Читать книгу: «Последний исповедник», страница 3

Он показал полицейский значок: – Инспектор Александр Ковач, Департамент общественной безопасности. Вы живете в этом районе, сэр?

– Нет, я работаю неподалеку. Аналитик данных в "КогниСофт". – Томас указал на значок корпорации на своем рукаве. – Просто решил пройтись после работы.

Ковач изучал его лицо с профессиональным интересом: – Вы уже третий раз проходите мимо этого здания за последний час. Что-то привлекло ваше внимание?

Томас почувствовал укол тревоги, но сохранил невозмутимое выражение лица. Очевидно, камеры наблюдения зафиксировали его движения.

– Я… не заметил, что хожу кругами, – он изобразил смущенную улыбку. – Когда размышляю о сложных проблемах, часто гуляю без определенного маршрута. Профессиональная деформация аналитика, боюсь.

– И над какой проблемой вы размышляете так интенсивно? – Голос Ковача оставался вежливым, но взгляд был проницательным, оценивающим.

Томас решил рискнуть: – Вообще-то, о недавних странных смертях. Я слышал новости… Это поразительно, учитывая уровень безопасности в городе.

– Вы интересуетесь криминалистикой? – Ковач слегка приподнял бровь.

– Скорее, психологией преступлений. Хобби, если угодно. Я читал ваши дела, инспектор, – Томас перешел в легкое наступление, надеясь отвлечь внимание от себя. – Особенно впечатлило раскрытие схемы коррупции в сфере распределения жилья два года назад. Блестящая аналитическая работа.

Комплимент, казалось, сработал – лицо Ковача слегка смягчилось.

– Это был интересный случай, да. А вы наблюдательны для аналитика данных.

– В моей работе это необходимое качество, – Томас слегка улыбнулся. – Возможно, поэтому меня и заинтересовали эти смерти. Они выбиваются из статистической нормы.

Ковач внимательно посмотрел на Томаса, словно принимая решение: – Что именно вы находите нестандартным в этих случаях?

Томас понимал, что идет по тонкому льду. Сказать слишком мало – вызвать подозрение, сказать слишком много – раскрыть свою осведомленность.

– Если верить новостям, способы убийства кажутся… целенаправленными. Не просто убийство ради ограбления или под влиянием эмоций, а нечто более… символическое. – Он помедлил. – Извините, если это звучит странно. Просто профессиональное любопытство.

Ковач изучал его несколько долгих секунд, затем кивнул: – Интересная теория. Боюсь, я не могу обсуждать детали текущего расследования. – Он достал карточку и протянул Томасу. – Но если у вас появятся мысли или наблюдения, которые могут быть полезны, свяжитесь со мной.

Томас взял карточку, чувствуя одновременно облегчение и тревогу: – Конечно, инспектор. Хотя сомневаюсь, что мои любительские размышления будут полезны профессионалу вашего уровня.

– Никогда не знаешь, откуда придет озарение, – философски заметил Ковач. – Иногда свежий взгляд со стороны видит то, что мы, погруженные в детали, упускаем.

Попрощавшись с инспектором, Томас спокойным шагом удалился, ощущая между лопатками взгляд Ковача. Только отойдя на безопасное расстояние, он позволил себе выдохнуть. Встреча была рискованной, но, возможно, полезной. Теперь у него был прямой контакт с ведущим следователем.

Но главное, он не смог увидеть надпись собственными глазами. Придется довериться информации Риверы: "2-1-24" – код, указывающий на библейскую цитату из Исхода о принципе талиона.

Интересный выбор для убийцы. Не заповедь "Не убий", не более милосердные евангельские строки, а именно жесткий ветхозаветный принцип возмездия. Это говорило о характере преступника – он видел себя не просто убийцей, а инструментом божественного правосудия, воздающим грешникам по их делам.

"Око за око" – древний принцип, извращенно примененный в современном контексте. Убийца наказывал своих жертв теми же методами, которыми они грешили. Элизабет Кларк, отравившую мужа, отравили тем же веществом. Маркуса Штайна, избивавшего людей специальной дубинкой, забили до смерти таким же орудием.

Но что-то в этой логике беспокоило Томаса. Если убийца действительно руководствовался принципом "око за око", то он должен был знать детали грехов своих жертв. А единственный способ узнать эти детали…

Внезапная мысль заставила Томаса остановиться посреди улицы. Что если убийца – один из тех, кто исповедовался? Что если кто-то из его "паствы" решил взять на себя роль судьи и палача?

Эта мысль была ужасна. Она означала, что таинство исповеди, предназначенное для исцеления душ и прощения грехов, превратилось в инструмент для выявления жертв. Человек, возможно искренне верующий, извратил саму суть церковного учения, превратив милосердие в возмездие.

Томас должен был проверить эту версию. Перебрать в памяти всех, кто исповедовался в последнее время, искать связи, паттерны, совпадения. Возможно, убийца сам оставлял следы в своих исповедях, неосознанно выдавая свои намерения или психологические особенности.

Но прежде всего, он должен был предупредить тех, кто мог стать следующей жертвой. Всех, кто недавно исповедовался в серьезных грехах, особенно связанных с причинением вреда другим.

С этими мыслями Томас направился к ближайшей станции общественного транспорта. Ему предстоял долгий вечер анализа и планирования.

В своем кабинете в Департаменте общественной безопасности инспектор Ковач изучал досье, только что присланное из аналитического отдела: "Лазарь, Томас. 45 лет. Аналитик данных в корпорации "КогниСофт". Образование: докторская степень по семиотике, Университет Нового Вавилона (до реформы)."

Ковач нахмурился, вчитываясь в дополнительные сведения: "Бывший профессор теологии и семиотики. Жена и дочь погибли во время инцидента в университетском кампусе в начале Великого Очищения. Прошел обязательную когнитивную терапию. Текущий психопрофиль: стабильный, без признаков религиозного мышления. Регулярно проходит когнитивную гигиену с результатами выше среднего."

Что-то в этом профиле не сходилось с человеком, которого Ковач только что встретил. Да, внешне Лазарь был образцовым гражданином – спокойный, рациональный, контролирующий эмоции. Но в его глазах, за стеклами очков с нейроблокирующими линзами (деталь, которую Ковач, с его опытом, не мог не заметить), скрывалось нечто большее – глубина мысли, не соответствующая роли простого аналитика данных.

И его интерес к убийствам… Да, он объяснил его любопытством и хобби, но реакция была слишком… аналитической. Не праздное любопытство зеваки, а профессиональный интерес исследователя.

Ковач запросил дополнительную информацию о Лазаре – его перемещения за последнюю неделю, контакты, коммуникации. Ничего подозрительного, ничего выходящего за рамки типичного поведения образцового гражданина. Но что-то подсказывало опытному детективу, что за этим безупречным фасадом скрывается нечто большее.

Возможно, Томас Лазарь не имел отношения к убийствам. Возможно, его интерес действительно был чисто академическим. Но Ковач не верил в совпадения. И появление бывшего профессора теологии рядом с местом преступления, где была обнаружена библейская цитата, казалось слишком удобным совпадением.

Инспектор решил, что будет наблюдать за Лазарем. Не открыто, не назойливо – просто отмечать его передвижения, анализировать паттерны, искать несоответствия.

Потому что если в Новом Вавилоне действительно появился религиозно мотивированный убийца, то бывший профессор теологии, потерявший семью в религиозных чистках, мог быть либо ключом к разгадке, либо… следующей целью.

Вечером того же дня Томас встретился с Майей в другом конспиративном месте – небольшой художественной галерее на среднем уровне Матрицы, специализирующейся на нейрогенеративном искусстве. Посетителей было немного, а шум генераторов, создающих трехмерные проекции, обеспечивал достаточное акустическое прикрытие для разговора.

– Я проверила всю систему, – сообщила Майя, делая вид, что изучает парящую в воздухе скульптуру из света и тумана. – Нет никаких следов взлома, никаких необычных подключений или перехвата данных.

– Но кто-то определенно знает содержание исповедей, – возразил Томас, стоя рядом с нейтральным выражением лица для камер наблюдения. – Второе убийство не оставляет сомнений.

Майя нахмурилась: – Есть только одно объяснение – утечка происходит не на техническом уровне. Кто-то из людей, имеющих доступ к исповедям, передает информацию.

Томас покачал головой: – Но доступ к полному содержанию исповедей имею только я. Даже ты видишь только зашифрованные пакеты данных, но не их содержимое.

– Значит, есть другое объяснение, – Майя понизила голос. – Что если убийца – один из тех, кто исповедуется? Человек, который слышит чужие грехи и решает наказать за них.

Томас напрягся. Он пришел к той же мысли, но слышать ее от Майи было особенно тревожно.

– Но это невозможно, – возразил он. – Система не позволяет исповедующимся общаться между собой или видеть друг друга. Каждый сеанс полностью анонимен и изолирован.

– Да, но если один человек исповедуется регулярно, в разные дни, под разными виртуальными личностями… – Майя не закончила фразу, но смысл был ясен.

Томас задумался. Это было возможно. Технически сложно, но возможно. Если кто-то обладал достаточными техническими знаниями и доступом к множеству устройств с разными идентификаторами…

– Мы должны просмотреть логи всех исповедей за последние месяцы, – сказал он. – Искать повторяющиеся паттерны, лингвистические особенности, характерные выражения. Если один человек исповедовался под разными личностями, в его речи должны быть общие элементы.

– Это будет сложно, – предупредила Майя. – Система не сохраняет содержание исповедей, только метаданные о подключениях. Но я могу попробовать восстановить некоторые параметры коммуникаций – длительность, объем данных, временные интервалы.

– Сделай это, – кивнул Томас. – А я…

– А ты подумай о тех, кто может быть следующей целью, – закончила за него Майя. – Если убийца следует библейскому принципу "око за око", он выбирает жертв, чьи грехи особенно тяжки и направлены против других людей.

Томас кивнул. Ему предстояло мысленно пересмотреть десятки исповедей, выявить потенциальных жертв и найти способ предупредить их, не раскрывая при этом содержание исповедей и не подвергая опасности всю систему.

Задача казалась почти невыполнимой. Но у него не было выбора. На карту были поставлены не только жизни людей, но и само существование подпольной церкви, последнего убежища веры в мире, объявившем ее вне закона.

Пока Томас размышлял, выставка перешла в новую фазу – генераторы создали объемную проекцию человеческого глаза, занимавшую центр зала. Глаз медленно вращался, меняя цвет и текстуру, словно живое существо, наблюдающее за посетителями.

"Око за око" – древний принцип возмездия, превратившийся в кошмарную реальность современного мира. Томас смотрел на гигантский глаз, и ему казалось, что тот смотрит в ответ, проникая в самые глубины его души, выискивая тайные страхи и сомнения.

Кем бы ни был убийца, он видел себя орудием божественного правосудия. И это делало его особенно опасным – для жертв, для подпольной церкви, для хрупкого равновесия между верой и рациональностью в мире, балансирующем на грани тоталитаризма мысли.

Томас должен был его остановить. Не только ради спасения жизней, но и ради сохранения истинной сути веры – милосердия, прощения, искупления. Всего того, что извращенное понимание религии убийцей ставило под угрозу.

Глава 5: Цифровые следы

Экран компьютера отбрасывал призрачное голубоватое свечение на лицо Майи Чен, подчеркивая острые черты и решительное выражение глаз. Они с Томасом находились в одной из "слепых зон" – небольшой квартире на нижнем уровне Матрицы, зарегистрированной на несуществующего человека. Место было оборудовано примитивной, но эффективной защитой – устаревшими медными экранами, блокирующими электромагнитные сигналы, и акустической пеной, поглощающей звуки. Технологическая архаика, бесполезная против современных методов наблюдения, но идеально подходящая для защиты от них – системы мониторинга Нового Вавилона были запрограммированы игнорировать подобные "примитивные" методы как неэффективные.

Майя яростно стучала по клавишам, время от времени касаясь висковых имплантов для прямого нейроинтерфейса с системой. Томас сидел рядом, наблюдая за бесконечными строчками кода на экране.

– Вот, – наконец произнесла она, указывая на последовательность символов. – Нашла.

– Что это? – Томас подался вперед, вглядываясь в экран.

– Следы перехвата. Очень тонкие, почти невидимые, но они есть. – Майя развернула дополнительное окно с детализацией. – Кто-то внедрил квантовый ретранслятор в нашу систему. Он не копирует данные, не взламывает шифрование, а создает… квантовую запутанность между пакетами данных.

– На доступном языке, пожалуйста, – попросил Томас. Несмотря на годы работы с технологиями подпольной сети, он оставался скорее гуманитарием, чем техническим специалистом.

Майя вздохнула: – Представь, что кто-то не пытается прочитать запечатанное письмо, а вместо этого незаметно прикрепляет к бумаге специальное вещество, которое оставляет отпечаток на другом листе. Оригинал остается нетронутым, шифры не взломаны, но содержание все равно становится доступным.

– Это возможно? – Томас нахмурился. – Я думал, наше квантовое шифрование теоретически невзламываемо.

– Теоретически – да, – кивнула Майя. – Но это не взлом в классическом понимании. Это… квантовая манипуляция на фундаментальном уровне. Понимаешь, что это значит?

Томас медленно кивнул: – Что за этим стоит кто-то с доступом к технологиям высочайшего уровня. Кто-то из правительства или крупнейших корпораций.

– Не просто из правительства, – Майя понизила голос, хотя в комнате были только они. – Такие технологии доступны только Департаменту когнитивного здоровья и, возможно, высшим эшелонам службы информационной безопасности. Даже у военных нет таких продвинутых разработок.

Томас откинулся на спинку стула, чувствуя, как холодок пробегает по позвоночнику. Если Департамент стоял за перехватом исповедей, ситуация была еще хуже, чем он предполагал.

– Но тогда возникает вопрос, – медленно произнес он. – Если это правительство, почему убивать исповедовавшихся? Почему не устроить массовую облаву, не арестовать всю сеть, включая меня?

– Именно, – Майя указала пальцем, словно отмечая важный момент. – Это нелогично. Если бы они узнали о системе исповедей, их первым шагом было бы выявить всех участников и устроить показательную "когнитивную чистку". А вместо этого кто-то просто… наказывает грешников.

Томас задумчиво потер переносицу: – Возможно, это не официальная операция. Может быть, кто-то внутри системы действует самостоятельно, используя правительственные технологии в личных целях.

– Это многое объяснило бы, – согласилась Майя. – Кто-то достаточно высокопоставленный, чтобы иметь доступ к передовым квантовым технологиям, но действующий без санкции руководства.

Томас встал и начал мерить шагами небольшую комнату, анализируя ситуацию: – Этот человек перехватывает содержание исповедей, выбирает "грешников" с особенно тяжкими проступками и наказывает их, следуя библейскому принципу талиона. Но зачем? Какая у него мотивация?

– Может быть, он искренне верит, что вершит правосудие? – предположила Майя. – Своего рода извращенное религиозное рвение?

– Возможно, – кивнул Томас. – Или же это попытка дискредитировать подпольную церковь. Показать, что религия – источник насилия и возмездия, а не милосердия и прощения.

Майя вернулась к клавиатуре: – В любом случае, теперь я знаю, что искать. Смогу модифицировать нашу систему, чтобы блокировать квантовое копирование. Это займет время, но…

– У нас может не быть времени, – прервал ее Томас. – Если убийца следует определенному паттерну, он уже выбрал следующую жертву из недавних исповедей.

Он подошел к терминалу и извлек из кармана квантовый ключ – единственное устройство, содержащее зашифрованные записи о времени и длительности исповедей (но не их содержание).

– Мне нужно просмотреть метаданные последних сеансов. Найти тех, кто исповедовался в серьезных грехах против других людей, особенно связанных с насилием или предательством.

Майя колебалась: – Томас, ты же понимаешь, что это означает нарушение тайны исповеди? Ты не можешь использовать эту информацию, даже для спасения жизней, без…

– Без нарушения своих обетов, – закончил за нее Томас. – Я знаю. Но что важнее – буква закона или его дух? Сохранение тайны или предотвращение убийств?

Майя внимательно смотрела на него: – Это не мне решать. Я не священник, даже не христианка. Мой буддизм более… прагматичен в этих вопросах. Но ты… ты всегда говорил о нерушимости тайны исповеди.

Томас сжал пальцами переносицу, чувствуя нарастающую головную боль: – Я знаю. И я не собираюсь раскрывать содержание исповедей. Но если я смогу вычислить, кто в опасности, я должен хотя бы попытаться их предупредить.

Он подключил квантовый ключ и активировал программу анализа метаданных. На экране появился список последних исповедей – даты, продолжительность, размер переданных пакетов данных, но не имена и не содержание.

– Вот, смотри, – указал Томас на несколько записей. – Эти длинные сеансы с большим объемом данных, вероятно, содержали признания в серьезных грехах. Короткие сеансы обычно касаются повседневных проступков.

– Но ты не можешь знать наверняка без просмотра содержания, – заметила Майя.

– Не могу, – согласился Томас. – Но я помню. Не все детали, но общую суть. Особенно тяжкие случаи.

Он закрыл глаза, мысленно перебирая последние исповеди. Образы и фрагменты признаний всплывали в памяти – не как точные цитаты, а как впечатления, эмоциональные отпечатки.

– Вот этот сеанс, – Томас указал на запись трехдневной давности. – Мужчина, около пятидесяти, признался в шантаже коллеги, который привел к его самоубийству. Сказал, что угрожал разгласить какую-то тайну, связанную с "когнитивной нечистотой". Возможно, его коллега тайно придерживался религиозных убеждений.

Он просмотрел другие записи: – А здесь – женщина, врач, призналась, что намеренно неправильно диагностировала пациента, чтобы получить доступ к экспериментальным препаратам для своих исследований. Пациент умер из-за неправильного лечения.

Майя слушала с нарастающим беспокойством: – Если убийца следует принципу талиона, то первый может быть доведен до самоубийства через шантаж, а вторая – умереть от неправильного лечения.

– Именно, – кивнул Томас. – И это только начало списка. Есть еще несколько потенциальных жертв.

Он продолжил просматривать записи, отмечая сеансы, где, по его воспоминаниям, были признания в серьезных грехах против других людей. В итоге сформировался список из шести человек, находящихся в потенциальной опасности.

– Проблема в том, что я не знаю их настоящих имен и адресов, – сказал Томас. – Система исповеди построена на полной анонимности. У меня есть только размытые образы и отрывочные детали из их признаний.

– Но ты можешь идентифицировать их косвенно, – предположила Майя. – По упомянутым местам работы, должностям, деталям происшествий…

– Это значит активно расследовать содержание исповедей, – нахмурился Томас. – Использовать священный институт для мирских целей. Отец Бенедикт сказал бы, что это святотатство.

– А что бы сказала Ева? – тихо спросила Майя.

Томас резко поднял взгляд. Майя редко упоминала его покойную жену – это была почти запретная тема между ними.

– Она бы сказала, что жизнь человека священнее любого института или правила, – медленно ответил он. – Ева всегда видела дальше догматов, глубже в суть вещей. – Он невольно улыбнулся воспоминаниям. – Мы часто спорили об этом. Я отстаивал важность традиции и буквы закона, она напоминала о его духе и цели.

Майя кивнула: – Тогда ты знаешь, что делать.

Томас глубоко вздохнул: – Знаю. Но это не делает решение легче. – Он посмотрел на список потенциальных жертв. – Начнем с того, кто, вероятно, в наибольшей опасности. Шантажист. По деталям его исповеди, он занимает высокий пост в корпорации "НейроСинтез" – упоминал доступ к секретным разработкам. Немногие имеют такой допуск.

Майя быстро набрала несколько команд: – Могу взломать их базу данных сотрудников, но это рискованно. Их системы защиты одни из лучших в Новом Вавилоне.

– Есть другой способ, – Томас задумался. – Я мог бы использовать свое положение аналитика данных, запросить информацию под предлогом межкорпоративного сотрудничества.

– Слишком много цифровых следов, – покачала головой Майя. – Если убийца действительно из правительства, он отслеживает твою активность.

Томас кивнул: – Ты права. Тогда остается журналистский подход – открытые источники, социальные сети, новостные упоминания. Исповедовавшийся упоминал, что недавно получил повышение после "устранения" конкурента. Это должно было оставить следы в корпоративных новостях.

Они провели следующие два часа, просматривая все доступные данные о руководстве "НейроСинтеза". Наконец, Майя торжествующе указала на экран:

– Вот! Виктор Хеллер, месяц назад назначен директором по безопасности после "трагического ухода" предыдущего руководителя Эрика Вайса. В новостях упоминается, что Вайс "добровольно покинул компанию по личным причинам", а через неделю его нашли мертвым в собственной квартире. Официальная причина – самоубийство.

Томас внимательно изучил фотографию Хеллера – высокий, подтянутый мужчина с военной выправкой и холодным взглядом.

– Это он, – уверенно сказал Томас. – Детали совпадают. Судя по исповеди, он использовал какую-то компрометирующую информацию о религиозных симпатиях Вайса, чтобы заставить его уйти в отставку. Вайс не выдержал давления и покончил с собой.

– И теперь он потенциальная жертва, – заключила Майя. – Если убийца следует своему паттерну, Хеллера ждет шантаж, который приведет к самоубийству. Око за око.

Томас откинулся на спинку стула: – Нам нужно его предупредить. Но как? Мы не можем просто позвонить ему и сказать: "Здравствуйте, мы знаем, что вы довели человека до самоубийства, потому что вы рассказали об этом на исповеди, и теперь вас хотят убить тем же способом".

– Может быть, анонимное предупреждение? – предложила Майя. – Намек на то, что ему грозит опасность, без раскрытия деталей?

– Возможно, – кивнул Томас. – Но сработает ли? Такие люди, как Хеллер, привыкли к угрозам и шантажу. Он может просто проигнорировать предупреждение.

– Другой вариант – предупредить полицию, – сказала Майя. – Анонимный сигнал о потенциальной угрозе жизни Хеллера.

Томас покачал головой: – Слишком рискованно. Если убийца действительно связан с правительством, полиция может быть под его влиянием. Кроме того, любое обращение в полицию может привлечь внимание к нашей сети.

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу: – Есть еще один вариант. Я мог бы использовать наши каналы связи, чтобы организовать еще одну исповедь с Хеллером. Предупредить его во время сеанса.

– Но это означает прямое нарушение протокола исповеди, – возразила Майя. – Использование священного таинства для мирских целей.

– Я знаю, – тяжело вздохнул Томас. – Но я не вижу другого выхода. К тому же, разве спасение жизни не соответствует духу христианского учения?

Майя внимательно посмотрела на него: – Томас, что с тобой происходит? Ты всегда был самым строгим в соблюдении правил, самым принципиальным. А теперь готов нарушить тайну исповеди, использовать священный институт в качестве инструмента… Это на тебя не похоже.

Томас долго молчал, глядя в пространство перед собой. Когда он заговорил, его голос был тихим, но твердым:

– Я начинаю понимать, что, возможно, слишком долго держался за букву закона, забывая о его духе. – Он повернулся к Майе. – Все эти годы после смерти Евы и Сары я цеплялся за правила, за структуру, за традицию. Это давало мне опору, когда весь мир рушился вокруг. Но что, если я стал рабом формы, утратив суть?

Он встал и подошел к маленькому окну, выходящему на нижние уровни Матрицы:

– Убийца извращает сам смысл веры, превращая милосердие в возмездие. И если я буду бездействовать из-за строгого соблюдения правил, разве я не становлюсь похожим на него? Разве не предаю истинный смысл своего служения?

Майя молчала, понимая, что сейчас Томас говорит не столько с ней, сколько с самим собой, возможно, впервые за долгие годы позволяя себе усомниться в принципах, которые казались незыблемыми.

– Я свяжусь с Хеллером, – наконец решил Томас. – Организую специальный сеанс исповеди и предупрежу его об опасности. Это нарушение правил, но… я должен попытаться спасти его жизнь.

– А другие потенциальные жертвы? – спросила Майя.

– Будем действовать поэтапно. – Томас вернулся к столу. – Сначала Хеллер, потом займемся остальными. Параллельно продолжим поиски убийцы. Если наша теория верна, и он использует правительственные технологии без санкции руководства, это означает, что он уязвим. У него есть начальство, перед которым он отчитывается, коллеги, которые могут заметить странности в его поведении.

– Я продолжу анализ квантового ретранслятора, – кивнула Майя. – Если смогу отследить его источник, мы приблизимся к личности убийцы.

Томас собирал оборудование, готовясь уходить, когда Майя неожиданно спросила: – Ты не боишься, что, нарушив однажды свои принципы, уже не сможешь остановиться? Что грань между добром и злом размоется?

Томас остановился, затем медленно обернулся: – Боюсь. Каждую минуту. Но, может быть, настоящая вера не в том, чтобы слепо следовать правилам, а в том, чтобы постоянно искать истинный путь, даже если он ведет через темноту и сомнения.

Майя улыбнулась: – Звучит почти как буддийская мудрость. Может, наши духовные пути не так уж далеки друг от друга.

– Может быть, – согласился Томас с легкой улыбкой. – В конце концов, все пути поиска истины в чем-то схожи.

Он направился к выходу, но остановился у двери: – Будь осторожна, Майя. Если убийца обнаружит, что мы меняем систему безопасности, он может переключить внимание на нас.

– Ты тоже, – кивнула она. – И, Томас… Я думаю, Ева бы гордилась твоим решением.

Томас не ответил, но выражение его глаз сказало Майе больше, чем могли бы выразить слова.

Глава 6: Предупреждение

Сырость и холод проникали под одежду, заставляя Томаса плотнее запахнуть плащ. Катакомбы Нового Вавилона – обширная сеть тоннелей, оставшаяся от прежних эпох, – были влажным и неприветливым местом. Большинство из них были заблокированы или патрулировались дронами безопасности, но некоторые участки, особенно на границах Корней, оставались доступными для тех, кто знал нужные маршруты.

Томас следовал по узкому туннелю, освещая путь тусклым фонариком. Здесь, глубоко под землей, была редкая в Новом Вавилоне зона, полностью свободная от наблюдения. Сигналы не проникали сквозь толщу бетона и металла, камеры не фиксировали передвижения, импланты не отслеживали показатели здоровья.

Туннель расширился, открывая небольшую каменную пещеру. В центре стоял простой деревянный стол и два стула – единственная мебель в этом импровизированном убежище. На столе горела настоящая свеча – редкость в мире светодиодов и голографического освещения.

Отец Бенедикт уже ждал его. Старик сидел, укутавшись в потрепанную робу, которая когда-то могла быть монашеской. Длинная седая борода и глубокие морщины придавали ему вид библейского пророка, выжившего в апокалипсисе. В каком-то смысле так и было – Бенедикт был одним из последних священников старой школы, получивших полное духовное образование еще до Новой Теократической Войны.

– Томас, сын мой, – голос старика был тихим, но удивительно четким. – Я чувствую тревогу в твоей душе.

Томас опустился на второй стул: – У меня есть причины для тревоги, отец. И мне нужен ваш совет.

Он кратко изложил ситуацию – убийства исповедовавшихся, обнаруженный квантовый ретранслятор, список потенциальных жертв. Бенедикт слушал, не перебивая, лишь иногда кивая или хмурясь.

– …И теперь я стою перед выбором, – завершил Томас. – Использовать информацию из исповедей, чтобы предупредить потенциальных жертв, или соблюдать тайну исповеди и позволить убийствам продолжаться.

Бенедикт долго молчал, глядя на пламя свечи. Наконец он заговорил: – Тайна исповеди священна, Томас. Это один из фундаментальных принципов нашей веры. Священник скорее должен принять смерть, чем раскрыть то, что услышал в исповедальне.

Томас кивнул: – Я знаю, отец. Но разве долг спасать жизни не столь же священен? Разве милосердие не выше закона?

– Ты говоришь как Ева, – мягко заметил Бенедикт. – Она тоже всегда ставила дух выше буквы. – Старик вздохнул. – Но вера держится на принципах, Томас. Если мы начнем их нарушать, пусть даже из благих побуждений, что останется от нашей церкви?

– Церковь существует для людей, отец, а не люди для церкви, – возразил Томас. – Если я буду молчать, зная, что могу предотвратить убийства…

– То сохранишь институт, который спасает тысячи душ, – твердо ответил Бенедикт. – Подумай, Томас. Если ты нарушишь тайну исповеди, если начнешь использовать ее содержание, пусть даже для спасения жизней, как это отразится на доверии прихожан? Они приходят к тебе, зная, что их признания останутся между ними, тобой и Богом. Если это доверие будет подорвано, сколько душ останутся без исцеления?

Томас опустил взгляд. Аргументы Бенедикта были весомыми, они отражали традицию и мудрость веков. Но что-то внутри продолжало сопротивляться.

– А как насчет ситуаций, когда исповедующийся признается в намерении совершить тяжкое преступление? – спросил он. – Разве там нет исключений из правила о тайне исповеди?

Бенедикт задумался: – В традиционной практике священник мог отказать в отпущении грехов, пока кающийся не откажется от своих намерений. Мог убеждать его сообщить о своих планах властям. Но напрямую нарушать тайну исповеди?.. – Он покачал головой. – Только в самых исключительных случаях, когда речь шла о непосредственной угрозе многим жизням, некоторые теологи допускали такую возможность. Но даже тогда это оставалось спорным решением.

– Разве сейчас не такой исключительный случай? – настаивал Томас. – Мы имеем дело с серийным убийцей, который использует исповеди для выбора жертв. Разве это не угроза многим жизням?

Бенедикт вздохнул: – Томас, я понимаю твои сомнения. Но задумайся – если ты нарушишь тайну исповеди, чем ты будешь отличаться от убийцы? Он тоже использует содержание исповедей для своих целей, пусть и извращенных.

Этот аргумент задел Томаса за живое. Действительно, в чем принципиальная разница? Он собирается использовать священный институт как инструмент, пусть и для благой цели. Не делает ли это его похожим на убийцу, который тоже, вероятно, считает свои мотивы праведными?