Читать книгу: «Русфея. Прелестное создание», страница 3

Сидя перед мольбертом и разочарованно качая головой, наношу тонкой кистью аккуратные мазки на холст, медленно и плавно вывожу линии фасада, оттеняю приглушенным оттенком оконные проемы старинной церкви, размещенной в исторической части моего родного города Монреаль.

А ведь есть же еще и король вампиров, припоминаю я. Ему о существовании моей семьи и меня в частности и вовсе не известно. Какова будет его реакция? Ссылаясь на единый для всех созданий закон, потребует избавиться? Говорят, он не отличается добротой и пониманием, в меру жесток и категоричен в принятых решениях. М-да.

И что в итоге мы имеем? Моя мать – дочь короля Сиренделя, отец – родной брат нынешней королевы. Да, выходит, я кругом принцесса, а об этом никто и не догадывается, но я не жалуюсь, мне хорошо живется и в мире людей, плевала я на королевскую кровь с высокой колокольни. Мое место тут, в этой комнате, пропитанной ацетоном и красками. А совсем скоро я буду учиться в университете искусства и дизайна Эмили Карр или, если захочу всё же остаться в родном городе, поступлю в университет Макгилла. Мне с моим безукоризненным дипломом все двери в этом мире открыты, тем и довольна.

Только есть одно весомое обстоятельство в виде ненавистного письма, лежащего на письменном столе у окна. Как-то не значилось у меня в планах поступление в самый странный вуз страны, о котором людям, за исключением правительства, вообще мало что известно. Разумеется, мне на порядок больше, как никак, и отец, и мать когда-то там обучались и постигали истоки своей магии. Однако я там не была ввиду вышесказанных обстоятельств, а рассказанные родителями истории из академической жизни датированы событиями двадцатилетней давности, и потому, как любой другой студент, доподлинно не знаю, что на самом деле происходит внутри стен этой престранной академии.

Знаю лишь, что учебное заведение находится на востоке провинции, в заливе Святого Лаврентия, на острове Антикости. Огромная территория, со всех сторон окруженная водами залива, полностью принадлежит феям и вампирам.

Великолепное здание дворца, что и является вышеупомянутой Академией Одаренных Марианны Карсонфли, с трех сторон окружено хвойным лесом, внутри которого водятся необычные по своей природе звери. Последние специально выведены преподавателями-селекционерами в генетических лабораториях факультета фей, для общих боевых тренировок вне стен дворца. Даже не представляю, как эти звери выглядят, но, по словам матери, те устрашают своей неординарностью: внешним обликом, силой, ловкостью и разумом. Мне уже не по себе. Как, простите, в случае поступления в сие "прекрасное" место, мне гулять спокойно по окрестностям, зная, что там водятся эти твари? На каждом шагу напряженно держать наготове пару силовых приемов? Ох, а там еще, говорят, полигоны для борьбы имеются, проводятся постоянные еженедельные соревнования с целью поддержания формы и боевых навыков у студентов. А ведь еще и вампиры на каждом шагу, да, не опасны, но страх вселяют – совершенно непредсказуемые создания.

С одним таким мне уже приходилось встречаться: сначала поцеловал меня, что было весьма неожиданно и… чего юлить, приятно, а потом укусил. Ладно бы просто укусил, не стала бы возражать, будь я обыкновенной девчонкой, но, черт возьми, моя кровь – прямое доказательство моего существования, как полукровки! И уж точно я не имела права быть лишенной памяти, потому сама применила новый дар по отношению к тому странному вампиру, опередив его знаменитый вампирский гипноз своим "взглядом сирены". Этот редкий дар тогда открылся во мне нечаянно, а может и нет, поскольку накануне мне исполнилось семнадцать. А как правило, в каждый свой день рождения во мне просыпается новая сила.

Так вот, в тот момент, стоя лицом к лицу с тем брюнетом, в мою голову пришла поистине ясная мысль, своего рода осознание, что я ТАК могу – могу заставить вампира забыть о себе. Не теряя времени на странности собственного разума и не предаваясь лишним размышлениям, я решительно стерла ему память, глядя прямо в глубокие, затуманенные моей дурманящей кровью черные глаза. После убежала домой, позвонила подруге, предупредила, что не приду, и обо всём в конце концов поведала отцу.

Тот буквально через месяц путем проб, ошибок и долгих вечеров в своей микробиологической лаборатории создал-таки для меня парфюм, всецело блокирующий аромат моей кожи, крови, волос. Я по сей день регулярно пользуюсь этим удивительным раствором, а чтобы не быть совсем без запаха и не вызывать ненужного подозрения, поверх него распыляю вторые духи – тоже разработка отца – тонкий, едва уловимый аромат лаванды. Вот так приходится выживать, сама себе не завидую.

Отложив кисть и обляпанную красками палитру в сторонку, встаю со стула и, прижав испачканный темно-зеленой краской указательный палец к губам, придирчиво окидываю взглядом готовую картину. Да, я молодец, хотя деревья можно было изобразить и лучше, чуточку темнее и выше, а солнечных бликов на стенах основного здания сделать побольше. Нет, определенно переделывать не стану. Если в какой-то момент времени я именно так увидела мир, значит, таким он и останется…

Интересно, что судьба приготовила мне на этот раз? Пока странностей с моей силой не наблюдалось. Однако нужно быть начеку: в любой момент что-то где-то может вспыхнуть, взорваться, лопнуть, разбиться, взлететь, зашипеть, треснуть, ну или элементарно – промокнуть и замерзнуть. А еще вследствие всего этого может случиться так, что на меня "нечаянно" попадет вода, а так как обращение такого рода я не контролирую, то в секунду превращусь в русалку с огромным таким, неповоротливым бирюзовым хвостом в придачу. Если же вдруг "нечаянно" вдохну в легкие цветочную пыльцу, превращусь в маленькую фею, в буквальном смысле. Как та миниатюрная дюймовочка из сказки – этакая уменьшенная копия, НЕДОФЕЯ.

Естественно, в обычном состоянии я обеими обращениями отлично владею, но, к сожалению, вода и пыльца – очень сильные катализаторы, которые являются моим персональным проклятием. После такого невольного "обращения в создание" я еще долгое время не могу этому противостоять, порой приходится часами кружить под потолком дома, порхая крохотной жемчужно-голубой бабочкой, а порой – десятки минут лежать на земле, на полу, тщательно себя высушивая и проклиная так не вовремя выросший хвост.

А позже ко мне пожаловала Кейси.

– Шутишь?! Соглашайся, конечно! Это же самая загадочная академия на земле. Туда простым смертным дорожка не лежит, – шутливо замечает подруга, и не догадываясь о том, что ее последняя фраза не далека от истины. Туда действительно людям не попасть.

– Ты ведь понимаешь, что если я и соглашусь на их предложение, не смогу тебе раскрыть тайны этого места. Мы обязаны подписать документ о неразглашении, – выдаю я официальную версию того, почему никто из "поступивших" туда ничего не рассказывают об учебе там, почему "все" молчат.

– Ой, а-то я не знаю, – закатывая глаза, – что там готовят суперпупермегагениев и сверхсолдат, которые потом будут работать в секретных организациях на правительство и защищать нас при инопланетных вторжениях.

Я хихикаю и, прижав к груди подушку, спрашиваю с иронией:

– О боже, как ты догадалась?

– А других объяснений нет, – дернув плечом и нарочито надувшись от обиды. Вероятно, на скрытное правительство.

Стрельнув в меня лукавым взглядом, Кейси тоже берет в руки подушку, а потом неожиданно кидает в меня. Горящие глаза. На губах широкая улыбка. Заливистый смех.

– Ах ты…

Приподнимаюсь, растрепанная и с открытым от возмущения ртом. И через секунду этой хитрой особе тоже прилетает от меня подушкой.

Короткий вскрик подруги. Подушка на полу. Она, ловко перевернувшись на кровати, тянется к ней. Мгновение – и тяжелый тканевый мешок, набитый перьями, припечатавшись в мой нос, падает мне на колени.

– Битва подушками! – орет она во все горло.

И начинается самый настоящий бой. Все перья взлетают в воздух и медленно, точно мелкие парашютики, опускаются вниз, белым покрывалом стелясь по всему полу и кровати.

– Твою мать! Девочки, вы же буквально вчера школу закончили. Называете себя взрослыми, а устроили такое безобразие.

Появление отца осталось нами незамеченным.

– Ой, пап, а ты… что тут делаешь? – взлохмаченная и растрепанная, пытаюсь пригладить волосы.

– Мистер Карсон, – Кейси также пытается привести себя в порядок. Но одно незаметное взору подруги перышко в волосах так и остается нетронутым. – А мы тут… ненадолго впали в детство. Совсем чуть-чуть, – она показывает на пальцах. И я смеюсь, ибо это нестерпимо смешно.

– Дурдом. – Отец качает головой и, прежде чем удалиться, бросает через плечо: – Через четверть часа жду тебя у бассейна, Корделия.

И я вмиг стряхиваю с себя остатки веселья.

У бассейна, значит. Что ж, это логично – до отъезда уделить время контрольной тренировке. Хоть я и не дала окончательного ответа насчет потенциальной учебы в Академии Одаренных, отец заранее обо всём позаботился.

– Кейси, еще раз спасибо тебе за браслет. Я от него без ума, правда, – заверяю я, уронив взгляд на запястье и погладив кончиками пальцев жемчужинки. – Но, не обижайся, меня ждет отец. У нас через пятнадцать минут должен быть урок фехтования, а мне еще убраться здесь нужно.

Когда-нибудь она будет в курсе всего, и мне будет очень стыдно за постоянный обман. Ну а пока не заморачиваемся по этому поводу и живем во лжи дальше.

– Да без проблем. Хочешь, помогу? – предлагает подруга, окинув взором творческий беспорядок.

– Нет, не надо, – поспешно отказываюсь я, зная, что без ее помощи справлюсь в сотню раз быстрее. Взмах рукой – и молекулы воды в воздухе придут в движения, чтобы собрать все перья в одну большую кучу. Останется только отправить белое пушистое облачко в мусорную корзину.

– Ну ладно. Кори, еще раз тебя с днем рождения. Я тебя люблю и… Все-таки жаль, что тебя сегодня не будет. Но обещаю прислать тебе фотку, где я блистаю на сцене с короной на голове. – И она с притворной грацией проходится по моей комнате, а потом мы хохочем. – Ладно, до встречи. – Схватив сумочку, джинсовую куртку и еще раз элегантно поправив шоколадные кудри, она прощается со мной. Не забыв подмигнуть в дверях.

Убравшись в комнате, к бассейну я прихожу вовремя. Переодетая в короткий топ и джинсовые шорты. Отец уже выложил на лужайке инструменты и необходимые предметы, которые в скором будущем будут задействованы мной в упражнениях по выработке ловкости и контроля ситуации в целом.

– Готова? – И не дождавшись ответа, он силой мысли заставляет один из предметов подняться и закружиться в воздухе, точно вращающаяся лопасть вертолетного воздушного винта. Этой вещью оказывается…

– Моя любимая хрустальная ваза, – нахмурившись. – А ты не мог выбрать менее ценный предмет?

– В таком случае у тебя не будет мотивации, – спокойно говорит отец и резко отключает контроль над вазой.

Молниеносно среагировав, ловлю ее в падении. Потоком воздушных капель воды вынуждаю вазу затормозить прямо у земли, осторожно опускаю на каменную дорожку, что обложена по периметру бассейна.

– Хорошо, а теперь наполни вазу ровно наполовину водой из бассейна.

Я напрягаю пальцы и плавным вращением кисти вокруг своей оси заставляю воду слушаться меня. Голубовато-прозрачная волна нужного количества оседает в вазу.

– Отлично. А теперь с легкими упражнениями покончим и приступим к самому сложному. Ты должна будешь одновременно остановить летящий в тебя предмет, заморозить его и вскипятить бассейн.

– Чего? – Я ошарашенно смотрю на отца. В бассейне тонны воды! Как я, спрашивается, должна успеть всё и сразу?

– Именно. Но также ты должна научиться расставлять приоритеты по их значимости и первостепенной важности, отличать главное от менее значимых для тебя вещей, но при этом тоже важных. Поэтому, если ты заранее чувствуешь, что не справишься с несколькими задачами за раз, откажись отчего-то одного, или двух. На самом деле лишений может быть много, но единственное правильное решение всё расставит по местам, и исход не будет впоследствии сильно грызть сердце и душу. Так что, Корделия, давай. Время пошло!

А по-моему, наоборот, оно замедлилось. Вот, в воздушном потоке на меня летит мамин любимый гребень, выточенный Бенджеральзом на морских глубинах. Острые зубцы направлены на меня и несутся с немыслимой скоростью, грозя проломить мне пару носовых костей. Ну, папочка, спасибо! Удружил!

На доли секунды в разум протискивается боль от недавнего предательства, но я нахожу в себе мужества отогнать столь неуместную мысль и сконцентрироваться на задании.

Выхватив боковым зрением появление мамы, не сразу замечаю, как вода в бассейне начинает подниматься ввысь, изогнутой живой дугой нависая надо мной.

Ну, спасибо, мама! И ты туда же! Усложнила мне задачу, да?

От несправедливости я резко вскидываю вперед одну руку, а вторую в сторону, навстречу взбунтовавшей воде. Но за секунду до паса второй кисти столб, успокоившись, мигом исчезает, вернувшись назад в каменный короб бассейна. Поэтому я только обретаю контроль над гребнем, и та медленно ложится на мою ладонь. Недоуменно оборачиваюсь назад, не понимая, кто вернул бассейну первозданный облик, а спустя миг расплываюсь в улыбке.

– Вы решили совсем доконать мою любимую племянницу? – рявкает мужчина в рубашке с ярким молодежным принтом и с бутылкой вина в руке.

– Дядя Бен! – Отправив по воздуху гребешок матери, стоящей у открытой стеклянной двери гостиной, я подбегаю к нему и радостно утыкаюсь носом ему в грудь, обхватывая руками могучую фигуру.

– Ой, а я и забыл, какая ты маленькая. – Потрепав меня по волосам, прижимает к себе.

– Это не я маленькая, дядя Бен. А ты большой. Очень большой. Ты там наших новых соседей не напугал? – шучу я, посмеиваясь над двухметровым гигантом. А руки – руки как две боксерские груши!

– Кстати, – напустив на себя серьезность, уже обращается к моим родителям, – вы их проверили?

– И тебе привет, Бенджеральз, – с мягким упреком во взгляде отзывается мама и, подойдя, тоже обнимает родного брата.

– С утра сходил, проверил. Обычные французы. Без личины, – отвечает отец, мысленно собирая с лужайки инвентарь.

– Ну хорошо, – расслабляется Бен.

– Ты сорвал тренировку, что же здесь хорошего?

– Ох, и я рад тебя видеть, Габриэль, – саркастически произносит дядя, и отец наконец улыбается. – Иди, хоть обними друга. Целый год не виделись. Меня отец ни за что ведь не отпускает в любой другой день. Лишь в день рождения своей внучки.

– Ага, которую он знать не желает, – добавляет мама, закатывая глаза.

– Ты неправа, Анабель, – отстранившись от отца, говорит он. – Наш отец оттаял немного. Вот, разрешает этот день проводить с вами. С моей любимой сестрой и племянницей.

– Немного? – скептически. – Такими темпами Великий Грозар оттает к нашим похоронам. И в лучшем случае принесет белые лилии. В худшем – забудет о нас, как и не бывало!

– Анабель, успокойся. – Отцовская рука ложится на тонкую талию матери. – Тебе нельзя нервничать, забыла? – шепчет он ей на ухо.

– Ух ты, Анабель, ты ждешь ребенка? – Глаза дяди загораются двумя счастливыми звездами.

– Мам?

Она вздыхает.

– Да, но не одного. У нас будет двойня. Мы хотели сообщить эту новость сегодня за ужином, милая, – с легким сожалением.

– Верно, хотели устроить сюрприз, – добавляет отец.

– Но до ужина далеко, а обед будет кстати. Я проголодался, пока к вам добирался. Пойдемте, отметим это событие!

– Твой голод? – с ухмылкой.

– Габри, беременность твоей жены, разумеется! – смеется дядя.

Все собираются в столовой. А в моей голове же, между тем, творится невообразимый по мощности мыслительный процесс. Мама беременна, а значит, уязвима. Снова. Как двадцать лет тому назад. Только в данный момент еще и двойней. Вдвойне уязвимое положение. Если кто-то узнает… впрочем, нам в любом случае не сдобровать. Хоть с одним ребенком со смешанной кровью, хоть с тремя. Но всё же, что ни говори, с тремя прятаться сложнее. Троих нужно суметь защитить. А значит, взрослеем, Делла. На шее родителей сидеть отныне не будем, а будем что-то делать. Единственное, что я могу – это обучиться магии настолько, что смогу защитить всех своих близких в будущем. Если на горизонте появится неизвестная угроза, я в порошок сотру любого, кто покусится на жизнь моей семьи.

Глава 4. Очень больно

– Хорошо, мам, тогда мне срочно нужно кольцо, – решительно произношу я, накладывая на свою тарелку немного овощей.

Дядя Бен ушел с получаса назад. Его срочно вызвал мой дед по переговорному артефакту в виде маленькой, прикрепленной к уху морской звезды – на редкость болтливое создание. Даже поужинать с нами не остался, подарил мне очаровательную магическую ракушку-подвеску, позволяющую при любой возникшей опасности связаться с Бенджеральзом, и покинул нас, бог знает, на какой еще срок.

Но мы не унываем, продолжаем этот замечательный вечер. К тому же, всё пока идет хорошо. И никаких новых сил, что по обыкновению любят бурей врываться в мою жизнь, в копилку моих способностей не прибавилось. Надеюсь, этот день так и пройдет, без катастроф мелкого масштаба. И сегодняшней ночью я не затоплю соседей, а заодно и всю улицу, или город каким-нибудь крохотным неуправляемым цунами.

– Зачем? – Мать, опешив от такого заявления, на миг застывает с чайником в руках и поворачивается лицом ко мне.

– Какое кольцо, дочь? – еще один недоуменно-любопытный вопрос прилетает со стороны отца.

– Помолвочное. А нет, лучше обручальное, – подумав, произношу я.

Отец, прочистив горло, переводит взгляд на мать в немом вопросе: мол, что с нашей дочерью, ты понимаешь?

– Зачем? – повторяет мама, проигнорировав мужа и присев на стул.

– Что тут непонятного? Эти феи такие озабоченные! Вы ведь сами мне рассказывали, что у них до двадцати двух лет наблюдается повышенная сексуальная активность, никакого чувства такта, воспитания. Эти существа не страдают излишней скромностью. Даже элементарной моралью и то не обременены. Чувство полной вседозволенности на лицо! Оно мне надо? Чтоб на каждом шагу мне ничего не обязывающий секс предлагали?

На последней фразе отец, не сдержавшись, громко хохочет, и мы с мамой тут же бросаем на него двойной убийственно-укоряющий взгляд. Его веселый смех тут же прекращается, он откашливается и, пряча улыбку за поднесенным ко рту кулаком, наконец произносит с подчеркнуто серьезным тоном:

– Корделия, я бы на твоем месте особо не возлагал надежды на кольцо. Молодым феям оно не помеха. Ни парням, ни девушкам. Можно сказать, даже наоборот, твое кольцо будет приковывать к себе дополнительное, в твоем случае ненужное внимание, а парни, загоревшись новой идеей, войдут в азарт добиться тебя, чужую "невесту", "жену", во что бы то ни стало. Это их сильнее распалит, понимаешь? Оно тебе надо? – подытоживает он моей же фразой, и я удрученно вздыхаю.

– И что мне тогда делать?

– С этим ничего не поделаешь, это в природе фей так заложено. Гормоны играют, адреналин, азарт, – будничным тоном поясняет отец, приступая к горячему блюду. – А уже ближе к совершеннолетию их неуемные аппетиты поутихнут, у всех так молодость проходит. Бурно и… – он на секунду задумывается, чтобы подобрать наиболее подходящее слово-описание, – заносчиво. К сожалению, самоконтролю в этот период мы не подвластны. Хотя… было бы желание, голова же у всех на плечах имеется, в конце концов, мозги не подвержены абсолютно выключенному режиму, – шутит он. – А так всё и вся оправдывается особым физиологическим развитием фей. Не волнуйся, дочь, попристают и отстанут. В конце концов, никто насильно принуждать к близости не будет.

– Звучит обнадеживающе, – в моем голосе сарказм.

– Делла, милая, не стоит переживать из-за этого, ведь главное – это то, чего хочешь ты. Никто не имеет право вынудить тебя сделать что-то против твоей воли. Помни это, и все будет хорошо. – Мама ободряюще чуть сжимает мне предплечье и приступает к трапезе.

– Я уже ненавижу эта Академию, – с жалобным стоном. – Вот, скажи, отец, неужели и ты был таким же?

– Каким?

– Любвеобильным, – сквозь зубы.

Усмехнувшись и глянув на маму, отвечает:

– Был, пока не встретил твою мать. Мне было двадцать один, когда я впервые ее увидел и… не поверишь, напрочь позабыл о том, что в академии еще полным-полно других красоток обитает, одна другой краше. – (Мать с недовольным выражением на лице бьет мужа локтем в бок.) – Ау, за что? – в притворном возмущении.

– За красоток, – с обидой.

– Дорогая, но я ведь даже не договорил.

– Про красоток? – изогнув одну бровь, мама сверлит его испепеляющим взглядом.

– Каких красоток, – шумно вздыхает, – они же были до тебя, любимая. Тебе ли не знать, каким я был. Сейчас же тебе не в чем меня упрекнуть, я люблю только одну единственную женщину. Мою самую красивую, самую умную и… хитрую, – укоризненно качает головой отец, видя, как жена расплывается лукавой улыбкой и светится от счастья.

Эх, какая любовь! Почему же у меня в жизни ничего не складывается? Парень предал, сердце разбито, в душе огромная дыра зияет алой кровавой раной и большущий осколок торчит с острыми такими, рваными гранями .

Мне вдруг так плохо становится, так невыносимо горько и… хочется немедленно отправиться к себе в комнату, упасть лицом в подушку и зарыдать, позволить себе эту маленькую слабость.

Но я терплю, изо всех сил сохраняю спокойствие. Тепло и чуть грустно улыбаюсь, глядя на влюбленных, ибо это единственное, что заставляет меня все еще верить в чистую любовь, в это необычайное по своей силе и происхождению восхитительное чувство всецелого единства душ. Такое еще бывает, интересно? В наши-то дни?

– Я тебя люблю, дорогой. Не сердись. Просто мне нужно было очередной раз услышать от тебя эти замечательные слова.

– Русалка, одним словом, – со сдержанной улыбкой, в синих глазах мягкость и всепрощение. – Всем остальным фору даст в хитрости.

И мама в ответ смеется звонким, переливчатым голосом. Потом громко чмокает отца в щеку.

– Как же я тебя люблю, Габриэль! Как же я люблю тебя!

– Это всё мило, конечно, – вмешиваюсь я в их интимную ваниль. – Но, отец, ты так и не договорил.

– А что там говорить? – нехотя оторвав полный обожания взгляд с любимой женщины, продолжает он. – Влюбился в нее, в это прелестное создание и голову, и сон, и сердце потерял. Любовь, дочь, она такая, даже неподконтрольные структуры берет под свой, только ей ведомый контроль. Никто уже не привлекал мое внимание, была нужна только она. Только Анабель.

– Тем не менее, сошлись вы далеко не сразу, – хмыкаю я, припоминая рассказы матери.

– Потому что я ему не верила, – поясняет мама. – Мне казалось, я для него очередное увлечение, своего рода игра в "возьми неприступную крепость". И потому я не принимала его всерьез, в упор старалась не замечать.

– О да, – подхватывает отец, – ты была неприступна и… страшна в гневе, едва я начинал наворачивать возле тебя круги.

– Эй, я же не знала, что у тебя на уме!

– Сейчас знаешь? – вкрадчивый голос.

– Знаю!

– То есть тогда ты была неправа и совсем ко мне не справедлива, не так ли?

– Габриэль! Я после того… случая много раз просила у тебя прощения, и вот теперь ты снова мне это припоминаешь? Знаешь, я… я… ужинайте без меня, я плавать! – и она резко подрывается с места и выходит в заднюю дверь, ведущую в сад с бассейном.

– Про тот случай я даже не упоминал. Анабель!

– Отец, не надо, пусть поплавает. Любая незначительная ссора, пусть даже на пустом месте, для русалки это стресс. Вода успокаивает, по себе знаю. А еще запах красок и чистый белый холст. Ну и пистолет в руке тоже имеет кое-какие утешающие свойства, после пару выстрелов заметно легче становится.

– О, тебя понесло, – усмехается отец, возвращаясь к содержимому своей тарелки. Однако брови нахмурены, и он то и дело кидает озабоченные взгляды на заднюю дверь, пытаясь высмотреть в дверном стекле маму.

– Отец, ну правда, с ней все хорошо.

– Да знаю я, как устроены русалки. Просто… сердце не на месте. Чувствую я ее, дочь, понимаешь? Влюбишься без памяти, и тоже будешь страдать этим недугом, – и вздыхает. – Нет, я все-таки схожу, проверю.

Вилка и нож с противным звоном опускаются на тарелку, и через две секунды в столовой остаюсь я одна. В пору тоже от стресса пойти в море утопиться. Ах да, не получится, я ж русалка.

А значит, тихо-мирно сидим, отбросив свои несбыточные "хотелки" куда подальше, и попиваем жадно кофеек. А что еще остается?

В какой-то момент что-то теплое и мягкое касается моей щиколотки, ластится, мурлычет как трактор.

– Жизель, – вздыхаю я, беря на руки пушистый белоснежный комок шерсти, – тебя что, забыли покормить? Налью-ка тебе молока, я всё равно его терпеть не могу.

Звонок в дверь. Когда я выбираюсь из-за стола и выхожу из столовой, становлюсь перед входной дверью и заглядываю в узкое, вертикальное в пол, боковое окно. Странно, никого.

Отворяю и, растерянно уставившись на корзинку со сладостями, что одиноко стоит под дверью, замираю. Выглядываю и торопливо осматриваю улицу в поисках того, кто мог бы здесь оставить этот чудесный подарок. Никого подозрительного.

Разочарованно вздохнув, цепляю пальцами плетистую деревянную ручку и заношу ароматные сладости в дом.

Вернувшись к столу и легким пасом руки отправив по воздуху лишние блюда на кухню, освобождаю участок поверхности стола и наконец ставлю свою ношу. Стягиваю бант и шуршащую прозрачную упаковку.

Маффины с черникой и коробка дорогих шоколадных конфет. А еще открытка, на обратной стороне которой черные буквы сложены в знакомый почерк. Логан.

В груди что-то медленно раскалывается и расходится по швам. В горле застревает сухой ком, и я тяжело сглатываю.

"С днем рождения, любимая. Я прекрасно знаю, что другого подарка ты бы от меня точно не приняла, поэтому решил преподнести тебе твои любимые маффины. С черникой, как ты любишь. И те самые конфеты, что мы ели вдвоем на крыше моего дома, помнишь? Мы тогда слопали три коробки, и потом твои губы были со вкусом шоколада. Это был самый сладкий поцелуй в моей жизни. Знаешь, та ночь навсегда осталась в моей памяти. Скажи, а ты… ты помнишь? Прошу, помни, пожалуйста. Я не вынесу, если ты забудешь НАШЕ ВРЕМЯ. Прости меня, я виноват. Но я люблю тебя. Встретимся завтра вечером в семь в кафе "Duc de Lorraine"? Я буду ждать тебя там столько, сколько потребуется. Пожалуйста, приходи. Люблю. Логан."

Больше не в силах сдерживаться, тяжело падаю на стул и начинаю безнадежно рыдать, прижимая дрожащими пальцами открытку к лицу. Скрючившись от боли и припав к коленям. Пополам согнувшись от разрыва сердца. От колючего холода в груди. От пожара, что беспощадно плавит мои внутренности своими болезненно-жгучими языками пламени.

– Что случилось, милая? – с волнением спрашивает мама, подбежав ко мне.

– Я не могу больше! – Я поднимаю на нее свое зареванное лицо. – Я так устала чувствовать это разочарование и пустоту в груди. Больше не могу. Не могу, – шепчу я, судорожно цепляясь о мамину блузку. – Мама, мне очень больно.

– Что? Что случилось? Габриэль, нашей дочери плохо! Живо неси успокоительного и готовь ванну!