Читать книгу: «Мир, в котором меня ждут. Ингрид», страница 3

Девочка поставила в ящик свои полуботинки и дважды стукнула по нему костяшками пальцев. Дверка захлопнулась, ящик сделал глотательное движение, и полуботинки исчезли. Ингрид бросила беглый взгляд на ноги Лавры: она была обута в балетки песочного цвета.

– Я могу и босиком! – быстро сказала Ингрид, боясь напрячь коменданта своими потребностями.

– Ингрид, надеюсь, мы ещё увидимся, а пока что до завтра! – Нафан передал новоиспечённую спутницу Лавре и спешно удалился по правому коридору.

Лавра поправила очки и сказала:

– Нам на первый этаж. Здесь каждый имеет свою личную комнату.

Пройдя по коридору первого этажа, Лавра и Ингрид попали в большой круглый зал (девочка вообще отметила в Междумирье любовь к круглым помещениям). В его центре находился огромный очаг – многосторонний камин, вокруг которого стояли столы и столики, кресла, пуфы, стулья. Зал тихо гудел голосами разных тембров и высоты.

– Это общий этаж, здесь могут находиться все учащиеся. На следующих ярусах – личные комнаты. Левые коридоры для девочек, правые – для мальчиков. А на первом этаже, если пройти в сторону кухни, – термы и лазарет. – Рассказывая, Лавра плавно указывала рукой в разные стороны.

Ингрид всё равно ничего толком не запоминала: слишком много было всего нового. Они шли по общему залу, потом поднялись по лестнице на второй ярус, где находились комнаты учеников Ликеи, как здесь называли учащихся первых двух лет – они-то и носили форму серого с кобальтом цвета. Третий и четвёртый этажи занимали академисты. Лавра говорила по дороге очень мало и только по существу, но при этом вела таким путём и с такой скоростью, чтобы Ингрид успела освоить дорогу. И вот подвела её к длинной стене коридора с дверями через каждые два метра.

– Здесь личные комнаты девочек, твоя под номером 98.

Лавра указала на нужную дверь комнаты, приложила руку Ингрид ладонью к дверной панели из бука, и дверь послушно отворилась.

– Как и многое другое, здесь двери запоминают руки. Сюда можешь войти только ты, и так же только ты можешь кого-то впустить. Можно дать специальное разрешение для друзей, но только своего же пола.

– О, на земле бы такая система здорово снизила воровство, – не удержалась Ингрид.

– Воровство? – Удивление Лавры было так велико, будто она вообще впервые слышала это слово. – На земле воруют… Часто?

Ингрид опешила, однако ответила:

– Ну как часто… Нас, слава Богу, нет, ещё ни разу, но многие рассказывают, как воры выносили из квартир технику, деньги, ценности.

Лавра будто бы потускнела. Что она подумала, оставалось загадкой, однако на лице появилась какая-то тень разочарования. Ингрид вернулась к дверям:

– Мм, но тогда же зачем дверям запоминать руки хозяев? И не пускать остальных?

– Разумеется, для того, чтобы каждый мог уединиться и побыть сам с собой в тишине.

Теперь удивилась Ингрид. Она настолько привыкла, что «личным пространством» может быть лишь конкретно тот стул, на котором она сидит в определённый момент и который мгновенно перестаёт быть таковым, стоит с него подняться, что мысль о целой личной комнатушке для уединения повергла в шок. А ведь даже у коробочки с ценным артефактом это не получилось.

Лавра и Ингрид переступили через порог комнаты. Ингрид заметила, что в комнате, как и на всех входах во дворец, уровень пола возвышается на одну ступень, а прихожая, площадью буквально с небольшой стол, отводится для обуви и сумок. Личная комната и впрямь была крохотной – всего, наверное, квадратов десять и очень скромной по количеству вещей. Окно располагалось в стене напротив двери, спальное место – низкий топчан – слева от окна, рабочее место – бюро, конторка и деревянное кресло – справа. Узкий книжный стеллаж у той же стены, что и бюро, находился почти у самой двери в ванную. Комод с кроватью стояли в одном ряду со стенным шкафом для одежды – собственно и это всё, что было из мебели. Правда, все вещи – из добротного дерева, мягкие части обиты крепким сукном, и ни пылинки. Лавра указала на узкую дверь справа и сказала, что через неё легко попасть в любую свободную уборную и обратно.

– Очень удобно! Не надо бегать по коридорам и искать свободную!.. – восторженно выпалила Ингрид.

Лавра не особо разделяла подобный энтузиазм, хотя, возможно, ей просто не с чем было сравнивать. Ингрид получила от неё лист с распорядком дня и какие-то книжечки типа брошюр и блокнотов на кольцах. Комендант вежливо откланялась и добавила, что к ней всегда можно обратиться с вопросами.

Ингрид положила брошюры и расписание на бюро, а сама принялась изучать свою новую комнату. Спальное место было достаточно жёсткое, но удобное, в двух ящиках под кроватью она нашла подушки, одеяла, постельное бельё. В бюро уже лежали запасы тетрадей и письменных приборов, на поках стеллажа – необходимые книги. Будто бы это место специально ждало её прихода и готовилось к нему. В стенном шкафу оказалась вся нужная одежда и обувь именно её размера! Несколько учебных форм разного кроя, но в одном стиле и одной цветовой гаммы – кобальт и серый, несколько платьев в том же цвете, фетровый плащ-накидка, пальто, костюм с бриджами – для верховой езды. А также халат и ночные рубашки, полотенца, гетры и какой-то шёлковый костюм, который сильно отличался от остальных. Она смотрела на него и пыталась сообразить: что это за лосины с туникой? А потом вспомнила один журнал мод почти столетней давности, где были нарисованы платья и костюмы буржуа. Шелковый костюм был точь-в-точь как купальник со страниц этого журнала. Ингрид тихо рассмеялась, вообразив себе мокрый липкий шёлк.

Наконец Ингрид воспользовалась дверью в уборную. От своих собратьев на земле ванные комнаты отличались особым лоском, теплом и запахом чистоты. В этот раз Ингрид попала в комнату, где вместо привычной керамической раковины на дубовой столешнице стояла раковина из створки гигантского моллюска, а вода била маленьким фонтанчиком прямо в неё. Пол был уложен галькой, а стены обиты панелями под стать столешнице.

Ингрид вернулась в комнату, села за бюро и придвинула к себе расписание. Оно было плотным и немного пугало. «Я тут что, попала в армию?» – задала она вопрос сама себе.

Подъём – в 6:30 утра. Сбор и общая молитва – в 7:00 в трапезной, там же первый лёгкий завтрак. Занятия начинались уже в 7:30, причём первое всегда посвящалось искусствам – музыке, рисованию или каллиграфии. В 9:00 – второй, сытный завтрак, потом до обеда четыре больших урока: три сложных теоретических и физические упражнения, да не просто атлетика, а что-то посерьёзнее: верховая езда, плавание, фехтование, метательные искусства и – о, ужас! – хореография. Обед начинался в два часа, ровно после того, как голодные ученики возвращались с тренировок, и после него шёл какой-то «обиход». Что это такое, Ингрид пока понимала слабо, но решила, что разберётся по ходу пьесы. В пять – ужин («Ужин?!»), после 18 часов – личное время, в 20 часов вновь все собирались на вечернюю молитву и поздний ужин в трапезной, который обычно заканчивался к девяти. В 22:00 вечера – общий отбой.

Ингрид задумчиво поморщилась. С её обычным расписанием это расходилось минимум на два часа, и она никак не могла представить, как будет совмещать двойную жизнь. Благо, что есть копия. Погружённая в свои мысли, девочка откинулась в кресле и загляделесь на потолок. С двух перекрещенных увесистых балок в его центре свисал светильник в форме пальмовой ветви (один похожий, но меньше, стоял на столе и ещё один висел в уголке над кроватью).

Ингрид оставалось решить самую главную проблему: как перемещаться туда и обратно? В конце концов остановилась на том, что воспользуется дверью в ванную, чтобы в Междумирье попадать вечером и ночевать, в то время как дома будет оставаться её копия. Соединяться же с копией Ингрид планировала в свободные часы после обихода, когда можно оставаться в своей комнате без свидетелей. Так она ловила сразу двух зайцев: могла перейти на режим местного расписания и выкручиваться дома без лишней акробатики. Ей на руку шло то, что по вечерам на земле после умывания вся густонаселённая квартира погружалась в подготовку ко сну и, в общем-то, никто ни к кому не лез, а по утрам Ингрид походила на варёный в компоте чернослив, так что копия, вполне возможно, будеть смотреться даже поживее своего оригинала.

Разобравшись чисто теоретически с проблемой перемещений между землёй и Междумирьем, Ингрид взяла первый буклет из тех, что дала Лавра. Судя по всему, он являлся аналогом школьного дневника – с расписаниями учебных занятий, некоторыми картами и схемами передвижений, правилами и подсказками. Были страницы для отметок – не путать с оценками – и страницы для личных записей. Ингрид пересмотрела расписание занятий ещё раз и заценила про себя его гармоничность. Учебные занятия продолжались до обеда, при этом уроки длились не по 45 минут, как она привыкла на земле, а по целому часу, перемены были совсем короткие, но перерывы на завтрак, обед и ужин занимали хотя бы по половине часа.

Время! Ингрид передёрнуло так, будто она сунула пальцы в розетку. Сколько времени? Девочка суетливо стала искать по карманам специально взятые с земли электронные часы. Она покинула землю в начале шестого, а здесь время, судя по всему, не сильно расходилось с земным. Ингрид вспомнила, что, когда она проходила трапезные первый раз, как раз заканчивался ужин. Значит, сейчас близится к восьми вечера: копия собирается домой из школы искусств и вот-вот туда подойдёт мама её встречать.

Ингрид достала часы. К её большому недовольству, табло оказалось пустым. «Выключились сами или я случайно задела кнопку?» – подумала она, вертя в руках прибор. Попыталась включить, потрясла, вынула батарейки, вставила обратно, однако результата это не принесло. Пока девочка возилась с часами, за окном пробил колокол. Ингрид оторвалась от занятия: логично, что колокольным звоном отделялись промежутки времени! Сейчас ровно восемь, все сходятся на молитву и последнюю трапезу перед сном. Девочка положила часы в карман и поторопилась вниз на ужин. Она очень проголодалась, так как последний раз перекусила в школьной столовой простым пирожком. Это было как раз перед унизительным походом к школьному завучу.

Ингрид практически летела в обеденные залы – ей было страшно опаздывать здесь хоть куда-нибудь, но по пути уже никого не было видно. Она успела ровно к общей молитве. Ингрид приготовилась к занудному речитативу, однако всё оказалось совсем не так. Молитву начинали юноши в длинных фиолетовых формах, и голоса были очень сильными и красивыми. Ингрид не разобрала слов, поскольку языка этого не знала. Все остальные учащиеся пели часть молитвы хором. Девочка стояла, растерянно слушала и украдкой смотрела на людей вокруг. Нафан бесшумно встал рядом с ней и уверенно пел. Ингрид глазами попыталась найти Лавру, но тщетно: та была мала ростом и просто затерялась среди остальных. Потом девочка рассмотрела отдельно стоящих на возвышении взрослых мужчин и женщин, видимо, преподавателей, среди них была и Фрейя Левкайя. А вот Деметроса Аркелая она не увидела.

Вечерняя общая молитва заняла примерно десять или пятнадцать минут, после чего Фрейя Левкайя благословила еду и все расселись за столами. Ингрид посмотрела на коридор, по которому несколько часов назад первый раз шла в сторону общежития. Почему-то это воспоминание уже вызывало у неё ностальгию.

В центре зала, где располагались столы для учеников Ликеи, был накрыт снедью один очень большой стол, и каждый брал с него на свой деревянный поднос столько еды, сколько хотел. За небольшими обеденными столами рассаживались в среднем по шесть-восемь человек, но за некоторыми сидели как по двое, так и по десять. Лакеев не было, каждый обслуживал себя сам. Нафан и Ингрид сели вместе, чуть удалённо от других. Ингрид жадно посмотрела на кушанья: фрукты, зерновые хлопья и хлеб, нарезанные пироги, варенья, джемы, сырники, оладьи, ягодные компоты и морсы в высоких стеклянных графинах, разлитые по глиняным чашкам йогурты и ряженка. Голод возобладал над разумом, девочка набрала себе столько еды, сколько хотела съесть глазами. Нафан удивился, глядя на её поднос, и вопросительно поднял брови (а с этого дня благодаря Ингрид такое выражение лица стало ему очень свойственно), на что сразу получил ответ:

– Я сегодня ещё не обедала.

Ещё больше Нафан удивился, когда это было съедено всё. Пирог с луком и сыром, творожники со сметаной, зерновой хлеб с клубничным вареньем, ягодный компот и напоследок стакан йогурта – Ингрид это поглотила не подавившись. Теперь, когда она насытилась, сегодняшний день стал совсем настоящим. К сожалению, за уплетанием снеди она не успела расспросить Нафана про часы. Ей следовало торопиться на землю, а тем для разговоров было предостаточно, особенно тех, что касались местного уклада.

Перемещалась Ингрид на землю с помощью портала уже из своей комнаты. Соединившись со своей земной копией, девочка шла домой вместе с мамой, и они рассказывали друг другу, как прошёл день. Правда, как только Ингрид воссоединилась с собой и в её голове появились воспоминания копии, она запнулась и резко замолчала.

– Ингрид, а дальше-то что было? – раздался голос мамы.

– А, да… Я чуть не споткнулась о мусорку, но зато вылетела в коридор прямо на завуча. И меня отправили с ластиком на чистку полов. – Ингрид закончила рассказ, который начала рассказывать ещё копия. До сегодняшнего дня любой случай нарушения дисциплины с последующим взысканием в художественной школе становился почти центральным событием за сутки. Особенно если учесть, что почти всегда это был результат череды нелепых случайностей, а не злобного хулиганства. Теперь всё становилось пресным на фоне Междумирья.

Ингрид с мамой вернулись домой. Для этого приходилось ехать на автобусе и долго идти пешком, потому что художественная школа была в центре, а жили они близ промзоны, на улице с говорящим названием «Ломаная». Серый и грязный, с тусклыми редкими фонарями, перерезанный вдоль железнодорожными путями район не вселял радости. Ингрид, весьма склонная к словоохотливости, ещё переживала сегодняшний день, однако ей совсем не хотелось пересказывать всё маме. Она знала наперёд, что это бессмысленно, если не сказать – опасно.

03. На новом месте

Согласно намеченному плану Ингрид провела дома едва ли больше часа. За это время она, наконец, поужинала, поговорила с мамой, потом заняла очередь в ванную и начала делать письменное домашнее задание. Так или иначе Ингрид сравнивала свой день от точки раздвоения. Время, проведённое в Междумирье, было лучшим не только за сутки, но и вообще за всю её небольшую жизнь, а вот то, что досталось копии, – оказалось плачевным и незавидным. Девочке даже стало её жаль. Ингрид понимала, что не сможет оставаться там на весь день, и ей придётся возвращаться сюда, на землю, очень часто. Как ни посмотреть, но оставлять эту жизнь всю целиком на копию было бы нечестно. Воспоминания, приходившие с соединением, являлись всего лишь тенью настоящей жизни, и особенно себя настоящую она не хотела забирать от родных. Однако вся школьная будничность на земле для неё всегда была горькой, а теперь, когда на язык уже попала капля сладости Междумирья, – тем более. А сколько иных вкусов ожидало впереди! Сердце сильно колотилось в груди при мысли об этом.

Она достала из кармана часы и собрала их. Те, как ни в чём не бывало, продолжили свой ход. Ингрид переустановила время, привычно накинув семь минут вперёд, и убрала их в карман халата, прежде чем идти умываться. Ванная освободилась, и она поспешила туда, потому что в большой семье, как говаривала её бабушка Матильда, клювом не щёлкают. Ингрид чистила зубы перед зеркалом, изучая своё отражение. Иногда она ловила себя на мысли, что совсем не знает этого человека в зеркале. Детально рассматривая себя, изучая лицо, движения, девочка приходила к выводу, что по отдельности запомнить себя нельзя, а для целого она недостаточно хороша. Сероватое лицо с глубоко посаженными глазами, нависшие бесцветные брови, веки глаз тёмные, будто вечный недостаток сна оставил на них свой отпечаток, острые скулы, впавшие щёки, прямой нос, тусклые губы, тонкие и безжизненные волосы мышиного цвета, стрижка каре… Наверное, с такой внешностью лучше было родиться мальчиком: для девочки явно не хватало сочности или свежести. «Да уж, – полоща зубы, подытожила она, – мне не стоит влюбляться в какого-нибудь красавчика, типа… типа Нафана. Рядом с таким мальчиком непременно должна оказаться хрупкая и нежная прЫнцесса».

На выходе из ванной Ингрид достала ручку и приложила её к двери. С чувством лёгкой тревоги и вины она толкнула дверь от себя. Продолжать учить уроки отправилась её копия, а сама Ингрид благополучно перешла прямо в свою новую комнату в общежитии Междумирья. Ударов колокола не слышалось, снаружи комнаты было тихо. Она пришла чуть позже десяти, когда отбой уже прозвучал.

Девочка осталась одна. Её охватывала некоторая тоска, поскольку она привыкла к вечерам, полным движения и мелькания семьи на заднем плане, теперь же тишина нового, странного мира страшила её. Чтобы отвлечься от мыслей, качнувших лодку эмоций из радостной эйфории в сторону задумчивой печали, девочка решила подготовиться к завтрашнему дню. Она нашла среди вещей строгий учебный ранец, в котором идеально помещались книги, тетради и деревянный пенал. В бюро лежало всё необходимое для учёбы: тетради самых разных размеров и форм, от блокнотов до крупных альбомов, линованные и с чистыми листами, бумага разного формата в папках, карандаши, перья для письма, чернила разных цветов и даже набор акварели, о каком на земле не могла и мечтать. Девочка проверила по расписанию, какие ей надо искать учебники и книги в шкафу. Во вторник изучались каллиграфия, алхимия, геометрия, языки и хореография, а после шёл обиход. Ингрид легко прикинула, что надо брать с собой, а также приготовила на завтра форму и обувь.

На сборы ушло примерно полчаса. Потом Ингрид решила, что хоть и умылась перед сном на земле, но сейчас стоит погреться под душем, чтобы не разболеться после валяния на земле.

Каким-то непонятным образом в этот раз через дверь уборной Ингрид попала в ванную комнату с душем: возможно, большое банное полотенце, перекинутое через плечо, являлось подсказкой для двери, в какой санузел открываться.

После душа Ингрид вернулась в комнату. Пальмовые ветви светились сами мягким рассеянным светом, достаточным, чтобы глаза не уставали. Она коснулась светильника на бюро, и он начал плавно гаснуть, а полностью потемнев – снова гореть ярче. Девочка повторила этот номер с потолочным светильником (до него она дотянулась рукой со своего стула) и пальмовой веткой над кроватью, всё было так же. Ингрид резко коснулась лампы, и та погасла полностью. Как выяснилось, от долгого прикосновения светильники меняли яркость, а от быстрого – включались и выключались. Она оставила гореть настольную лампу бледным ночником и залезла в ночной рубашке в кровать.

Перед сном в её голову навязчиво полезли самые разные мысли, поскольку Ингрид была впечатлительной девочкой. Чтобы узнать время перед сном, она потянула руку за часами. По возвращении она переложила их в карман местного халата, сейчас он висел на стуле почти перед самым её носом. Кстати, потом девочка заметила, что на земле она всегда оказывалась в той одежде, в которой на тот момент находилась копия, а в Междумирье – в той, в которой была там последний раз.

Ингрид достала маленький чёрный аппарат, и в тусклом свете ночника увидела, что на табло нет цифр – часы вновь отключились. Чтобы не расстраиваться и не думать об этом, Ингрид решила как можно скорее уснуть, для чего она постаралась освободить голову от мыслей и по возможности расслабиться. Едва это произошло, как сон мгновенно наступил.

В половину седьмого, согласно расписанию, колокол пробил общий подъём. Ингрид распахнула глаза и резко села. Впервые за долгое время она почувствовала себя выспавшейся. Обычно дома девочка просыпалась разбитой и поднималась с трудом, но не здесь. Или просто в шесть утра вставать легче, чем в восемь? Она быстро умылась, оделась, проверила, всё ли в порядке, и восторженно подпрыгнула от радости: новая форма  – кобальтовое платье с серыми рукавами и шёлковым белым шарфиком – была чудо как хороша и удобна. Захватив с собой длинный фетровый плащ и ранец с учебниками, Ингрид отправилась в трапезный зал. По дороге она искала взглядом Нафана, но его нигде не было видно. Вообще только девочки кругом, все мальчики будто испарились. На подходе к трапезной её догнали две девочки её возраста.

– Здравствуйте, а вы, правда – новая ученица? – спросила одна из них, улыбаясь. У неё были огненно-медные волосы, забранные в тяжёлую косу, круглое лицо и яркие синие глаза за очками.

– Да,  – тоже с улыбкой ответила ей Ингрид.

– Я – Хельга, приятно познакомиться! – быстро сказала ей та.

Больше они говорить не могли, так как уже звучал глухой удар колокола, означавший скорое начало молитвы. Теперь вслед за девочками в зал спешно дружной толпой входили мальчики, одетые в белые полотняные куртки на запах с широкими поясами, их волосы были мокрые, а лица разгорячённые. Только несколько юношей в фиолетовых робах – те, что возглавляли молитву – вошли не торопясь. В этот раз за преподавательским столом Ингрид увидела Деметроса Аркелая, и ей полегчало. Молитвы утренние и вечерние различались, но она не ориентировалась на слух. Правило напомнило григорианский хорал, но разбитый на большее число голосов.

По окончании молитвы Фрейя Левкайя благословила начало дня. На столах стояли чаши с фруктами, корзины с хлебами, графины с компотами и морсами и водой, сыры на тарелках и сливочное масло. Как и вчера, Ингрид села рядом с Нафаном, но сегодня к ним присоединились те две девочки, а ещё плечистый мальчик с румяным лицом в очках и с пшеничными волосами. Эти трое с удивлением и интересом смотрели на новенькую. Мальчик, очевидно, хотел с ней заговорить, но не знал, с чего начать. Хельга со второй девочкой тоже присматривались к ней. Молчание затянулось. Благо, что перерыв на еду был очень коротким, а потому неловкий момент сгладился звуками тихого благовоспитанного жевания.

Ингрид неохотно потягивала компот, потому что включалась по утрам только к десяти часам, а вот Нафан пил с большой жаждой клюквенный морс.

– Ты где был? – спросила Ингрид Нафана шёпотом, первой нарушив молчание.

– Как где? – таким же шёпотом он ответил ей. – У мальчиков и у девочек расписание разное. Пока девочки плетут себе косы, мальчики бегают с брёвнами.

Ингрид даже не нашла, что сказать, только задумчиво протянула: «А-а-а-а…» Когда соседи встали и вышли из-за стола, Ингрид спросила у Нафана, почему на неё так странно посматривали, на что тот ответил как можно деликатнее:

– Ингрид, если честно… у тебя очень короткие волосы. Это странно и необычно. Не знаю, как на земле, но у нас девочки не стригут волос без особой причины, тем более так коротко.

Ингрид стала вспоминать всех, кого здесь встречала: Фрейя Левкайя, Лавра, девочки перед завтраком… У всех волосы были забраны либо в причёски, либо косы толщиной с руку и доходили минимум до середины спины.

До первого урока оставалось время, которое здесь давалось мальчикам на переодевание к урокам, а девочкам на уборку зала после завтрака.

По пути в класс каллиграфии с ней и Нафаном поравнялся Деметрос Аркелай. Он поинтересовался, как она устроилась, и девочка честно призналась, что ей здесь очень нравится. Ингрид вошла в класс вместе с ним. Помещение оказалось светлым, полукруглым, учебные конторки стояли в амфитеатре, через огромные окна было видно Древо, сам класс пах старым дубом, мелом и чернилами. Лёгким жестом Деметрос Аркелай попросил её задержаться возле преподавательской кафедры, после чего подождал внимания со стороны остальных учеников. Это самое внимание было пристальным, поскольку новый человек в классе, да ещё не с самого начала года – явление для Ликеи беспрецедентное.

– Доброго утра всем собравшимся! Прежде чем мы начнём наш урок по каллиграфии… Да, я вижу, среди вас уже есть те, кто в курсе событий. – Деметрос Аркелай улыбнулся, обводя учащихся взглядом. – Специальным приказом госпожи Фрейи Левкайи в Ликею была зачислена новая ученица. Представляю вам вашу новую одноклассницу – Камнину Ингрид!

Все присутствующие синхронно подались вперёд. Преподаватель продолжил:

– Уважаемая Ликея первого года, я доверяю вашей сознательности и добротолюбию. Ингрид пришла с земли.

По классу пробежал удивлённый шепоток, девочки и мальчики переглянулись между собой. Повисла пауза, Ингрид осмелела и сделала шаг вперёд:

– Здравствуйте! Рада познакомиться с вами! – и рассеянно, но довольно широко улыбнулась.

Деметрос Ареклай указал ей на свободное место в классе. Ингрид встала там. Стульев в этой аудитории не было – только конторки, за которыми можно лишь стоять.

– Что ж, начнём урок!

Для Ингрид на этом занятии было очень много странных и непонятных предметов, которыми только интуитивно она догадывалась, как надо пользоваться. Девочка просто смотрела, чо делают остальные и повторяла за ними. Перед занятием одноклассники подошли к большому деревянному ящику с какой-то серебристой мукой и по очереди обваляли в ней ладони. Эта мука моментально впиталась в кожу и на руках осталось приятное ощущение.

Деметрос Аркелай сначала провёл зарядку для пальцев и кистей рук, потом начал рассказывать об истории буквописания, легко изображая кистью каллиграфические элементы. Ощущалось, что некоторые вещи он говорил адресно для Ингрид, поскольку все остальные их уже знали. Урок пролетел незаметно. Когда вновь раздались глухие удары колокола, ученики покинули класс каллиграфии. По дороге на основной завтрак девочку оттеснили от Нафана новые одноклассники.

– Ингрид… Я правильно произношу ваше имя? – Тот самый плечистый мальчик в очках, видимо, решил, что лучше начать разговор с этого. Он старался говорить как можно солиднее.

– Да, верно, – ответила она ему, и тут же с другой стороны появилась Хельга. Она откинула назад медную косу и спросила:

– Вы правда с земли? – Её и без того большие глаза округлились ещё больше. Ингрид от такого взгляда почувствовала себя не пришедшей с земли, а свалившейся с луны. – Намедни я уж решила, что это объявление ради шутки кто-то повесил на доске.

– Да, с земли, разве это удивительно?

– Ну разумеется! С земли здесь вы, наверное, третья, ну, может, пятая…

– За этот год?

– Нет, вообще. В смысле, за лет двадцать, наверное. Для всех, кто здесь учится, это большая редкость! В Ликее сейчас нет никого с земли. В Академии, наверное, тоже.

Ингрид с удивлением узнала, что очень мало людей попадает сюда из её мира и никому неизвестно, почему такой сложный портал открывается сам по себе. Ещё вчера девочка была уверена, что все ученики попали сюда так же, как и она.

Большинство одноклассников осторожно присматривались к ней, но всё же основной завтрак прошёл за новыми знакомствами. Он был намного сытнее первого, а Ингрид как раз окончательно проснулась и чувствовала себя очень голодной. Нафан снова пробился к ней, сияя улыбкой, и принёс чашку с виноградом и сыром. Он сказал, что это особенные угощения с его родного княжества и она непременно должна испробовать их. Ингрид ответила, что впервые ест сыр с виноградом вприкуску.

Наконец плечистый мальчик со своим другом снова оказался рядом с ней, сказал, что его зовут Эдвард и он староста класса. Друга звали Улав, он был высок и поджар, с белым овальным лицом и васильковыми глазами, а длинные белые с медовым оттенком волосы были забраны в конский хвост. Нафан оказался самым хрупким по фигуре и самым маленьким по росту среди мальчиков, но он как магнит стягивал веселье и заряжал атмосферу своим артистизмом. После завтрака, с новым ударом колокола, класс отправился на урок алхимии.

Алхимические лаборатории находились немного на отшибе от основных корпусов. Они располагались в башне, полной странных комнат, книг, сооружений, полок со стеклянной посудой и прочего, что внушало уважение и трепет.

Преподаватель алхимии был приземистым стариком с длинными белыми волосами и бородой, лицо его рассекали глубокие морщины от дум. Его звали Николас Трисмегист. Ингрид показалось, что он выглядит так, будто сама смерть уже здоровается с ним издалека вежливым поклоном, но стесняется подойти к нему. Девочка с жаждой слушала его урок, делая записи убористым почерком. Ей открывался новый мир, удивительный и прекрасный.

Ингрид прониклась ещё одной загадкой, которую хранило всё это место – Междумирье. Она касалась не волшебства, не обычаев или привычек, а самого образа мыслей этих людей. Здесь царили учтивость и уважение между людьми, каких она никогда не встречала на земле, ну, как минимум там, где жила. В Междумирье, как она почувствовала всеми струнами души, совершенно невозможно было представить, чтобы кто-то просто так заломал руки ради смеха, плюнул в лицо, толкнул в дверях или пнул школьную сумку с учебниками как мяч. Девочка посмотрела на свои сломанные ногти – случившееся тогда оставило горькую обиду в её душе; в ответ на воспоминание её лицо передёрнуло мелкой рябью гнева.

На уроке геометрии класс расположился в большом светлом помещении, где, кроме конторок, стояли маленькие учебные кульманы (этого названия Ингрид не знала). Учителем оказался высокий широкоплечий муж в зрелых летах с прекрасным именем Уранос Пифагор. Увидев Ингрид, он сказал ей в качестве приветствия: «Не геометр да не войдёт». Она чуть попятилась и даже сглотнула. Геометрия здесь преподавалась сразу вместе с черчением. Преподаватель закрепил на кульмане лист и обратился к классу:

– Кто лучший друг чертёжника?

– Линейка и циркуль, – ответил Нафан, подняв руку.

– И остро отточенный карандаш, – завершил фразу Уранос Пифагор.

– Это уже три друга, – прокомментировала Ингрид.

Уранос Пифагор с большим удивлением посмотрел на выскочку. Он видел Ингрид впервые. Она была одета по форме и, очевидно, находилась здесь законно, но слишком сильно отличалась от прочих.

– Что вы сказали? – подняв бровь, переспросил он.

– Линейка, циркуль и карандаш – это три друга, а не один, – уточнила Ингрид.

– Барышня, мне, право, неловко вам сообщать, но преподаватель здесь – я, а вам следует всего лишь перенимать моё мастерство. Черчение – основа любой науки, примите это как данность.

Уранос Пифагор задал чертёж, а потом ходил и смотрел, как класс справляется с ним. Он был очень строг к рабочим инструментам: карандаши должны быть острыми, линейка – чистой, циркуль – устойчивым.