«Надо же, − подумал Лазарь, − такая красивая и такая грустная, − в нем внезапно пробудилось какое-то детское чувство справедливости. − Это ведь неправильно! Будь эта женщина моей, я никогда бы не допустил, чтобы она горевала».

Тем временем, гостья приблизилась к Полуночнику и протянула ему руку для приветствия.

− Меня зовут Ева, − представилась она.

− Как мать-прородетельницу, − зачем-то заметил он, отвечая на ее рукопожатие.

«Вот дурак, что я несу?» − мысленно отругал он себя.

Но ее не смутила его фраза. Мягко улыбнувшись, она ответила:

− Видимо.

− Я уверен, что вы ничуть не хуже нее, − опять не сдержался Полуночник, − вы очень хороши собой.

− Оставим это, − отмахнулась она, − я пришла к вам по делу. Мне рекомендовали вас как очень хорошего сыщика.

− Признаться честно, сейчас я уже веду одно дело, но надеюсь, что смогу помочь и вам тоже, − ну как мог Лазарь ей отказать?

Ева благодарно кивнула, устроилась в продавленном кресле, в котором до этого сидел Полуночник, и, когда он придвинул для себя скрипучий табурет, начала:

− Вам, ведь знакома личность Асфикса Асфиксеевича?

Мертвецы, затеявшие, было, веселую возню на ковре, целью которой было надавать другу как можно больше щелбанов, вдруг резко замерли.

Ева продолжала:

− И, конечно же, вы в курсе тех бесчинств, которые происходят по его вине. В одном только нашем городе практически не найти человека, которой, прямо или косвенно, не пострадал бы от его рук. Однако никто еще не решился что-либо предпринять против Асфикса Асфиксеевича – слишком он влиятелен. К тому же, далеко не все, что он совершает, делается непосредственно им. Но у меня есть кое-что, позволяющее подобраться к Асфиксу гораздо ближе…

Как оказалось, Ева принесла с собой довольно крупный прямоугольный сверток, который детектив поначалу не заметил. Теперь же она водрузила этот предмет на низкий столик, освободила его от тряпицы, в которую он был завернут, и перед взором Полуночника предстала объемная книга. Он протянул к ней руку, затем бросил вопросительный взгляд на Еву, и только после ее одобрительного кивка, решился открыть. Однако его ждало разочарование.

− Но здесь ничего нет! Страницы пусты, − заявил Лазарь, указывая на абсолютно белую поверхность бумаги.

Все еще не теряя надежду найти хоть какие-то печатные символы, он стал пролистывать том, но и на других его страницах он не увидел ничего.

− Понимаете, − ответила Ева, опустив глаза, − я не знаю точно, но чувствую, что в этой книге говорится именно об Асфиксе, и что в ней содержится нелицеприятная правда, которой нам так не хватает, чтобы восстановить справедливость.

− Но как? – продолжал недоумевать Полуночник. – Как можно такое почувствовать?

− Когда эта книга впервые попала ко мне в руки, из ее страниц полезли черви… Тогда-то я все поняла.

− Хорошо, допустим, − немного помолчав, ответил детектив. − Но мне еще немаловажно знать, как именно эта книга оказалась у вас.

− К сожалению, не могу вам этого сказать, − грустно произнесла она.

Лазарь раздраженно развел руками.

− В таком случае, я не знаю, о чем мы можем дальше разговаривать. Либо вы сообщаете мне абсолютно все, либо я отказываюсь от этого дела.

− Тогда я, пожалуй, пойду, − с этими словами она вскочила с места, собрала в охапку книгу с тряпицей, и быстрым шагом направилась к двери.

По телу Лазаря лавиной прошел озноб. «Этого не может быть, она не должна уйти», − решил он и бросился вдогонку.

Полуночник настиг Еву уже в подъезде, спускающуюся по лестнице.

− Подождите! – с надрывом крикнул он в гулкую темень.

Ева поспешно развернулась и поднялась на пару ступеней выше, и похоже было, что она собиралась вернуться сама, а оклик мужчины только помог ей решиться.

Глядя из тьмы подъезда прямо ему в глаза, она выпалила, и в голосе ее послышался звон металла:

− Я являюсь любовницей Асфикса, и в результате нашей связи я родила эту книгу.

− О, господи…

Мужчина не был удивлен самим фактом рождения женщиной книги, ведь в этом мире у людей частенько в качестве потомства появлялись разнообразные, зачастую, причудливые предметы. Или же, наоборот, вещи могли перерождаться в людей, будь то печеный каравай, печатная машинка, череп мертвого животного или даже утерянное кем-то в драке искусственное глазное яблоко. Конечно же, внешний вид получившихся существ полностью выдавал тайну их происхождения, и ее не могли скрыть даже дворянские титулы, которые они сами же себе присваивали.

Поэтому не появление книги смутило Лазаря, а то, что эта ослепительная Мадонна, чья душа ярка, как свежий снег, могла иметь связь с таким человеком, как Асфикс Асфиксеевич. Однако Полуночник, несмотря на потрясение, быстро смог совладать с собой, протянул Еве руку, и она, взбежав по лестнице, вложила свою ладонь в его.

Вместе они вернулись в квартиру, и Лазарь в очередной раз ужаснулся убожеству своего, хоть и временного, жилья, ему стало безумно стыдно перед Евой за всю эту грязь, облезлость, липкость и вонь. Желая хоть как-то компенсировать ей неудобство пребывания здесь, он хлопотливо занялся приготовлением чая, не доверив это дело своим помощникам.

Вскоре мужчина и женщина сидели за столом, а перед ними стояли две чашки, одна – с трещиной, другая – со сколом на краю, из них струился теплый пар, и Ева говорила:

− Не хочу мучить вас подробностями моей связи с Асфиксом, тем более, что похвастаться чем-то хорошим мне не удастся все равно. Скажу о другом…

В тот вечер, когда я после родов вернулась с книгой домой, ее отец, как обычно, пропадал на работе. Зато рядом со мной находились мои родители, чему я была несказанно рада.

Помню, я сидела за опустевшим после ужина столом и в недоумении рассматривала белоснежные страницы, пытаясь понять, почему же они пусты. Книга, родившаяся совсем крошечной, теперь заметно подросла, став большим и солидным томом. Я уже решила, что никогда не раскрою ее тайну, и хотела захлопнуть книгу, как вдруг из страниц полезли черви. Грязно-белые, с короткими круглыми тельцами, похожими на вчерашние макароны, они появлялись из ниоткуда, словно ввинчивались в листы бумаги с обратной стороны. В то время, как новые и новые черви появлялись из книги, те, что вылезли ранее, уже начинали расползаться по столу и падать на пол. Не видя другого выхода, я стала отлавливать их и складывать обратно в книгу, между ее страниц. Мне немного помогали родители, но толку от наших усилий было мало – маленькие червячки были проворнее нас. Чем быстрее мы сажали их на место, тем больше других червей вылезало наружу.

Очень скоро я почувствовала, что безумно измучена этим занятием, но еще сильнее меня изводило чувство обиды: я − мать, и не могу справиться с собственными детьми (а ведь червей я тоже считала своим порождением). Общую картину моих эмоций дополняла еще и боязнь: мне было страшно раздавить хоть одного из своих детей, когда я хватала их пальцами, или же когда зажимала их между страницами книги.

Родители мои уже давно выбились из сил, да и я в какой-то момент, бросив все, убежала от этого ужаса в другую комнату. Оказавшись там, я словно избавилась, наконец, от сильного опьянения, которое владело мной все время от момента рождения книги, и которое отделяло меня от сути.

«Черви не могут быть моими детьми, − осенило меня. − Они – и есть слова! Они – то послание, которое книга несет в себе, только оно не имеет вид текста. И сообщается в нем о том, каков Асфикс на самом деле!»

− Черт возьми, это же прямое доказательство, − тихо проговорил Лазарь, − мы можем его…

Закончить фразу ему помешал внезапный сильный толчок, который, будто бы исходил из-под земли и был вызван землетрясением. Все, находившиеся в комнате, почувствовали, как пол заходил ходуном, и всех их словно прижало к нему внезапно усилившимся земным притяжением. Испуганный Полуночник резво вскочил со стула, и тотчас же опрокинулся навзничь, а после вообще отъехал к противоположной стене.

Да, квартиру неумолимо качало, из-за чего мебель перекатывалась с места на место, комнату наполнял стук и звон падающих с полок и бьющихся предметов, да и сам Лазарь с трудом удерживал равновесие. Воспользовавшись моментом, когда его отшвырнуло к двери комнаты, он дернул ручку, но створка почему-то оказалась запертой снаружи на ключ. Затем его удачно отбросило в сторону окна, открыть которое он попытался тоже, но и оно не поддалось, удерживаемое чем-то снаружи. Почувствовав отчаяние, Полуночник прижался лицом к стеклу, напряженно вглядываясь в наступившую темноту, а когда понял, что творится за окном, горько прокричал:

− Нас отсоединили и тащат к морю!

Мертвецы, сидевшие плотным кружком на полу, жалобно завыли, а костяшки пальцев Евы, которая сидела все в том же кресле, крепко вцепившись с подлокотники, еще сильнее побелели. Всем стало ясно, что их ожидает…

Дело в том, что блочные пятиэтажные дома данной серии, в одном из которых и снимал жилье Лазарь Полуночник, начали строить во время кровавого режима одного из правителей этой страны. Такие многоквартирные дома пришли на смену одноэтажным хибарам и баракам по всей стране и в то время казались гражданам, получившим в них квартиры, верхом комфорта. В планировке этих пятиэтажек, опять же, по распоряжению диктатора, было учтено все, чтобы впоследствии выявлять и ликвидировать противников режима: стены были достаточно тонкими для прослушки разговоров, ведущихся за ними, а по вентиляции можно было легко проникнуть в любую точку дома и вести там разведывательную деятельность. Но, самое интересное, что каждый «кубик», из которых был составлен этот дом-конструктор, в любой момент мог быть отделен от здания за счет срабатывания простейшего механизма, изначально вмонтированного в каркас сооружения. Далее отделенная секция с помощью специальной техники могла быть вынута из здания и отвезена куда угодно. С помещениями, что находились на последних этажах, дело обстояло совсем просто – с ними справлялся обычный подъемный кран.

Вот и сейчас кто-то, орудуя краном, нес пятерых, запертых в комнате, в сторону бурлящего при свете луны моря.

− Это Асфикс! – воскликнула Ева, − Его люди пронюхали, что я пришла к вам и все рассказала!

Времена того кровавого режима давно канули в лету, однако, Асфикс Асфиксеевич, являвшийся в здешних краях неофициальным представителем власти, не забыл заслуг предшественника и активно пользовался его разработками, в том числе, в области архитектуры.

− Я так и понял, − грустно кивнул Лазарь, который все еще стоял лицом к окну, держась за подоконник.

В данный момент он был бессилен что-либо предпринять для их общего спасения. Попытка выбраться из комнаты наружу, хотя бы, разбив окно, была бы сейчас равноценна самоубийству, поскольку слишком большое расстояние отделяло их от воды. Оставалось только дожидаться, когда всех пятерых, вместе с комнатой, ставшей им тюрьмой, бросят в море, и соленые потоки затопят помещение. После вода доберется до их легких, и весь мир сожмется в точку, состоящую только из последнего булькающего вдоха.

И вот, началось. Комната в последний раз покачнулась, упруго ударившись о волны, и отовсюду хлынули потоки воды. Не прошло и минуты, как ее уровень поднялся по щиколотку, а на поверхности печально плавал ковер, на котором еще недавно мирно возились мертвецы.

Ева, в надежде вырваться, но плохо понимая, что именно она делает, рванула к окну, но Лазарь закрыл ее собой и оттеснил назад – оконное стекло уже дало трещину. Через мгновение оно лопнуло, и сквозь оконный проем ворвался могучий поток, принесший с собой темноту.

***

Полуночник открыл глаза и попытался сделать вдох, но вместо этого в его легких раздался клокочущий хрип. Он лежал на спине, его взгляд был обращен вверх, где все было совсем черно, и, только разглядев на темном фоне несколько маленьких светящихся точек, Лазарь успокоился – над ним было небо.

Его заложенные уши улавливали глухой шум прибоя. А еще он чувствовал, что какая-то неведомая сила тащит его за ноги. Когда движение закончилось, Полуночник наконец-то перевернулся на живот, уткнулся лицом в мокрый песок и долго отчаянно откашливался. Вскоре ему стало легче, тогда он смог приподняться, чтобы увидеть лицо своего спасителя, которое было тронуто разложением и принадлежало Вакею.

Лазарь нервно завозился и начал озираться по сторонам, но быстро успокоился, так как увидел, что Ева сидит рядом, и, по всей видимости, чувствует себя нормально. Неподалеку на песке сидели и мертвецы, как и все остальные, промокшие до нитки. На удивление, Матвей во время этого стихийного бедствия, умудрился не потерять голову, и она мирно покоилась возле его ног.

Полуночник с трудом произнес:

− Спасибо… − и, чуть погодя, добавил. − Но как вы смогли? Ах, да… Я и не догадался сразу. Трудно захлебнуться в воде, когда ты уже мертв, − сказав это, он вдруг ощутил приятную легкость на душе, и громко расхохотался.

Вакей одобрительно прорычал что-то, понятное только ему, после чего неуклюже поднялся, своей обычной неуверенной походкой подошел к Матвею с Евсеем, хлопнул каждого по плечу и махнул рукой в сторону суши. Его товарищи, поняв этот странный знак, поднялись, и направились вслед за Вакеем в непонятном для Лазаря направлении.

− Эй! – окликнул он помощников, испытывая одновременно удивление и вернувшийся к нему страх, но те уже исчезли за песчаными дюнами.

Глава 9

Местоположение: 3

Дата: суббота, 26 января 2013 г.

В своих изысканиях доктор физико-математических наук Роман Менделевич Вильфонд редко ошибался, и в отношении того, что существует бесконечное число вселенных, он также был прав. Не являлось заблуждением и его высказывание о существовании вселенных, похожих друг на друга как две капли воды. И в тот самый момент, когда он, черкая в истрепанном блокноте, произносил свою пламенную речь, а напротив, под вылинявшем ковром сидел его слушатель Дмитрий Совин, в другом мире, на расстоянии, неподвластном для измерения человеком, точной такой же, до единой молекулы, Роман Менделевич читал аналогичному детективу Дмитрию Совину ту же самую лекцию.

−…где-то в Мультивселеной искусственным путем был создан еще один «пузырь», − говорил Вильфонд, − который, скорее всего, идентичен нашему. Мультивселенная же проявила своеобразную защитную реакцию на случившееся – она стала сворачиваться, или самоуничтожаться. Назовите это, как вам угодно, сути это не меняет.

И этот двойник Дмитрия так же сидел, устремив свой внимательный взор на ученого, и все больше поражаясь тому, что слышит. На данный момент день уже преподнес ему немало сюрпризов. Он начался с того, что нашлась пропавшая несколько дней назад девушка Майя, ее обнаружили в старом барском доме, который уже много лет стоял накрепко заколоченный, и теперь ни один человек, из тех, кто был знаком с этой историей, не мог даже предположить, каким образом она туда попала. Не менее волнующим был тот факт, что ушла она из дома в белом платье, напоминающем кукольный наряд, а вернулась в другой, какой-то старомодной и странной одежде, в которой она выглядела прямо как тургеневская девушка. Причем, этот наряд сидел на ней как влитой, из чего становилось ясно, что он шился специально для нее, только не было понятно, с какой целью.

Задать Майе вопросы Дмитрию не представилось возможным – как оказалось, после своего появления она не смогла вспомнить ни одного события из своей жизни, к тому же ее мать настояла на том, чтобы девочке пока что предоставили покой.

После этого Совину пришлось побывать в полицейском участке, где он увидел девушку, до сумасшествия похожую на Майю, которая, однако, ей не являлась, поскольку Майя на тот момент уже была дома. Немногим позже, из полиции, а потом – и из сводок новостей Дима и Роман Менделевич получили известия о появлениях новых двойников.

Когда же Совин, наконец, вышел из квартиры ученого, навек пропахшей пыльными книжными томами, голова у него шла кругом. В его мозгу хаотично смешалась полученная за весь день информация, мысли копошились, наползая одна на другую, но одна, самая главная, всегда оставалась на виду: «все погибает». В Диминой душе поселилась тоска, но в то же время он чувствовал какое-то нездоровое умиротворение, вызванное тем, что он все равно не в силах повлиять на ход событий.

− А может, врыв действительно нужен, чтобы очистилась эта несчастная Мультвселененная, будь она сто раз неладна? – думал он по пути домой.

Сейчас ему больше всего хотелось ворваться к себе в квартиру и обнять Алевтину. Можно даже ничего ни о чем не разговаривать, а просто прикоснуться к ней и почувствовать, что она все еще здесь. Дмитрий понимал, что нельзя быть твердо уверенным в том, что в следующую секунду она не исчезнет или не произойдет подмена.

Внезапно он, сам себе поразившись, резко вдавил педаль тормоза в пол. Ехавшие позади машины тоже затормозили и отчаянно засигналили, словно дети, которые от резкого испуга разразились истошным плачем. Совин же, развернувшись через две сплошных, вновь направился к Роману Менеделевичу.

***

− Я почему-то был уверен, что вы вернетесь, − усмехнулся старик, снова открывая дверь своей квартиры перед детективом. – Я так полагаю, теперь вы «переварили» полученную информацию, и у вас появились какие-то мысли на этот счет.

− Мысль у меня только одна: я хочу выяснить, как и откуда приходят эти двойники. Если мы узнаем это, то поймем, соответственно, каким образом и куда уходят люди отсюда, в том числе, и наша бедная Майя. В принципе, я мог бы наплевать на все это и идти спокойно доживать оставшиеся дни, но мне, как детективу, не дает покоя незавершенное дело.

− Что-то мне подсказывает, − лукаво заметил Вильфонд, − что вашу жажду знаний также подпитывает страх пропасть самому или лишиться кого-либо из близких. Даже не столько лишиться, сколько обнаружить однажды его копию, но не помнящую ни вас, ни того, что вас связывает…

Дмитрий раздраженным тоном перебил старика:

− Вы очень проницательны, профессор.

− Спасибо, − миролюбиво ответил Роман Менделевич, − я же в свою очередь могу похвалить вас за любопытство и упрямство в ваших делах. Однако, может быть, поделитесь со мной секретом, как вы собираетесь получить ответ на свой вопрос: как и откуда они приходят?

− Далеко ходить не нужно, попробуем узнать у той «Майи», которая нашлась сегодняшним утром. Могу поспорить, что она – не та девушка, поисками которой я занимался в последнее время, а ее копия. Да и если бы вы увидели наряд, что был на ней, то сами бы убедились, в ее непринадлежности к нашему миру.

− Постойте, − Вильфонд затряс головой. − Вы говорите, что хотите выяснить у нее, откуда она взялась. Но, насколько я помню, все пришедшие сюда двойники страдают амнезией. Как же вы собираетесь…

− Но попытаться ведь можно. Поскольку эти люди помнят свои имена, их память утрачена не полностью, и они, скорее всего, в скором времени смогут вспомнить еще что-то.

− Очень хочется надеяться. Ну, хорошо, поехали к девочке, − как бы нехотя согласился профессор, но в этот момент в его глазах плясал яркий огонек, который не загорался в них уже много лет.

«Прогуляется старик, наконец», − весело подумал Дима, спускаясь к машине.

По прибытии к Чернобуровым перед Совиным и Вильфондом возникла преграда в виде Надежды, которая категорически отказывалась пустить мужчин в квартиру. В мозгу у женщины инстинктивно включился режим под названием «материнская защита», деактивировать который не под силу ни одному смертному. Спустя какое-то время переговоры сквозь замочную скважину принесли свои плоды, и дверь, наконец, распахнулась.

− Даю вам десять минут, − строго сообщила Надежда.

Дмитрий зашел в квартиру, а следом за ним резво проскочил Роман Менделевич, а хозяйка, увидев незнакомое лицо, снова ополчилась против незваных гостей.

− Стоп, стоп. А это еще кто?

− Вильфонд, − представился старик, и коротко добавил, − профессор.

− Что ж, уважаемый профессор, я крайне польщена вашим визитом, но не могли бы вы объяснить, что вы забыли в моем доме, какие такие профессорские дела могли привести вас сюда? – ехидно спросила женщина.

− В вашем доме как раз находится предмет моих исследований, − ничуть не смутившись, ответил Роман Менделевич. – Вы разве не слышали последних новостей?

− Слышала. Двойники, амнезия, дурдом на выезде… Ну и что с того? Хотите сказать, что ко мне вернулась не моя родная девочка?

− Лучше вас самой мало кто ответит на этот вопрос, − серьезно произнес Совин, − разве что, она сама. Так мы зайдем к ней?

Ослабленная двухдневным заточением в особняке, девушка полулежала в постели, и когда мужчины вошли и представились, слабо кивнула в ответ.

− Ну, как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Дмитрий.

− Вполне сносно, − отозвалась она севшим, едва слышным голосом, − питаться там, к моему сожалению, было нечем. Но все сложилось не так уж и дурно, поскольку накануне днем выглянуло солнце, подтопило снег на дырявой крыше, и я наконец-то смогла напиться капающей сверху водой. И, если вам интересно, господа, там было настолько холодно, что я до сих пор не чувствую своих ног.

Слушатели не смогли не заметить странную манеру речи девушки, слушая которую в воображении обоих отчетливо вырисовалась барышня дореволюционной России, воспитанница какого-нибудь пансиона благородных девиц. Детектив и профессор заинтересованно переглянулись, из-за чего рассказчица, решив, что мужчины насмехаются над ней, потупила взор.

− Покорнейше прошу просить меня, − удрученно сказала она, − не пристало мне жаловаться двум едва знакомым господам, которые просто справились о моем здоровье. Это все мой несносный характер. Отец пытался искоренить эту мою взбалмошность, да все напрасно…

− Постой, − прервал ее Совин, − ты все-таки что-то помнишь? Ты сказала, что отец…

− Не этот, − барышня мотнула головой в сторону соседней комнаты. – То есть, я хочу сказать, что эти милейшие супруги, к сожалению, не мои родители. Да, я кое-что помню.

Воспоминания пришли ко мне не сразу. Когда я очнулась почти что в полной темноте, на холодном полу особняка, я не помнила ни малейшего фрагмента своей жизни. Но одно я знала наверняка – свое имя, и могла с полной уверенностью сказать, что зовут меня Аделаида Чевенгур.

Однако это ничтожное знание не могло помочь мне ответить на все вопросы, что у меня возникали, и вы, наверное, даже не представляете себе, как это страшно – проживать бесконечные часы, ничего не понимая, и не имея возможности выбраться. Эти два дня практически сломили меня, были минуты полного отчаяния, когда я понимала: еще немного, и я сойду с ума. Я бродила по этому дому, всматривалась во мглу, и чувствовала, как изголодавшийся мозг, не получающий желанных ответов, начинает поедать изнутри и мое слабеющее тело.

Спать было практически невозможно, виной тому был пронизывающий холод, но я понимала, что уснуть необходимо, нашла какой-то большой истлевший кусок ткани наподобие ковра, закуталась в него и забылась обрывочным сном.

В одном из коротких отрезков этого сна я вспомнила свою жизнь.

− И что же? – нетерпеливо спросил Дмитрий.

− Я видела наш дом, куда постоянно проникало много света, но в то же время, вечными гостями в нем были ледяные сквозняки. За домом простирался район обветренных пятиэтажек, а, если поглядеть чуть дальше, можно было увидеть раскинувшееся до самого горизонта море. За эти дома, подступавшие практически к самому берегу, я еще ребенком бегала играть, там было пустынно и голо, только торчали вкопанные в песок ржавые качели. Но и они, завалившись на бок, быстро вросли в песок, а нынче же их совсем не видно, − Аделаида, задумавшись, замолчала.

− Ты что-то начала говорить о своем отце, − подбодрил ее Дмитрий.

− Что о нем скажешь, этот человек – тиран, каких мало, и то, что он водит дружбу с самим Асфиксом Асфиксеевичем, уже говорит само за себя.

Оба слушателя, впервые слышавшие это имя, снова недоуменно переглянулись, но решили пока что не сбивать девушку новыми вопросами.

− Бывало, я ссорилась с ним и уходила в свою опочивальню, − продолжала она, − там есть большое, от пола до потолка, окно в белой раме, подле которого я просиживала долгие часы, наблюдая, как утопает в волнах солнце, каждый день такое разное.

Мне хотелось уйти из этого дома, ведь в нем, несмотря на сквозняки, мне так не хватало воздуха. Казалось, вот сейчас я открою окно, сделаю шаг, и воздух обнимет меня, а я смогу идти прямо по нему. И вот однажды, я и вправду ушла, но не через окно, как многие опечаленные люди, а вниз по лестнице, тихо прикрыв за собой дверь. Однако же вскоре меня нашли, привезли обратно, надели белую фату, как изваяние поставили возле белого окна и выдали замуж. Напротив меня стоял и улыбался во весь рост мой жених, лицо и имя которого теперь трудно воскресить в памяти. Да я и не запомнила его толком, потому как человек он тихий и подобострастный. Полная противоположность Карпа, в объятиях которого и день ото дня искала спасения, правда, так и не находила.

А мужа для меня нашел отец, кажется, среди своих подчиненных.

Мой отец владеет множеством предприятий, а в то время он финансировал какой-то крупный научный проект, из-за которого он поставил на карту, практически все свое состояние, и даже влез в долги.

− А что это был за проект, ты помнишь? – с интересом осведомился Роман Менделевич.

− Простите, я не сильно интересовалась его делами. Знаю только, что группа не совсем адекватных ученых во главе с не менее безумным Доктором Самеди открыла то, что вселенных – бесконечное число, а некоторые из них даже с точностью повторяют друг друга. Вот они и подумали: а отчего же нам самими не взять любую из них и не повторить ее еще раз? Эти безумцы так и поступили, они выбрали какую-то вселенную и создали новую, где было все как под копирку.

− Как я и говорил, − Вильфонд нервно поправил очки. – Вот только, сорок лет посвятив науке, даже я, увы, не представляю себе, как можно искусственно создать копию вселенной?

− Профессор, они – это не мы, там кардинально другие технологии, − заметил Дмитрий.

− И колдовство, − внезапно добавила Аделаида, − именно оно лежит в основе большинства изобретений этой группы ученых. Сама не понимаю, как они это делают, но, как я уже сказала, они там все сумасшедшие. Настоящие шизофреники! Как раз людей такого типа всегда любил собирать вокруг себя мой папенька.

Но главной причиной, почему отец взялся за этот проект – желание стать Творцом. Подумать только, человеку, жаждущему власти, сама собой идет в руки такая возможность! А потом, хоть ученые бы и не одобрили этого, он заставил бы людей из новоиспеченной вселенной поклоняться себе. Для моего папеньки это было пределом мечтаний, он время от времени предавался сладким грезам в своем кресле, а однажды, забывшись, вдруг произнес вслух:

− И слово Мое − есть дело, и очи Мои следят за всем…

Услышав это мой никчемный муж (уж простите мне мою резку фразу) как всегда, подобострастно закивал.

− Что же стало дальше с проектом? – спросил Роман Менделевич.

− После того, как был осуществлен сей замысел, что-то пошло наперекосяк. Что именно случилось, мне неизвестно, но отец в тот злосчастный день, когда до него дошли плохие известия, выпил все запасы виски. Он рвал и метал, колотил слуг и кричал что-то о неминуемых последствиях. Со стороны могло казаться, что отец гневается, но мне было точно известно, что он в те минуты испытывал не что иное, как панический страх.

Дабы не попасть под его горячую руку, я, сославшись на недомогание, поднялась к себе, села напротив все того же окна… и… со мной что-то случилось… страшное. Нет! Странное… Такого в своей жизни я никогда раньше не переживала, и даже если мне теперь удастся подобрать слова для описания этого моего состояния, то связать из них осмысленный рассказ я вряд ли смогу.

Зато, кажется, теперь я знаю, каким видят мир сумасшедшие…

Почти всю обратную дорогу к дому Вильфонда Дмитрий молчал и хмурился. Лишь у самого подъезда старик осмелился задать ему вопрос:

− Ну, что можете сказать?

На что атеист Совин дал такой ответ:

− Господи помилуй.