Читать книгу: «Последний исповедник», страница 2

Он должен был разобраться в происходящем. И он должен был защитить своих прихожан – даже тех, кто совершил тяжкие грехи. Особенно их.

С этими мыслями Томас продолжил свой путь домой, сливаясь с толпой безликих граждан идеального города, где рациональность ценилась выше всего, где эмоции считались опасной роскошью, а вера – когнитивной патологией, подлежащей искоренению.

– Смерть наступила между 18:00 и 20:00 вчерашнего дня, – докладывал медэксперт, сверяясь с данными на планшете. – Причина – полиорганная недостаточность вследствие отравления модифицированным нейротоксином Х-43.

Инспектор Ковач слушал, расхаживая по своему кабинету – небольшому, но функциональному помещению в здании Департамента общественной безопасности. Стены украшали голографические дисплеи с данными о текущих расследованиях и статистикой преступности (неизменно снижающейся год от года, если верить официальным отчетам).

– Модифицированным? – переспросил Ковач, останавливаясь. – В каком смысле?

– Базовая формула Х-43 была изменена таким образом, чтобы замедлить воздействие и усилить болевой эффект, – пояснил эксперт. – В стандартной форме этот токсин вызывает мгновенную остановку дыхания и потерю сознания. Модифицированный вариант действует несколько часов, поражая органы один за другим при полном сохранении сознания.

Ковач нахмурился: – Это не похоже на типичное самоубийство.

– Именно, – кивнул эксперт. – К тому же, мы обнаружили следы седативных препаратов в ее организме. Концентрация говорит о том, что она была без сознания, когда токсин начал действовать.

– Значит, убийство, – заключил Ковач. – Кто-то усыпил ее, а затем ввел токсин.

– Технически, токсин был введен через репликатор пищи. Кто-то перепрограммировал устройство, используя ее биометрические данные.

Ковач задумчиво потер подбородок: – Это требует серьезных технических знаний и доступа к ее биометрии. Проверьте всех, кто имел с ней контакт в последние дни. Особое внимание уделите медицинскому персоналу и техническим специалистам.

– Уже проверяем, – кивнул эксперт. – Есть еще кое-что интересное. Анализ истории поисковых запросов Элизабет Кларк показывает всплеск интереса к религиозной тематике за последний месяц. Ничего явно незаконного, но… необычно для человека ее положения.

Ковач поднял бровь: – Религиозная тематика? Конкретнее.

– Исторические исследования католических практик, в частности, института исповеди. Материалы были помечены как "исторический интерес" и одобрены для академического изучения, но частота запросов необычна.

– Отправьте эту информацию в Департамент когнитивного здоровья, – распорядился Ковач. – Пусть проверят, не было ли у нее контактов с подпольными религиозными группами.

Когда эксперт ушел, Ковач остался один в кабинете. Он подошел к окну, глядя на город, раскинувшийся внизу. Где-то там, среди миллионов граждан, скрывался убийца Элизабет Кларк. Кто-то достаточно изощренный, чтобы обойти системы безопасности, достаточно безжалостный, чтобы обречь жертву на мучительную смерть, и, возможно, достаточно фанатичный, чтобы руководствоваться религиозными мотивами.

Убийства были редкостью в Новом Вавилоне – тотальная слежка, алгоритмы предсказания поведения и обязательные сеансы "когнитивной регуляции" сделали насильственные преступления почти невозможными. Но почти – не значит полностью.

И если в городе появился религиозно мотивированный убийца, это означало серьезный сбой в системе безопасности. Возможно, даже угрозу самим принципам рационального общества, построенного на руинах "теократических войн".

Ковач отвернулся от окна и вызвал на экран досье Элизабет Кларк. Он должен был найти связь между ее интересом к исповеди, смертью ее мужа и ее собственной гибелью. И он должен был сделать это быстро, пока дело не привлекло внимание высшего руководства и не было передано спецподразделениям Департамента когнитивной безопасности.

Потому что если это произойдет, расследование превратится в охоту на ведьм. А Александр Ковач слишком хорошо помнил, к чему приводили такие охоты в прошлом.

Глава 3: Нарушенная печать

Томас сидел на краю кровати в своей квартире, сжимая в руках квантовый ключ – единственный физический компонент системы, обеспечивавшей безопасность исповедей. Маленькое устройство, внешне неотличимое от стандартного медицинского импланта, содержало алгоритмы шифрования, которые теоретически не могли быть взломаны даже самыми мощными квантовыми компьютерами Нового Вавилона.

Теоретически.

Звук входящего сообщения прервал его размышления. Майя, используя один из их резервных каналов связи, подтвердила встречу через час в "стандартном месте" – маленьком технологическом кафе на границе между Матрицей и Корнями, где шум оборудования и постоянный поток посетителей создавали идеальное прикрытие для конфиденциальных разговоров.

Томас поднялся, спрятал ключ в тайник под половицей и начал готовиться к выходу. Он тщательно выбрал одежду – неприметный серый костюм, стандартный для служащих его ранга, не привлекающий внимания, но и не выглядящий намеренно неброским. Надел очки с нейроблокирующими линзами – невидимая защита от сканеров эмоций.

Перед выходом он на мгновение остановился у комода, где хранилась фотография Евы и Сары. Рука потянулась к ящику, но остановилась на полпути. Не сейчас. Не стоило испытывать лишние эмоции перед выходом на улицы, насыщенные сенсорами.

Двадцать минут спустя Томас вошел в "Технологический улей" – шумное кафе, заполненное представителями технической интеллигенции, студентами и инженерами. Место пользовалось популярностью из-за свободной атмосферы и минимального наблюдения – официально для поощрения творческого мышления и технических инноваций.

Майя уже ждала его за столиком в дальнем углу, почти скрытом за винтажным игровым автоматом – одним из многих "исторических артефактов", украшавших интерьер кафе. Она выглядела как типичный технический специалист Матрицы – короткие черные волосы с ярко-синими прядями, множество миниатюрных имплантов, видимых на шее и висках, одежда из современных технотканей, меняющих цвет в зависимости от освещения. Идеальная маскировка в мире, где индивидуальность поощрялась лишь в строго определенных рамках.

Томас подошел к столику и сел напротив нее, заказав стандартный синтетический кофе у проходящего мимо дрона-официанта.

– Ты выглядишь напряженным, – заметила Майя тихим голосом, имитируя легкую улыбку для камер наблюдения. – Что именно произошло с ЭК?

Томас поправил очки жестом, который со стороны казался небрежным, но на самом деле активировал дополнительный глушитель сигналов.

– Элизабет Кларк мертва, – произнес он достаточно громко, чтобы его голос растворился в окружающем шуме. – Официальная версия – самоубийство. Но я узнал некоторые детали – она была отравлена нейротоксином, который действовал медленно, вызывая мучительную смерть.

Майя нахмурилась, симулируя для камер оживленную беседу о последних технологических новинках: – И это связано с ее исповедью?

– Она призналась, что убила мужа, подменив его лекарство веществом, которое медленно разрушало его организм. Она описала, как он умирал медленно, день за днем…

– И ее убили тем же способом, – закончила Майя. – Око за око.

Томас кивнул: – Это не может быть совпадением. Кто-то знает содержание исповеди.

– Невозможно, – Майя покачала головой. – Система безупречна. Тройное шифрование, одноразовые ключи, временные серверы… Даже если бы кто-то перехватил сигнал, он получил бы только зашифрованные данные.

– Тем не менее, факт остается фактом – Элизабет мертва, и способ ее убийства точно повторяет грех, в котором она исповедовалась.

Майя откинулась на спинку стула, ее пальцы быстро двигались по невидимой клавиатуре – она работала с имплантированным интерфейсом, анализируя данные.

– Я проверю всю систему заново. Возможно, есть какая-то уязвимость, которую мы не учли. Но это займет время. А пока…

– А пока мы должны предупредить остальных, – тихо произнес Томас. – Если другие исповеди также были скомпрометированы…

Он не закончил фразу, но Майя понимающе кивнула: – Я займусь этим. Но нам нужно узнать больше об убийстве. Полицейские отчеты, материалы расследования… Без этих данных мы действуем вслепую.

Томас задумался. У них не было легального доступа к такой информации. Проникновение в полицейские базы данных было связано с огромным риском.

– Я попробую получить информацию другим путем, – наконец произнес он. – У меня есть контакт… человек, который может иметь доступ к расследованию.

Майя подняла бровь: – Ты доверяешь этому человеку?

– Не полностью. Но у нас нет выбора.

Майя кивнула, затем протянула руку, как будто показывая Томасу что-то на своем планшете. Вместо этого она незаметно передала ему миниатюрный чип.

– Новый протокол безопасности. Замени свой ключ на этот. Он генерирует уникальный код для каждого сеанса и самоуничтожается при попытке взлома. Это не решит проблему, если утечка уже произошла, но предотвратит новые.

Томас спрятал чип и допил свой кофе. Их встреча подходила к концу – слишком долгое общение могло вызвать подозрения.

– Будь осторожен, – сказала Майя на прощание, и в ее глазах промелькнуло неподдельное беспокойство. – Если кто-то действительно охотится на тех, кто исповедовался…

– Со мной все будет в порядке, – заверил ее Томас с легкой улыбкой. – Я не исповедовался уже очень давно.

Покинув кафе, Томас не сразу направился домой. Вместо этого он сделал большой крюк, пройдя через несколько уровней Матрицы, петляя в толпе, несколько раз меняя общественный транспорт – стандартные меры предосторожности для того, кто живет под постоянным наблюдением.

Во время этой прогулки он позволил своим мыслям вернуться в прошлое – не в недавнее, связанное с убийством Элизабет Кларк, а в далекое, почти забытое, в те дни, когда он еще был профессором теологии и семиотики в Университете Нового Вавилона.

Он вспомнил свой просторный кабинет с видом на университетский парк, заполненный книгами – настоящими бумажными книгами, которые он собирал годами. Вспомнил своих студентов, их яркие, полные энтузиазма лица во время дискуссий о природе веры, о символических системах религий, о взаимопроникновении теологических и философских концепций.

Профессор Томас Лазарь был уважаемым ученым, его работы по семиотике религиозных текстов цитировались в научных журналах, его приглашали на международные конференции. Он не был фанатиком или догматиком – скорее, интеллектуалом, который находил в религии богатейший материал для исследования человеческой культуры и психологии.

И была Ева – его жена, коллега, единомышленница. Преподаватель этики, с более прогрессивными, чем у него, взглядами, всегда готовая к интеллектуальному спору, всегда способная увидеть другую сторону аргумента. Ее смех, ее глаза, светящиеся энтузиазмом во время их долгих вечерних дискуссий…

И была маленькая Сара, их дочь, с умными глазами и бесконечными "почему", с улыбкой, которая освещала мир Томаса даже в самые темные дни.

Все это исчезло за одну ночь.

Это произошло в разгар Новой Теократической Войны, когда религиозные конфликты охватили планету. Томас наблюдал, как политики использовали веру в качестве инструмента манипуляции, как фанатики всех мастей извращали духовные учения для оправдания насилия, как древние тексты, призывавшие к милосердию, интерпретировались как призывы к ненависти.

Он говорил об этом на своих лекциях, писал статьи, предупреждая об опасности фундаментализма. Но этого было недостаточно. События развивались слишком быстро.

После серии катастрофических террористических актов, совершенных радикальными религиозными группами, мировое сообщество приняло "Протокол когнитивной безопасности" – международный акт, объявлявший религиозный фанатизм "угрозой планетарного масштаба" и устанавливавший глобальный контроль над религиозными практиками.

Поначалу это казалось разумной мерой. Ограничения касались лишь экстремистских течений и агрессивного прозелитизма. Но постепенно, шаг за шагом, определение "опасной веры" расширялось. Сначала под запрет попали религиозные собрания без государственной регистрации. Затем – религиозное воспитание детей. Затем – публичное выражение веры.

А потом пришло "Великое Очищение" – глобальная кампания по устранению "когнитивной инфекции". Религиозные тексты были объявлены "потенциально опасными материалами" и подлежали уничтожению. Храмы и церкви закрывались или преобразовывались в "Центры рациональности". Верующие подвергались принудительной "когнитивной терапии".

Университет Нового Вавилона, с его богатой теологической традицией и ценными религиозными архивами, стал одной из первых целей.

Томас до сих пор помнил ту ночь – запах дыма, крики, топот сапог по мраморным полам университетских коридоров. Он был на ночной конференции с коллегами, обсуждая стратегию сохранения академических религиозных исследований в новых условиях. Ева и Сара должны были уехать к родителям Евы в тот же вечер, но задержались, потому что Сара забыла своего любимого плюшевого медвежонка в университетской детской комнате.

Отряд "когнитивной безопасности" ворвался в здание без предупреждения. Началась паника. Томас пытался добраться до жилого корпуса, где, как он думал, все еще были Ева и Сара. Его остановили, избили, заперли в подсобном помещении вместе с другими преподавателями.

Когда их выпустили через два дня, университетский городок был неузнаваем. Библиотека сгорела дотла. Жилой корпус, где жили семьи преподавателей, был разрушен в результате "случайного" взрыва системы безопасности.

Ева и Сара оказались среди погибших.

Томас помнил, как стоял перед руинами, неспособный плакать, неспособный кричать, ощущая лишь пустоту, настолько абсолютную, что она казалась физическим веществом, заполнившим его изнутри.

В последующие месяцы он наблюдал, как мир меняется. Как страх перед религиозным фанатизмом трансформируется в тотальное отрицание любой формы духовности. Как на руинах мультикультурного общества возникает новая ортодоксия – культ рациональности, не менее догматичный, чем религиозные системы, которые он заменил.

Томас мог бы уйти в озлобленность, мог бы обратиться к насильственному сопротивлению, как многие бывшие верующие. Но вместо этого он выбрал другой путь.

Отец Бенедикт – старый священник, преподававший историю церкви, чудом избежавший "когнитивной чистки" – нашел Томаса в дешевом хостеле, где тот жил после потери всего. Увидев состояние бывшего профессора – опустошенного, потерявшего веру, смысл жизни, волю к сопротивлению – старик предложил ему альтернативу.

– Ты можешь сдаться, – сказал он тихо, положив морщинистую руку на плечо Томаса. – Можешь позволить им промыть тебе мозги, стереть воспоминания о Еве и Саре, превратить тебя в еще одного идеального гражданина их идеального города. Это будет легко. Это избавит тебя от боли.

Томас поднял пустой взгляд: – А есть другой вариант?

– Есть, – кивнул старик. – Ты можешь сохранить память о них. Сохранить свою веру – не как догму, не как набор правил, а как внутренний свет. И ты можешь помочь другим сохранить их свет.

В ту ночь Бенедикт рассказал Томасу о подпольной сети верующих разных конфессий, объединившихся перед лицом общей угрозы. О тайных молитвенных собраниях, о передаче священных текстов из уст в уста, о виртуальных "храмах", существующих в даркнете.

И о самом опасном, самом необходимом служении – исповеди.

– В мире, который отрицает само понятие греха, – сказал Бенедикт, – люди все равно чувствуют тяжесть своих поступков. Они нуждаются в прощении, в очищении, в возможности начать заново. Если мы не дадим им этого, они обратятся к иным средствам – к наркотикам, к насилию, к полному отрицанию морали. Или еще хуже – к абсолютному подчинению системе, которая обещает избавить их от бремени совести.

Томас колебался. Он был ученым, интеллектуалом, а не пастырем. Но Бенедикт видел в нем нечто большее.

– Твои знания семиотики, твое понимание языка и символов, твой аналитический ум – все это делает тебя идеальным исповедником для нового времени. Ты сможешь говорить с людьми на их языке, помочь им понять себя и свои поступки, направить их к истинному раскаянию.

Так Томас Лазарь, бывший профессор теологии и семиотики, стал подпольным священником. Не из религиозного фанатизма, не из желания бороться с системой, а из простого человеческого сострадания и понимания, что людям необходимо нечто большее, чем рациональность и эффективность. Что им нужно прощение, искупление, надежда.

Воспоминания прервал резкий звук – уведомление на коммуникаторе. Томас огляделся и понял, что его ноги привели его в Сектор 42, на окраину Матрицы, граничащую с Корнями – районом, где жили представители рабочего класса и социальные изгои.

Он открыл сообщение – короткий анонимный текст с координатами и временем. Его контакт согласился на встречу.

Томас огляделся, убеждаясь, что за ним не следят, и направился к ближайшей станции общественного транспорта. У него было чуть больше часа, чтобы добраться до места встречи.

Инспектор Ковач изучал данные с камер наблюдения, установленных в районе квартиры Элизабет Кларк. Система фиксировала каждого посетителя за последние 48 часов, анализировала их биометрические показатели, сопоставляла с базами данных.

Ничего подозрительного. Техники обслуживания, дроны доставки, соседи – все идентифицированы, все проверены. Никаких аномалий в поведении, никаких необычных эмоциональных реакций.

– Сэр, у меня есть информация по репликатору пищи, – сообщил молодой аналитик, входя в кабинет. – Мы обнаружили следы удаленного доступа примерно за четыре часа до предполагаемого времени смерти.

Ковач выпрямился: – Кто-то взломал репликатор?

– Не совсем, сэр. Система была перепрограммирована с использованием действительных биометрических данных Элизабет Кларк, но команды поступали не из ее квартиры. Сигнал был ретранслирован через несколько прокси-серверов, отследить источник невозможно.

– Значит, кто-то получил доступ к ее биометрии, – задумчиво произнес Ковач. – Кто имел такой доступ?

Аналитик сверился с данными: – Согласно протоколу, полный биометрический профиль гражданина доступен только медицинским службам, Департаменту когнитивного здоровья и службам безопасности высшего уровня.

Ковач нахмурился. Это осложняло расследование. Если убийца имел доступ к правительственным базам данных, это могло указывать на сговор внутри системы.

– Есть еще кое-что, сэр, – продолжил аналитик. – Мы проанализировали историю коммуникаций Элизабет Кларк и обнаружили аномалию. Примерно за 36 часов до смерти был зафиксирован пакет зашифрованных данных, отправленных с ее коммуникатора. Система безопасности не смогла расшифровать содержимое.

– Даркнет? – уточнил Ковач.

– Возможно, сэр. Сигнатура шифрования указывает на высокоуровневые алгоритмы, возможно, квантовое шифрование.

Ковач задумался. Если Элизабет использовала даркнет, это могло объяснить ее интерес к религиозной тематике. Возможно, она контактировала с подпольными религиозными группами. Но как это связано с ее убийством?

– Проверьте всех, с кем она контактировала в последние дни. Особое внимание уделите тем, кто мог иметь доступ к ее биометрическим данным. И найдите мне информацию о ее муже – я хочу знать все об обстоятельствах его смерти.

Утро принесло новую тревожную новость. Томас узнал о ней, просматривая новостные ленты за завтраком.

"Тело Маркуса Штайна, бывшего сотрудника службы безопасности корпорации "Нейротех", найдено в его квартире в Секторе 23 Матрицы. Предварительная причина смерти – множественные травмы, нанесенные неизвестным механическим устройством. Департамент общественной безопасности начал расследование…"

Томас замер, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Маркус Штайн. Это имя он слышал неделю назад – во время исповеди человека, признавшегося в жестоком избиении подчиненного, который якобы пытался шантажировать его. Детали совпадали: Штайн работал в службе безопасности, исповедовавшийся занимал руководящую должность в "Нейротех".

Совпадение? После случая с Элизабет Кларк Томас не верил в совпадения.

Он отложил завтрак, чувствуя, как аппетит исчез. Два убийства за три дня. Два человека, исповедовавшихся в серьезных грехах. Два случая, когда способ убийства зеркально отражал совершенный грех.

Кто-то определенно знал содержание исповедей. Кто-то использовал эту информацию для вынесения и исполнения своего извращенного "приговора".

Томас должен был действовать быстрее. Сегодня вечером у него была назначена встреча с человеком, который мог помочь получить информацию о расследовании. А до тех пор…

До тех пор он должен был решить, продолжать ли сеансы исповеди. Отмена могла вызвать подозрения, но продолжение подвергало опасности исповедующихся.

В конце концов, после мучительных размышлений, Томас принял решение. Он не мог отказаться от своего служения – слишком многие нуждались в нем. Но он мог изменить протокол, усилить безопасность, предупредить кающихся о необходимости дополнительных мер предосторожности.

И, что самое важное, он должен был выяснить, кто стоит за убийствами. Кто взял на себя роль судьи, палача и, в извращенном смысле, защитника веры. Кто использовал священный институт исповеди для выявления жертв.

Томас чувствовал, что ответ где-то рядом. И он боялся, что этот ответ может разрушить все, что они с Бенедиктом и другими подпольными верующими строили годами.

Глава 4: Око за око

Мост между Матрицей и Корнями представлял собой не столько архитектурное сооружение, сколько социальный шлюз – место, где заканчивался упорядоченный мир среднего класса и начинались трущобы рабочих и социальных изгоев. Официально этот район назывался "Транзитной зоной", но местные жители прозвали его "Сумерками" – здесь вечно сгущались тени, физические и метафорические.

Томас стоял у перил моста, наблюдая за потоком людей внизу. Здесь, на границе миров, камеры наблюдения были менее эффективны, а алгоритмы распознавания лиц и эмоций работали с погрешностями из-за плохого освещения и большого скопления людей. Идеальное место для встречи, которую лучше не афишировать.

– Плохое место для приличного человека, – раздался голос позади него. – Особенно в такое время.

Томас не обернулся, продолжая смотреть вниз: – Я бы сказал, это место определяется не географией, а обстоятельствами.

Человек подошел и встал рядом, опираясь на перила. Даниэль Ривера, журналист криминальной хроники, был невысоким полным мужчиной с вечно взъерошенными волосами и проницательными глазами. Когда-то, до "Великого Очищения", они с Томасом были знакомы – Ривера часто брал интервью у профессора Лазаря для статей о влиянии религии на общество. Теперь они встречались редко и только по необходимости.

– Слышал, ты интересуешься недавними происшествиями, – сказал Ривера, не глядя на Томаса. – Смертями определенного рода.

– Я заметил некоторые… закономерности, – осторожно ответил Томас. – Информация, которой не найдешь в официальных новостях.

Ривера хмыкнул: – Мало что можно найти в официальных новостях, кроме прогноза погоды, да и тот подправляют для поднятия общественного настроения. – Он понизил голос. – У тебя есть теория?

– Скорее, вопросы. Элизабет Кларк и Маркус Штайн – связаны ли их смерти? Что говорит следствие? И было ли что-то необычное в способе их убийства?

Журналист бросил быстрый взгляд на Томаса: – Откуда такой специфический интерес?

– Академическое любопытство. Старая привычка анализировать паттерны, – Томас поправил очки. – К тому же, я знал Кларков. Давно, в университете.

Ривера помолчал, словно оценивая, сколько информации можно безопасно раскрыть.

– Официально это два отдельных расследования. Кларк – возможное самоубийство, Штайн – возможное ограбление с летальным исходом. Но неофициально… – Он оглянулся. – Инспектор Ковач, ведущий оба дела, видит связь. Способ убийства в обоих случаях слишком… символичен.

– Символичен? – переспросил Томас, стараясь не выдать своего волнения.

– Кларк умерла от того же редкого нейротоксина, что был обнаружен в посмертном анализе ее мужа. Это не попало в официальный отчет о его смерти – там указали естественные причины, связанные с его болезнью. Но повторный анализ, проведенный после смерти Элизабет, показал следы вещества.

Томас почувствовал, как сжимается его горло. Подтвердилось самое страшное: Элизабет действительно убила мужа, как призналась на исповеди. И кто-то наказал ее тем же способом.

– А Штайн? – спросил он, стараясь сохранять ровный тон.

– Забит до смерти, предположительно тем же типом дубинки, которую используют сотрудники службы безопасности "Нейротех" для подавления рабочих протестов. Штайн сам разработал эту модель – особая конструкция, максимизирующая боль, но минимизирующая риск летального исхода. Идеально для запугивания. – Ривера покачал головой. – По иронии, его забили до смерти десятками ударов, растянутых во времени. Он умирал медленно, мучительно.

– Как от него самого умирали другие, – прошептал Томас.

– Что? – Ривера повернулся к нему.

– Ничего. Просто… страшная ирония.

Журналист прищурился: – Ты что-то знаешь, Томас. Что-то, что не говоришь мне.

Томас покачал головой: – Просто размышляю. Два убийства, в обоих случаях жертвы словно получают то, что… – он замолчал, подбирая слова, – …что они могли причинить другим.

– Око за око, – кивнул Ривера. – Библейский принцип. И знаешь, что самое интересное? На месте преступления Штайна нашли символ – выцарапанные на стене цифры, которые при правильной интерпретации дают библейскую цитату о возмездии.

Томас напрягся: – Какой именно символ?

– 2-1-24 – Исход, глава 21, стих 24: "Око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу". Классический принцип талиона. – Ривера внимательно посмотрел на Томаса. – Но ты и сам это знаешь, профессор, не так ли?

Томас пожал плечами: – Я преподавал семиотику религиозных текстов. Трудно забыть такие базовые вещи.

– Ковач считает, что убийства могут быть связаны с подпольной религиозной группой. Возможно, радикальным течением, решившим вершить "божественное правосудие". – Ривера понизил голос. – Департамент когнитивного здоровья уже проявляет интерес к расследованию. Если они возьмут дело под контроль…

Он не закончил фразу, но Томас понимал, что это означает. Если расследованием займется Департамент, это превратится в масштабную охоту на любые формы религиозной активности. Пострадают не только виновные, но и тысячи невинных подпольных верующих.

– Есть какие-то зацепки? – спросил Томас. – Подозреваемые?

– Ковач работает в одиночку, делится информацией неохотно. Но я слышал, что они обнаружили следы нестандартного шифрованного трафика с устройства Элизабет Кларк незадолго до ее смерти. Возможно, она связывалась с кем-то через даркнет.

Томас сохранил нейтральное выражение лица, но внутренне напрягся. Речь явно шла о сеансе исповеди.

– И это всё?

– Пока да. Но Ковач – хороший детектив, один из лучших. Если есть след, он его найдет. – Ривера поправил воротник куртки. – Теперь твоя очередь, Томас. Зачем тебе эта информация?

Томас уже подготовил правдоподобный ответ: – Я работаю над исследованием психологических архетипов в современном обществе. Интересуюсь, как древние концепции вины и наказания трансформируются в пост-религиозном мире. Эти случаи – интересный материал.

Ривера выглядел скептичным: – Рискованная тема для исследования в наши дни.

– Оно одобрено. Академический анализ деструктивных психологических конструктов с целью их лучшего понимания и предотвращения. – Томас слегка улыбнулся. – Всё абсолютно легально.

Журналист некоторое время изучал его лицо, затем кивнул: – Если узнаю что-то новое, дам знать. Но будь осторожен, Томас. Эта история пахнет большими неприятностями.

После ухода Риверы Томас еще некоторое время стоял на мосту, обдумывая полученную информацию. Его худшие опасения подтвердились – убийства были связаны с исповедями. Кто-то каким-то образом получал доступ к содержанию признаний и использовал эту информацию для вынесения и исполнения своего извращенного "приговора".

Но как? И главное – кто? Кто мог иметь мотив и возможность для такого сложного и рискованного плана?

Томас решил, что пришло время увидеть все своими глазами. Он должен был посетить место второго убийства, найти эту библейскую надпись. Возможно, в ней содержался ключ, который помог бы ему понять логику убийцы.

Жилой блок, где жил Маркус Штайн, располагался в Секторе 23 Матрицы – престижном районе для высокооплачиваемых специалистов корпоративного сектора. Пятнадцатиэтажное здание с фасадом из умного стекла, меняющего прозрачность в зависимости от времени суток и погодных условий, возвышалось над окружающими строениями.

Подойти ближе было невозможно – территория вокруг здания была оцеплена дронами службы безопасности, а по периметру дежурили сотрудники полиции. Расследование убийства такого уровня привлекало повышенное внимание.

Томас остановился на безопасном расстоянии, делая вид, что интересуется витриной магазина напротив. Через отражение в стекле он наблюдал за зданием, пытаясь оценить ситуацию.

Выхода не было – легально попасть внутрь он не мог. Но ему нужно было увидеть эту надпись, понять, есть ли в ней что-то особенное, какое-то послание, адресованное конкретно ему или подпольной церкви.

В этот момент он заметил знакомую фигуру, выходящую из здания – высокий мужчина с прямой осанкой и резкими движениями, одетый в строгий костюм без опознавательных знаков. Инспектор Александр Ковач. Томас узнал его по фотографиям в новостях, когда тот раскрыл серию громких дел о коррупции в низших эшелонах власти.

Ковач остановился у входа, разговаривая с одним из офицеров. Затем, к удивлению Томаса, направился прямо к магазину, где тот притворялся заинтересованным покупателем.

Томас сохранял спокойствие. Его лицо не было известно полиции, его личность – профиль аналитика данных с безупречной репутацией – не должна была вызывать подозрений. Он продолжал рассматривать товары в витрине, когда услышал рядом с собой:

– Интересуетесь последними моделями нейроинтерфейсов, сэр?

Томас обернулся с выражением вежливого удивления: – Простите?

– Этот магазин специализируется на нейроинтерфейсах, – сказал Ковач, указывая на витрину. – Дорогие игрушки для тех, кому не хватает стандартных имплантов.

– А, я просто проходил мимо, – Томас изобразил легкую смущенную улыбку. – Задумался о своем.

– Понимаю, – кивнул Ковач. – Тревожные события последних дней заставляют многих задуматься.