.

– Да какого хрена?! Испытания провели?!

– Нет! – резко оборвал меня демон.

– Как нет?! – я собрался спорить.

– А так – нет, – начальник отвечал мельком, для него все было ясно, и смотрел он на меня скорее как на заговорившего подопытного кролика, чем как на ведущего программиста.

Я хорошо знал этот момент. Если взял такой тон, лучше молчать. На моей памяти этот джентльмен всегда в итоге оказывался прав, и я уже выработал правило – не спорить. Вообще-то он нормальный мужик, мягкий и компанейский, но если в чем-то уверен, то как будто гвоздь проглотил – не согнуть. А вздумаешь все же пробовать – не жалуйся. Гвоздь, он такой – острый!

– Но спать-то я должен, есть. По Трудовому кодексу… – все же не вытерпел, забарахтался, уже понимая, что никуда не деться.

– С кодексом законов о труде я лично договорюсь. Тебе два дня отгулов, что, мало? Или забыл, кто неделю на работе не появлялся?

– Я же звонил. Семейные обстоятельства.

– Ну дык и я говорю – обстоятельства! Производственные. Можешь позвонить семье, попрощаться! – гадко ухмыльнулся демон и, не дожидаясь ответа, вышел.

Как знал, гад, чуял!

До места добрался перед самым закатом – хотя в наших широтах он тянется долго. В Москве накануне осени бывают такие особые вечера: уже прохладно, но веранды еще открыты, солнце, низко нависшее над домами, подсвечивает столики янтарным, воздух чист, и город выглядит так контрастно, что никаких технологий электронной фотографии не надо, чтобы буквально впитывать его цвета, слегка пережатые в желтизну. Нужное мне здание пряталось в симпатичном малолюдном районе, нависающем над Яузой. Встречные обдавали остатками лета и благодушного настроения. Да и я, честно говоря, тоже расслабился. Звонил самоварщикам, те описали свои страдания, и я примерно понимал, что случилось, – так, мелочи, небольшой баг из тех, что ловятся только в жизни, ни одно испытание не сравнится с ней по дотошности. Поправить не проблема. Больше времени уйдет на то, чтобы снять плату контроллера, перепрошить ПЗУшку и установить обратно, – за час управлюсь. Пришлось, правда, тащить с собой кучу приблуды с ноутбуком, зато можно будет потом скоротать время в одной из симпатичных кафешек, которые уже приметил для себя. А что, легальная отмазка – поздно, домой не успеваю, а питаться надо.

Фармацевты прятались за капитальной кирпичной стеной, пережившей не одну войну, но проходная, хоть и небольшая, всего на три ячейки, была оборудована по последнему слову техники. Я вошел и остановился, озираясь – куда дальше? Впереди массивные решетки автоматических турникетов, в крохотном вестибюле ни одной души, только камеры поблескивают под потолком. Где охрана, у которой ждет пропуск? Кому показывать паспорт и объясняться о цели неурочного визита? Может, надо исполнить символический танец под прицелом недремлющей электроники? Или тупо стоять и ждать, пока невидимые сторожа соизволят поинтересоваться, кого принесло?

Озадаченный, развернулся обратно – почему-то казалось, что звонить самоварщикам лучше оттуда, с освещенного гаснущим солнцем переулка, чем из сумрачной пустоты проходной, и обнаружил трубку, напомнившую мне обычный домофон, почему-то висящую на узеньком простенке между стеклянными входными дверями.

– Вы программист в реакторную? – женским голосом осведомилась трубка, едва я поднес ее к уху.

– Да. Здравствуйте, – немного ошеломленный началом разговора, произнес в ответ.

– Паспорт приготовьте. Ждите, – трубка щелкнула, и стало ясно: невидимая собеседница, не изволив ни поздороваться, ни попрощаться, покинула бледно-серый кусок пластика.

Пока извлекал из сумки с тяжеленным ноутом заветную паспортину, щелкнул дальний турникет, шевельнулись решетчатые зубья, и в вестибюль вошла молодая девушка в форме.

Поздоровались, она сверила мой паспорт и протянула невзрачную пластиковую карту, украшенную загадочными буквами и цифрами почти как глинобитная табличка шумер иероглифами:

– Пропуск у вас круглосуточный, бессрочный. Когда закончите все – сдадите.

– Да я сегодня закончу.

– Не торопитесь. Начальство сказало, что будете ходить сюда, пока все не отладите.

Я немного тормознул, понимая, что доказывать что-то этой конкретной охраннице бесполезно, и пока разглядывал свеженький пластик, она поняла мое молчание по-другому:

– Прикладываете пропуск к датчику, проходите в ячейку, там на пульте набираете дату и месяц вашего рождения. Обратно пойдете, пропуск в приемник, – она жестом показала на аппарат с щелью на выходе, – не опускаете, забираете с собой. Решетка откроется автоматически. Все понятно?

– Да, конечно, – я кивнул. – А в цеху есть кто-нибудь? Кто меня там встретит?

– Какой еще цех? Вам в реакторную. Нет там никого – рабочий день закончился.

– Чего тогда вызывали? Еще и срочно, – буркнул я, недовольный, в пространство.

– Так это у людей он закончился, а реакторы работают.

– И что, их никто не контролирует?

– Дежурная смена в диспетчерской. Если надо что, звоните – внутренняя связь работает, – она с сомнением посмотрела на меня. – Вы куда идти знаете?

– Знаю. Просто раньше у меня сопровождающий был.

– Так у вас и пропуск был временный. Вы бы в реакторную по нему не прошли. Подойдете когда, увидите – там такой же сенсор, как и здесь.

Реакторная! Надо же! В голове мерещились тускло светящиеся сборки ядерного топлива, люди в белых халатах, желтые значки в треугольниках. И что? Невзрачная дверь со двора, хлопающая за спиной длинной пружиной, короткая лестница в несколько ступеней, еще одна дверь сбоку перегораживает длинный коридор, большая и железная, – но открывается, отзываясь на кусочек пластика в моей руке, лишь маленькая створка, едва ли не лаз на подводной лодке. Ну да ладно – мне лишь бы войти и выйти, я не гордый.

Где-то вверху тихо гудит вентиляция. Длинный зал с рядом широких окон. Солнце висит над городом с другой стороны этого старомодного кирпичного монстра, потому там, на улице, видны лишь яркие отсветы на далеких многоэтажках да горит желтым виднеющаяся крыша дома напротив, через улицу. В зале сумрак и россыпь ярких цветных огоньков.

Завертел головой в поисках способа включить освещение, и почти сразу же защелкали панели в высоком потолке, отгораживаясь электрическим светом от вселенной за стеклами. То ли автоматика сработала, то ли наблюдатели, прячущиеся за темными блямбами вездесущих камер, помогли.

Моя цель – вон тот большой цилиндр, аккуратно окрашенный мышиным серым, – экспериментальная хрень, творение местных кулибиных. Что он делает, я без малейшего понятия! Мое дело простое – поправить крохотные мозги, прячущиеся за тонкой сталью. Но для этого их придется извлечь. А я уже сталкивался с экспериментальными установками. Главная их примета – создатели совершенно не заморачиваются бытовыми мелочами, и если, например, вам надо всего лишь перепрошить крохотную микросхему – запросто может понадобиться разобрать половину устройства. К счастью, в данном случае всего лишь придется извернуться ужом, протянув руку глубоко в недра хитросплетений контрольной панели, чтобы, предварительно открутив несколько винтиков, извлечь на свет божий – пардон, электрический – маленькую плату с парой десятков кнопочек.

Подобное уже приходилось совершать, так что я действовал быстро и по-деловому. Сбросил на рядом стоявший стол вещи, вооружился отверткой, обесточил контрольную панель и быстро открутил заветные винтики. Однако дальше возникли сложности. Месиво кабелей, каких-то трубочек, непонятных проводов и кронштейнов вцепилось в мой трофей намертво, изобретательно сопротивляясь неизбежному. Некоторое количество тихого мата пошло процессу на помощь, и спустя минуту-другую возни в руках покоилась вожделенная плата.

Повертел ее, разглядывая, и нахмурился – откуда жидкость? На зеленоватом лаке поблескивал свежий маслянистый след. Не похоже, чтобы рядом с интерфейсом были какие-то протечки. Понюхал – не вода. И не масло – что-то тягучее, как яичный белок. Вроде ничем не пахнет, но в носу повис стойкий аромат, слегка даже показалось, жгучий. В ноуте лежала салфетка – экран там протереть, еще чего – я высморкался, безжалостно скомкал бумагу и засунул голову, подсвечивая фонариком, в шкаф контрольной панели.

Вроде сухо. Откуда же эти сопли? Озадаченный, вынырнул из высокотехнологичных недр и тут же заметил невзрачную силиконовую трубку, оканчивающуюся ярко-красным пластиковым фитингом, повисшую безвольно прямо напротив люка. Рядом виднелось того же цвета гнездо, из которого, вероятно, я и выдрал гибкую кишку, пока возился в утробе реактора. Ни на секунду не задумавшись, воткнул трубку обратно – та с некоторой натугой встала, облегченно щелкнув. Порядок!

Комком салфетки обтер шланг, плату, убедился, что нигде больше никаких следов влаги нет, и занялся своим прямым делом. Собственно, ошибку я отыскал, еще когда был в офисе, теперь мне оставалось лишь заменить микропрограмму в контроллере и установить того обратно. Самоварщики снабдили меня инструкцией, что надо сделать, чтобы заново запустить аварийно остановленный реактор, так что – никаких проблем!

Единственное, что напрягало, – запах. Причем я был уверен: пахло исключительно в моем носу. Еще и жжется немного. Что за химию я нюхал? Вроде, кроме обоняния, ничего не пострадало, а на последнее можно забить – пройдет время, и слизистая избавится от любых следов вторжения. Я был в этом уверен, и не ошибся – потихоньку неприятные ощущения сглаживались, притуплялись, и когда я вкручивал с чувством выполненного долга последние винтики, почти полностью исчезли. Под конец показалось пару раз: мелькнули какие-то мушки перед глазами, я даже озадачился, посмотрел на лампы, на руки, но мушки больше не давали о себе знать, и я совсем успокоился.

Собственно, если бы не эти артефакты, я бы, наверное, и не связал эти мимолетные ощущения с тем, что произошло дальше.

Когда все было закончено – тихо урчал запущенный реактор, а цифирь на крохотном индикаторе перемигивалась в одобренном диапазоне – я собрал вещи, отзвонился самоварщикам – те, кстати, через Сеть уже знали, что все в порядке, – и в последний раз оглядел высокотехнологичное помещение. Домой. Хотя нет, сначала зайду перекусить, пивка хочется – думаю, Наташка ругаться не будет.

Вот тут-то меня и накрыло. Сделал шаг к выходу, и в глазах вспыхнул красный яркий свет – как будто прятавшийся в тенях шутник засветил лицо лазерной указкой. Машинально сомкнул веки, даже накрыл их ладонью, но свет не исчез. Я дернулся, мелькнуло что-то подсвеченное тем же красноватым отблеском, и слепящий блеск отпрыгнул, сдвинувшись в сторону.

Широко открытыми глазами уставился на две яркие полосы слегка расфокусированных лучей, пронзающих воздух перед моим лицом из ниоткуда в никуда. Они брали свое начало у глухой стены зала, тянулись наискось в сторону окон и внезапно обрывались. Как если бы кто-то подвесил в воздухе пару световых мечей из «Звездных войн», только гораздо длиннее – метра четыре или даже все пять, и без всяких там рукоятей или прилагающихся к ним джедаев. Ошеломление было настолько велико, что я буквально замер на месте, не в силах разобраться с тем, что видел. Медленно сдвинулся, отходя, – ничего не произошло. Мятая салфетка зажата в руке – собирался выкинуть в первый попавшийся мусорник – протянул ее, держа двумя пальцами, и позволил пересечь слепящую красноту.

Ждал если не вспышки, то раскаленного пятна на бумаге, слабых струек дыма – ничего. Более того, луч не оборвался, все так же висел в воздухе, равнодушный к преграде. Убрал руку, и в тот же момент мелькнула тень, будто что-то невидимое пересекло дорогу потоку света, а в следующий миг все исчезло. Еще висели яркие полосы в опаленных глазах, но сами лучи пропали, будто и не было.

Не знаю, сколько я проторчал на том месте, приходя в себя, но уверен, что диспетчеры или охрана точно не следили за мной. Иначе бы наверняка примчались, усмотрев застывшего столбом, будто встретил приведение, программиста, не говоря уже о загадочной иллюминации.

В кафешке я все же посидел и пивка попил, возможно, даже лишнего, но это теперь казалось смешным и неважным. Все началось рано утром, когда я отсыпался на диване, сосланный на него супругой якобы за пивную вонь – думаю, на самом деле из зависти и вредности.

Проснулся от света. Понятно какого – уже полвосьмого, до зимы далеко – конец лета, солнышко выползает в наших краях рано, в это время уже вовсю сияет. Непонятно только, как я его увидел – шторы задвинуты, веки сомкнуты. Спросонок, ясное дело, не сообразил, метнулся к окну – хотелось досмотреть последний сон, да и выходной же – ошалело замер, уткнувшись носом в плотную ткань. Минуту тормозил, пытаясь разобраться – откуда свет? И в следующее мгновение забыл про него – в мою комнату, туда, где я лично знаком с каждой полосой ламината, вошел незнакомый мужик. Притом как вошел! Его ноги где-то до бедер прятались под полом, сам же незнакомец уверенно топал поперек комнаты, будто переходил вброд не слой бетона, а мелкий деревенский пруд. Он ленивым неспешным шагом выполз на середину, его лица – немного одутловатого, со странными нелепыми бакенбардами и роскошными усами, по-гусарски поддернутыми к верху, – коснулся яркий отсвет окна, замер и повернулся в мою сторону, щурясь на солнце.

Кто-то заорал едва ли не мне в ухо, я вздрогнул и с запозданием, будто смотрел телевизор, сообразил: ору я. Мужик никак не отреагировал, еще немного постоял, таращась в мои колени, и двинулся, как ни в чем не бывало, по направлению к кухне, после чего в комнату влетела Наташка.

3

Помолчали. Я выдохся, да и пересказывать, что случилось потом, было стыдно и неприятно. Сосновский, возможно, ждал продолжения, возможно, переваривал услышанное, но тоже не проронил ни слова.

Дверь позади открылась. Я не двинулся, уставившись в окно, – отходил от рассказа.

– Владимир Александрович, все настроили. Можно начинать, – незнакомый молодой голос.

– Иду. Пару минут, – бросил тот и поднялся. – Степан, понимаю, что вы пришли не для того, чтобы выговориться. Но мне пока нечего вам сказать – не переварил эту историю. Давайте так: посидите в зале, если у вас есть время, я прочитаю лекцию, ну и в голове что-то устаканится. Как закончу – поговорим. Полчаса у нас будет. Хорошо?

– Да, конечно! – я подхватился вставая.

В голове крутилось еще многое, но счел нужным придержать – похоже, мне и самому не помешает подумать. Неплохо, так сказать, взглянуть на мой рассказ со стороны, чужими глазами.

Зал был не сказать что полон, но публика подобралась неслучайная – явно пришли те, кто уже знал, о чем пойдет речь. Хотя я, сказать по-честному, был все же удивлен несоответствием числа подписчиков на канале Сосновского и тех жалких, хорошо если двух десятков слушателей, которые нашли время и желание добраться сюда. Не сразу и поймешь, специфика ли это самой темы, интернет-формата лекции или публики.

Забрался на галерку и попытался вслушаться, но толком ничего не получалось – в голове крутилась собственная история и те тысячи слов, что надо было сказать, но которые так и не прозвучали. Сосновский время от времени посматривал в мою сторону – казалось, был немного озадачен. Не разыгрывают ли его? В университетской среде, не сказать что повсеместно, такое бывало, а тут к тому же куча камер – гипотетическому шутнику будет чем похвастать.

С трудом дождался. Чувствовал немалое раздражение, когда вертлявая пигалица – ну какое ей дело до нюансов иммунитета, скажите на милость, скорее я бы поверил в чисто женский, пусть даже и неосознанный интерес к маститому лектору – вцепилась в него десятком, на мой взгляд, глупейших вопросов. Надо отдать тому должное – он терпеливо отвечал, даже когда было явно видно, что озадачен сложностями восприятия поклонницей, как я обозвал ее про себя, очевидных вещей.

Наконец отделался, поднялся, собирая записки, и кивнул мне в сторону знакомой двери.

– Степан, для начала несколько вопросов. Вы же не против? – предложил он, едва мы устроились за тем же столом.

Я кивнул, признавая очевидное:

– Конечно.

– Будем исходить из того, что все, что вы рассказывали, – правда, – он сделал небольшую паузу, оценил мою кислую гримасу, и продолжил. – Первый вопрос: вы знаете, что за вещество было в той трубке?

– Самое смешное, что да. Мне же самоварщики скидывали таблицы, а подписывали они их прямо-таки формулами. Скорее всего, просто копировали из технологической карты. По мне так лучше бы они адреса портов подписывали, но и так сойдет. Я все равно все по-своему потом переделывал. Так что да.

Немного торопясь, нашел в телефоне нужную таблицу и протянул Сосновскому:

– Порт номер семнадцать. Это в шестнадцатеричном формате, – ткнул пальцем в экран.

Собеседник некоторое время задумчиво рассматривал картинку, пару раз сдвинул ее пальцами, потом остро глянул на меня, застывшего в ожидании, и оттолкнул телефон по столешнице в мою сторону.

– Любопытно, – впервые в его глазах я не видел терпеливой скуки, показалось, передо мной проявился другой человек. – Знаете, Степан, самые важные органы, вроде мозга, например, организм защищает от собственной же крови дополнительными барьерами. Ну, чтобы там нежелательные крупные молекулы или бактерии какие не могли пролезть куда не надо. Кроме мозга, такой барьер есть и у сетчатки. Очень похожий, кстати. Так вот, для фармакологии эти барьеры – проблема. Они ведь и некоторым лекарствам не дают туда попадать, – он поправил очки и протянул руку, снова завладев моим телефоном, постучал по экрану, продолжил. – Вот это, то, что у вас числится под номером семнадцать, – как ни странно, я знаю. Долго объяснять, но если по-простому, то это вещество на время как бы ослабляет связи мембран клеток, которые и формируют барьер. Все остальное настолько специфично, что я даже не берусь судить. Скажу лишь: мне кажется, они экспериментируют с каким-то лекарством для офтальмологии. Но это и не важно.

– Как же не важно? У меня, похоже, именно со зрением проблемы!

Сосновский смотрел с иронией:

– Не слышал, чтобы вы на него жаловались, – он полюбовался моей обиженной физиономией и добавил: – Вы сами сказали, что по собственной инициативе нанюхались, – ухмыльнулся, – только номера семнадцать. Судя по всему, если что-то и повлияло на ваше зрение, то опосредованно. Воспользовавшись, так сказать, тем, что барьер на вашей сетчатке на некоторое время ослаб. Но мы не о том говорим.

– Не понял. Именно это меня и волнует. Я для этого и пришел!

– Чепуха, – мой собеседник вяло отмахнулся. – Взаимодействие любой материи… – он задумчиво повертел пальцами, – …как бы это сказать? Взаимно. То есть если ваша сетчатка реагирует на потусторонний свет – давайте так это называть, вы же не против? – я кивнул. – То и люди на той стороне, назовем их так, тоже должны видеть это взаимодействие.

– Вы же его не видите. Оно только в моих глазах. Вот и они не видят.

– Скорее не замечают, – задумчиво почти пробурчал себе под нос Сосновский, бросил быстрый взгляд на часы, спросил: – А как предметы оттуда пересекаются с реальностью? Вот, например, если вы видите там стену – вы можете рассмотреть реальные предметы за ней?

– Нет. Если стена ближе пары метров, ну, может, чуть дальше, то она уже выглядит как реальная, и я не вижу, например, человека, который стоит дальше. Ну, почти.

– Что значит «почти»?

– Если стена темная – например, это внутри здания, а человек здесь, на солнце, то будет просвечивать. Все зависит от того, где свет ярче, хоть и не всегда. Когда там ночь, а я в освещенном помещении, то вообще того мира могу не видеть – тени одни. Ну, знаете, как если бы реальный стул, например, на который я смотрю, как будто тень какая-то накрыла.

– А сейчас? Здесь что-нибудь видите?

– Конечно. Вот там, за окном, кусок металлической фермы висит, от него трос или труба тонкая – не пойму, тянутся как раз под потолком этой комнаты.

– А люди?

– Не, – я усмехнулся. – Второй этаж, а там какая-то промзона или что-то такое непонятное. Фермы, лестницы, какие-то, вроде, провода. Пока сюда шел, один-единственный человек мелькнул навстречу.

– Мелькнул?

– Ну да. Я же говорил, пара метров – предел. Он проявился и сразу исчез, как разминулись. Чтобы рассмотреть, я должен идти с ним рядом. Представьте, как это будет выглядеть – реальные стены и люди – они, в отличие от тех, твердые. Хрен прошибешь!

– А сквозь реальные предметы просвечивает?

– Никогда. Такое ощущение, что тамошний свет еле проникает в наш мир. Пять метров, и он полностью теряет энергию. Куда ему реальные предметы пробить! Мужик тот – помните, первый, кого я встретил, – он только от колен был виден, что у него там ниже пола болталось – неизвестно.

– Непонятно тогда, как вы видите сквозь закрытые веки.

– Понятия не имею. Возможно, мои хрусталики – так сказать, первая инстанция. Первое, что реагирует со светом оттуда. А дальше все определяется по простому правилу: кто завладел рецептором, тот и правит бал.

Сосновский снял очки, потер лицо руками, снова надел, вгляделся в мое лицо:

– Ну что вам сказать? Есть пара идей.

– Слушаю вас более чем внимательно.

– Отлично, – кивнул он. – Первая: я не специалист по фоточувствительным рецепторам, могу лишь коротко сказать – так, чтобы не грузить подробностями, – что при возбуждении они как бы гиперполяризуются. Это термин для обозначения электрохимического потенциала мембраны, – он всмотрелся в мои затосковавшие глаза и добавил после небольшой паузы: – Неважно. Я не офтальмолог, но предположу, что у них может быть оборудование для исследования карты, назову это так, возбуждения рецепторов на тестовое освещение. Предполагаю, что если облучить дно сетчатки поляризованным светом разных длин волн, то можно наблюдать некоторое как бы отражение на ней. Понятия не имею, есть ли что-то подобное, но для вас это был бы идеальный способ доказать, что вы не псих или фантазер. Понимаете?

– Вы хотите сказать, что если на дне моего глаза удастся разглядеть картинку потустороннего, – я невольно поморщился, термин мне не нравился, – да еще и каким-то прибором, то есть объективным инструментом, то я с чистой совестью покину моего психиатра и стану глубокоуважаемым подопытным кроликом в каком-нибудь суперинституте?

– Точно! Именно это я и имею в виду!

– Чудесно, – уныло согласился я. – Ну, по крайней мере, не буду психом числиться, – я посмотрел на потемневшее пространство за окном и всмотрелся в довольного Сосновского. – Вы говорили про еще одну идею. Так?

– А, ну да, – собеседник, уже было засобиравшийся, замер, нависая над столом. – Я же сказал – любое взаимодействие взаимно. Там тоже должны что-то видеть.

Я попытался возмущенно перебить его, но он не дал:

– Я не призываю вас маячить перед каждым призраком, как вы их назвали вначале, ожидая его реакции. Здесь важно место. У самоварщиков – кстати, чудесное прозвище – вы были чем-то облучены. Чем-то вроде света, похожего на лучи лазеров, так?

– Ну да. Только широкие такие, как будто через линзу пропустили.

– И там же вы нанюхались?

– Ну, не сильно-то и нанюхался, как вы выразились, – почему-то надулся я, вероятно, потому что осознал, какой глупостью это было.

– Вот и исследуйте то место. Смотрите: именно там, похоже, сошлись два условия – что-то происходящее в том мире и то вещество, повлиявшее на ваши глаза. У вас же теперь суперспособность в наличии. Кроме всего прочего, что-то должно было проникнуть через дырявый барьер в вашей сетчатке, какое-то вещество. И это вряд ли простая химия. Здесь физикой попахивает, прости господи! Хрусталики ваши ведь тоже должны реагировать на чужой свет!

– Смеетесь?!

Сосновский хитро улыбнулся:

– Ну, может быть, немного, – он поднялся, замер, уже готовый оставить меня, ухватив за ручку лежащий на столе тощий портфель, и неожиданно спросил: – А вы, Степан, чего хотите? Чего добиваетесь?

Я встал. Стало ясно – лимит времени исчерпан, но вопрос врасплох не застал:

– Понятно чего! Хочу стать нормальным. Чтобы было, как раньше.

Сосновский, уже было двинувшийся к двери, замер, полуобернувшись, всмотрелся, поблескивая стеклами очков, и, нахмурившись, тихо бросил:

– Странно. Мне сейчас впервые почудилось, что я вам поверил.

Домой добрался под вечер. От метро ехал на такси – так легче, но желанного покоя не обрел. Там – ну, вы понимаете – пошел дождь. И бабушкина квартира от него спасти не могла. Вообразите, что на любой предмет приходится смотреть сквозь пелену падающей воды. Хотел поработать – в понедельник сдавать отлаженные модули, – но экран компьютера и дождь совмещались слабо. Пришлось забить и, закрыв глаза, вслушиваться в пустую болтовню радиоведущих – основательно подзабытое средство широкого вещания обрело с некоторых пор особую популярность в моей норе – вместе с компом дождь превращал в ненужный хлам любые экраны, будь то телевизор, смартфон или планшет. Хуже того, темнело у нас и у них одновременно, что часто дарило мне такой желанный отдых – темнота не беспокоит, – но не в дождь и не в этом конкретном месте. Где-то там, внизу и немного в стороне – большой проспект, масса пешеходов, непонятных, ни на что не похожих машин, и все они категорически отказываются перемещаться по ночам в темноте. Если отсветы уличного освещения меня беспокоили мало, да и было их, честно говоря, не так и много, то вот отблески фар от многочисленного транспорта бесили. В обычный день они незаметны, но стоит пойти дождю, и квартира непредсказуемо расцветает сверкающими росчерками летящих капель воды, переливающихся всеми цветами радуги. Радио, конечно, хорошо, но и спать когда-то надо. А закрытые веки от этой светомузыки не помогают! Если бы завтра нужно было идти на прием к доктору, то к списку моих симптомов добавились бы бессонница и раздражительность, сменяющаяся апатией. Что с меня взять? Псих!

Позвонил Василий.

– Здорово! – я был рад оторваться от выслушивания пошедших на второй круг пустых новостей.

– Ну, чего, был на лекции?

– Ага, пообщались.

– Как он?

– В смысле?

– Ну, был бы он девушкой, ясно, в каком смысле. Я про другое – как он среагировал?

– Как по мне – человек слова.

– То есть?

– Ну, было видно, что не верит, ищет подвох, может, розыгрыш, но терпит. Мне показалось, он решил отнестись к этому как к абстрактной задачке. Какая разница – правда, неправда? Поищем решение в рамках условностей.