Читать книгу: «Пегас расскажет правду», страница 2

– Ничего. Мне не трудно.

Вообще-то, конечно, Евдокия с ног валилась от усталости. Но надо было занять себя хоть чем-то, чтобы не думать о доме. Да и обременять хозяев ей совсем не хотелось. И надолго задерживаться здесь она не собирается!

– Ты на Фому не обижайся, – продолжала Феклуша. – Он ведь мужчина, хозяин. За семью переживает. А времена сейчас правда неспокойные.

– А что это за история с мальчиком? – полюбопытствовала Евдокия.

– А ты не слышала? Мальчика звали Ян, и был он сыном известного рукодела из рода оружейников. Сделал отец меч для самого короля Макса, по его приказу…

Они принялись за тарелки. Феклуша мыла, Евдокия вытирала. На улице совсем стемнело. И тут Евдокия увидела по ту сторону окна давешнюю ящерку. Та оказалась действительно довольно крупной, со средних размеров кошку. Она сидела и с любопытством смотрела на людей. Очень умный взгляд для животного, отметила Евдокия.

Ящерка отвернулась, выгнулась, и вдоль её спины распустился ярко-красный гребень. Покрасовавшись, ящерка вновь уставилась на них. Всё это время Евдокия не отрывала глаз от окна. Поймав её взгляд, Феклуша повернулась.

– Это Феликс, – пояснила она. – Он ручной, но в дом мы его пока не пускаем. Потому что плюётся, где хочет. Молодой, не приучен ещё. Подай-ка мне вон ту чашку.

– Ну, а что дальше? – потребовала Евдокия.

– Король за работу расплатился щедро, истинно по-королевски. А потом приказал рукодела убить.

– За что? Ему меч не понравился?

– Наоборот, – вздохнула Феклуша. – Меч был настолько прекрасен, что король не захотел, чтобы оружейник повторил подобное. Так он и семье его объявил. Они промолчали скорбно, вдова да трое сыновей. Только младшенький, тот самый Ян, говорит, мол, ошиблось твоё величество, потому как мы, трое братьев, точно такой же меч сможем сделать. А не справимся – казни и нас, как отца нашего казнил.

– И сделали?

– Ох, сделали, – со вздохом кивнула Феклуша. – Старший и средний братья мечи годные принесли, почти как у отца. А Янка последним явился к королю. Меч в руках держит. Да только видно сразу, что отца в ремесле не превзошёл. Мал ещё. Король Макс над ним посмеялся, а Ян говорит: мой меч не так красив, зато он другим славен будет, тем, что голову тирана срубит! Меч из ножен вынул, да куда! И замахнуться не успел.

Феклуша скорбно умолкла.

– И где это было? – спросила Евдокия.

– В столице.

– А наша столица… – осторожно начала она.

– Терра-Мегерра, – ответила Феклуша.

Она поставила на полку последнюю тарелку и вздохнула.

– Ну, всё. Теперь можно и ко сну.

Странное представление о мире, – отвлечённо подумала Евдокия. – Или это со мной что-то не так?

В это время ящерка, то есть, получается, ящер, смотревший в окно, поднял голову и выпустил вверх тоненькую струйку алого пламени. Совсем крохотную струйку, но Фёкла, стоявшая спиной к окну, уловила отблеск огня на стенах и повернулась к ящеру.

– Я тебе! – пригрозила она.

Но тот уже испарился. Только копоть на стекле осталась.

Евдокия тряхнула головой и сморгнула.

Точно. Со мной, – подумала она.

Спать её положили в крохотной комнатке, где умещались только кровать и тумбочка. Над тумбочкой висела картина: женщина с ребёнком на руках, а по обе стороны от неё – два мужчины. Один нормальный, а второй какой-то прозрачный. Странный портрет.

А на соседней стене висело зеркало, как раз напротив окна. Лёгкие занавески на окне колыхались, отражаясь в зеркале. От этого казалось, будто в комнате происходит какое-то движение.

Евдокии стало неуютно, и она подошла к окну, чтобы закрыть его.

Двор пустовал. Почти все работники уже спали. Евдокия заметила невдалеке старшего брата. Несмотря на позднее время, Филипп бодрствовал. Орудуя длинной палкой, он сражался с невидимым противником, отрабатывая какой-то замысловатый удар. Что же, тренировка – дело хорошее.

Окно закрылось, и шторы успокоились.

Она легла в постель, накрылась одеялом. Её легонько потряхивало от обилия мыслей и необычных впечатлений. Шрам она расчесала почти до крови.

Всё произошедшее с ней за день временами казалось неправдоподобным. Однако оставило в памяти заметные отпечатки, вполне реальные, как полоска закопчённого стекла, оставшаяся после ручного дракона – даже ящером его уже не назовёшь – Феликса.

Так.

Евдокия попыталась сосредоточиться. Что мы имеем?

Началось всё со злополучной канавы, которая привела её неизвестно куда.

Абсолютно незнакомая местность.

Гигантские цветы на лугу. Ну, пусть не гигантские, всё равно необычайно крупные.

Дальше – ещё чуднее.

Помешанный Игруша с копытами.

Фермерская семейка.

Странные истории.

Огнедышащий ящер.

Голова опять пошла кругом. Евдокия чувствовала, что перестаёт ориентироваться не только в пространстве, но и во времени. В доме на Хлебной ферме понятия не имели об общественном транспорте и вообще об автомобилях.

Ещё они никогда не слыхали о её родном городе, а столицей называли непонятную Терра-Мегерра. Евдокия, как ни старалась, не могла вспомнить ни одного цивилизованного государства с такой столицей.

Одно из двух. Либо она попала в сумасшедший дом, либо… в какой-то другой мир. Конец мысли она додумала, зажмурившись.

Нет, это было бы слишком невероятно. Евдокия, разумеется, много слышала о разных параллельных мирах. И фэнтези читала, и фильмы смотрела. Но так это же сказки, выдумки!

Евдокия упрямо помотала головой. Завтра всё станет на свои места. Завтра. А теперь – спать. Утро вечера мудренее, как говорится в сказках.

Однако сон не шёл. Евдокия пробовала расслабиться и глубоко вздохнуть. Не помогло. Она пролежала некоторое время, бесцельно бодрствуя, и наконец открыла глаза. В изголовье кровати на тонкой верёвочке висел небольшой арбуз. Не настоящий, разумеется, что-то вроде комнатного украшения. Евдокия сразу не обратила на него внимания. Зато теперь, когда глаза привыкли к темноте, можно было разглядеть его хорошенько.

Арбуз висел над самой головой. Ломоть у него отъели, прорезав ровнёхонько до самого центра, так что видно было, какой он спелый. Она крутанула игрушку. Арбуз стремительно завертелся, так что отрезанный ломоть потерялся. Теперь она видела перед собой целый, нетронутый плод. А её наконец потянуло в сон. Мельком она вспомнила, что похожими штуками, кажется, погружают в гипнотический транс.

Арбуз стал огромным, как Земля, и Евдокия уже стояла на нём, как на земле. Голова у неё закружилась. Чтобы прекратить это, она стала искать земную ось, чтобы ухватиться за неё. Но потом вспомнила, что за земную ось ухватиться нельзя, потому что это такая воображаемая ось, и стала просто искать неподвижную точку, а когда нашла, то внезапно потеряла почву под ногами и стала проваливаться.

Она закричала, замахала руками и ногами, словно пытаясь выплыть, но падение под землю продолжалось.

Она кувыркалась в воздухе, уже не разбирая, где верх, а где низ, пока её не опустило на твёрдую поверхность.

Теперь перед ней ничто не вращалось, у самых ног плескалось море. Она упала на четвереньки, и вначале так и двинулась дальше, потому что голова кружилась. Но потом встала, сделала два шага от берега и угодила в зыбучий песок. Её засосало стремительно, она даже крикнуть не успела, только руки вытянула вверх, будто можно было ухватиться за что-нибудь, кроме воздуха.

Но Евдокия не задохнулась в песке, как она предполагала, а прямо, что называется, провалилась сквозь землю, и под ней уже плыли плотные облака, а сквозь них она угадывала очертания новой земли. И ей уже не было страшно, наоборот, она радовалась, что такая лёгкая, и, кажется, умеет летать.

Приземлившись, она принялась прыгать и радостно кричать на разные голоса.

Кукареку! Кукареку! На последнем возгласе её заклинило, она так и продолжала кукарекать, пока до неё не дошло, что это не она, а настоящий петух.

6.

Петух сидел на подоконнике и, вытянув шею, кричал прямо ей в лицо. Окно было распахнуто, занавески неряшливыми рукавами свешивались по краям.

– Вот зараза! – пробормотала Евдокия, поднимаясь с постели и ещё окончательно не проснувшись. – Пошёл! Пошёл!

Она замахала руками, вынуждая петуха покинуть комнату. Тот склонил голову, свесив гребень набок, осуждающе посмотрел на неё одним глазом и вылетел наружу.

Евдокия услышала довольное ржание братьев и топот удаляющихся ног. Дураки, неприязненно подумала она.

Рассвело недавно. В окно тянуло утренней прохладой. Фома с сыновьями и работниками собирались идти в поле. В хлеву мычала корова.

Евдокия поёжилась и вернулась в постель, прикрыв окно и поправив занавески. Дома она никогда не вставала так рано. Но здесь всё было по-другому.

Вскоре послышался стук открываемых ворот и скрип телеги. Фома напоследок крикнул что-то, Феклуша ответила, и всё стихло. Евдокия выждала ещё минуту и спустила ноги с кровати.

В углу стоял таз и кувшин с чистой водой. Она налила воды в таз, поплескала в лицо. Посмотрела в зеркало, прищурилась. По крайней мере, отражение было знакомым и привычным. Теперь надо бы размяться, но места в комнате мало. Она посмотрела на портрет, который при свете утра выглядел вполне обычным: люди как люди, а прозрачного, наверное, художник не дорисовал – могло ведь случиться такое? Евдокия заставила себя сделать с десяток наклонов и приседаний, села в шпагат, постояла в балансе. Снова обернулась к зеркалу, показала отражению язык и вышла к хозяйке.

Та уже бесшумно ворожила на кухне. Увидев Евдокию, приветливо кивнула.

– Молочка попей парного, – предложила Феклуша.

Евдокия уселась за стол и налила в кружку молока. От него тянуло едва уловимым цветочным ароматом. Но на вкус молоко оказалось непривычным и слишком густым. Евдокия из вежливости отпила пару глотков, больше не смогла.

– Мне надо в город, – сказала она, отодвигая кружку.

Феклуша месила тесто для пирогов. Ответила она, не прерываясь и не оборачиваясь:

– Я уже говорила, до столицы десять дней ходу.

– Я думала, меньше. Башни-то отсюда видны.

– Это заброшенный город, там никто не живёт.

– Почему?

– Нашествия не пережили. Король Макс так решил.

– Что решил? Людей переселить? И что за нашествие?

– Ох, не спрашивай! Мы, может, тоже не переживём. Никто не знает, пощадит тебя король, или казнит, или на каторгу отправит.

– Что за беспредел! – возмутилась Евдокия.

– Тише! – шикнула на неё Феклуша. – Разве об этом кричат?

– Ну хорошо, – сказала Евдокия, помолчав. – Но не может же король бесцельно истреблять население. Есть же люди, которые спасаются.

– Есть, – согласилась хозяйка. – Филипп вот думает, что королю нужны самые сильные. Тренируется целыми днями, когда не занят. Фома думает, что уцелеют самые преданные. Потому и опасается всего, королю боится не угодить. Только я полагаю, что королю всё равно угодить нельзя.

Евдокия невольно следила за движениями красивых Феклушиных рук, усиленно разминавших тесто.

– Конечно, приютить кого-то из Лесной школы – это не то что не угодить, это уже настоящее преступление. Только там уж, я полагаю, никого не осталось.

– Почему?

– Разогнали Лесную школу. Насовсем.

– За что?

– Чтобы бунтовщиков не плодили. Так говорят, – добавила Феклуша, помолчав.

Движения её рук замедлились. Она ткнула обеими кулаками в центр пухлой белой массы и остановилась передохнуть.

– Расскажите! – попросила Евдокия.

– А что тут рассказывать? Не нужны Максу Мастера. Если король сам из Мастеров, зачем ему чьи-то слова и советы?

Она вновь принялась за тесто, только мяла его теперь с такой силой, что стол сотрясался. Евдокия молчала, надеясь на продолжение рассказа. И Феклуша продолжила.

– Прежний король, Александр, с Мастерами дружил. Только он правил недолго. Пришёл срок, женился, а через год молодая королева родами умерла. И дочка новорождённая тоже умерла, даже имени не получила. Король Александр с горя бросился с самой высокой королевской башни. И убился. А к власти пришел король Макс, и тут же объявил Мастеров вне закона.

– Откуда он взялся?

– То-то и оно! Взялся, – Феклуша снова помолчала, она как будто и хотела высказаться, и что-то её сдерживало. – Никто не знает толком, откуда. Вроде тоже Мастер, но со своими рассорился, вот и мстит теперь.

– А школы при чём?

– При том, что только в школах поднимались настоящие Мастера.

– А теперь?

– А теперь ни Мастеров, ни учеников. Кто в тюрьме, кто на каторге. Остальные сами разбежались.

– У-у-у, как всё запущено, – протянула Евдокия. – И давно такое творится?

– Да уж… – Феклуша прикинула в уме. – Не один десяток урожаев собрали с того времени.

– И что, никто не взбунтовался?

– Почему? Бунтовали, конечно. Ох, пополнились рудники после тех бунтов! Да только с королем Максом не поспоришь. Так и правит – кому кусок в зубы, кому кандалы на ноги. Одно слово – сила! А некоторым это даже нравится. Зато порядок, говорят. Вот хоть Филипп мой…

Она не договорила и махнула рукой. Евдокия молчала.

– Мы простые фермеры. Не нашего ума это дело, – закончила Феклуша. – Давай-ка пироги ставить.

Она похлопала вспухшую плюху ладонью, белой от муки.

– А мне что делать? – жалобно спросила Евдокия. – Я домой хочу!

– Тебе-то? А ждать. Вот Фома в город соберётся, или из соседей кто, с ними и поедешь.

– Так это когда ещё будет!

– Ну так… Из-за тебя одной лошадь гонять не станут. Лето – пора горячая.

В голосе Феклуши послышалось раздражение, и Евдокия решила не продолжать расспросы. Обиженно засопела, рубя капусту для начинки.

Хотя чего обижаться, рассудила она минуту спустя. Обязаны они мне, что ли? И правда – пришла неизвестно кто, неизвестно откуда, ничего не знаю…

За окном подала голос Лайда. В печи потрескивал огонь, а в доме пахло цветами. Букеты и горшки с домашней растительностью красовались во всех комнатах. Цветочные горшки были, судя по всему, домашней лепки и обжига. Евдокия рассмотрела некоторые из них и умилилась наивным попыткам украсить домашнюю утварь. Цветочки, незатейливые узоры, какие-то зверюшки… Интересно, Феклушиных рук дело или кто-то ещё постарался?

7.

Евдокия вышла во двор.

Корову с утра выгнали на пастбище, лошади уехали вкалывать вместе с людьми. Только свиньи похрюкивали в хлеву, да птичий двор озабоченно гомонил о чем-то своём.

В двух шагах Евдокия заметила роскошный красный гребень и увидела ящера Феликса. Гребень на солнце искрился, Евдокия залюбовалась.

Поймав её взгляд, Феликс прошествовал мимо. Именно шествовал, подлец, вытягивал шею, гордо нёс свою узкую голову, а направлялся к совершенно конкретной цели. Но тут подоспела Лайда, которая преградила ему путь к этой самой цели. Она бесцеремонно оттеснила его мордой от сеновала.

Собака была права. Среди сухой травы этой ходячей зажигалке делать нечего. Дракончик возмущённо пыхнул, впрочем, не причинил собаке никакого ущерба. Видимо, они давно научились ладить друг с другом.

С тем же высокомерным видом дракончик исчез в другом направлении. Евдокия подошла к пустующей конюшне. Дверь была заперта, а над самой крышей, над входом, висел круглый фонарь. Ущербный, в форме давешнего арбуза. Какой-то символ, что ли?

И тут из конюшни донесся чей-то тихий плач. Евдокия насторожилась. Кто бы это мог быть?

– Эй! – негромко позвала она и постучала в дверь.

Плач прекратился.

Евдокия приникла к дощатой двери конюшни, надеясь что-нибудь разглядеть. Но уловила только смутное шевеление и услышала всхлип. Она снова прильнула к двери. Щели в ней не позволяли разглядеть пленника, но видно было, что внутри довольно светло. Значит, откуда свет? Правильно, сверху. А как мы попадём наверх? Правильно, для этого есть… ну хотя бы вот эта пустая бочка.

Вот за что Евдокия себя ценила, так это за умение думать и действовать одновременно. Она прикатила бочку к конюшне и пристроила к доступному краю крыши. Собственно, в хозяйстве имелась нормальная деревянная лестница, но она была слишком тяжёлой.

Евдокия влезла на бочку, подтянулась. Осторожно заглянула в широкое отверстие под самой крышей. Присмотревшись, Евдокия увидела чистенькие стойла. В одном из них стояла лошадь. Небольшая лошадь, не жеребёнок, но и не взрослая. Она была укрыта плотной попоной.

Евдокия сунула голову внутрь и позвала:

– Эй!

Лошадь в ответ заржала, негромко и мелодично.

– Ты кто?

Лошадь всхрапнула.

– Глупый вопрос, – согласилась Евдокия. – Вижу, что лошадь. Ты девочка или мальчик? Тебе не жарко в этом одеяле? Или ты болеешь?

Лошадь промолчала. Только грустно посмотрела на Евдокию. Кажется, это всё-таки был мальчик, конёк: с неровно постриженной мальчишеской чёлкой и непомерно большими подвижными ушами.

– Бедный! – посочувствовала Евдокия. – Это ты плакал?

Вместо ответа конёк поднял на неё глаза. Но тут до Евдокии донесся Феклушин голос.

– Ещё увидимся! – торопливо пообещала Евдокия, соскальзывая с крыши.

– Евдокия, детка, покорми птиц, ты ведь справишься? – попросила Феклуша, кивая на огромный чан с намешанным в нём кормом.

– Постараюсь, – ответила Евдокия.

Ничего страшного, чан стоял на колёсах, словно тачка. Евдокия покатила его на птичий двор. Однако ей стало не по себе, когда куры, гуси, утки, индюшки лавиной устремились к остановившейся тележке.

– Эй, эй! Только меня не съешьте, – предупредила Евдокия, отступая в сторону.

Собственно, полагалось разгрузить эту тележку, рассыпав содержимое по кормушкам. Но она решила, что сойдёт и так.

Некоторое время она наблюдала за птицами. Потом ей стало скучно. Ну, едят и едят, ничего особенного. Она поспешила к жеребёнку.

– Это снова я, – сообщила она. – Хочешь, я тебе сахару принесу?

Жеребёнок покачал головой и фыркнул.

– Не любишь сахар? – удивилась Евдокия. – А что любишь? Может, ты погулять хочешь?

Жеребёнок печально посмотрел на неё и вздохнул. Потом отвернулся к стене.

– Я тебя чем-то обидела? – встревожилась она. – Ты совсем ещё маленький, да? Тебя работать когда-нибудь заставляли?

Никакого ответа.

– Ну чего ты, радоваться надо! Знаешь, как взрослые лошади небось впахивают!

Жеребёнок молчал.

– Разговор окончен, – поняла Евдокия. – Ладно. Я ещё приду.

К обеду приехали Фома с сыновьями, как и вчера, запылённые и усталые. Феклуша выбежала во двор, Евдокия ушла к себе. Не то чтобы она не жаждала видеть неприветливого Фому. Просто хотела переодеться в свои родные джинсы с майкой, вычищенные и постиранные заботливой Феклушей.

Хотя, если честно, и видеть не жаждала. И братьев, с их готовностью подстроить какую-нибудь пакость, – тоже.

Но прятаться, пожалуй, не стоило. Слабость показывать нельзя. Это правило она усвоила на тренировках. Покажешь слабость, заплачешь – и всё, сомнут и втопчут в грязь. И будут втаптывать раз за разом.

Поэтому, сменив одежду, она с независимым видом вышла из дома.

Филипп с Федотом топтались возле крыльца. Завидев гостью, Филипп что-то негромко сказал брату. Тот покивал и весело посмотрел на Евдокию.

– Эй, ты! – позвал Филипп. – Набери-ка яиц к обеду.

Он протянул ей большую плетёную корзину. Евдокия стиснула зубы.

– А волшебному слову вас не учили? – подойдя почти вплотную к этому переростку, негромко сказала она.

– Нас – не учили, – ухмыльнулся Филипп, глядя на неё сверху вниз.

– Я вам не прислуга, чтобы мне приказывать – это раз! И у меня есть имя. Это два! – отчеканила она.

– Ух ты какая! – сказал Федот. – Ладно, как тебя там… Евдокия? Понимаешь, яичницы к обеду хочется. Набери яиц. Пожалуйста.

Евдокия помолчала. Потом выхватила у него из рук корзину.

В курятнике было просторно и относительно чисто. Куры рядами сидели на насестах и переговаривались. При её появлении наступила тишина. Птицы будто чего-то ждали.

– Та-ак! – сказала Евдокия, перехватив ручку корзины.

И уставилась на яйца. Они были не простыми, а золотыми. Все. То есть выглядели они, конечно, не слитками благородного металла, но скорлупа искрилась, словно покрытая лаком с золотыми блёстками. Ну, золотые же!

– Вот ведь! Их есть-то можно?

Она протянула руку и взяла одно яичко. Куры вокруг неё возмущённо зароптали. На ощупь это было обыкновенное яйцо, по весу вроде бы тоже. А что внутри? Евдокия поднесла его к уху и потрясла. Ничего, естественно, не услышала, потом зажала его между пальцами и посмотрела на просвет. Но не удержала.

Яичко хлопнулось о деревянный пол.

Она охнула.

В тот же момент перед глазами мелькнуло что-то чёрное с красным, неожиданный удар сбил её с ног, и она чуть ли не носом ткнулась в яичницу на полу.

Евдокия моментально перекатилась на спину. И зря. Потому что чёрно-красная молния, в которой она смогла разглядеть того самого утреннего петуха, налетела снова, целясь в лицо.

Она едва успела прикрыться.

Яростная птица полоснула её по руке, забила крыльями по голове, с обеих сторон, отчего Евдокия буквально оглохла. Снова перевернувшись, она вслепую угодила опять в разбитое яйцо, чудом увернулась от мощного удара шпорами – по спине царапнуло, тоже, впрочем, небезболезненно. Уже не разбирая, где что находится, она завизжала, закрывая руками лицо, и двинулась ползком, сама не зная куда и давя по пути драгоценные яйца.

Петух продолжал атаковать, и к нему, кажется, присоединились куры, которые прямо взорвались, увидев, что она творит с яйцами.

Евдокия поняла, что ей пришёл конец. Живой или, по крайней мере, невредимой, отсюда не уйти. Она продолжала вопить, когда чья-то рука сгребла её за одежду и выволокла наружу.

8.

Спасителем оказался Федот. Ему тоже досталось: куры увлеклись и в процессе выяснения отношений не признали хозяина.

Евдокия сидела на кухне, всё еще всхлипывая и дрожа. Феклуша смазывала и бинтовала её многочисленные ссадины. Майку пришлось выбросить: от неё остались одни лоскуты. Штаны тоже пострадали, они теперь даже для домашнего пользования не годились.

Фома на дворе отчитывал сыновей.

– Мы не думали, что она ни одного верного слова не знает! – оправдывался Федот.

– А надо было думать! – гремел Фома. – Да и ваш Стратим не всякого слова послушается. Вырастили бестию! Я ему когда-нибудь шею сверну!

– Не надо! – вскинулся Федот.

– Стратим не виноват, что она такая недотёпа, – вступился Филипп. – Кинулась к яйцам без разрешения. Слова не сказала. Что ему было делать?

Евдокии стало обидно. Она же ещё и виновата! Оказывается, чтобы собрать яйца, нужно было спросить разрешения у его величества петуха по имени Стратим. Да чтоб ему в лапше плавать!

Обедать она не стала, ушла в свою комнату и залегла в кровать скорбным кульком. Царапины всё ещё саднили. Одежда погибла. Её считали никчёмной. И, главное, она здесь совсем одна. Поводов жалеть себя было предостаточно.

В комнату постучала Феклуша.

– Иди поешь, детка, – предложила она. – От обеда яичница осталась. И пироги.

При упоминании о яичнице Евдокию передёрнуло.

– Не хочу! – пробурчала она, не оборачиваясь.

Феклуша вздохнула.

– Надумаешь – приходи.

Евдокию кольнула совесть. В конце концов, Феклуша ни в чём перед ней не провинилась.

– Спасибо, – сказала она уже мягче.

Евдокия провалялась в постели до самого вечера. Размышляла о своей печальной жизни, пока её не встревожило цоканье копыт, раздававшееся, кажется, совсем рядом.

На улице стемнело. По двору вели знакомого жеребёнка, всё в той же попоне, морда чем-то укутана. Впереди шагал Федот, держась за уздечку. Они шли молча, только копыта выстукивали по мощёному двору: цок-цок. Видимо, и этот звук показался хозяину слишком громким, потому что парочка свернула с дорожки к дому, где росла трава.

Теперь они приближались прямо к окну, за которым притаилась Евдокия. Окна располагались высоко, так что ни жеребёнка, ни паренька она теперь видеть не могла. Так же, как и они её.

Перед самым окном конёк, видимо, заартачился, потому что Евдокия услышала голос Федота.

– Что с тобой, Лопушок? Успокойся, всё хорошо. Вот так. Молодец.

Затем всё стихло.

Евдокия немного посидела у окна, затем выглянула наружу, но ничего не увидела.

Она вышла из спальни. В доме было тихо и пусто. Только на кухне ещё горела лампа. Там сидела Феклуша. Она читала книгу.

– Это ты, Евдокия? – произнесла она, взглянув на подошедшую девочку. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Вообще-то она только сейчас вспомнила про боевые раны, полученные в схватке с петухом. Ничего уже не болело. Ну и хорошо.

Евдокия уселась за стол и принялась за поздний ужин. Женщина то и дело поглядывала в окно. Видимо, поджидала сына.

– Про что книга? – спросила Евдокия.

Феклуша начала рассказывать, история была знакомая, вроде про рыбака и рыбку, но заканчивалась совершенно по-другому. Жадная старуха становилась владычицей морской, но оказывалась навсегда прикованной к своему трону, украшенному жемчужинами и раковинами.

Евдокия хотела сказать, что всё закончилось совсем не так!

Но тут вошел Федот. Он молча взглянул на мать и прошёл наверх. Феклуша тоже не проронила ни слова. Она захлопнула книгу и засобиралась спать.

Евдокия тоже прошла к себе. Думать не хотелось, вспоминать не хотелось. Несмотря на жару, окна на ночь она плотно закрыла.

9.

И утром проснулась спокойно. Никаких петухов в комнате и ночных кошмаров.

Откровенно говоря, Евдокия предпочла бы, чтобы всё, что случилось с ней за прошедшие дни, оказалось одним продолжительным сновидением. Но увы! Если это и был сон, то она упорно не желала просыпаться.

Она потянулась и ощутила давящую тяжесть повязок, которые вчера Феклуша наложила на особо пострадавшие места. А боли не ощутила. Она сняла повязки. К её удивлению, на руках не оказалось никаких царапин. Она ощупала лицо и оглядела ноги. Кожа везде была гладкой.

– Чудеса! – пробормотала Евдокия. – Интересно, здесь всё так быстро заживает?

Она ещё раз посмотрела на руки. И вдруг обнаружила, что с правой исчез браслет. В курятнике потеряла, больше негде, решила она, но идти туда снова – ой-ой-ой! Да знай она тридцать верных слов, её туда больше никакими золотыми яйцами не заманишь!

А браслет отчего-то стало нестерпимо жалко. Феклушу попросить…

Феклуша, сидя за столом, расписывала очередной горшок. Обернувшись, она вздрогнула и выронила своё изделие.

– Великий Мастер и тридцать три его имени! – воскликнула она. – Ты на себя в зеркало смотрела?

– Это вы о том, что царапины сошли? – небрежно спросила Евдокия. –Сама в шоке.

Феклуша принялась прибирать черепки, покачивая головой. Судя по осколкам, горшок обещал быть очень красивым.

– Я браслет потеряла. Скорее всего, вчера в курятнике. Вы не видели?

Феклуша подняла голову.

– Я ничего не находила. Дорогая вещь?

– Нет. То есть, да. Дорога как память.

Как память о настоящей жизни. К которой Евдокия не теряла надежды вернуться.

Выйдя из дому, она отправилась к конюшне. Вчерашняя бочка стояла на месте, её никто не отодвинул.

– Привет, Лопушок! – позвала Евдокия сверху.

Конёк приветливо заржал.

– Я вчера подслушала, как тебя зовут, – пояснила Евдокия. – Очень мило. Мне сразу понравилось. А куда тебя водили ночью?

Конёк промолчал.

– Ну да, – согласилась она. – Как ты мне можешь ответить, если не умеешь разговаривать?

При этих словах конёк вскинул голову, встал на дыбы и гневно заржал.

– Ты чего? – удивилась Евдокия.

Лопушок продолжал бить копытами и ржать. Евдокия испугалась, что его беспокойное поведение привлечёт внимание хозяйки. Ей может не понравиться, что гостья суёт свой нос, куда не следует.

Соскочив с бочки, Евдокия заметила, что неподалёку торчит головка Феликса. Дракончик внимательно посмотрел на неё и спрятался в траву.

Сегодня ни мужчины, ни работники на обед не приехали, решив перекусить и передохнуть в поле. А Феклуша с Евдокией после обеда взялись за стирку-штопку-глажку. Вот влипла, подумала Евдокия, ворочая угли в тяжёлом чугунном утюге. Она такие только в музее видела.

Дома она по большому счёту была освобождена от хозяйственных забот. Конечно, имелись всякие обязанности: заправлять по утрам постель, поддерживать порядок в комнате, мыть за собой посуду и пылесосить по мере загрязнения.

Но, во-первых, при удачном подходе можно было увильнуть и от этого. Сославшись, например, на то, что много уроков, что скоро контрольная – на домашнем обучении их даже больше, чем в обычной школе, – что после тренировки совсем не осталось сил… Ну и потом, комфортная квартира не шла ни в какое сравнение с хлопотным хозяйством фермы.

Здесь все её отмазки не имели силы. Да, в общем, Евдокия и сама не смогла бы сидеть сложа руки, в то время как Феклуша работала, рук не покладая.

После того, как они покончили с делами, она захотела вновь проведать Лопушка. На её всегдашней бочке восседал Феликс.

– Привет! – поздоровалась Евдокия. – Можно я влезу наверх?

Вместо ответа дракончик соскочил на землю и обвился вокруг ноги. На ощупь он оказался бархатным и тёплым.

– Спасибо, – поблагодарила Евдокия.

Она собралась было закинуть ногу на бочку. Но Феликс обхватил её за щиколотку, оказывая мягкое, но вполне ощутимое сопротивление.

– Что? – не поняла Евдокия. – Ты меня не пускаешь?

Дракончик отбежал в сторону и призывно оглянулся.

– Ты зовёшь меня? – догадалась она. – Куда?

Феликс побежал вперед. Евдокия – за ним. Они миновали двор, вышли за ворота и двинулись по лугу. Не обращая внимания на тропинку, Феликс нырнул в траву.

– Эй! – возмущённо окликнула его Евдокия. – Как, интересно, я тебя разгляжу?

Трава и в самом деле доходила едва ли не до пояса. Евдокия шагнула наугад и попала ногой в яму. Пытаясь удержать равновесие, отступила назад и почувствовала, как кто-то больно схватил её за ногу.

Она взвизгнула.

А когда опустила глаза, стало ещё страшнее. Нога попала в капкан. На зуб ему, к счастью, удачно попала ещё какая-то мощная коряга, и это помешало ему сомкнуться полностью. Нога Евдокии оказалась лишь слегка закушенной стальными челюстями. Но высвободить её не было никакой возможности.

Евдокия попыталась дотянуться до основания коряги, чтобы сработать ею, как рычагом, но деревяшка, наискось застрявшая в хищной пасти, слегка выпрямилась, и челюсти сдвинулись плотнее. Евдокия закричала ещё громче.

Вскоре прибежала Феклуша: то ли на шум, то ли её привел Феликс, который сообразил, что прогулки по лугу не получится. Феклуша лишь руками развела.

– Подожди. Сейчас.

Феклуша нащупала пружину, но раскрыть капкан не удавалось. Евдокия продолжала скулить. Ей было страшно.

– Замолчи! – не выдержала Феклуша.

Ей удалось чуть-чуть ослабить железную хватку упрямого механизма. Евдокия дёрнулась, вырвала ногу. И коряга тоже выскочила. Зато Феклушина рука оказалась зажатой страшными зубами.

Теперь Евдокия кинулась к капкану и попыталась совладать с заевшей пружиной.

– Сильнее, – сдавленным голосом произнесла Феклуша.

Наконец пружина подалась. Они обе повалились на землю, тяжело дыша.

– Хорошо ещё, капкан… до конца не закрывается. И не такой тугой, – проговорила Феклуша. – А то бы раздробил сразу: и деревяшку, и ногу твою. Я говорила, всегда говорила, что эти игрушки до добра не доведут! Что за пакость!