Читать книгу: «Малые Топыри», страница 5

– Ну, ты хватил, – ответил политрук, – Где я тебе шамана-то возьму?

– Оставь Фёдор, – говорит капитан, – Мало нам было мёртвых фрицев, давайте ещё шамана приведём. А потом все дружно ударим в барабаны, или во что-нибудь там ещё, и с плясками пойдём на немцев, вдруг он испугаются. Хватит… Не создавай проблем больше, чем их есть.

– Палыч, я тебя, конечно, понимаю, только не понимаю. Я, политрук, вижу, что перед нами происходит откровенная чертовщина, а ты – предлагаешь оставить всё как есть. И что, ждать пока наши ребята, без всяких барабанов пустятся в пляс, хихикая и рыдая, когда окончательно лишатся рассудка? Хоть шаман, хоть Будда, если это поможет – пусть кого угодно ведут.

– Не обязательно прямо шамана, – снова встрял в разговор якут, – Это у нас – шаман, а подойдёт любой проводник. Тут даже священник будет лучше, потому как кладбище, скорее всего, православное.

– Ещё не легче. Попа в часть приволочь… Тебе, кстати, первому достанется, если вскроют, – это ротный – политруку.

– Кстати, о попах. Тут в деревеньке неподалёку есть один. Мы когда там на ночь останавливались – видели, – а это уже лейтенантик из пополнения оживился.

Политрук как узнал, потребовал на карте показать, и сказал, сейчас за ним пойдёт, может к обеду успеет вернуться. Ну, а если кто доложит – что ж поделать, ответит. Лучше уж он попадёт к особистам, чем больше двух сотен парней лишатся ума.

Капитан только рукой махнул. Делайте, говорит, что хотите. Откинулся на стенку блиндажа. Да тут же и уснул. Да как будто ещё раньше, чем затылок бревна коснулся. Будто, как только понял, что не может больше командовать, и предложить ничего более путного не сумеет, так его и выключили. А политрук, значит, взял карту, да все тихонько из блиндажа и вышли, чтоб не будить. Четвертые сутки человек без сна – всяким же силам предел бывает.

– А ты прямо всё это видел? – недоверчиво спросил мужчина у старика.

– И видел, и слышал! Я у входа стоял, в карауле. Перебивать взяли моду… – проворчал рассказчик, которого снова сбили с мысли.

Собеседник меж тем снова пододвинул к нему стакан. Но дед явно потерял к водке интерес, так что мужчине ничего не оставалось, кроме как выпить в одиночестве.

– Так бишь… Пошёл политрук в деревню. Ну, поп и правда есть. Так знаете, как он его назвал? Батюшка! А вот тут уж не смей мне не верить, потому как мне это сама твоя мать рассказывала.

– Ты что, с мамой там познакомился? – мужчина едва не подавился огурцом, который взял на закуску.

– Ну а где? – хитро прищурился дед.

– И что не рассказывал? Мать-то сама это всё знает?

– Расскажешь вам всё… Вот рассказываю – слушай. А история не по женские уши. Про священника знает. Так, слухи какие слышала – шила в мешке не утаишь, наши, когда квартировали в тех метах, тоже языки за зубами не держали. Но я ей прямо ничего не говорил, так что, так, в общих чертах знает что у нас бесовщина какая-то творилась… Ладно, слушай, что говорю.

Политрук-то, значит, смирный пришёл до деревни, священника нашёл, и говорит:

– Здравствуйте, батюшка.

Тот фуражку-погоны увидел, побелел, посинел, ну всё, думает, сейчас меня и шлёпнут. После революции не повесили, так сейчас пулей наградят. А тот ему:

– Вы нам очень нужны.

Ну, священник сразу понял, зачем он им нужен. Думает, хорошо хоть не на глазах у баб да детей мозги выбьют. Руки за спину заложил, кивнул, говорит, ведите. Тут политрук спохватился, и извиняется, мол, вы меня неправильно поняли, я совсем по другому делу. Поп-то удивился. А как услыхал, что немцев нужно отпеть – упёрся и ни в какую. Расстреливайте, говорит, а отпевать эту погонь не пойду после того, что они с людьми делали. В Холмовке шестьдесят человек сожгли живьём в амбаре. В Зяблино хромого паря, которого в призыв не взяли, задавили транспортёром, означив шпионом партизан. На железной дороге под Петровкой разбомбили налётом поезд с ранеными и беженцами. Только на днях отпевали да хоронили, а там народу было с две деревни! А он им должен о покое просить? Нет, говорит, не могу. Политрук уж его и так, и этак. И гражданским долгом, и личным. Вы ж, толкует, должны понимать, что отпеть – это ваша работа и обязанность. А там уж и без вас разберутся, кого, куда, как и за что.

Священник ему:

– Понимаю, а не могу. Хоть сейчас в лагерь, а с места не сдвинусь.

Ну, политрук тут помолчал, полминуты подумал, потом фуражку снял.

– Отец. Я ж, – говорит, – тебя не за немцев прошу, а за наших. Там больше двух сотен ребят, которые четвёртые сутки с ума сходит. Чертовщина там происходит, даже я, неверующий, понимаю, что это по твоей части. Отправь ты их… Куда им надо. Они ж покоя не дадут. А бойцов уже можно голыми руками брать. Пойдёт фриц в атаку – они все там останутся. Вот это ты понимаешь?

– Это я… Понимаю…

Священник вздохнул, пожевал губами.

– Жди, – говорит, – через пять минут буду.

Ну, в общем, к обеду, как и обещал, обернулся политрук при служителе культа. Капитан проснулся, холодной воды в лицо плеснул. Вроде как в себя пришел малость. Спрашивает:

– А что, если соседи наши с той стороны, возьми попа и шлёпни на нейтралке? Об этом вы подумали?

Собрали тому провожатого под белым флагом. Вылезли они из окопа, и пошли по нейтральной полосе. А рота вся смотрит затаив дыхание. Да и, честно говоря, не особо там и подышишь. Боец наш, одной рукой марлей на палке машет, другой нос рукавом гимнастёрки закрывает. Священник кадило разжёг, ходит не спеша по полю, читает литию. Та ещё работа.

На поле том, скажем прямо, плохо всё выглядело. Я много чего видел, но это – из худшего. И рад я был, что смотрю на это из траншеи, и большей части мне из-за взрытой снарядами земли не видно. А вот ходить прям там, и не в атаку бежать, когда не видишь толком, что под ногами, а вот так, медленно через всё это… В общем, этого я б не хотел.

Со стороны немцев было всё тихо. Видно, тоже наблюдали, но ничего не делали.

Священник наш, как закончил, вместе с провожатым спустился в окоп. Предложили ему до деревни проводить – нет, говорит, дождусь с вами ночи, вдруг чего. Ну, тут уж мы его убедили, что затея эта не очень. Как от батальона кто нагрянет – так ни нам, ни ему потом не поздоровиться. Так что, лучше бы ему всё же на позициях особо не задерживаться. Пообещали, что кого-нибудь пришлём рассказать. Ну, поп от провожатых отказался, и двинулся в деревню один. А мы стали ждать ночи. И, что вы думаете?