Читать книгу: «Керфол», страница 6

Во всяком случае, она попыталась вернуть себе прежнюю грацию, но рано вечером он пожаловался на боли и лихорадку и вышел из зала, чтобы подняться в чулан, где иногда спал. Его слуга принес ему чашу горячего вина и сообщил, что он спит и его нельзя беспокоить, а час спустя, когда Анна приподняла гобелен и прислушалась у его двери, она услышала его громкое ровное дыхание. Она подумала, что это может быть обманом, и долго стояла босиком в коридоре, приложив ухо к щели, но дыхание продолжалось слишком ровно и естественно, чтобы быть чем-то иным, кроме дыхания человека в крепком сне. Успокоенная, она прокралась обратно в свою комнату и встала у окна, наблюдая, как луна садится за деревья парка. Небо было туманным и беззвездным, а после захода луны ночь стала черной как смоль. Она знала, что время пришло, и прокралась по коридору мимо двери своего мужа, где она снова остановилась, чтобы прислушаться к его дыханию, на верхней площадке лестницы. Там она на мгновение остановилась и убедилась, что за ней никто не следит; затем она начала спускаться по лестнице в темноте. Ступени были такими крутыми и извилистыми, что ей приходилось идти очень медленно, боясь споткнуться. Ее единственной мыслью было открыть дверь, сказать Ланривейну, чтобы он убирался, и поспешить обратно в свою комнату. Она попробовала задвижку ранее вечером и умудрилась смазать ее небольшим количеством смазки, но тем не менее, когда она потянула ее, задвижка заскрипела… негромко, но это заставило ее сердце остановиться; и в следующую минуту над головой она услышала шум....

– Какой шум? – вмешалось обвинение.

– Голос моего мужа, выкрикивающий мое имя и проклинающий меня.

– Что вы слышали после этого?

– Ужасный крик и падение.

– Где был Эрве де Ланривейн в это время?

– Он стоял снаружи во дворе. Я только что разглядела его в темноте. Я сказала ему, ради бога, чтобы он уходил, а потом захлопнула дверь.

– Что вы сделали дальше?

– Я стояла у подножия лестницы и слушала.

– Что вы слышали?

– Я слышала, как собаки рычали и тяжело дышали. (Видимое разочарование скамьи присяжных, скука публики и раздражение адвоката по поводу защиты. Снова собаки! Но любознательный судья настоял на своем.).

– Какие собаки?

Она наклонила голову и заговорила так тихо, что ей пришлось повторить свой ответ:

– Я не знаю.

– Что вы имеете в виду, что не знаете?

– Я не знаю, какие собаки....

Судья снова вмешался:

– Попытайтесь рассказать нам точно, что произошло. Как долго вы оставались у подножия лестницы?

– Всего несколько минут.

– А что тем временем происходило наверху?

– Собаки продолжали рычать и тяжело дышать. Раз или два он вскрикнул. Я думаю, он однажды застонал. Потом он замолчал.

– Что случилось потом?

– Затем я услышала звук, похожий на шум стаи, когда волка бросают к ним – глотание и лаканье.

(По залу суда пронесся стон отвращения, и еще одна попытка вмешательства со стороны адвоката. Но любознательный судья все еще был любознателен.)

– И все это время вы не поднимались наверх?

– Да, потом я поднялась наверх, чтобы прогнать их.

– Собак?

– Да.

– Ну?

– Когда я добралась туда, было совсем темно. Я нашла кремень и сталь моего мужа и высекла искру. Я видела, как он лежал там. Он был мертв.

– А собаки?

– Собаки ушли.

– Ушли? Куда?

– Я не знаю. Выхода не было, и в Керфоле не было собак.

Она выпрямилась во весь рост, вскинула руки над головой и с протяжным криком упала на каменный пол. В зале суда на мгновение воцарилось замешательство. Было слышно, как кто-то на скамье присяжных сказал: “Это явно дело церковных властей”, – и адвокат заключенной, несомненно, ухватился за это предложение.

После этого судебный процесс теряется в лабиринте перекрестных допросов и склок. Все вызванные свидетели подтвердили заявление Анны де Корно о том, что в Керфоле не было собак: их не было уже несколько месяцев. Хозяин дома питал неприязнь к собакам, этого нельзя было отрицать, но, с другой стороны, на дознании велись долгие и ожесточенные дискуссии о характере ран покойного. Один из вызванных хирургов говорил о следах, похожих на укусы. Предположение о колдовстве возродилось, и юристы-противники швыряли друг в друга тома по некромантии.

Наконец Анну де Корно снова вызвали в суд, по просьбе того же судьи, и спросили, знает ли она, откуда могли взяться собаки, о которых она говорила. На Библии она поклялась, что не знает. Затем судья задал свой последний вопрос:

– Если бы собаки, которых, как вам кажется, вы слышали, были вам знакомы, как вы думаете, вы бы узнали их по лаю?

– Да.

– Вы узнали их?

– Да.

– Как вы думаете, что это были за собаки?

– Мои мертвые собаки, – сказала она шепотом.... Ее вывели из зала суда, чтобы она больше там не появлялась. Было какое-то церковное расследование, и, в конце концов, судьи разошлись во мнениях друг с другом и с церковным комитетом.

Анна де Корно была, в конце концов, передана на попечение семьи своего мужа, которая заперла ее в замке Керфол, где, как говорят, она умерла много лет спустя, безобидной сумасшедшей.

Так заканчивается ее история. Что касается дела Эрве де Ланривейна, мне оставалось только обратиться к его непрямому потомку за дальнейшими подробностями. Поскольку улик против молодого человека было недостаточно, а влияние его семьи в герцогстве значительным, он был освобожден и вскоре после этого уехал в Париж. Вероятно, он был не в настроении для мирской жизни и, по-видимому, почти сразу попал под влияние знаменитого господина Арно д'Андилли и джентльменов из Порт-Ройяла. Год или два спустя он был принят в их орден и, не добившись каких-либо особых отличий, следовал своей доброй и злой судьбе до своей смерти примерно двадцать лет спустя. Ланривейн показал мне его портрет, написанный учеником Филиппа де Шампейна: грустные глаза, импульсивный рот и узкий лоб. Бедный Эрве де Ланривейн: это был мрачный конец. И все же, когда я смотрел на его чопорное и желтоватое изображение в темном платье янсениста, я почти завидовал его судьбе. В конце концов, в течение его жизни с ним произошли две великие вещи: он любил и, должно быть, разговаривал с Паскалем....