Владыка Острова

– Да, Владыка, я понимаю свою вину.

– Ещё вопрос. Есть другие варианты перейти границу? Проводник не желает продолжать путь с тяжело раненым.

– Варианты есть, но тут без изменений. Я по-прежнему настойчиво рекомендую вам воспользоваться услугами Лобаря, – прозвучало без заминки. – Он имеет отличные связи, надёжен и перестраховщик. Он никогда не связывался с серьёзными клиентами, и этот факт снизит бдительность аналитиков корпорации. Главное, не проговоритесь ему кто вы.

– Хорошо, – недовольно поджимая губы, сказал Остор. – Тогда последнее указание. Сделайте так, чтобы наши «друзья» не очень-то…

– Он не дышит, – вдруг произнесла Инга.

Остор тут же уставился на девушку. Его потрясло, что она вдруг с возмущением вцепилась в одежду мужа и с ненавистью выдала ему пару сильных пощёчин. После чего заревела в голос и… начала делать Антону искусственное дыхание.

– Что сделать? Вас не слышно.

– Э-э-э, секунду, – обратился он к Леону и, подойдя ближе, дотронулся до запястья Антона.

Пульса не было. То ли мужчина потерял чрезмерно много крови, то ли болевой шок. В любом случае, итог был ясен. Однако, испытывая смутную надежду, Остор постоял с секунд десять неподвижно. Он молча наблюдал за стараниями Инги, но по итогу поднёс трубку ближе к лицу и очень тихо сказал:

– Указания меняются. Никакие медики не понадобятся, но проследите, чтобы трупы в доме не навели на мой след.

– Да, Владыка.

Прощаться он не стал. Просто прервал разговор и положил телефон обратно в карман. Потом, нервно теребя волосы правой рукой, подошёл к окну. Отодвинул тюль и выглянул наружу. Во дворе было тихо, лишь стрекотали кузнечики.

Остор решительно подошёл к Инге.

– Я искренне сожалею вашей потере, но нам надо уходить.

Он позволил себе положить ладонь девушке на плечо, пытаясь таким образом неумело утешить её. Инга тут же прекратила попытки вернуть мужа к жизни, но зарыдала ещё сильнее. Косметика окончательно размазалась. Сопли и слюни потекли по лицу. Парик съехал в сторону.

– Зачем? – простонала она. – Ну зачем мне надо куда-то идти?

– Потому что так надо. А всё остальное… всё остальное просто эмоции.

Наверное, она ожидала совсем другого ответа, так как через боль в глазах просочилось удивление. А затем Инга ненадолго опустила голову, в отчаянии ударила кулаком по полу. Но после она всё же поднялась на ноги. От пережитого её очевидно шатало.

– Хорошо, – произнесла она, сквозь всхлипы.

– Тогда идёмте.

Прежде чем уйти, Остор стянул с дивана покрывало и накрыл им тело Антона. Это не было обычаем его родины, но он знал, что в большом мире так принято, и хотел проявить уважение к погибшему по его вине человеку. Подобная малость облегчила груз на его сердце. Ненамного, но всё же…

«Такую цену платят все люди, – спокойно сказал Арьнен. – Ты сделал тот выбор, что считал правильным, и теперь пожинаешь его итог».

«Но тот подлец был готов изнасиловать Ингу! – мысленно прокричал Остор. – Как я мог остаться в стороне? Как?».

«Разве я тебя обвиняю? – словно удивился Арьнен. – Мне хочется лишь подчеркнуть то, что, несмотря на свой юный по моим меркам возраст, ты уже далеко не мальчик. Собственное мнение, заставляющее действовать вопреки даже самому мудрому совету, важнее покорности и послушания. Да и иногда остаться человеком – это намного больше нежели банально остаться в живых».

Отвечать он не стал. А дальнейшие действия выходили какими-то машинальными. Остор подошёл к Лобарю, докуривающему последнюю из двух сигарет, перемолвился с ним парой слов и после вместе с Ингой сел на заднее сиденье машины. При этом Остор если и обратил на что-то внимание, так только на факт, что обивка салона похожа на плёнку. Но и это он понял только потому, что окровавленная повязка сразу запачкала её, а кровь не впиталась. Лобарь это тоже заметил. Он недовольно поморщился, но, подумав, кинул им упаковку влажных салфеток и передал дорожную аптечку, в которой полезного оказалось не так много. Однако, Инга даже с таким скудным ассортиментом сумела обработать рану каким-то жгучим антисептиком, а после по новой перевязала руку. Подобное позволяло надеяться, что завтрашний день настанет. В конце концов, это было не первое серьёзное ранение Остора, а потому, припомнив как его в своё время после нападения слуг Хозяина с того света вытаскивали, Владыка уверился в собственном быстром выздоровлении. Пожалуй, пришедшее к нему спокойствие в конце концов передалось и спутнице. Инга перестала всхлипывать и вскоре незаметно для себя заснула.

Любое пробуждение, даже внезапное, происходит определённым образом. Всё начинается с того, что веки открываются и ты начинаешь созерцать мир. А до этого миг тьмы. Красочные сны всегда переходят сначала в неё, потому что эта темнота всего лишь закрытые глаза. Но осознание Инги в здесь и сейчас раз за разом выходило совсем иначе. В какой-то момент девушка обнаруживала, что то идёт куда-то, то созерцает гладь бескрайнего океана, то разговаривает с кем-то или даже смеётся. При этом всё это получалось само собой и так плавно, будто её душа неторопливо перетекала в новое тело. Позже Инге было легко сказать, что происходило с ней в последние минуты до того, как контроль над телом и разумом полностью возвращался к ней.

Однако, не на этот раз.

Быть может, так вышло из-за нелепого стечения обстоятельств? Может, она дремала, вот и произошло всё иначе? Предположения сыпались на неё, но никак не влияли на очевидный факт – первое воспоминание очнувшейся Инги оказалось связано с Художником. Казалось, до этого ничего не было, а затем она вдруг увидела его похожие на голубой лёд глаза.

– Ох, – непроизвольно выдохнула девушка от удивления и суетно осмотрелась. Оказывается, она сидела на берегу океана недалеко от пристани.

«Что я здесь делаю? И почему он здесь?» – пронеслись вопросы в её голове, и один из них она решилась задать вслух.

– Как ты здесь оказался?

– Знал, где ты, вот и захотел прийти, – пояснил Художник и беззастенчиво сел подле неё на песок. Одну ногу при этом он вытянул, а другую согнул в колене, чтобы стало удобнее облокачиваться на неё локтем.

Набежал ветер. Волны стали более смелыми. Одна из них постаралась дотянуться до подошвы сапог Художника, но, понимая тщетность попытки, сразу отбежала назад. Инга между тем провела ладонью по своим волосам, пытаясь пригладить пряди, а затем её взгляд сосредоточился на мужских руках. Художник подобрал округлый камушек и, вместо того чтобы начать пускать «блинчики», бросил его вниз, как каучуковый мячик. Во всяком случае, вопреки всем физическим законам камень повёл себя именно как мяч. Коснувшись песка, он отпрыгнул и вернулся в ладонь Художника.

Инге происходящее что-то напомнило, но она никак не могла вспомнить что именно, а потому лишь прокомментировала:

– Так не должно быть.

– Разве? – деланно удивился Художник.

– Да. Это же камень, он тяжёлый.

– Его вес намного легче веса моего желания.

– Ха, или же рядом со мной хороший иллюзионист.

Вместо ответа Художник продолжил играть с камнем, но бросал он его недолго. Вскоре ему это наскучило. Он положил камень на место и, посмотрев на Ингу, задумчиво произнёс:

Молчанья грех и боли стены

Обволокли свободы суть.

Так разве можно мне уснуть,

Когда надорваны все вены

И кровь струится на песок

Часов времён?

Я помню вас,

Я помню чётко без прикрас,

Как пулей вопль драл висок!

Как мир стоял на волосок,

А после навсегда умолк.

Мне помнить всё и в этом толк.

Навеки в памяти моей

Предательства веков далёких.

Потерь безжалостно жестоких

Не позабыть до конца дней!

Я видел, где конец дороги.

Глаза узрели темноту.

И боль во мне невмоготу!

Но есть ли вам на то тревоги?

– Это ты к чему? – не поняла Инга, для чего надо декламировать столь длинное стихотворение, да ещё такое, которое, на её взгляд, было совсем не к месту. Даже несмотря на то, что читал его Художник с редкой выразительностью, какой заключался в нём смысл?

– Так разве можно мне уснуть, когда надорваны все вены, и кровь струится на песок часов времён? – повторил этот странный мужчина с мягкой улыбкой на лице и после шустро ударил указательным пальцем по кончику носа Инги. Непроизвольно она дёрнулась, моргнула, а когда открыла глаза, то никого уже возле себя не увидела.

– Твою мать! – тут же зло прокричала девушка и, подняв с песка оставшийся там лежать камень, со всей силы швырнула его в воду. Раздался всплеск, поднялась уйма брызг. Всплывать камень не собирался. – Твою мать! Лучше вытащи меня отсюда, иллюзионист чёртов!

– Инга, вот ты где! – тут же послышался с пригорка знакомый голос.

Она обернулась и увидела, что это Сашка бежит ей навстречу. Приятеля Инга давно не видела, но последняя беседа наложила на их дружеские отношения конкретную тень, а потому она ему не обрадовалась.

– Уф, еле тебя нашёл, – стараясь отдышаться, произнёс Сашка, но Инга скрестила руки на груди и мрачно буркнула:

– Ну. Нашёл. Дальше-то что?

– Я не буду говорить кто именно, но кое-кто очень желает знать, известно ли тебе что‑нибудь о некой Лисичке.

– Лисичке? – с недоумением произнесла Инга. Сердце её при этом застучало чаще. Это имя было ей невероятно близко, знакомо! – Да. Кажется, я знаю её. Она – это я… Нет, стой! Я – это не она.

Возникшая в голове сумятица никак не могла превратиться в что-то чёткое, а потому Инга в попытке сосредоточиться потерла пальцами виски. Кажется, думать и вспоминать стало легче.

– Я знаю её, – удивлённо для себя самой вдруг сказала Инга.

– Ну, и? – поторопил её с ответом Сашка. – Что в ней такого важного?

Инга открыла было рот, чтобы сказать, что Лисичка никому и никогда не казалась важной. Никому и никогда! В ней видел смысл только один человек – тот, для которого её дружба являлась жизненной опорой, для которого в ней заключался целый мир. Этот человек любил её в чём-то больше нежели самого себя…

Она ничего не сказала о том, что вспомнила. Лишь с пронзившей её болью спросила:

– Саш, а ты знаешь, что такое быть другом?

– Само собой, – не понял её приятель, и Инга требовательно уставилась на него.

– Тогда ответь мне, почему ты оставил меня, когда я так умоляла тебя о помощи?

Сашка тяжело вздохнул, кисло поморщился. Он явно испытывал не самые приятные чувства из‑за её вопроса, но ответил без заминки.

– Есть вещи важнее дружбы. Мне выпал шанс узнать суть мироздания… И, Инга, разве можно отказаться от возможности понять мир с высоты бога?

– Можно. Можно даже разрушить целый мир ради кого-то, кто дорог. А знаешь почему? Да потому что вес желания иногда значительно больше всего остального, будь оно хоть значимее некуда!

Ингу затрясло от переизбытка эмоций. Пальцы непроизвольно сжались в кулачки, а из её глаз потекли слёзы. Это произошло не столько потому, что ей вдруг стало невероятно жалко себя, сколько потому, что она вспомнила, как являлась безмолвным свидетелем прошлого Хозяина Острова. Инга вновь ощутила его мысли и эмоции. Его глубочайшую грусть. Его невысказанную боль. Его беспросветное одиночество.

– Слушай, мне действительно жаль, что я поступил именно так, – засовывая руки в карманы брюк, сказал Сашка. – Но сейчас у меня есть возможность помочь тебе. Для этого всего лишь расскажи подробнее про Лисичку, а.

– Если хочешь узнать про Лисичку, то ступай в замок мессира. В конце концов, она его дочь!

Сказав это, преисполненная внутреннего волнения Инга пошла вдоль берега. Бывший друг попытался её нагнать и остановить, но она молча стряхнула со своего плеча его руку и только ускорила шаг.

Принесённое воспоминание о Лисичке и Пророке изменили для Инги картину настоящего. Многое в единый момент вдруг стало ясным, почти понятным, но… так до конца и неосознаваемым!

День семнадцатый. Вечер

Островитянин, представившийся ему кем-то под именем то ли Ривер, то ли как-то похоже, выглядел неважно. Бинты на его голове покрылись пятнами крови, да и кожа его была бледнее чем у прочих местных. Лицо выражало болезненную сосредоточенность такую, как если бы он старался не упасть в обморок. На костылях передвигаться Ривер в таком состоянии понятное дело уже не мог, а потому Сашка отбросил их в сторону и, перекинув руку островитянина через свою шею, в такой связке двинулся вместе с ним вперёд. Стало удобнее и быстрее.

– Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так. Если сразу не разберёшь, плох он или хорош… Ну, и тяжёлый же ты, блин горелый!… Парня в горы тяни – рискни, не бросай одного его, – напевал Сашка под конец пути. Пение придавало ему сил.

– Что ты говоришь? – промычал Ривер.

– Пусть он в связке с тобой одной – там поймёшь, кто такой! – продолжил он громко петь заместо ответа и порадовался тому, что дом совсем близко.

– Что ты говоришь? – ещё требовательнее произнёс Ривер.

– Пришли скоро я говорить. Здание рядом.

Снаружи домик не представлял из себя ничего особенного. Обычный прямоугольник, сложенный из ровных брёвен. У входа, правда, имелась небольшая терраса, крышу над которой поддерживали массивные столбы. Но резьба на них едва различалась, время почти стёрло её, а это было единственное украшение дома. Даже ручка двери выглядела как самое первое изделие плотника-подмастерья. Корявая. Но всё же она исправно служила своей цели. И Сашка, поддерживая своего незваного гостя, ухватился за неё, чтобы открыть дверь и войти внутрь. А там он разместил своего гостя на лавочке и, утирая со лба пот, устало присел рядом.

– Уф-ф… Чего ты попёрся сюда? В таком состоянии на койке лежать надо.

– Я не знаю твоего языка, – простонал Ривер.

– Не знаешь, так сидел бы дома, – всё так же на родном русском проворчал Сашка и поднялся, чтобы налить из бочки воду в деревянные плошки. Одну из них он подал Риверу, начавшему с любопытством осматриваться по сторонам.

Стоило сказать, это снаружи дом выглядел никаким. Изнутри он был примечательнее некуда. Нет, обстановка сама собой выглядела простой, полной, так сказать, аскетизма. Но большие окна делали единственную комнату очень светлой. И оттого картины, висящие на стенах так, что места живого не было, играли красками. Они привлекали к себе внимание, заставляли всматриваться и удивляли тем, что, порой, меняют свои сюжеты.

Первые пару дней в этом доме Сашка, восторгаясь, изучал нарисованные Художником холсты каждую свободную от бытовых дел минуту. Однако, позже всё его внимание захватили путешествия на Грань. Но Ривер был ещё «новичком», и оттого его глаза восторженно изучали картины, пока он вдруг не воскликнул:

– Это же я!

После этих слов парень настойчиво заковылял к одной из картин, и, глядя на то, как он шатается, Сашке пришлось подойти ближе… Свалится ещё болезный!

На полотне действительно оказался изображён его гость. Действо происходило у начала тропы на небесные острова. Ривер стоял полубоком и, держа руки в карманах, задумчиво смотрел на спину стройной красноволосой девушки, внимательно созерцающей искрящуюся под солнцем гладь океана.

Сашка уже обращал внимание на эту работу Художника. Взгляд серых глаз был прорисован так, что непроизвольно его собственное сердце начинало биться чаще. Ему словно бы вспоминалось некое испытываемое им ранее волнующее чувство и даже не объяснить какое именно… Однако, для него всё равно намного интереснее было рассматривать женскую фигурку. В ней он с лёгкостью узнавал Ингу.

– Что это за место? – резко разворачиваясь, потребовал объяснений Ривер.

Сашка вмиг растерялся. Понимать иностранную речь ему было относительно легко, а вот придумать как правильно произнести ответ – невероятно сложно. Он, как собака, многое понимал, но ничего не мог сказать вслух. И оттого замялся. Не знал, как достойно озвучить по-английски выражение – «мастерская Художника».

– Дом того, кто рисует мир. Там, где можно рисовать.

– Хозяина Острова? Это дом Хозяина Острова?

– Он себя не называть. Рисовать. Здесь, – аж вспотел от умственных усилий Сашка. – Но да, думать, что он владеть здесь всюду.

Собеседник посмотрел на него взглядом, полным негодования, сожаления и гремучей смеси других противоречивых чувств. Однако, доковыляв до скамейки, Ривер достаточно успокоился, чтобы не кричать, а сухо осведомиться:

– Как он выглядит?

– Высокий. Чёрный волосы. Белый. Чёрная одежда.

– Волосы чёрные или белые?

– Волосы чёрные. Лицо и тело белые.

Послышался вздох облегчения, вскоре сменившийся ещё большей настороженностью.

– Эм-м, а он островитянин?

– Нет. Лицо коричневое, – ответил Сашка, не зная, как ещё описать загар.

– Но ты же говорил, что его кожа белая, говорил, что лицо и тело белого цвета!

– Он не Африка.

Судя по непереводимым эмоциональным словам Ривер принялся ругаться. Но ругался он недолго. Вскоре островитянин зло засопел и спросил:

– Кто он? Объясни как можешь. Пожалуйста.

– Тот, кто рисует.

– Художник? Он Художник? – непроизвольно начиная жестикулировать, как если бы он разговаривал с глухим, уточнил Ривер.

– Да! – обрадовался Сашка. – Точно, Художник.

– Художник… Инга говорила мне, что видела некоего Художника на Грани.

– Ривер…

Гость незамедлительно поправил его.

– Ри-е-вир.

– Риивер, – послушно поправился он, не уловив особой разницы. – Ты идти от Инга?

– Да, – оживление вновь появилось на лице островитянина. – Как ты возвращаешься от неё сюда?

– Что?

– Инга. Находится. На. Грани, – внутренне закипая, по-прежнему спокойно продолжил Ривер-Риивер, чеканя каждое слово. – Ты. Там. Бываешь?

– Да.

– Как ты приходишь обратно?

– Туда в сон. Приходить сюда просыпаться.

– Можешь разбудить там Ингу?

– Художник говорить нет. Она вспомнить. Сначала обязанность вспомнить. Собой.

– Эм-м, она должна сама всё о себе вспомнить?

Сашка, утвердительно кивнув, с уважением посмотрел на своего собеседника. Ему виделось, что это Риевир проявляет чудеса интеллекта, понимая его, а не он сам на редкость неправильно и в угоду себе переводит сказанные тем примитивные предложения.

– Где Художник? Я хочу его увидеть, – кажется, Риевир пришёл к выводу, что намного проще получить интересующую его информацию от кого-то другого.

– Он тоже на Грани. Здесь его я не видеть. Никак.

– Но ты говорил, что это его дом. Я хорошо помню это.

– Это место близко Грань. Но не есть она. Не быть мир.

– Знаешь, тебе бы попрактиковаться в языке стоило, прежде чем путешествовать! – не сдержался от гневного совета Риевир и, допив воду из плошки, устало прикрыл глаза. Лицо его было сродни лицу мученика, а потому Сашка рассмеялся.

– Что ты смеешься?

Он не знал, как ему объяснить свой смех, а потому начал задавать свои собственные вопросы.

– Как ты найти меня? Никто не смотреть здесь землю.

Сашка имел в виду, что частенько видел в округе туристические группы и островитян по отдельности, но никто из них не видел мастерской Художника. Как и сам он, пока случайно не попал на один из мостов.

На мгновение перед внутренним взором Сашки промелькнули воспоминания. Он вспомнил, как отчаяние придало ему сил. Поняв, что больше нет смысла стоять у запертых ворот, Сашка с криком бросился на тварей. Меч в его руках подрагивал, но на силу удара это не повлияло. Он снёс голову бросившейся ему навстречу гадине и, ступив с моста на землю, рванул прочь в неизвестность. Было темно. За ним неслась погоня. Твари рычали, клацали зубами… А там Сашка услышал тихий шёпот Художника у себя в голове. Тот решил проявить редкое для себя гостеприимство и тем спас ему жизнь.

– А-а-а… – вывел его из состояния задумчивости протяжный стон.

Риевир вдруг резко согнулся, с силой обхватил ладонями голову. На лице его возникла гримаса боли, а затем он мешком рухнул со скамьи на пол и даже закатил глаза. Сашка застыл от испуга и растерянности. А затем он словно очнулся и тут же бросился на помощь.

– Эй! Эй, ты живой?

– Голова раскалывается, – смог вполне членораздельно простонать гость.

Подумав, Сашка набрал из плошки в рот воду и, согласно проверенному дедовскому методу, прыснул её на лицо Риевира. Так он намеревался привести бедолагу в чувство, и у него это получилось. Наверное, шок, что вот так вот запросто можно плевать на человека, превозмог боль. Послышалось несколько эмоциональных непереводимых фраз…

«Ладно, зато в себя вроде как приходить начал», – сосредоточился на позитивном моменте Сашка, а затем, подумав, сказал:

– Кровать. Над кровать.

Он принялся жестами объяснять, что желает уложить островитянина в постель. Узкая скамья была ненадёжной лежанкой для такого больного, а пол слишком неудобным и жёстким.

– Нет, отдыхать здесь нельзя. Закат не загорами, а стоит солнцу сесть, как нас поглотят воды Острова.

– Что?

– Время слуг Хозяина.

Мимикой Риевиру удалось объяснить, что вроде как имелась в виду зомбятина, вольготно шастающая по округе с наступлением ночи.

– Монстры нет. Они там. Здесь никого.

– Действительно? – неподдельно удивился парень. – Так ты смог выжить?

– Что?

– Мне по-любому нельзя здесь спать. Опасно. Понимаешь? Опасно. Мне!

– Понимаю.

– Спать надо в городе. Внизу. Ты поможешь мне добраться до туда?

Риевир не только перешёл на крайне примитивные предложения, он ещё и старался произносить свои слова без акцента и медленно… И да, с его стороны это было ой как правильно! Иначе Сашка понял бы ещё меньше, чем понимал сейчас. Но конкретно в данном случае ему самому захотелось остаться в неведении о чём речь. Дело было в том, что с одной стороны он видел перед собой человека, которого действительно стоило бы проводить до дома. Риевиру требовалась медицинская помощь. Нормальная медицинская помощь, а не сбрызгивание на лицо прохладной водичкой. Но Сашка боялся, что островитяне поймают его и не пустят в Поднебесье вновь.

Внезапно он даже похолодел.

«А если этот болезный вернётся к своим, то не расскажет ли он где меня искать?» – пронзила его страшная мысль, и чей-то голос (то ли голос собственной совести, то ли и правда говорил Художник), холодно осведомился: «Хороший вопрос, исследователь. Думаешь, правильнее похоронить его на заднем дворе?».

– Проводить туда, где встреча с тобой. Не больше.

«Если этому Риевиру так нужно домой, то пусть идёт один!» – решил для себя Сашка.

«Может, твари его прибьют, и эта смерть не станет тяготить мою совесть?» – при этом прошептали в нём страх и надежда.

Риевир между тем окинул его пристальным взглядом, по которому ничего толком о том, что он подумал, было нельзя понять. Однако, упрашивать не стал. Просто перешёл к другому делу.

– Перед тем, как уйти, я должен узнать кое-что. Ты можешь увидеться с Ингой на Грани?

– Да. Но труд найти. Она ходить. Всяко.

– Я бы попросил тебя постараться. Не называй ей моё имя. Просто спроси, знает ли она что‑нибудь о Лисичке.

– Лисичке?

– Да. Можешь?

Серые глаза уставились на него так, что Сашке стало ясно – это дело для гостя важнее некуда. И в таком вопросе как путешествие на Грань, с которой ему нисколько не желалось уходить, отказать он уже не мог.

– Мочь.

– Спасибо. Тогда я уйду, как получу свой ответ.

Сашка попытался объяснить, что это будет не скоро.

– Но я спать ночью. Вставать утром. Ты в это время заснуть, а говорить это опасно.

– Я не засну, – уверил его Риевир.

– Я тоже не спать. Ты будешь на меня смотреть. Я нервничать.

В ответ на это островитянин сообщил, что готов обождать на крыльце, раз уж его общество так смущает. Сашке тут же стало стыдно и отказываться он прекратил. Даже гостеприимно поделился едой, похищенной им из кафе.

В конце концов, ему действительно было приятно побеседовать с живым человеком. Он соскучился по общению. А тут ещё и тема подобралась интересная.

… Жаль только ужасное знание языка мешало беседе.

День восемнадцатый. Шесть утра по местному времени

Остор сам не понял, как задремал. Но спал он, судя по всему, недолго. Во всяком случае, солнце только показало свой краешек из-за горизонта. Проснуться же ему довелось от того, что машина остановилась и мотор заглох. А вскоре он услышал, как хлопнула дверца. Шум заставил Остора стряхнуть с себя пелену сна. Он выпрямился и осмотрелся. Лобарь стоял у дерева, справлял малую нужду. Инга ещё спала, но никакой безмятежности на её лице не было.

«Да, ей сейчас нелегко», – посочувствовал Остор и подумал, что нынче жизнь у него тоже не сахар.

Морщась от боли в онемевшей руке, он потянулся как мог. Затем, подумав, снял жгут. Кровь благостным теплом потекла по венам. Пальцы снова смогли нормально шевелиться, но свежая перевязка вмиг заметно поалела. Правда, несмотря на это чувствовал себя Остор неплохо. Его не бросало в жар, слабость тоже не казалась ему критичной. Устал он просто от событий и всё. Так что Остор размял шею и осторожно, чтобы не разбудить девушку, открыл дверь. Рекомендованный Леоном проводник тут же обернулся.

– Уже очнулся? Это хорошо.

Отвечать не хотелось. Поэтому Остор кивнул головой и, выйдя из машины, зашёл за куст, чтобы облегчиться. Вот только стоило ему вернуться на дорогу, как Лобарь уверенной походкой направился к нему. И было в этом что-то неприятное, угрожающее.

– Чего это у тебя? Опять кровит? – кивнул он на руку Остора.

– Я жгут снял, так что это естественно. Главное, кровотечение остановилось. Пятно больше не становится, а, значит, всё хорошо.

Он улыбнулся, так как взгляд Лобаря ему очень и очень не нравился.

– Точно от руки не лихорадит?

– Точно.

– А шевелить ею можешь? Так, чтобы никто на рану не подумал?

– Вполне, – несмотря на пронзившую его боль, Остор показал, что всё в его силах. Лобарь сразу расслабился.

– Хорошо, – довольно сказал он. – Тогда, короче, дело такое. Буди свою девку, переодевайтесь и погнали прямо к границе. Эти шмотки чумазые прикопать придётся.

– Прикопать придётся чемоданы. Они пустые.

– А нафига тащить с собой такой муляж? – искренне удивился Лобарь. Его лоб наморщился. Наверное, ему казалось крайне подозрительным, чтобы кто-то решился покинуть родные места налегке.

– Времени избавиться не было, а у Никифора оставить не получилось. Так что сейчас самое время выкинуть их. Всё важное в моём портфеле.

– Да много ли туда поместится? – скептически осведомился Лобарь.

– А много надо?

– Как сказать. Вам сейчас переодеться нужно. Обязательно.

– Одежду банально в любом магазине купить можно.

– Можно? Ха, да мы сейчас в таких краях, где даже хлебушек купить сложно, – фыркнул проводник и, облизнув губы, недовольно произнёс: – Ладно, есть у меня одна мысль. Садись в тачку.

После получаса езды по дороге, полной ям и ухабин, Лобарь свернул на более-менее приличную трассу и остановился у неказистой на вид пустынной автозаправки. Остор остановке искренне обрадовался. От тряски его укачивало. Поэтому, он откинулся на спинку сидения и некоторое время смотрел на потолок, стараясь унять тошноту и головокружение. А затем, придя в себя, начал приглядываться к обстановке.

Лобарь стоял поодаль и что-то сурово выговаривал смуглокожему узкоглазому мужичку, только что не раскланивающемуся земными поклонами в показном уважении. Затем он сунул тому пару купюр и вернулся на своё сидение, громко хлопая дверью. Инга от шума не проснулась. Лишь беспокойно повернулась из стороны в сторону и застонала.

– Скоро всё будет, – сказал Лобарь, окидывая девушку неприязненным взглядом. Комментариев от него не последовало.

Остор был рад воцарившемуся молчанию. Голова у него разболелась, да и чувствовал он себя хуже с каждой минутой. Однако, отдохнуть не получилось. Ни с того ни с сего вокруг машины загоношилось трое подростков далеко не славянской внешности. Тряпки в их руках до скрипа протирали машину. Суету они устроили грандиозную и… раздражающую. А там и первый мужичок появился. Под гнётом четырёх бело-синих сумок, огромных как настоящие чемоданы, он, как мог, спешил к служебной постройке.

– Давайте на выход. Переодевайтесь и живо обратно, – тут же сухо приказал Лобарь попутчикам.

Перечить Остор не стал. Он только с жалостью посмотрел на Ингу, но всё же начал её тормошить. Очнулась девушка почти сразу, а там легко вникла в суть новых обстоятельств. Она даже плакать не стала. Выйдя из машины, Инга покорно поплелась вслед за Остором в крошечный служебный домик, где они, перво-наперво, ещё раз обработали и перевязали его рану. Только затем настал черёд выбора одежды и, стоит сказать, примерка затянулась, так как в огромных бело-синих сумках более-менее приличные вещи всё не находились.

Действительно, если Инга в силу молодости и худощавости вполне эдак приемлемо выглядела в рваных джинсах, аляповатой футболке и хипперском кардигане с кисточками, то Остор определённо ужасался своему отражению в зеркале. Увы, из самого достойного (с широкими длинными рукавами и нужного размера) отыскалась только чёрная рубашка со скалящимися черепами кислотного цвета. И хотя смуглокожий мужичок, картавя, расхваливал обновку, Инга (несмотря на глубокую грусть) едва сдерживала смех. Это говорило Остору о многом.

Когда они вышли из служебного домика, Лобарь стоял поблизости и курил. Трое подростков уже прекратили драить машину снаружи и принялись чистить салон. Судя по выливаемой ими красной воде, кровью там всё было изгваздано.

Не зная куда идти, раз в машину нельзя, Остор застыл. Лобарь тут же подошёл к нему ближе и, подмигнув, негромко посоветовал:

– Чемоданы в часть оплаты отдай. Эти узкоглазые гады шустрые, быстро пристроят.

В приподнятых уголках губ Лобаря читалась откровенная усмешка. Помогающих ему людей он, кажется, за людей не принимал, и Остору от этого сделалось неприятно. Их проводник раздражал его всё больше и больше. Но совету Владыка Острова решил последовать. Он подошёл ближе к служебке и поинтересовался у вышедшего оттуда торгаша.

– Чемоданы в счёт платы возьмёшь?

– Посмотреть сначала надо. Если хороши, сбавлю цену.

Экономить Остору на такой ерунде, как покупка дешёвой дурной одежды, смысла не было. У него имелось при себе достаточно как наличных, так и безналичных средств. Но, судя по азартному блеску в глазах, узнай об этом смуглокожий, как о пересечении границы заботиться больше ему бы не пришлось. Подобное мертвецам как-то не требовалось.

– Чемоданы хорошие, больше этой одежды стоят.

– Да что вы такое говорите? – напоказ округлил глаза мужичок. – Новьё! Как на вас шито…

Лобарь загоготал, и его смех прервал речь торгоша. А там лысый мужчина сказал:

– Пошли, открою багажник.

Они все вместе подошли к машине. Лобарь, как говорил, открыл багажник и выставил чемоданы на землю. Торгаш мигом засуетился. Он принялся было осматривать своё новое имущество, проверять каждую молнию, но Остор опомнился и отодвинул его в сторону.

– Погоди, – сказал он и, открыв один из чемоданов, достал свёрнутый в рулон холст.

– Моя картина! – мгновенно оживилась Инга и буквально-таки выхватила полотно из его рук.