Читать книгу: «Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне», страница 6

– Да, Людвиг!

Старый Керн вытер со лба пот.

– Жарко, – сказал он, слабо улыбаясь.

– Да, очень жарко. Пойдем отсюда Тут есть холл, где стоит пианино. Там прохладно.

Они сели. Керн сейчас же встал, чтобы принести отцу лимонаду. Он был очень взволнован.

– Мы давно не виделись, отец, – осторожно сказал он, вернувшись.

Старый Керн кивнул.

– Ты можешь здесь остаться, Людвиг?

– Думаю, что нет. Ты же знаешь. Они ведут себя вполне порядочно. Четырнадцать дней прописки, может быть, еще два-три дня – и все.

– Ты не собираешься остаться здесь нелегально?

– Нет, отец. Здесь слишком много эмигрантов. Я не знал. Я попробую вернуться в Вену. Там легче скрываться. А что ты?

– Я болел, Людвиг. Гриппом. Я встал только несколько дней назад.

– Ах вот что, – Керн облегченно вздохнул. – Ты был болен. А теперь ты совсем выздоровел?

– Да, ты же видишь.

– И что ты делаешь, отец?

– Мне удалось устроиться здесь в одном месте.

– Тебя хорошо стерегут, – сказал Керн и улыбнулся.

Старик посмотрел на него так умоляюще и с такой мукой, что он оторопел.

– Тебе плохо, отец? – спросил он.

– Хорошо – плохо. Что значит для нас хорошо? Немного покоя: уже хорошо. Я чем-то занят: веду книги. Это немного. Но все же я работаю: в лавке, где продают уголь.

– Это великолепно. И сколько ты зарабатываешь?

– Ничего: только карманные. Но у меня есть еда и жилье.

– Это уже кое-что. Завтра я зайду к тебе, отец.

– Да-да – или я зайду сюда еще раз.

– Но зачем тебе бегать? Я зайду обязательно.

– Людвиг, – старый Керн сглотнул слюну. – Лучше я приду сюда.

Керн посмотрел на него удивленно. И вдруг он все понял. Эта здоровая баба тогда, в дверях… Несколько мгновений его сердце било по ребрам, словно молот. Ему хотелось вскочить, схватить отца, убежать с ним прочь отсюда, он сразу вспомнил мать, Дрезден, тихие предобеденные часы, когда они были втроем, – но он увидел перед собой сломленного жизнью человека, его невыносимо униженный взгляд и подумал: конец! это все! Судорога отпустила его, и осталось только безграничное сострадание.

– Они меня два раза высылали, Людвиг. Я пробыл только один день, и они меня нашли. Они не сердились. Но они же не могут держать здесь всех нас. Я заболел; дождь шел не переставая. Воспаление легких с рецидивом. А потом… она выходила меня… иначе я бы погиб, Людвиг. И она желает мне добра.

– Конечно, отец, – сказал Керн спокойно.

– Я немного работаю. Я зарабатываю то, что стою. Это не так, как… ты понимаешь… не так. Но я не могу больше спать на скамейках и все время бояться, Людвиг.

– Я понимаю, отец.

Старик смотрел прямо перед собой.

– Я думаю иногда, что мама должна получить развод. Тогда она смогла бы вернуться в Германию.

– Ты бы хотел этого?

– Нет, не для меня. Ради нее. Ведь я же виноват во всем. Если она разведется, она сможет вернуться. Я виноват. И перед тобой тоже. Из-за меня у тебя нет больше родины.

Керну было невыносимо тяжело. Это уже не был его веселый энергичный отец, каким он знал его в Дрездене; это был трогательный пожилой беспомощный человек, близкий родственник, раздавленный жизнью. В замешательстве Керн встал и сделал то, чего никогда еще не делал. Он обнял отца за узкие старые плечи и поцеловал.

– Ты понимаешь, Людвиг? – едва слышно спросил Зигмунд Керн.

– Да, отец. Ты здесь ни при чем. Совершенно ни при чем. – Он нежно похлопал ладонью по костлявым пальцам, отводя взгляд за спину отца, на картинку с видом оттепели в Тироле, висевшую над роялем.

– Ну, теперь мне пора идти.

– Да.

– Я хочу только заплатить за лимонад. И еще я принес тебе пачку сигарет. Ты вырос, Людвиг, ты стал большим и сильным.

«Да, а ты – старым и дряблым, – подумал Керн. – Попадись мне в руки кто-нибудь из тех, кто довел тебя до этого, я бы расквасил ему сытую, довольную, тупую рожу!»

– Ты тоже в полном порядке, отец, – сказал он. – За лимонад уже уплачено. Я теперь немного зарабатываю. И знаешь – на чем? На наших собственных старых изделиях. Продаю твой миндальный крем и твою туалетную воду «Фарр». Здесь у одного аптекаря есть еще довольно большой запас, я скупаю у него.

Взгляд Зигмунда Керна немного оживился. Потом он грустно усмехнулся.

– Значит, тебе приходится торговать этим с рук. Прости меня, Людвиг.

– Брось! – Керн сглотнул комок, вдруг подкативший к горлу. – Это лучшая в мире школа, отец. Узнаёшь жизнь с изнанки. Людей тоже. Зато потом не страшны никакие разочарования.

– Только не болей.

– Нет, я очень закаленный.

Они вышли на улицу.

– Ты так полон надежд, Людвиг…

«Господи, он называет это надеждой», – подумал Керн.

– Все уладится, – сказал он. – Так не может продолжаться вечно.

– Да… – Взгляд старика неподвижно уперся в пространство. – Людвиг, – сказал он тихо, – когда мы снова будем вместе… и если мама тоже снова будет с нами… – он сделал неопределенный жест, указывая куда-то назад, – мы не станем вспоминать об этом, а?

Он говорил тихо и по-детски доверчиво, это было как щебет усталой птицы.

– Теперь ты сможешь учиться и без меня, Людвиг, – сказал он жалобно и почти механически, как человек, который размышлял об этом так часто, что сознание своей вины со временем приобрело некий автоматизм.

– Без тебя я вообще не жил бы на свете, отец, – ответил Керн.

– Не болей, Людвиг, – сказал старик, и его губы вдруг задрожали. – Я хотел как лучше, Людвиг.

– Ты заботился о нас, пока мог.

– Ну, тогда я уже пойду. Всего тебе хорошего, дитя мое.

«Дитя, – подумал Керн. – Кто из нас двоих дитя?» Он смотрел вслед отцу, медленно бредущему по улице, он обещал, что будет ему писать, что они еще увидятся, но он знал, что видит его в последний раз. Он не сводил с него взгляда, пока отец не скрылся из виду. Потом стало пусто.

Он вернулся назад. На террасе сидел Мариль и с выражением сарказма и отвращения на лице все еще читал свою газету. «Странно, – подумал Керн, – один человек не успел дочитать газету, а для другого в то же время потерпела крушение вся жизнь. Круглый сирота в пятьдесят, – он судорожно улыбнулся и мрачно пошутил про себя. – Круглый сирота… как будто нельзя быть круглым сиротой при живых родителях…»

Через три дня Рут Голланд уехала в Вену. Она получила телеграмму от подруги, у которой можно было жить, и хотела попытаться найти работу и поступить в университет.

Вечером в день отъезда она пошла с Керном в ресторан «Черный поросенок». До сих пор они каждый день ходили в народную столовую; однако в последний вечер Керн решил предпринять нечто из ряда вон выходящее.

«Черный поросенок» был маленьким прокуренным заведением – недорогим, но очень хорошим. Его назвал Керну Мариль. Он сказал ему точные цены и особенно рекомендовал любимое блюдо хозяина – гуляш из телятины. Керн подсчитал свои деньги: их должно было хватить даже на десерт в виде ватрушек. Рут как-то обмолвилась, что обожает их. Но когда они пришли, их ждало горькое разочарование. Гуляш кончился. Они опоздали. Керн тщательно изучал меню. Почти все остальные блюда были дороже. Кельнер рядом с ним упорно бубнил: «Мясо копченое с зеленью, свиная отбивная с салатом, курица с перцем, свежая гусиная печенка…»

«Гусиная печенка, – думал Керн, – этот идиот, кажется, принимает нас за миллионеров».

Он передал меню Рут.

– Что бы ты хотела вместо гуляша? – спросил он. Он установил, что если закажет отбивные, ватрушками придется пожертвовать.

Рут мельком заглянула в меню.

– Сосиски с картофельным салатом, – сказала она. Это было самое дешевое блюдо.

– Исключено, – заявил Керн. – Какой же это прощальный ужин?

– А я их люблю. После супов в столовой это просто пиршество.

– А что ты скажешь на предмет отбивных?

– Слишком дорого.

– Будьте любезны, – заказал Керн, – две отбивные. Только большие!

– У нас они все одинаковые, – невозмутимо возразил кельнер.

– А что на закуску? Суп, hors d’uvre¹¹, зельц?

– Нет, – сказала Рут, прежде чем Керн успел ее спросить.

Они еще заказали графин дешевого вина, после чего кельнер удалился с таким презрительным видом, словно предчувствовал, что у Керна уже не хватало полкроны на чаевые.

Ресторан был почти пуст. За столом в углу сидел лишь один-единственный посетитель. Это был мужчина с моноклем и шрамом на широком красном лице. Он сидел за стаканом пива и бесцеремонно разглядывал Керна и Рут.

– Жаль, что этот тип там сидит, – сказал Керн.

Рут кивнула.

– Сидел бы хоть еще кто-нибудь! Но этот, этот похож на кого-то…

– Да, уж он-то не эмигрант, – сказал Керн. – Скорее напротив.

– Давай не будем на него смотреть…

И все-таки Керн смотрел. И заметил, что и мужчина продолжал в упор смотреть на них.

– Не понимаю, чего ему надо, – сказал он раздражительно. – Он с нас глаз не сводит.

– Может, он агент гестапо. Я слыхала, здесь полным-полно шпиков.

– Хочешь, я подойду и спрошу, чего он от нас хочет?

– Нет! – Рут испуганно положила руку на плечо Керна.

Принесли отбивные. Они были хрустящие и нежные, а к ним полагался свежий, зеленый салат. Но они почти не почувствовали вкуса еды – слишком волновались.

– Не может быть, что он пришел сюда из-за нас, – сказал Керн. – Никто не знал, что мы пойдем сюда.

– Не в этом дело, – возразила Рут. – Может, он оказался здесь случайно. Но он за нами наблюдает, это ясно…

Кельнер унес тарелки. Керн огорченно поглядел ему вслед. Он хотел порадовать Рут, а этот тип с моноклем все испортил. Он возмущенно встал; он принял решение.

– Минуточку, Рут…

– Что ты задумал? – спросила она со страхом. – Останься!

– Нет-нет, этого типа я не трону. Только поговорю с хозяином.

На всякий случай он захватил с собой два маленьких флакона духов. Теперь он хотел попытаться один из них обменять у хозяина на две ватрушки. Духи, правда, стоили намного дороже, но ему было все равно. После неудачных отбивных Рут получит хотя бы свой любимый десерт. Может, ему удастся выторговать еще и чашку кофе.

Выслушав предложение Керна, хозяин покраснел от злости. «Ах вы, шаромыжники! Пожрать – а потом не уплатить! Нет, мой милый, на это есть полиция!»

– Я могу уплатить за то, что съел! – Керн сердито швырнул на стол деньги.

– Пересчитайте, – сказал хозяин кельнеру. – Спрячь свою склянку! – рявкнул он потом на Керна. – Вы зачем вообще сюда пришли? Вы посетитель или лотошник?

– Пока что я посетитель, – в ярости заявил Керн. – А вы…

– Минутку! – сказал за ним чей-то голос.

Керн вздрогнул. Незнакомец с моноклем стоял прямо за его плечами.

– Позвольте, на пару слов.

Мужчина отошел на несколько шагов от стойки. Керн последовал за ним. Его сердце вдруг заколотилось как бешеное.

– Вы немецкие эмигранты? – спросил мужчина.

Керн взглянул на него исподлобья.

– А вам какое дело?

– Никакого, – спокойно ответил мужчина. – Я только слышал ваш разговор с хозяином. Вы не хотите продать ваши духи мне?

Керну показалось, что он понял, к чему клонит этот человек. Если он продаст ему духи, его обвинят в запрещенной торговле, немедленно арестуют и вышлют.

– Нет, – сказал он.

– Почему нет?

– Мне нечего продавать. Я не занимаюсь торговлей.

– Тогда давайте обменяемся. Я предложу вам в обмен то, в чем вам отказал хозяин: ватрушки и кофе.

– Я вообще не понимаю, что вам угодно, – сказал Керн.

Человек усмехнулся.

– А я понимаю, что вы недоверчивы. Послушайте. Я из Берлина и через час возвращаюсь обратно. Вы не можете вернуться…

– Нет, – сказал Керн.

Человек взглянул на него.

– В том-то и дело. Вот почему я хотел бы помочь вам в этой мелочи. Я был ротмистром на войне. Один из лучших моих людей был еврей. А теперь вы подарите мне этот маленький флакон?

Керн протянул ему духи.

– Простите, – сказал он. – Я совсем не то о вас подумал.

– Могу себе представить. – Мужчина рассмеялся. – А теперь идите к молодой барышне, не оставляйте ее одну. Она, конечно, уже беспокоится. Желаю вам обоим всего хорошего! – И он протянул Керну руку.

– Спасибо. Большое спасибо!

Керн смущенно вернулся на свое место.

– Рут, – сказал он, – либо сегодня Рождество, либо я спятил.

И тут появился кельнер. Он нес поднос и серебряный поставец с пирожными, уложенными в три этажа.

– Что это такое? – изумленно спросила Рут.

– Это – чудо, совершенное духами «Фарр» фирмы Керн.

Керн, сияя, разливал кофе.

– Каждый из нас имеет право на любое из этих пирожных. Ты какое хочешь, Рут?

– Я хочу с сыром.

– Вот тебе с сыром. А я возьму «голову мавра».

– Остальное завернуть? – спросил кельнер.

– Какое остальное? Вы о чем?

Кельнер взмахнул рукой над трехэтажной пирамидой.

– Это все заказано для вас!

Керн взглянул на него с изумлением.

– Все для нас? А где же… разве этот господин не…

– Он давно ушел. За все уплачено. Так что…

– Стоп, – торопливо сказал Керн. – Ради бога, постойте! Рут, хочешь еще одно – с кремом? А «свиное ухо»? Может, кусок штруделя?

Он наложил ей полную тарелку и еще несколько штук взял себе.

– Так, – сказал он затем, переводя дух. – Заверните остальное в два пакета. Один ты возьмешь в дорогу, Рут. Какое наслаждение – хоть раз позаботиться о тебе!

– Шампанское уже во льду! – заметил кельнер, берясь за серебряный шедевр.

– Шампанское! Вы шутите! – Керн рассмеялся.

– Я не шучу! – кельнер указал на дверь. В двери появился хозяин собственной персоной. Он нес наполненное льдом ведерко, из которого выглядывало горлышко бутылки с шампанским.

– Нет худа без добра, – умильно ухмыльнулся он. – Я давеча просто пошутил…

Керн, не веря своим глазам, откинулся на спинку стула.

Кельнер кивнул.

– За все уплачено.

– Я сплю, – сказал Керн. – Ты когда-нибудь пила шампанское, Рут?

– Нет. До сих пор я видела его только в кино.

Керн с трудом приходил в себя.

– Господин хозяин, – сказал он с достоинством. – Вы видите, какой выгодный обмен я вам предлагал. Один флакон всемирно известных духов «Керн-Фарр» за две мизерные ватрушки с сыром! Теперь вы понимаете, что дают за них знатоки!

– Всего знать нельзя, – возразил хозяин. – Я лучше разбираюсь в напитках.

– Рут, – сказал Керн, – отныне я верю в чудеса. Если бы сейчас в окно влетел белый голубь, держа в клюве два паспорта сроком на пять лет или бессрочное разрешение на работу, я бы не удивился!

Они выпили бутылку до дна. Грешно было оставить в ней хоть одну каплю шампанского. Оно даже не показалось им особенно вкусным, но они пили и становились все оживленней и наконец оба немного опьянели.

Они встали. Керн взял пакеты с пирожными и собрался платить за отбивные. Но кельнер не взял денег:

– За все уже уплачено…

– Рут, – сказал Керн, слегка запинаясь, – жизнь – потрясающая штука. Еще один такой день, и я стану романтиком.

Хозяин задержал их.

– У вас еще остались эти духи? Я подумал, моей жене они…

Керн снова обрел бдительность.

– Один флакон, может, и найдется. Последний. – Он вытащил его из кармана. – Но теперь уже другой счет, любезный. Вы упустили отличный шанс! Двадцать крон! – Он задержал дыхание. – Только для вас!

Хозяин молниеносно подсчитал в уме. Он накинул ротмистру за шампанское и пирожные лишних тридцать крон. Значит, десять крон – чистая прибыль.

– Пятнадцать, – предложил он.

– Двадцать, – Керн сделал вид, что прячет флакон.

– Так и быть. – Хозяин извлек из кармана смятую купюру. Он решил сказать своей любовнице, стройной Барбаре, что флакон стоит пятьдесят. Зато он сэкономит на шляпе, которую она требует вот уже несколько недель и которая обошлась бы ему в восемьдесят крон. Двойная прибыль.

Керн и Рут зашли в отель. Они забрали чемодан Рут и пошли на вокзал.

Рут притихла.

– Не грусти, – говорил Керн. – Я скоро приеду. Самое позднее через неделю меня выставят отсюда. Я знаю. Тогда я приеду в Вену. Ты хочешь, чтобы я приехал в Вену?

– Да, приезжай! Но только если тебе это подходит.

– Почему ты просто не говоришь: «Да, приезжай»?

Она как-то виновато посмотрела на него.

– Разве я не сказала больше?

– Не знаю. Ты как будто боишься.

– Да, – ответила она, сразу погрустнев, – боюсь, это верно.

– Да не грусти же, – сказал Керн. – Ты недавно еще так радовалась!

Она беспомощно взглянула на него.

– Не слушай меня, – промолвила она тихо. – Иногда я совершенно теряю голову. Может, это из-за вина. Ты думай, что это вино так действует. Идем, у нас есть еще немного времени.

Они сели на скамью в сквере. Керн обнял ее за плечи.

– Не унывай, Рут. Это бесполезно. Это звучит глупо, но не для нас. Нам позарез нужно немного радости. Именно нам.

Она глядела прямо перед собой.

– Мне бы хотелось радоваться, Людвиг. Но со мной так трудно. Мне так не хватает мягкости. Я бы хотела все делать по-хорошему. А все всегда выходит нелепо и трудно.

В ее словах звучали гнев и досада, и Керн вдруг увидел, что все ее лицо было залито слезами: она плакала беззвучно – сердито и беспомощно.

– Я не знаю, почему плачу, – сказала она, – ведь как раз сейчас так мало причин плакать. Но, может, именно поэтому. Ты не смотри… не смотри на меня…

– Буду смотреть, – ответил Керн.

Она приблизила к нему лицо и положила руки ему на плечи. Он притянул ее к себе, и она его поцеловала – слепо, закрыв глаза, жесткими сомкнутыми губами, страстно и гневно, словно отталкивая прочь.

– Ах… – она стала спокойнее. – Если бы ты знал… – Ее голова упала на его плечо, глаза оставались закрытыми. – Если б ты знал… – Ее губы раскрылись и стали мягкими, как плод.

Они пошли дальше. На вокзале Керн исчез и купил ей букет роз. Мысленно он благословил человека с моноклем и хозяина «Черного поросенка».

Рут совершенно растерялась, увидев его с цветами. Она покраснела, и выражение озабоченности вдруг пропало с ее лица.

– Цветы, – сказала она. – Розы! Я уезжаю как кинозвезда.

– Ты уезжаешь как жена весьма преуспевающего коммерсанта, – гордо возразил Керн.

– Коммерсанты не дарят цветов, Людвиг.

– Дарят, младшее поколение опять вводит это в моду.

Он положил ее чемодан и пакет с пирожными в багажную сетку. Она вышла с ним из вагона. На перроне она взяла его голову в свои руки и серьезно заглянула ему в глаза.

– Хорошо, что ты есть. – Она поцеловала его. – А теперь уходи. Я вернусь в вагон, а ты уходи. А то я опять зареву. И ты подумаешь, что я только на это и способна. Уходи…

Он остался стоять.

– Я не боюсь расставаний, – сказал он. – У меня их было много. Это – не расставание.

Поезд тронулся. Рут махала ему из окна. Керн стоял на перроне, пока поезд не скрылся из виду. Тогда он пошел обратно. Ему казалось, что весь город вымер.

Перед входом в отель ему встретился Рабе.

– Добрый вечер, – сказал Керн, вытащил пачку сигарет и протянул Рабе. Тот отпрянул и поднял руку, словно хотел защититься от удара.

– Простите, – смущенно сказал Рабе. – Это я нечаянно… непроизвольный рефлекс…

Он взял сигарету.

Штайнер уже две недели работал официантом в кафе «Зеленое дерево». Была поздняя ночь. Хозяин ушел спать два часа назад, в кафе оставалось всего несколько посетителей.

Штайнер опустил жалюзи.

– Закрываемся! – сказал он.

– Выпьем еще по стакану, Иоганн! – ответил один из посетителей, столяр, с физиономией, похожей на огурец.

– Ладно, – ответил Штайнер. – «Миколаш»?

– Нет, венгерского больше не надо. Дай-ка нам теперь доброй сливовицы.

Штайнер принес бутылку и стаканы.

– Выпей с нами, – пригласил столяр.

– На сегодня хватит. А то напьюсь.

– Ну и напейся. – Столяр потер свою огуречную физиономию. – Я тоже напьюсь. Ты представь: третья дочь! Сегодня утром выходит акушерка и говорит: «Поздравляю, господин Блау, третья здоровая дочка!» А я-то думал, что наверняка будет парень! Три девки, а наследника нет! Как тут не спятить? Как не спятить, Иоганн? Ведь ты же человек, можешь понять!

– Как не понять, – сказал Штайнер. – Стакан побольше?

Столяр грохнул кулаком по столу.

– Дьявольщина, ты чертовски прав! Вот в чем дело! Стаканы побольше – это идея! И как это я не додумался!

Они взяли стаканы побольше и пили целый час. После чего столяр окосел и начал клясться, что жена родила ему трех парней. Он с трудом расплатился и, шатаясь, отбыл в сопровождении собутыльников.

Штайнер убрал посуду. Он налил себе еще один полный стакан сливовицы и выпил. В голове у него гудело.

Он сел за стол и глубоко задумался. Потом встал и пошел в свой чулан. Порывшись в вещах, он извлек фотографию жены и долго глядел на нее. Он ни разу ничего не слышал о ней. Он никогда ей не писал, поскольку знал, что ее переписка перлюстрируется. Он думал, что она, наверное, уже развелась с ним.

«Дьявольщина! – Он встал. – Может, она давно уже с другим и забыла меня! – Он разорвал фотографию пополам и бросил обрывки на пол. – Надо выбраться из этой западни. Иначе я пропал. Я мужчина, я живу один. Я – Иоганн Губер, больше не Штайнер, и точка!»

Он выпил еще стакан, потом запер кафе и вышел на улицу. Недалеко от Ринга к нему пристала какая-то девица.

– Пойдешь со мной, котик?

– Да.

Они пошли рядом. Девушка испытующе наблюдала за Штайнером со стороны.

– Ты даже не взглянул на меня.

– Взглянул, – возразил Штайнер, не поднимая глаз.

– Непохоже. Я тебе нравлюсь?

– Да, ты мне нравишься.

– Что-то скоро у тебя получается.

– Да, – сказал он. – Это скоро получается.

Она взяла его под руку.

– А что ты мне подаришь, котик?

– Не знаю. Сколько ты хочешь?

– Ты на всю ночь?

– Нет.

– Как насчет двадцати шиллингов?

– Десять. Я работаю официантом, зарабатываю не много.

– Ты не похож на официанта.

– Есть люди, не похожие на президентов, а они – президенты.

Девушка засмеялась.

– Ты веселый. Люблю веселых. Ладно, пусть десять. Комната у меня красивая. Слушай, я тебя осчастливлю.

– Вот как? – сказал Штайнер.

Комната была красным плюшевым логовом с гипсовыми фигурками и салфетками на столах и креслах. На софе разместилась целая компания мишек, нарядных кукол и матерчатых обезьян. Над софой висела увеличенная фотография усатого фельдфебеля в полной парадной форме с вытаращенными глазами.

– Это твой муж? – спросил Штайнер.

– Нет, это хозяйкин благоверный. Он помер.

– Она небось рада, что избавилась от него, а?

– Скажешь тоже! – Девушка расстегнула блузку. – Она до сих пор ревет белугой, как вспомнит. Сказочный, говорит, был мужик. Строгий, понимаешь?

– А почему же она повесила его у тебя?

– У нее есть другой портрет. Большой и раскрашенный. Конечно, раскрашен только мундир, понимаешь? Помоги-ка мне расстегнуть сзади эти бретельки!

Штайнер ощутил под руками твердые плечи. Этого он не ожидал. С военных времен он помнил, каковы на ощупь шлюхи – всегда какие-то слишком мягкие и дряблые.

Девушка бросила блузку на софу. Грудь у нее была полная и твердая. Под стать сильным плечам и шее.

– Садись, лапушка, – сказала она. – Не стесняйся. Официанты и наша сестра целый день на ногах. Замаешься.

Она сбросила юбку.

– Черт возьми, – сказал Штайнер. – Да ты же красивая!

– Мне это многие говорили. – Девушка бережно сложила юбку. – Если не возражаешь…

– Возражаю.

Она полуобернулась к нему.

– Да ты шутишь – вот уж правда веселый дядя!

Штайнер смотрел на нее.

– Ты почему так смотришь? – спросила девушка. – Тебя испугаться можно. Господи, ты меня растерзать готов. Давно без женщины, а?

– Как тебя зовут? – спросил Штайнер.

– Смешно сказать – Эльвира. Такая вот идея пришла моей матери. Она все хотела выбиться наверх. Ложись в постель.

– Нет, – сказал Штайнер. – Давай сначала выпьем.

– У тебя есть деньги? – спросила она быстро.

Штайнер кивнул. Эльвира, нагая и беззаботная, подошла к двери.

– Фрау Пошнигг! – крикнула она. – Выпить принесите!

Хозяйка явилась так скоро, словно подслушивала за дверью. Это была круглая, затянутая в черный бархат особа с красным лицом и блестящими глазками-пуговками.

– У нас нашлось бы шампанское, – сказала она услужливо. – Просто сахарное!

– Несите шнапс, – ответил Штайнер, не взглянув на нее. – Сливовицу, кирш, горечаевку – все равно что.

Женщины переглянулись.

– Кирша, – сказала Эльвира. – Хорошего, с верхней полки. Стоит десять шиллингов, лапушка.

Штайнер отдал ей деньги.

– Откуда у тебя такая кожа? – спросил он.

– Грех жаловаться, правда? – Эльвира поворачивалась перед ним во все стороны. – Такая бывает только у рыжих.

– Да, – сказал Штайнер. – А я и не заметил, что у тебя рыжие волосы.

– Это из-за шляпы, миленький. – Эльвира забрала у хозяйки бутылку. – Выпьете с нами, фрау Пошнигг?

– Если позволите. – Хозяйка села. – Везет же вам, фройляйн Эльвира! – Она вздохнула. – А наша сестра, бедная одинокая вдова…

Бедная одинокая вдова опрокинула стакан и сразу же налила себе снова.

– Ваше здоровье, милостивый государь! – Она поднялась и кокетливо стрельнула глазками на Штайнера.

– Покорно благодарим! Желаю приятно провести время!

– А ты произвел на нее впечатление, – заметила Эльвира.

– Дай сюда стакан, – сказал Штайнер. Он налил его до краев и выпил.

– Господи! – Эльвира поглядела на него с испугом. – А ты не разнесешь тут все вдребезги, миленький? Квартира на вес золота, понимаешь? Такие вещи дорого стоят, лапушка!

– Сядь сюда, – сказал Штайнер. – Ко мне.

– Лучше бы мы поехали за город. В Пратер или в лес.

Штайнер поднял голову. Он чувствовал, как кирш, словно мягким молотом, бьет изнутри мозга по глазным яблокам.

– В лес? – спросил он.

– Да, в лес. Или в поле, ведь лето же.

– Поле? Лето? Как это ты поедешь в поле?

– Обыкновенно, – озабоченно и настойчиво щебетала Эльвира. – Ведь лето же на дворе, лапушка! А летом все любят ездить за город!

– Не прячь бутылку, не разнесу я твою хибару. Так ты говоришь, летом – в поле?

– Конечно, летом, лапушка, зимой же холодно.

Штайнер налил себе еще стакан.

– Черт возьми, как ты пахнешь!

– Рыжие все пахнут похоже, лапушка.

Молотки в мозгу застучали быстрее. Комната закачалась.

– Поле, – медленно и с усилием проговорил Штайнер, – а по ночам ветер…

– Ложись теперь в постель, миленький, раздевайся…

– Открой окно…

– Окно открыто, лапушка. Иди ко мне, я тебя осчастливлю!

Штайнер выпил.

– А ты была когда-нибудь счастлива? – спросил он, уставившись взглядом в стол.

– Конечно, очень часто.

– Ох, прикуси язык. Выключи свет.

– Сперва разденься.

– Выключи свет.

Эльвира подчинилась. Комната погрузилась в темноту.

– Ложись в постель, лапушка.

– Нет. Не в постель. Постель это что-то другое. Черт побери! Не в постель!

Штайнер неверной рукой налил кирш в свой стакан. Голова его раскалывалась. Девушка расхаживала по комнате. Она прошла мимо окна, остановилась на момент и выглянула наружу. Слабый свет уличных фонарей упал на ее темные плечи. За ней, за ее головой, стояла ночь. Она подняла руки к волосам.

– Иди сюда, – хрипло произнес Штайнер.

Она обернулась и мягко и бесшумно пошла к нему. Она приближалась, как поле спелой пшеницы, темное и неразличимое, с запахом и кожей как у тысячи женщин – и одной…

– Мария, – едва слышно сказал Штайнер.

Девушка засмеялась глубоким нежным смехом:

– Сразу видно, как ты пьян, лапушка… меня зовут Эльвира…

VIII

Керну удалось продлить разрешение на жительство еще на пять дней; потом его выслали. Ему выдали билет до границы, и он отправился на таможенный пункт.

– Без документов? – спросил чешский чиновник.

– Да.

– Входите. Там уже сидят несколько человек. Примерно через два часа – самое подходящее время.

Керн вошел в таможню. Там сидели трое – какой-то бледный мужчина с женой и старый еврей.

– Добрый вечер, – сказал Керн.

Сидевшие что-то пробормотали в ответ. Керн поставил свой чемодан и сел. Он так устал, что прикрыл глаза. Он знал, что ему предстоит еще очень длинный путь, и пытался заснуть.

– Мы перейдем на ту сторону, – услышал он голос бледного мужчины, – ты увидишь, Анна, потом все уладится.

Женщина не ответила.

– Мы обязательно перейдем, – снова начал мужчина, – наверняка! Почему бы им не пропустить нас?

– Потому что мы им не нужны, – ответила женщина.

– Но мы же люди…

«Бедный глупец», – подумал Керн. Некоторое время он еще слышал неразборчивый шепот мужчины; потом заснул.

Он проснулся, когда пришел таможенник, чтобы увести их. Они прошли полями к густому лиственному лесу, который вдруг возник перед ними из темноты как огромный черный камень.

Чиновник остановился.

– Идите по этой тропе и держитесь правой стороны. Когда дойдете до дороги, опять свернете влево. Всего хорошего.

Он исчез в ночи.

Четверо стояли в нерешительности.

– Что нам теперь нужно делать? – спросила женщина. – Кто-нибудь знает дорогу?

– Я пойду вперед, – сказал Керн. – Год назад я уже был здесь.

Они пробирались ощупью в темноте. Луна еще не взошла. Мокрая трава невидимо и враждебно хлестала по ногам. Потом подступил лес с его большим дыханием и вобрал их в себя.

Они шли долго. Керн слышал за собой шаги остальных. Вдруг впереди сверкнули электрические фонари, и грубый голос произнес: «Стоять! Ни с места!»

Керн одним прыжком рванулся в сторону. Он пронесся сквозь тьму, натыкаясь на деревья, и ощупью пробрался дальше, сквозь заросли дикой малины; чемодан он бросил в кусты. Он услышал, что кто-то бежит за ним. Он обернулся. Это была та женщина.

– Прячьтесь! – прошептал он. – А я влезу наверх.

– Мой муж… он такой…

Керн быстро влез на дерево, ощущая под собой мягкую, шелестящую листву, и уселся верхом на развилку сучьев. Внизу неподвижно стояла женщина; он не мог ее видеть, только чувствовал, что она там.

Издалека было слышно, как старый еврей что-то говорит.

– Плевать я на это хотел, – отвечал ему грубый голос. – Без паспорта вы не пройдете, и точка!

Керн прислушался. Через некоторое время он расслышал и тихий голос второго мужчины, который возражал жандарму. Значит, они схватили обоих. В тот же миг под ним зашуршало. Женщина что-то тихо сказала и пошла назад.

Некоторое время все было спокойно. Потом между деревьев начали шарить лучи карманных фонарей. Шаги приближались. Керн прижался к стволу. Густая листва кроны хорошо прикрывала его снизу. Вдруг он услышал жесткий истеричный голос женщины:

– Он должен быть здесь! Он залез на дерево, сюда…

Свет фонаря заскользил наверх.

– Спускайся! – заорал грубый голос. – А то буду стрелять!

Некоторое время Керн колебался. Оставаться не было смысла. Он спустился вниз. Карманные фонари яркими лучами уперлись ему в лицо.

– Паспорт!

– Будь у меня паспорт, я не влезал бы сюда!

Керн взглянул на выдавшую его женщину. Она совершенно не владела собой и почти ничего не соображала.

– Ишь чего захотел! – прошипела она сквозь зубы. – Он удерет, а мы – оставайся! Пускай все остаются! – кричала она. – Все!

– Заткни пасть! – рявкнул жандарм. – Строиться! – Он осветил группу фонарем. – Собственно говоря, вас надо отправить в тюрьму, небось сами знаете! Переход границы запрещен! Но к чему вас еще и кормить! Кругом – марш! Назад, в Чехословакию. Но зарубите на носу: в следующий раз будем стрелять!

Керн вынул из колючих кустов свой чемодан. Потом все четверо в молчании гуськом пошли обратно. За ними шли жандармы с карманными фонарями. В этом было что-то призрачное: самих конвоиров не было видно, а только белые круги от фонарей, как будто их, четверых, взяли в плен и гонят назад привидения – голоса и свет.