Отзывы на книгу «Чрево Парижа», страница 8, 88 отзывов

" Сочное" произведение, другого слова подобрать не смогу. Эта книга вызвала противоречивые эмоции во мне. С одной стороны, мне понравилось описание. Я как будто побывала в том Париже, увидела своими глазами Центральный рынок, прошла через него, ощущая и видя всю его суть.Но, с другой стороны, ближе к концу мне стало противно, тошно. Жаль было Флорана, этого умного интеллигента, наивного как ребенок, оказавшегося среди этих разжиревших, одурманенных постоянно набитыми желудками, людей. Я так и не поняла, почему он не принял приглашение г-жи Франсуа. Мадемуазель Саже.. ох, как я искренне ее возненавидела. Почему-то я ее представляла в виде старухи Шапокляк. И знаете, мне понравилась.. Лиза. Ее негласная борьба за свою размеренную жизнь вызвала во мне что-то наподобие умиления. Невольную улыбку порождали взаимные оскорбления Лизы и Луизы. Ох уж эти женщины.. Также мне понравилась теория Клода Лантье про толстых и тонких, что-то в этом есть. И хотелось бы закончить его словами : - Ну и сволочи же эти "порядочные " люди!

Весьма опасно, но и легко читать эту книгу, когда сидишь на диете, скажу вам, товарищи. Опасно, ибо чрезмерное описание различной снеди на прилавках может привести к обильному слюноотделению и хотению захомячить всяких вкусняшек=) Но, боже, как же легко и виртуозно описана жизнь рынка, который (не удивляйтесь) и является главным героем романа, а люди... А что люди? Это своеобразный фон. Да-да, именно так и не наоборот. И эти люди вносят неповторимую изюминку. Роман шикарен, захватывает и не отпускает до последней странички, хотя казалось бы - что там может быть такого интересного? Обычная жизнь. Но нет, Золя пишет сочно о простом, что заставляет с трепетом вспоминать прочитанное.

Весьма своеобразное художественное произведение, суть которого как ни странно, оказывается на поверхности, хотя ты и ищешь ее в глубине. Первая половина книги уныла чуть больше чем полностью, потому что наполнена описание жратвы разных мастей и типов: каждый шаг героев описывается в контексте вони полугнилой рыбы или запахов мидий и устриц. Было весьма грустно осознавать, что следующие 40 страниц будут посвящены трем шагам героя по центральному рынку Парижа с многоликим и "сочным" описанием всех продуктов, которые попадаются его взору. Создавалось впечатление, что Золя чрезвычайно хотел есть, жрать или просто умирал с голода когда писал эту книгу. Но затем именно вот эти описания, которые по началу кажутся тормозом для сюжетного развития становятся скелетом книги: все герои и все события неразрывно связанны с миром жратвы, с миром толстых людей. Через запахи и вкусы Золя передает настроения и судьбы героев: это очень интересный и "страшный" художественный ход. Я буквально чувствовал, как страницы воняют рыбой, читая о прекрасной Нормандке, чувствовал, как пена свиной крови обволакивает буквы, когда Золя описывал Граделей. И именно через призму этих описаний Золя раскрывает перед читателем очень страшную историю о противостоянии человека системе, о силе и постоянстве человеческих мыслей и одержимости, о предрассудках и ксенофобских взглядах загнивающего парижского рынка, который уничтожил и сожрал Флорана, который просто был худым в мире толстых людей.

P.S Безумно красивые и завораживающие описание приготовления грога отпечаталась у меня в голове надолго: целыми днями я во всех подробностях расписывал в голове момент, когда Флоран наблюдает за женщиной, выдавливающей ложкой сок из апельсинов, а затем смешивающей его с ромом, чаем и сладким золотистым медом.

Впервые читаю книгу, в которой ВСЕ события отходят на задний план!!! Здесь такие роскошные описания, сравнения, что голодным ее читать просто невозможно! Скушать хочется буквально все: морковку, капусту, редис, зелень. А как описана рыба!!!

Глубинные водоросли, среди которых дремлет таинственная жизнь океанских вод, отдали по воле закинутого невода все свое достояние вперемешку: треску, пикшу, плоскушку, камбалу, лиманду, – простую рыбу, серовато бурую с белесыми пятнами; коричневых с синевой морских угрей, похожих на крупного ужа, с узкими черными глазками, таких скользких, что, казалось, они еще живы, еще ползают; были здесь и плоские скаты с бледным брюхом, окаймленным светло красным ободком, с великолепной спиной, которая покрыта шипами и вплоть до торчащих плавников испещрена киноварными чешуйками и поперечными полосками с бронзовым блеском, напоминая мрачной пестротой рисунка жабью кожу или ядовитый цветок; попадались здесь и акулы, ужасные морские собаки, мерзкие, круглоголовые, с растянутым, как у смеющегося китайского божка, зевом, с короткими и мясистыми крыльями летучей мыши, – должно быть, чудища эти сторожат, щеря зубы в беззвучном лае, бесценные клады морских гротов. Далее следовали рыбы щеголихи, выставленные отдельно на особых лотках из ивняка: лососи в узорном серебре, каждая чешуйка которых, кажется, выгравирована резцом по гладкому металлу; голавли, у которых чешуя толще и более грубой чеканки; большие палтусы, крупные калканы с мелкозернистой и белой, как простокваша, мереей; тунцы, гладкие и лоснящиеся, похожие на темно бурые кожаные мешки; круглые морские окуни с разинутой во всю ширь пастью, – глядя на них, невольно задумаешься, уж не застряла ли в свой смертный час чья то непомерно жирная душа в этой глотке? А со всех сторон так и мелькали сложенные попарно серые или желтоватые соли; тонкие, оцепеневшие пескорои походили на обрезки олова; и на каждом слегка изогнутом тельце селедки алели, как раны, сквозящие в их парчовом платье, кровавые жабры; жирные дорады отсвечивали кармином; бока золотистых макрелей, у которых на спинке зеленовато коричневые бороздки, играли переливчатыми отблесками перламутра; розовые и белобрюхие султанки с радужными хвостами, сложенные головами к центру корзин, сверкали странной игрой красок, пестрели букетом жемчужно белых и ярко алых тонов. Еще были там барвены, чье мясо необыкновенно вкусно, были и словно подрумяненные карпы, ящики с мерланами, отливающие опалом, корзины с корюшкой – чистенькие, изящные, как корзиночки из под земляники, ощутимо пахнущие фиалкой. В студенистой бесцветной гуще перемешавшихся в плетенках серых и розовых креветок поблескивали едва заметными черными бисеринками тысячи глаз; шуршали еще живые колючие лангусты и черно полосатые омары, ковыляя на своих изуродованных клешнях. Флоран плохо слушал объяснения Верлака. Широкий солнечный луч, упав сверху сквозь стеклянный купол галереи, зажег эти чудесные краски, омытые и смягченные волной, переливающие радугой и тающие в телесных тонах раковин: опал мерланов, перламутр макрелей, золото султанок, парчовое платье сельдей, крупные серебряные слитки лососей. Казалось, это русалка высыпала наземь из своих ларцов невообразимые и причудливые украшения – груду сверкающих ожерелий, огромных браслетов, гигантских брошек, варварских драгоценностей, непонятных и бессмысленных. Крупные темные камни на спинах скатов и акул – лиловатые, зеленоватые – были точно оправлены в черненое серебро; а узкие полоски пескороев, хвосты и плавники корюшки казались тончайшими изделиями ювелирного искусства.

Сравнение о описание стаканов просто великолепно!

В одном конце стойки на газовой плитке подогревались фарфоровые чайники в медных обручиках, с пуншем и горячим вином; на другом конце находился очень высокий и щедро украшенный скульптурным орнаментом мраморный водоем, в который из фонтана безостановочно лилась словно застывшая в движении струйка воды; посреди стойки, в центре трех цинковых стоков, был отлив, где охлаждали вино и полоскали стаканы; оттуда торчали зеленоватые горлышки откупоренных бутылок. По обе стороны стойки выстроилась шеренгами целая армия стаканов; стопки для водки, толстые граненые стаканы мензурки для вин, вазочки для десерта, рюмки для абсента, пивные кружки, бокалы, опрокинутые кверху дном, отражавшие в бледном стекле металлический блеск стойки. Кроме того, слева была еще мельхиоровая ваза на подставке, заменявшая кружку, куда бросают деньги, а справа стояла такая же ваза, ощетинившись веером кофейных ложечек. Лебигр имел обыкновение восседать за стойкой, на мягкой банкетке, обитой красной кожей. Тут же под рукой у него были ликеры – граненые хрустальные графины, вставленные до половины в отверстия одной из подставок; Лебигр упирался своей сутулой спиной в огромное, занимавшее весь простенок зеркало, которое пересекали две полки – две стеклянных пластины, уставленные штофами и бутылками. На одной полке выделялись темными пятнами скляницы с фруктовыми, вишневыми, грушевыми, персиковыми наливками; на другой – между симметрично расставленными пачками печенья – блестящие флаконы, светло зеленые, светло янтарные, светло алые, навевали мечты о неведомых ликерах, о цветочных настойках изумительной прозрачности. Казалось, эти яркие флаконы висят в воздухе и словно светятся в белом мерцании большого зеркала.

Вот теперь-то я точно знаю, что такое мастерское владение словом!

знакомьтесь, это «чрево парижа» эмиля золя.

триумф натурализма и трагедия маленького человека в одном блистательном флаконе. если по порядку:

•

натурализм — это такой поздний реализм на максималках, когда все детали протоколируются точно и подробно, типа как репортажное фото, только в литературе. и как и фоторепортеры, натуралисты умеют в психологию, анализируют окружение, корни, и, - вуаля, вроде читаешь про тухлую рыбу (и немного тошнит), а на самом деле — о женщинах с рынка.

•

и да, чрево парижа — это название центрального рынка в столице париже. действие происходит в середине 19 века.

тогда маркетологи еще не придумали парижскую романтику, так что добро пожаловать в мир полицейского произвола, доносов, оппозиционных кружков, зажравшихся торговцев, грязи, коррупции, насилия и старой доброй травли слабых.

что-то это напоминает... нет, наверное, показалось.

•

сюжет такой: в париж возвращается беглый каторжник — жертва репрессий, который когда-то был сослан по ложному обвинению и вообще хлебнул дерьма. на первой же странице он падает в обморок от истощения, его подбирает добрая фермерша (-ка?), и герой, умирая от голода, буквально въезжает в самый сытый в мире город на горе из еды.

чувствуете силу образа? и так там всё. потрясающе. про сюжет хватит, чтоб без спойлеров.

•

главный герой романа — рынок. на рынке герой из предыдущего абзаца ест, спит, работает, дружит, ненавидит, подвергается атакам и наблюдает жизнь. рынок — это даже не муравейник, это какой-то прожорливый, зловонный, жестокий монстр типа джаббы хатта, который оближет, проглотит, перемолет и выблюет в сточные канавы любую высокую судьбу.

грандиозные описания груды персиков (и грудей продавщицы), серебра чешуи (и хищного блеска зубов торговки рыбой), симфонии удушающих ароматов сыров, усаженных мухами (и гнилых заговоров владельцев лавки), обыденного, скучного и страшного ритма убийства птиц в подвале — удар-топор-кровь; удар-топор-кровь — как сердцебиения этого места и этой эпохи.

все там ужасно, короче, но золя - душка

•

пять из пяти.

.

#чебпочитать

Главный вопрос. Как этот поверхностный обыватель...никчемный бунтарь...наивный добряк...представитель недалекой людской спеси...и наконец взрослый ребенок с непрактичным характером смог выжить и сбежать с каторги? Переживший такое человек, не смог бы остаться идеалистом-романтиком, витающим в облаках и неприспособленным к жизни.

На его фоне предприимчивая и трудолюбивая Лиза вызывает гораздо больше уважения и понимания. Безопасность и комфорт семьи для нее важнее влажных политических фантазий. Причем сообразительности в ней побольше мамкиного революционера. Она понимает, что каждый балаган кончится притеснениями, вне зависимости от победившей стороны. И даже если рвущиеся к власти гнетомые, поменяются местами с гнетущими, то существенно ничего не изменится. Поэтому Лиза является сторонницей честного труда и "возделывания своего сада". Скорее всего она читала Свифта (но это не точно)), который писал, что "всякий, кто вместо одного колосса смог вырастить на своем поле два, оказал людям большую услугу, чем все политики вместе взятые".

Большинство второстепенных героев вызывают чувство отвращения. Неокрепшему уму, в резонанс к строкам Бродского, можно заразиться человеконенавистничеством: Кровь моя холодна. Холод ее лютей реки, промерзшей до дна. Я не люблю людей.

Книга напомнила фильм "Догвилль", в котором показано такое же будничное, банальное зло, творимое обычными простыми людьми. Но.. мелкобуржуазное довольство с личной ответственностью за свою жизнь (в лице Лизы) вызывает больше симпатии, в сравнении с невнятной политической мечтательностью (в лице Флорана).

Из минусов романа выделю: - рванный ритм повествования, постоянно обрывающий и затмевающий сюжет; - избыточные подробности и перечисления быта лавочников, со временем вызывающих автоматизм восприятия.

Вывод для себя: - для гармоничной и счастливой жизни человеку желательно сочетать духовно-нравственное развитие и прагматическую трезвость. - Золя скорее описыватель, которому далеко до горизонтов словесного искусства своих соотечественников Флобера и Пруста.

Почему такое название? все потому что очень яркое и подробное описание еды, обстановки на центральном рынке Парижа и оно не всегда очень приятное. История очень интересная и поучительная(нечему людей жизнь не учит).Много разных персонажей и про каждого очень интересно читать. Как и на обычном рынке тут присутствует мощные, крупные женщины которые одеваются очень ярко и обвешиваются украшениями. Слухи сплетни, разговоры за спиной, а в лице тебе улыбаются, пытаются продать тебе тухлое и по дороже. P.S. Вся книга была обклеена стикерами, цитаты и юмор супер. Однозначно советую.

Третью книгу цикла "Ругон-Маккары", всё действие, которой разворачивается на продуктовом рынке Парижа (казалось бы, что может быть скучней?) Золя целиком посвящает вечному негласному противостоянию людей, непосредственно создающих и поддерживающих материальную реальность и людей, от неё оторванных, чья цель в служении идеалам.

Обозначить эти противоборствующие группы можно по-разному. Если на манер учительницы по литературе, то это будет народ и интеллигенция. Если в терминах темперологии Кронина - бедные и честные. Но Золя выбрал самый простой, жёсткий, честный, не допускающий уверток физиологический критерий. "Чрево Парижа" о войне толстых и тонких. Не раз и не два писатель приравняет весь жизненный уклад лавочников, торгашей процессу пищеварения; так же не раз и не два будет подчёркнуто что люди подобного толка пойдут на любые компромиссы или же отчаянные меры, лишь бы этот процесс вечного поглощения и переваривания пищи не прерывался.

Формально главный герой, Флоран, учитель, интеллектуал возвращается после шестилетней (совершенно несправедливой) ссылки с острова Дьявола (см. "Мотылёк") в Париж к своему младшему брату, преуспевающему колбаснику-подкаблучнику. Почему он главный герой лишь формально? Потому что мы наблюдаем его как бы в глубине кадра, постоянно в толчее чуждых ему людей. Чтобы подчеркнуть его оторванность и тот факт, что он ничего в этом царстве чревоугодия не решает, Золя, за исключением пары-тройки сцен, практически лишает Флорана прямой речи.

Однако, в высшей степени смиренное (даже несмотря на прожекты политического переустройства) сосуществование Флорана в среде тучных лавочников запускает в этой самой среде крайне нездоровые процессы, схожие с теми, которые происходят в организме, пытающемся избавиться от инородного элемента. Этому и будет посвящено основное действие этого захватывающего романа.

Кстати, в "Чреве Парижа" впервые появляется уличный художник Клод, чей характер явно вдохновлён другом Золя Полем Сезанном. Клод худ, энергичен, его восхищает непосредственная, сырая, клокочущая фактура рынка. Он будет Флорану единственным другом и близким по духу (хоть и не совсем единомышленником) человеком. А сцена их совместной загородной вылазки, преисполнена такой нежности, что хочется чтобы она никогда не заканчивалась. Но, к сожалению, как и всё прекрасное, она до горечи скоротечна.

"Мысль о том, что его загнала в ловушку всеобщая ненависть, причиняла ему страдания"

Редко попадается книга, которую так легко и интересно читать. В аннотации указано, что роман о центральном рынке Парижа, что поначалу заставило сомневаться, стоит ли начинать. Но книга оказалась совсем о другом. Конечно, потрясающие и живописные описания рынка, блюд и торговцев в наличие, но это тут не главное.
Вещи, которые в ней затронуты, я нахожу актуальными и сейчас. Противостояние сытого, погрязшего в мещанстве большинства и неуёмного, критически мыслящего меньшинства, с трагедией наивных романтиков-революционеров. Иногда побеждают первые, иногда - вторые. Реже вторые.
Золя мастерски продемонстрировал людские пороки, да и модель всего общества, не выходя за пределы одного квартала.

"Его приводило в ярость это ликование на небе и земле. Он поносил толстых: да толстые победили. Вокруг него были одни толстые, круглые, так и пышущие здоровьем; они приветствовали наступление дня, сулящие новые утробные радости"

Первая книга Золя, что я прочитал. И точно не последняя.

Это уже второе произведение, которое я прочитала у данного автора, и снова мне понравилось. Конечно, "Дамское счастье" пришлось мне по душе больше, чем эта книга, но даже уже из двух прочитанных можно сделать вывод, что и третье произведение может оказаться вполне себе успешным) Я не могу сказать, что я в большом восторге от этой книги, но и не разочарована. Конечно, иногда я откровенно скучала и просто пробегала глазами многочисленные рассуждения и монологи, но сама идея книги мне очень понравилась. Действительно интересно наблюдать, как человека сначала подняли на самый верх пьедестала почета, а после безжалостно скинули вниз. Но вместе с тем жалко было наблюдать, как очерняют Флорана. Он ни в чем не виноват, жизнь и так над ним поиздевалась, а тут он стал козлом отпущения для ссор двух торговок - Лизы и Нормандки. Очередное хорошее напоминание о том, как люди могут быть жестоки, как все решают деньги и влияние общества. Книгу всем советую к прочтению.