Цитаты из книги «Стратегия. Логика войны и мира», страница 2
Все, что совершается посредством парадоксального действия, а также секретности и обмана, обязательно приведет к затрате какой-то доли — возможно, и значительной, — ваших собственных сил. Зато внезапность даст свои преимущества всякий раз, когда из-за неожиданности ваших действий реакция врага будет ослаблена в гораздо большей степени.
Чтобы добиться преимущества над врагом, не способным реагировать потому, что он захвачен врасплох или не готов, либо хотя бы над таким врагом, который не может своевременно отреагировать в полную силу, годятся любые парадоксальные решения. Вопреки критериям здравого смысла, определяющим, что является наилучшим и самым эффективным (например: более короткий путь предпочтительнее более длинного, дневной свет предпочтительнее ночной неразберихи, тщательная подготовка предпочтительнее поспешной импровизации), может быть сознательно избрано «плохое» решение в надежде на то, что такой оборот дела будет неожиданным для врага и снизит его способность реагировать.
Si vispacem, parabellum («Хочешь мира — готовься к войне»). Так гласит римская поговорка, которую до сих пор охотно цитируют ораторы, читающие проповеди о достоинствах мощного вооружения. Нам твердят, что хорошая боеспособность отбивает желание нападать, которое слабость может пробудить, и тем самым поддерживает мир. Но, конечно, столь же верно и то, что тщательно подготовленная боеспособность может обеспечить мир и совсем иным способом: убедив слабого сдаться сильному без боя. Это предупреждение, окончательно затертое долгим словоупотреблением, давно не пробуждает в нас никаких мыслей, хотя сама его банальность поучительна: здесь, бесспорно, кроется парадокс, ибо вопиющее противоречие подается так, как будто бы это прямолинейное логическое высказывание — чего едва ли можно ожидать от простой банальности.
На войне способность к дальнейшему продолжению действий в конце концов ограничивается саморазрушением войны: будь то вследствие систематических бомбардировок промышленных предприятий, как во Второй мировой, или в силу преобладания числа убитых над естественным ростом населения боеспособного возраста, как в битвах безымянных кланов и племен с самого начала истории. Напротив, в мирное время любая форма человеческого прогресса, кроме одной (см. ниже) повышает способность к ведению войны, причем асимметрично, тем самым нарушая баланс военных сил, некогда поддерживавший мир. Если бы мир не приводил к войне, тогда войны не было бы вообще — ибо война не может продолжать самое себя.
Но в ходе войны перспективы смещаются. Итоги, на которые надеялись изначально, все чаще сравнивают не с уже принесенными жертвами, а с теми жертвами, которые, как представляется, придется принести, если сражения не закончатся. Даже если «партия войны» или ее лидер остаются у власти, их амбиции могут уменьшиться или даже сойти на нет, вплоть до того, что партия или лидер оставят все надежды на завоевание, ограничившись стремлением уменьшить собственные потери.
Война может стать началом мира благодаря полной победе одной стороны над другой, или из-за полного истощения обеих, или (чаще всего) потому, что конфликт целей, изначально вызвавший войну, разрешился в силу преобразований, которые сама война несет с собою. Пока сражения продолжаются, ценность всего того, что можно завоевать или защитить, пересматривается в соотнесении с ценой, уплаченной кровью, деньгами и страданиями, причем амбиции, мотивировавшие войну, ослабляются или вовсе упраздняются в первую очередь.
Враждебные отношения национальных лидеров и правительств друг с другом точно так же подчиняются логике стратегии, как и взаимодействие сражающихся вооруженных сил. Но национальным лидерам несравненно труднее понять эту логику за всеми хитросплетениями многообразных уровней войны в целом.
Представьте себе обычное тактическое решение из тех, что часто принимаются на войне. Чтобы продвинуться к цели, наступающее войско должно выбрать одну из двух дорог. Первая широка, пряма и хорошо вымощена, а вторая узка, извилиста и находится в плохом состоянии. Только в парадоксальной области стратегии может вообще возникнуть такой выбор, ибо лишь на войне плохая дорога может оказаться хорошей именно потому, что она плоха: противник, возможно, не будет особенно заботиться об ее защите или вой№ оставит ее без охраны. Равным образом хорошая дорога может быть плоха именно потому, что она гораздо лучше, а значит, куда естественнее предположить, что вы пойдете именно по ней, и поэтому неприятель выставит заслоны именно там. В этом случае парадоксальная логика стратегии достигает своей крайности, то есть полного взаимообращения противоположностей: А, вместо того, чтобы двигаться к В, своей противоположности (подобно тому как подготовка к войне предположительно готовит мир), на деле становится им, а В становится А.
Наиболее бескорыстное вмешательство в войны других народов — это оказание гуманитарной помощи. Оно же оказывается и наиболее разрушительным.
По классическому определению, великие державы — это государства, достаточно сильные для того, чтобы вести войну собственными силами, то есть не полагаясь на союзников. Но это определение ныне устарело, поскольку сегодня вопрос заключается не в том, как можно воевать, с союзниками или без оных, а в том, можно ли вообще вести войну — разве что на отдаленном расстоянии, только техническими средствами, не подвергаясь серьезному риску понести какие-либо потери. Ибо получается следующее: до сих пор по умолчанию предполагалось, что статус великой державы подразумевает готовность применять силу всякий раз, когда это выгодно, спокойно принимая при этом боевые потери — конечно, до тех пор, пока их численность будет пропорциональна масштабам завоеваний.
