Читать книгу: «Бисквит королевы Виктории», страница 4

Он стоял чуть в стороне, возле колонны. Отросшие волосы тёмными кудрями обрамляли загорелое, молодое лицо с резкими, красивыми чертами и премилой ямочкой на волевом подбородке. Юноша был одет скромно. Графитовое пальто на нём выглядело полинявшим, а вишнёвый шейный платок видывал лучшие дни лет этак пятнадцать-двадцать назад. В опущенной левой руке он держал за козырёк снятый с головы картуз. Правой крестился, когда крестились остальные в храме. Но будто отчёта себе до конца не отдавал, что и к чему, как верующий, но малограмотный человек.

Яков. Он поймал Варин взгляд и чуть склонил голову набок. Его губы дрогнули, сдерживая улыбку.

Воронцова признала его тёплые карие глаза тотчас, как заметила. Внутри будто что-то натянулось и завибрировало, как струна. Эта мимолётная, звенящая радость сменилась испугом: узнать Якова могли и другие девушки, видевшие его прежде в сентябре. Кроме того, если он пришёл, это вовсе не значило, что повод действительно благой. Однако оставлять его появление без внимания не следовало.

Варя выждала пять долгих минут, после чего молча взяла у Ирецкой из специальной корзинки три купленные заранее свечки и пошла их ставить. Марья Андреевна на свою воспитанницу едва взглянула: знала, что та возвратится через пару минут, да и в соборе ей ничего не угрожает.

Сердце стучало в груди бешено. Варе померещилось, что голова всё же кружится от запаха ладана и воска. Только бы в обморок не упасть, как тот гимназист.

Она прошла мимо Якова и остановилась под иконой. Медленно поставила первую свечу и перекрестилась. Склонила голову.

– Варвара Николаевна, – с насмешливым укором прошептал за её плечом знакомый голос. – У вас такое лицо, словно вы мне не рады.

– Глупости, – Варя отвернулась так, чтобы её нельзя было увидеть из той части храма, где стояли прочие девушки. А ещё, чтобы Яков не заметил, как запылали у неё щёки. – Вы рискуете. Вас могут узнать.

– Мне это совершенно безразлично.

– Но мне – нет.

– В нашу последнюю встречу вы обещали мне разговор. Признаюсь, я ходил по набережной за институтом не один день. Я бы гулял и дальше, но холодает всё пуще, знаете ли. Если бы вы не посетили сегодня церковь, пришлось бы, наверное, наряжаться горничной и идти в ваш институт, узнавать, как вы поживаете и куда пропали.

Воронцова мельком глянула на его профиль, пока юноша крестился перед иконой. Пыталась понять, к чему тот клонит. Вид у него был сосредоточенный, оттого Варя и предположила вслух:

– Вы за деньгами?

– Что?

Кажется, Яков смутился. Он даже повернулся к ней от неожиданности, позабыв о всякой осторожности. На лице читалось смятение. А ещё отчётливо выделялась свежая ссадина на правой скуле. Наверняка подрался в том же трактире, где работал и над которым проживал.

– За оказанную в сентябре помощь, – напомнила Воронцова и тотчас прикусила язык, потому что к ним вплотную приблизились две пожилые дамы весьма солидного вида и, кажется, приметили их беседу.

Почтенным прихожанкам явно не понравилось вольное общение молодёжи прямо посреди священного места, но Варя торопливо удалилась от них подальше до того, как дамы успели открыть рты. Девушка остановилась у иконы, возле которой никого не было, а её одноклассницы и вовсе терялись из виду за чужими спинами.

Она дождалась, когда к ней снова присоединится Яков, и повторила вопрос:

– Я обещала вам плату за ваше содействие в минувшем месяце, вы ведь за этим пришли?

Юноша поморщился. Смял в руке картуз. Открыл рот, чтобы что-то возразить, но прошедший мимо мужчина случайно задел его плечом и принёс извинения. Когда же Яков снова повернулся к Варе, то сдержанно сказал:

– Если вы стеснены в средствах, это может подождать. Не тревожьтесь.

Девушка искоса глянула на него и мысленно отругала себя за внезапную и столь неуместную радость от встречи с Яковом, а ещё за постигшее её разочарование от осознания: дело вовсе не в его желании встретиться и поговорить, а лишь в денежном долге. Да и ни к чему им друг другу радоваться. Не друзья всё же.

– Вовсе нет, – с нарочитым безразличием прошептала Варя. – Приходите сегодня во время вечерней прогулки в сад за институтом. Скажем, к иве на набережной.

– Где бревно лежит?

Ей показалось забавным, что он помнил про бревно, однако Воронцова сдержала улыбку.

– Именно. Уверяю, что сегодня приду и отдам вам обещанную сумму целиком. Не переживайте, это в последний раз, когда вы из-за меня мёрзнете возле Невы на семи ветрах. Расплачусь, и больше не увидимся.

Яков неопределённо хмыкнул, вроде как усмехнулся. Кивнул.

– Воля ваша, барышня, – он пожал широкими плечами, а потом просто отошёл, уступая место другому прихожанину, который тоже хотел поставить свечу.

Варя сдержалась, чтобы не оглянуться Якову вслед. Отчего-то ей показалось, что она несправедливо с ним обошлась. Впрочем, если он всё-таки придёт за деньгами, она ещё сможет с ним поговорить. А к тому времени подумает, что сказать в здравом уме. Воронцова уже успела себя отругать за столь безжалостные формулировки. В конце концов, Яков ничем её не обидел, напротив, лишь заботился о ней, даже когда она не просила. А та все человеческие отношения свела к деньгам. Жестоко вышло. И её не оправдывало ни смущение, ни переживания за пропавшую Кэти, ни возложенные на её плечи поиски тайника, которые не давали покоя.

Чувство стыда, душное и навязчивое, ожило внутри, когда Варя мысленно повторила всё озвученное Яковом. Он ведь не упоминал денег вовсе. Только отметил, что хотел выяснить, куда Воронцова пропала. Беспокоился. А она про деньги заговорила… Хороша сыщица, ничего не скажешь! Внимательнее нужно быть. Не теряться, как дитя, в беседе. Иначе упустит что-нибудь действительно важное.

Девушка, наконец, перешла к третьей иконе и зажгла оставшуюся свечку.

На сей раз она мысленно попросила, чтобы у неё хватило благоразумия не испортить общение с Яковом окончательно.

Если только он сам не пожелает распрощаться навсегда. Деньги расплатиться с ним у неё были. Варя предусмотрительно попросила у матушки средств на покупку новых книг и заказ учебной литературы на японском. Кроме того, она продала подругам несколько своих французских научных журналов, через служанку заложила совершенно ненужную костяную шкатулку и во время краткой поездки домой на прошлых выходных забрала некоторые свои сбережения. Ей должно было этого хватить.

Почему-то денег было не жаль. Жаль терять человека, с которым её, если разобраться, не связывало ничего.

Быть может, они ещё будут друг другу полезны? Об этом стоило поговорить.

Варя возвратилась к подругам и встала так, чтобы Ирецкая заметила её не сразу. Специально, чтобы классная дама подумала, что Воронцова отлучалась лишь ненадолго. Но Марья Андреевна, кажется, вовсе не обратила на то внимания. Она молилась со всей искренностью глубоко верующего человека.

Глава 5

После службы в храме воспитанницы отправились в столовую. Несмотря на полуденное время, эта трапеза в расписании значилась «завтраком». Сегодня подали кулебяку с курицей и грибами, а на второе – чай и сладкие булочки с изюмом. Проголодавшаяся Варя осталась вполне довольна таким сытным меню. Витавший в воздухе аромат свежей сдобы, который они почуяли ещё в коридоре, лишь усилил аппетит.

Воронцова села между Эмилией и Мариной, что несказанно обрадовало последнюю. Промеж длинными столами, за которыми кушали смолянки, прохаживались классные дамы. Дозволялось прочесть молитву перед едой, но беседовать было нельзя, и всё же Быстрова улучила момент, чтобы радостным шёпотом сообщить Варе:

– Сегодня маменька с папенькой обещали приехать и навестить меня. Только что принесли записку от них.

– Charmante²³, – улыбнулась в ответ Воронцова.

Она знала, сколь крепко Мариночка любила родителей, однако её отец, статский советник, нечасто бывал в институте, занятый служебными вопросами даже в выходные дни. Обычно Быстрову в дни визитов навещала лишь мать, и девушка не могла сдержать радости оттого, что увидит ещё и папеньку.

Марина дождалась, пока Ирецкая пройдёт мимо, и тихо спросила, чуть склонившись к Варе:

– А что же ваши, приедут сегодня?

Воронцова покачала головой.

– Папа отбыл по делам министерства, а маменька поехала к мальчикам в гимназию.

Старший брат служил в Москве и крайне редко бывал дома. У сестры теперь была своя семья и хлопоты, с нею связанные. Можно было попросить маму забрать её на выходные и навестить вместе с ней младших братьев, но внезапная пропажа Кэти и история с тайником внесли свои коррективы в Варины планы.

– Как жаль, – лицо Быстровой мгновенно приобрело опечаленное выражение. – Хотите, душенька, я возьму вас с собой? Маменька наверняка привезёт конфет. Выпьем все вместе чаю. Мои родители вам всегда рады.

Но Варя лишь ласково улыбнулась и тронула Марину за руку.

– Не тревожьтесь, mon ange. Я найду чем себя занять, уверяю. А вы проведите время с семьёй.

Она умолкла, потому как в их сторону уже шла Марья Андреевна. Наставница чутким слухом уловила чересчур долгие перешёптывания и теперь искала нарушительниц.

Воронцова сделала вид, что занята лишь булкой, которую невозмутимо разрезала и смазала внутри подтаявшим сливочным маслом из общей маслёнки, расписанной сапфирово-синими цветами гжели. Обычно девушек кормили из одинаковой казённой посуды, но в выходные и по праздникам (особенно в семейные дни во время чаепитий) порой баловали красивыми сервизами. Это всегда служило поводом для маленькой радости.

Ирецкая прошла мимо и направилась к учительскому столу, чтобы самой наконец позавтракать. Она села на такое место, с которого было отлично видно всё помещение.

Смолянки вставали рано, в шесть часов. Расписание питания в официальном регламенте обозначалось просто и чётко: в восемь утра – чай с булкой, в двенадцать – завтрак, в пять – обед, а в восемь часов вечера – снова чай. Однако многие девушки ради протеста промеж собой называли приёмы пищи на домашний манер: завтрак, обед, ужин и вечерний чай. Впрочем, особой путаницы это не вызывало.

Про питание в институтах ходили разные слухи, в основном связанные с тем, что в прошлые годы оно было весьма скудным и однообразным. Однако ситуация улучшилась. Мариинское ведомство, отвечавшее за работу учебных заведений и сиротских приютов, строго за тем следило. В последние двадцать лет меню составляли не просто исходя из выделяемых на продукты средств, но руководствуясь современными научными разработками. Учитывали белки, жиры и углеводы. Уменьшали крахмалы. Много внимания уделяли витаминам, столь необходимым растущим женским организмам в условиях повышенной умственной и физической нагрузки. Существовали запреты на некоторые продукты, вроде копчёной колбасы, но покупать еду в буфете или, скажем, получать лакомства и фрукты из дома не возбранялось.

Варя давно привыкла к питанию в Смольном и находила его весьма сносным, а порою вполне даже вкусным. Но одна и та же еда не могла нравиться всем одинаково. Кто-то не любил определённые продукты, имел непереносимости, страдал от болезней, а некоторые девушки попросту отказывались от каких-то кушаний из прихоти. К примеру, София Заревич до слёз не любила печень и даже запах её не переносила, хоть никаких предпосылок по здоровью не имела вовсе. Иные дворянки, вроде княжны Венеры Михайловны Голицыной, соблюдали моду «пренебрегать казёнщиной» и к институтской пище относились крайне критично, даже если к чаю подавали пирожное с кремом.

За порядком в столовой зорко следили классные дамы. Они не только подмечали поведение девушек за столом, но и пресекали капризы, а ещё отвечали за то, чтобы первыми выявить нездоровое состояние у воспитанниц, ведь потерю аппетита в институтах считали ключевым признаком заболеваний и расстройств. Правда, порою отличить простую прихоть от настоящего недуга оказывалось весьма трудно. Находились воспитанницы, которые умело имитировали некоторые симптомы, чтобы день-другой провести в лазарете. Это благое место смолянки промеж собой называли курортом. И горе, если правда откроется.

После завтрака девушки разделились. Одних ожидали встречи с семьями, другие же отправились проводить вакации за выполнением домашних заданий, чтением и рукоделием. Воронцова выбрала для себя последнее. Причём не случайно.

В нужном кабинете сразу после трапезы оказалось совершенно пусто. Ни единого намёка на рабочий беспорядок. Раскроенное бельё лежало на столах аккуратными стопками. На одном из манекенов красовалось намётанное платье, подколотое булавками: видимо, кто-то из девушек собирался продолжить шитьё сегодня. Но более никаких рукодельных заготовок. Все вязания и вышивки убраны по ящичкам и шкафам.

На свежевымытом полу блестела сетка невысохших капель. Она подсказывала, что уборщица ушла совсем недавно и трудится сейчас где-то неподалёку. Стоило поторопиться.

Воронцова оглянулась, убедилась, что коридор пуст, и проскользнула в кабинет. Едва ступая по влажному полу, девушка на цыпочках пробралась к тем шкафам, внутри которых в идеальном порядке хранились изделия младших воспитанниц. Среди них Варя без труда отыскала вещи Кэти. Они теснились в самом углу и будто прятались за бесхитростным имуществом остальных девушек.

На неё сиротливо взирали недовязанные варежки. Те самые, которые они хотели завершить после уроков. От одного взгляда на них сердце болезненно сжалось.

Варя закусила губу и загнала горькое чувство вины, отчаяния и страха как можно глубже, чтобы оно не мешало сосредоточиться. Каждая мелочь могла оказаться важной. Вряд ли полиция не досмотрела личные вещи Челищевой, но всё же была способна не учесть некую важную деталь, которую Воронцова и надеялась обнаружить.

Варежки, наколотые спицами на моток пряжи, напоминали диковинного ежа. Рядом возвышалась аккуратная стопка вышитых крестиком салфеток, а позади, у самой стенки шкафа, за нитками и неоконченными работами пряталась квадратная жестяная коробка от чая. Судя по надписям на английском – заграничный сувенир, в котором девочка хранила личные швейные принадлежности после того, как чай закончился.

Прежде чем достать коробочку из шкафа, Варя опасливо оглянулась. Удостоверившись, что в комнате по-прежнему никого нет, Воронцова извлекла прохладный предмет и сняла тугую крышку. Коробка оказалась лёгкой. Внутри лежало несколько маленьких бобинок с нитками, подушечка для иголок, красивый латунный напёрсток с розочкой, нить с нанизанными на неё пуговицами на манер бус и пара вязальных крючков на дне. Вот и всё. Никаких тайных посланий, двойного дна или нацарапанных под крышкой кодовых шифров. Разве что коробка до сих пор пахла чаем – пряный запах «Эрл Грея» с характерными терпкими нотками бергамота пропитал нитки.

Варя наклонилась и потянула носом. Насыщенный чайный дух, смешанный с шерстью, заставил Воронцову с наслаждением прикрыть глаза.

– Катюшенька тоже любила так делать, – раздался от дверей скорбный женский голос.

От неожиданности Варя едва не выронила коробку. Она боялась увидеть кого-то из строгих инспектрис или ворчливых учительниц, но к ней шла лишь Дарья Сергеевна Груздева, классная дама Челищевой.

Синее форменное платье, как у всех классных дам, лишь подчёркивало бледный цвет лица женщины. Глаза были красны, а маленький нос выглядел так, будто она беспрестанно и нещадно сморкалась. У пухленькой и ласковой Дарьи Сергеевны наставничество над классом Кэти стало первым в её жизни. Прежде она десять лет преподавала в Смольном французский младшим девочкам. Даже у Вари некоторое время вела уроки. С обязанностями классной дамы Груздева справлялась хорошо, с энтузиазмом. Своих маленьких mesdames любила, как родных дочерей, опекала, воспитывала и защищала. Более того, даже многие выходки непоседливой Юленьки Рубинштейн умела обращать в шутку, чтобы проказнице не досталось свыше положенного наказания.

– Pardon, madame. – Варя опустилась в реверансе и поспешила оправдаться: – Подумала довязать для Кэти варежки, которые мы с ней начали. А увидела её коробочку и не смогла не заглянуть. Знаете, в надежде, что открою крышку, а внутри подсказка, где её искать. И сразу она отыщется. И всё будет, как прежде.

Дарья Сергеевна грустно улыбнулась. Она подошла к Варе и бережно взяла из её рук жестяную посудину от чая.

– Шкатулка – так Кэти её называла. – Груздева влажно шмыгнула носом. – Говорила с обожанием: «Моя шкатулка».

Женщина закрыла крышку и ласково погладила выпуклое изображение чашечек и чайника сверху.

– Милое, сентиментальное дитя. Тихое. Безропотное. Никогда бы не подумала, что не смогу уследить именно за ней. Что упущу её.

Сердце Вари сжалось от боли. Она заметила, как глаза женщины вновь наполнились слезами, пока та в печальной задумчивости поглаживала коробочку.

– Дарья Сергеевна, вы не виноваты в случившемся, – горячо заверила её Воронцова.

– Il est possible que vous ayez tort, mon ange²⁴, – мелодично прожурчала на идеальном французском Груздева. Она вздохнула и подняла на Варю печальный взгляд: – Я должна была оберегать Кэти, у которой на целом свете никакой родни не осталось. Обязана была показать ей свою любовь и её важность для нас всех. А вместо этого уделяла время одной лишь дисциплине. И даже не сразу заметила, что она отстала где-то по дороге между классами. Я до сих пор не могу понять, как это произошло. Они все были у меня на виду.

Последнее она произнесла совершенно бесцветным голосом.

Варя извлекла из рукава чистый носовой платок и протянула его Груздевой.

– Вот, милая Дарья Сергеевна. Примите, пожалуйста. Прошу вас, не казните себя. Вы не виновны ни в чём.

– Merci, – классная дама поставила жестяную коробку на полку и приняла платок.

– Но почему же вы полагаете, что никого у Кэти не осталось? – как бы невзначай спросила Воронцова, наблюдая за тем, как Груздева рассеянно промакивает глаза уголком платка. – У неё ведь была некая тётушка, подруга матери, если меня не подводит память.

– Тётушка? – Дарья Сергеевна коротко всхлипнула.

– Я могу ошибаться, – Варя сделала вид, что задумалась. – Кажется, Кэти называла её Анной?

– Ах, эта тётушка, – лицо Груздевой просветлело. – Так она ей не тётушка вовсе, а вправду просто подруга покойной Евгении Челищевой. Это одна англичанка, леди Анна Беатрис Хилтон, баронесса Уайтли. В Петербурге она ведёт дела покойного мужа. Своих детей у баронессы нет, но о нашей Кэти она и вправду заботилась как о родной, – классная дама указала на жестяную коробку на полке. – Катенька говорила, что именно тётушка Анна ей этот чай привозила.

Классная дама взяла себя в руки. Она возвратила платок Варе, а шкаф закрыла.

– Леди Анна Беатрис Хилтон, баронесса Уайтли, – вполголоса повторила Воронцова, чтобы лучше запомнить.

– Именно так.

– И что же? Ей сообщили о случившемся? – Варя свела вместе брови, чтобы придать лицу печальное выражение. – Представляю, как она огорчилась.

– Вероятно, – Дарья Сергеевна поджала губы. – Во всяком случае, на письмо из института она не ответила. А передававший его посыльный сказал, что баронесса выглядела растерянной и только заявила, что давно следовало отправить девочку учиться в Лондон. Лондон, представляете? Туда, где эта бесконечная сырость и ужасные запахи круглый год!

Груздева нервно сплела пальцы и пошла по кабинету в сторону корзин с бельём для штопки. Варя последовала за ней.

– Увы, никогда не бывала в Англии. Не берусь судить.

– Поверьте, не много потеряли.

Классная дама приступила к разбору корзины. Она распределяла вещи согласно повреждениям и складывала в стопочки. Воронцова помогала ей без всяких просьб, как привыкший к труду человек. Она взяла на себя чулки, у которых протёрлись пятки или имелись зацепки.

– Но, быть может, и стоило отправить Катеньку туда, – вдруг с болью произнесла Дарья Сергеевна. Её глаза вновь покраснели и наполнились слезами. Губы задрожали. – Подобное решение наверняка сберегло бы мою девочку.

Она судорожно вздохнула, и Варя отметила, какими резкими стали её движения. Пальцы у женщины мелко тряслись.

– А что за дела ведёт леди Хилтон в Петербурге? – спросила Воронцова, чтобы немного отвлечь классную даму, а заодно выяснить побольше.

– Помилуйте, Варвара Николаевна, я не знаю этого наверняка, – женщина тяжело вздохнула. – Кажется, её покойный муж чем-то торговал. Возил к нам то ли приснопамятный чай, то ли пряности. Потом стал вкладывать капитал в нашу промышленность. После его смерти всё отошло леди Хилтон. Но подробностей я не помню, да и вам незачем вникать.

– Вы правы, Дарья Сергеевна. – Варя с покорностью опустила взгляд, притворившись, что её не волнует ничего, кроме растущей горы чужих чулок. – Но, кажется, я что-то слышала об этой баронессе от маменьки. Вроде бы у неё довольно большой дом где-то на Фонтанке.

– Большой, дорогой и очень… хм… английский, насколько я знаю. – Груздева, как ярая обожательница всего французского, недовольно поджала губы. – Красивая и важная леди, у которой никогда не было времени ни навестить Катеньку в институте, ни по-человечески оформить опекунство над ней, чтобы девочка не чувствовала себя сиротой.

Варя хотела возразить, что Кэти о тётушке Анне отзывалась весьма тепло, а о своём сиротстве никогда и слова не говорила. А ещё Воронцова желала узнать побольше об этой таинственной англичанке, которая могла быть так или иначе связана с покойным отцом девочки. Баронесса наверняка была хорошо знакома с Майклом Вудвиллом, хотя могла не подозревать о его шпионской деятельности. Но раз уж они оба родом из Англии, вероятно, имели нечто общее. Здравый смысл нашёптывал Варе, что леди Хилтон способна пролить свет на исчезновение Кэти, а ещё помочь в поисках тайника, если она знала девочку настолько, чтобы разбираться в её привычках.

Впрочем, Воронцова не успела вымолвить ни слова, потому как в кабинет рукоделия пришли пятеро «голубых» смолянок вместе со своей классной дамой, Ксенией Тимофеевной. При них обсуждать столь деликатные темы не стоило. Кроме того, Груздевой удалось усмирить свой глубокий душевный надлом. Она полностью погрузилась в работу и лишь перекинулась с Варей парой фраз, чтобы дать рекомендации по починке. Про Кэти они более не говорили. Похоже, Дарье Сергеевне не хотелось лишний раз демонстрировать чувства прилюдно.

Подобрав подходящие нитки, Воронцова уселась в конце класса, поближе к окну, и занялась штопкой чулок. Однообразная, простая работа помогала ей думать. А ещё невзначай рассматривать помещение, подмечая мелочи.

Первым делом Варя пришла к выводу, что в кабинете рукоделия Кэти вряд ли бы устроила тайник. Слишком много посторонних, прямо-таки целый их поток ежедневно. Даже сама Воронцова запросто открыла шкаф и заглянула в чужую «шкатулку» со швейными принадлежностями. Что же говорить об учителях, швеях, уборщицах и просто любопытных одноклассницах. Они могли при желании сунуть нос в любой ящик или шкаф. А прятать секретные документы в закрытые на замок сундуки Кэти бы попросту не смогла. Да и наверняка отец объяснил ей, где важные бумаги оставлять не следовало.

Затем Воронцова укрепилась в мысли, что ей попросту необходимо любой ценой навестить эту баронессу. Но как напроситься на визит к незнакомой англичанке так, чтобы не вызвать подозрений, если леди Хилтон как-то замешана в пропаже Кэти?

К концу второго часа штопки у Вари появилась боль в затёкшей спине, а ещё вполне конкретная идея, каким образом лучше всего устроить подобную поездку.

Девушка отдала завершённую работу Груздевой, подсевшей к Ксении Тимофеевне и её воспитанницам. Какая-то необъяснимая, дерзкая отвага наполнила сердце Воронцовой. Она росла из болезненного чувства вины и страха за Кэти, которые ей внезапно сделались предельно понятны. Как ясны и знакомы оказались все мучившие Дарью Сергеевну чувства. Варя ведь тоже никак не повлияла на то, чтобы предотвратить пропажу девочки. Могла бы? Неизвестно. Однако же сейчас сидеть без дела она вовсе не собиралась.

Но для осуществления всех планов требовался союзник. Некто достаточно сильный и влиятельный, чтобы одного его громкого имени хватило, дабы без приглашения заявиться в дом к английской баронессе. К счастью, такой человек среди знакомых Воронцовой имелся.

В дортуаре девушка застала Эмилию Драйер и сестёр Шагаровых. Одноклассницы вслух читали друг другу учебник географии, чтобы лучше усвоить материал на завтра. Впрочем, они всё больше веселились и смеялись, пока в общей комнате не было более никого. Кажется, ни одну из них не расстраивал тот факт, что в день посещений они заняты не гостями, а уроками.

Варя была рада видеть их такими: счастливыми и беззаботными, какими и полагается быть юным девушкам. Она сделала вид, что присоединилась к подругам за выполнением домашних заданий, а сама достала бумагу и набор принадлежностей для письма и украдкой набросала записку для нужного человека – весьма благородного и обязанного Воронцовой настолько, что он просто не мог отказать ей в помощи.