Бабушка приехала, ступила через порог дома, приглашая с собой морозный воздух улицы. Наполнилась прихожая невидимыми завитками льда и пологом снежной шубы деда мороза, или не пологом, а будто студеная рука проникла в дом, да дверь закрылась, но успел-таки воевода зимних воинств в последний миг спастись – убрал руку.

Привезла бабушка с собой продукты, потому как важно, чтобы они не испортились. Их немного было, всего-то и убрались на тумбочке в прихожей, тумбочка была невысокой, порыта она сетью мелких морщин, как и бабушкино лицо, только морщины на кофейной когда-то полировке прямые, нет той лучистости, как у старческого лица вокруг глаз и уголков губ. Но исток таких разных морщин един – действие времени. Время рисует на лице бороздки, словно птичьей лапкой царапает, и что за птица, как звать – никто не знает. Время – так говорят, – оно как птица летит быстро и ничего не упускает. Вот и тумбочке в прихожей достались следы. Время щедро на морщины.

Продукты, лежащие на тумбочке, разные, но среди прочих имелся и хлеб, обёрнутый в полиэтиленовый пакет. Казалось, хлебный дух незаметно струится из-под полупрозрачной обертки. Тонкий аромат змейкой щекочет кончик носа, но, возможно, мерещится и не более, сам вид мучного вызывает в памяти знакомые образы: пружинистую мягкость, да запах выпечки.

Хлеб привезти – вот что странно. Другие продукты питания – ладно, но хлеб в любом ларьке, магазине, маркете купишь. Да куда ж его девать-то, хлеб? Но вопрос вопреки здравым рассуждениям сам с губ сорвался:

– А хлеб-то зачем?

– А разве можно оставить подарок лисы? Без него никуда. Вот и привезла.

– Какой лисы?

– Обыкновенной. Почти сказочной, но вполне настоящей.

И всё началось с рассказа, что перед войной…

В мирное время дядя Семён подарки возил своим племенникам, ребятишки малые очень радовались им, да неважно какие подарки. Любому радовались. Так сахарная голова – предел мечтаний, ибо слаще ничего в жизни не было, но вот незадача ее, голову сахарную, родители прятали высоко, что не добраться. Лежит она на дальней полке и дразнится, видит око да зуб неймёт.

Но чаще ребят дядя угощал хлебом, его-то не прятали. Сам дядя хлеб мог не съесть, а племянникам привезти. «Ой, а откуда хлеб». «Да лиса подарила». «Как так подарила?» «А просто лиса взяла, да подарила по доброте душевной». «Не, не может быть». «Может, сейчас расскажу, как дело было».

И дядя Семён рассказывал, да жалость одна: истории те до обидного оказывались короткими. Вот еще бы чуточку послушать, помечтать, но нет. Истории те подобно первому снегу, что выпадал в теплынь, выпадет, да сразу и растает.

Лошадь у дяди Семёна имелась, в хозяйстве животина полезная. Скажем, хоть пару бревен вывезти – и то дело, да и так… Конь-трудяга, лошадь-кормилица, с такими словами соседствовало имя молчаливого помощника. Без него некуда. Что там колхозный трактор, иль иные механизмы, они, на что и есть, механизмы – железяки бездушные.

Дядя Семён, как только прочно снег установился в лесах, сани справил, веревки, топоры, пилы – пора пришла за дровами ехать. Срубил пару бревнышек и мелочь сложил – сухостоины всякие, скрепил скрепками из дерева – веревки натянулись туже.

Отправился Семён в обратный путь и лису увидел. Эка невидаль. Каждый знает. Что такого в лисе, в животном лесном, только она хитро так на задних лапах стояла – никогда такого он не видел, не припомнит, а кроме того в передних лапах кору держала точно человек. Нет так: меж передних зажала, а вот так: под левой мышкой кора, а правая о дерево опирается.

Семён от удивления чуть вожжи не выпустил – засмотрелся, а лиса – плутовка рыжая – дай, да заговори: «Мужичок, не спеши!»

Придержал лошадь.

Лиса же продолжала говорить сладко: «Да ты не бойся не обману. Не смотри на меня так пристально. Что ты такого увидел особого? А то, что о лисах в сказках рассказывают, так то – сказки – неправда, никого я никогда не обманывала, не обманываю и не буду обманывать. И тебя не обману. Я вот что хочу узнать. Дети у тебя есть? Много ли?»

«Да не много, но взрослые они давно», – ответил Семён.

«А малые детки есть?»

«Племянники».

«Вот и замечательно, вот и славно, вот и передай им хлеб».

И лиса, на две лапы встав, стараясь равновесие сохранить, обеими лапами протянула мерзлую кору Семёну. Семён удивился, в затылке почесал, подумал-подумал и принял странный подарок. Хлеб? Какой такой хлеб. Он стал разворачивать: кору убрал, там пахучие еловые веточки были, они только-только сорваны, а внутри береста тонкая-претонкая и мох весь хрусткий от мороза, и внутри хлеб – целый ломоть. Правда, хлеб на морозе подмерз. Семён глянул, а лиса шмыгнула от него, лишь рыже-огненными искрами хвост из-за дерева, потом за кустом, пока не исчез. Вот диво. Самая настоящая сказка. Семён краюху за пазуху спрятал, чтоб отогреть дорогой подарок у сердца. «Спасибо тебе, лисонька», – только он и произнес.

И вроде б не было лисы, вроде б померещилось, почудилось ему, что стояла она на задних лапах, о дерево облокотившись.

Тишина морозная обволакивала лес, ветки снегом да инеем облеплены, точно сахарные палочки. Где же лиса? Да вот же, вот след ее осталось. Значит, приходила она из леса, значит, подарок приносила она.

«Такая история, ребята», – закончил дядя Семён.

«Ну, еще расскажи, еще», – умоляли дети.

«А как же расскажу».

«И про лису?»

«И про нее плутовку расскажу. Без нее никуда. Я ей, как увижу, привет от вас передам. Мол, передал подарочек, детишки рады. Но сами терпение имейте, ждите, приду, поговорим, но потом, потом…».

А потом пришла война – старуха беззубая и злая с глазами мертвыми да ледяными. Осиротела деревня. Мужчины ушли на фронт, старики, женщины да малые дети остались лишь. Призвали и дядя Семена. Он с фронта письма племянникам писал: «Как вы там поживаете? А лису помните? Плутовку-то? С подарком? Не забывайте ее. В лесу будите, может, встретите. Встретите, то привет передавайте от меня».

Пухлые буквы в треугольных конвертах радостно подпрыгивали при виде племянников. Они уже в школу пошли, грамоту знали. Каждое письмо от дяди Семёна его теплом согретое помнили.

А тут, не заметили как, полгода с начала войны минуло. Зима наступила…

Дети, в лес приезжая за дровами, иногда посматривали по сторонам: кто ж его знает, вдруг лиса явится с подарком. Хитрая плутовка, верно, пряталась за толстым деревом и пристально гостей разглядывала. Племяннику чудилось: снег скрипнул, ветка хрустнула, ветерок несмелый пробежал – лиса. Ан, нет. Только небо пронзительно-синее, чистое да глубокое, деревья заиндевевшие, бахрома на ветках вновь, как в начале года – сахар. И всё вокруг окутано тишиной, точно и нет никого в лесу, точно вымерло.

«Чуешь? Хлебом тянет. Лиса рядом».

«Мерещится тебе, от жилья повеяло. Дом рядом».

Сестра не верила брату, но в мыслях желала, хотела встретить плутовку, увидеть в ее лапах хлеб и принять с благодарностью душистый гостинец.

Трещина

Путь от станции до деревни занимал на машине минут десять, не больше. Узкая дорога в две полосы сегодня была оживлена: чуть ли не каждую минуту навстречу попадалось авто. Много раз ездил этим маршрутом. Я его, кстати, и любил за то, что можно проехать без проблем, но такое оживленное движение на трассе случилось впервые.

Впереди заметил машину ДПС на обочине. Полицейский вышел на дорогу и привычным жестом попросил припарковаться.

– Документы. Нет, не выходите, если все в порядке, то можно и… – Я протянул водительские права. – Страховочку, пожалуйста, покажите. Так. Вижу. Счастливого пути.

Странно, кого они тут ловят? Длинный рубль? Можно от скуки и спросить, да сейчас уж поздно – полицейский ушел. Я посмотрел в зеркало заднего вида и заметил его у служебной машины. Он о чем-то переговаривался с напарником, сидящим в салоне, затем перевел взгляд на мой автомобиль, будто решил удостовериться, уехал я или нет. Могло показаться, что полицейский сосредоточено посмотрел мне в глаза. Дальше произошло нечто странное. Он приложил левую руку к виску. Я еще подумал, что смахивает капли пота, что не удивительно, чуть ли не тридцать градусов было, и это в середине осени. Но нет, полицейский в шутку отдал честь.

Что за ерунда? Причем жест такой залихвацкий, радостный. Что-то беспечное в этом движении руки. То ли у полицейского хорошее настроение, то ли…

Я оборвал поток бессвязных мыслей и посмотрел в лобовое стекло. Время растянулось как резина, будто смотришь на мир в замедленной съемке. Очень медленно. Слишком медленно. Движений почти незаметно.

Я чуть ослабил давление на педаль тормоза. Левой ногой приспустил сцепление. Автомобиль тронулся.

Служебная машина уже исчезла с зеркала заднего вида, но перед мысленным взором так и стоял последний кадр немого кино: полицейский, отдающей честь. Нет, он просто в хорошем настроении, и я не понимаю, зачем так долго о нем думаю. Ну, мало ли. Может, у человека день рождение, например, или ребенок родился. Чем зацепил сознание этот незначительный эпизод?

Меня будто опустили в мутную воду неопределенности. Я видел и не видел дороги. Я замечал ее границы, но не осознавал, где еду. Вот этот путь, соединяющий станцию с поселком. Путь, похожий с высоты летящего самолета на паутинку, которая рвется от порыва ветра.

Впереди я заметил идущую по обочине девушку. Ее появление вывело из задумчивости. Оля? Это точно она? Нет, просто незнакомка похожая на нее. И все-таки это она, Оля. Я быстро приближался к ней, но казалось, стою на месте, а девушка спиной движется на меня, словно судьба настигает. Странное ощущение. Да, это Оля. Но что она здесь делает? Ее дом в деревне через четыре дома от моего, но я знал, они, то есть ее родители, давно продали дом. Почему она здесь? Что-то случилось? Наверно.

Оля остановилась и развернулась. Она подняла руку. Я слишком резко затормозил.

– Простите, а вы не подбросите… – Ее лицо застыло в странном выражении. В нем были и радость от неожиданной встречи, и удивление, и какая-то горечь. – Женек?

– Вроде, я. Привет. Садись.

Она села, принеся с собой знакомый запах, который я давно знал, но так и не смог объяснить, в чем его химия и привлекательность. Это не парфюмерия. Я бросил короткий взгляд на Олю. Она смотрел вперед. Нажал на газ. Она молчала.

Взгляд невольно возвращался к ней. Светлая кожа. Простое лицо не красивое, но приятное. Светло-русые волосы заплетены в косу. Именно такой я и ее помнил с детства, именно такой ее и любил. Любил?

Серый язык дороги шуршал под колесами. Я молчал. Музыка не звучала. Мне почему-то всегда отвлекала мелодия, хватало звуков улиц, но сейчас пожалел, что оставил магнитолу в городе.

– Зачем едешь? – спросил я.

– Да так. – Оля пожала плечами.

– Без цели?

– Ну, как бы есть цель. – И она замолчала.

Секунда. Другая. Третья. Время, по капли падающее в небытие. Его не воротишь. И не мечтай. Быть молодым – хорошо. Хорошо думать, что жизнь лежит перед тобой точно открытая книга, как черновик, и можно помечтать, а чистовик ты напишешь позже. Ложь. Все набело с момента рождения. И никаких иллюзий.

– Цель? – поинтересовался я. – Какая?

– Встретить тебя.

Только секунда короткая и безумно длинная, как сама вечность. Черная капля повисла, готовая сорваться, но она медлит. Наконец, падает в черный колодец. Судорожный всплеск мыслей на дне сознания. Я не ожидал такого ответа. Я будто приперт к стене.

– Зачем? – осторожно спросил.

И Оля посмотрела вдруг на меня. Взгляд туманный и обволакивающий. Все, что угодно, только не смотреть, только не вглядываться в зеркало прошлого, которого не вернешь. И время вновь растянулось. Это уже не черные капли воды, а субстанция похожая на смолу. Время липкое, мерзкое, тягучее. До деревни десять минут? Да кто это сказал? До деревни целая вечность. Пока доберешься, весь поседеешь. Когда же кончится эта дорога?

– Я хотела задать тебе один вопрос. – Голос отрешен.

Я молчу. Жду продолжения. Время – черная смола. Я – муха, попавшая в липкий плен прошлого.

– Жень, ты, о чем мечтал?

– В смысле?

– По жизни.

Это самый трудный вопрос. Не буду же ей отвечать, что ни о чем? Хоть это и правда. Мне жалко себя, а больше я жалею ее, но я не могу вымолвить ни слова. Я трушу. Как последняя сволочь. Знаю, что разрушил ее мечту. Уже без всяких «возможно» и «кто же знал».

– Что молчишь?

Ни капли упрека в голосе. Простой разговор. Встретились случайно двое и мирно беседуют.

– Извини.

– За что?

– За то, что не могу ответить на вопрос.

– А он разве сложный?

Нечто родилось в голосе – интонация, которую я не могу расшифровать, но которая заставляет насторожиться.

– Да нет. Вопрос самый простой. Но я не могу ответить.

Что за ерунду я мелю?

Оля молчит. Тягостно шуршит асфальт под колесами, только чувствую, как два щербатых вальца прокатывают мою душу, оставляя е

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Семь

С этой книгой читают

Другие книги автора