Читать книгу: «Волшебный город», страница 3

Он был почти внизу, когда весь лестничный мост дико подпрыгнул в воздух, и он упал с него и покатился по густой траве этой бескрайней прерии.

Воздух вокруг него был наполнен громкими звуками, похожими на шум землетрясений, которые разрушают прекрасные большие дворцы и фабрики, большие, но не красивые. Это было оглушительно, это было бесконечно, это было невыносимо.

И все же он должен был вынести это, и даже больше. И тут он ощутил странное припухлое ощущение в руках, потом в голове – потом во всем теле. Это было очень больно. Он перевернулся в агонии и увидел совсем близко ногу огромного великана. На ноге был большой, плоский, уродливый башмак, и казалось, что он появился из-за серых, низко висящих, колышущихся занавесок. Там тоже была гигантская колонна, черная на фоне серого. Лестничный мостик, опущенный вниз, лежал на земле недалеко от него.

Боль и страх охватили Филиппа, и он перестал что-либо слышать, чувствовать или знать.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит под столом в гостиной. Чувство отека прошло, и он, казалось, был не больше своего нормального размера.

Он видел плоские ноги сиделки и нижнюю часть ее серой юбки, а дребезжание и грохот на столе наверху говорили ему, что она делает то, что обещала, и разрушает его город. Он увидел также черную колонну, служившую ножкой стола. Время от времени няня уходила, чтобы положить на место то, что он использовал в здании. А потом она залезла на стул, и он услышал звяканье капель люстры, когда та закрепляла их обратно.

– Если я буду лежать очень тихо, – сказал он, – может быть, она меня не увидит. Но мне интересно, как я сюда попал. И о каком сне можно рассказать Хелен!

Он лежал очень тихо. Няня его не видела. И когда она ушла завтракать, Филипп выполз наружу.

Да, город исчез. Ни малейшего следа. Сами столы вернулись на свои места.

Филипп вернулся на свое обычное место, которое, конечно же, было постелью.

– Какой чудесный сон, – сказал он, свернувшись калачиком под простыней, – а теперь все кончено!

Конечно, он ошибался.

Потеря

Филипп заснул, и ему приснилось, что он снова дома и что Хелен пришла к его постели, чтобы позвать его, ведя за собой белого пони, который должен был стать его собственным. Это был пони, который выглядел достаточно умным для чего угодно, и он не удивился, когда тот пожал ему руку, но когда он сказал: "Ну, нам пора", – и начал пытаться надеть туфли и чулки Филиппа, Филипп крикнул: "Эй, я говорю, прекрати это", и проснулся в комнате, полной солнечного света, но без пони.

– Ну что ж, – сказал Филипп, – Пожалуй, мне лучше встать. – Он взглянул на свои новые серебряные часы, один из прощальных подарков Хелен, и увидел, что они показывают десять.

– Послушайте, вы знаете, – сказал он часам, – с вами не все в порядке. И он потряс часы, чтобы те одумались. Но часы по-прежнему говорили "десять" совершенно ясно и безошибочно.

Теперь завтрак в Грейндж начинался в восемь. И Филипп был уверен, что его не звали.

– Это недоразумение, – заметил он. – Должно быть проблема в часах. Может быть, они остановились.

Но они не остановились. Следовательно, прошло уже два часа после завтрака. В тот момент, когда он подумал об этом, он почувствовал сильный голод. Он встал с постели, как только понял, насколько проголодался.

Вокруг никого не было, так что он отправился в ванную и провел счастливый час с горячей и холодной водой, коричневым виндзорским мылом, мылом для бритья, щеткой для ногтей, щеткой для тела, мочалкой, ванной и тремя губками. До сих пор ему не удавалось досконально исследовать и насладиться всем этим. Но теперь некому было вмешиваться, и он наслаждался собой до такой степени, что совершенно забыл удивиться, почему его не позвали. Он подумал о стихотворении, которое Хелен сочинила для него, о ванне. Закончив играть, он лег на спину в очень горячую воду и попытался вспомнить стихи. К тому времени, как он вспомнил стихи, вода уже почти остыла. Они назывались "Мечты о жизни великана", и звучали так:

Мечты о жизни великана

Кем я был когда-то давным-давно?

Я оглядываюсь назад, и я вижу себя. Мы растем.

Так изменился я за эти годы, что я почти ничего не вижу.

Как то, на что я оглядываюсь, может быть мной?

Славный и великолепный, как великан, я стоял

На белом утесе, увенчанном темнеющим лесом.

Подо мной, безмятежные, яркие и сверкающие,

Ровные воды прекрасной бухты лежали.

Ее окружали белые скалы – спокойные и светлые

Она спала в теплом и безмолвном воздухе.

Я стоял один – голый и сильный, прямо.

И тело мое блестело в чистом золотистом свете.

Я видел под собой всю воду.

Я что-то ждал, и это был я.

Я наклонялся, нырял, волны плескались надо мной.

Я лежал, великан в маленьком море.

Белые скалы кругом, увенчанные лесом, и так я лежал,

Я видел славу умирающего дня.

Ни один ветерок не потревожил мое море; солнечный свет сиял.

Как будто он проникал сквозь окна из золотого стекла.

Белые скалы вздымались надо мной и вокруг.

Лежало чистое море, чистое, совершенное и глубокое;

И я был хозяином скал, моря,

И золотого света, который сиял надо мной.

За много миль отсюда простиралась равнина,

Поднимающаяся, как скалы из тихого майна.

На них можно было бы построить маяк, чтобы показать

странствующим кораблям тот путь, которым они не должны идти.

Я был хозяином этого опоясанного скалами моря.

Я плескал руками, волны накатывали на меня,

И в ямочках моего тела были

маленькие каменные пруды, где могли бы играть маленькие морские звери.

Я нашел лодку, ее палуба была продырявлена;

Я запустил ее, и она бросила вызов бурям судьбы.

Ее шерстяной парус выделялся на фоне неба,

поддерживаемый мачтой из слоновой кости.

Другая лодка гордо подплыла к моей руке,

На ее палубе стояла тысяча копий;

Я запустил ее, и она полетела на полной скорости, яростно и быстро.

Против лодки с мачтой из слоновой кости

И шерстяной парус, и перфорированная палуба.

Эти двое пошли ко дну в одном колоссальном крушении!

Под волнами я гонялся радостной рукой

На ложе воображаемого песка

Скользкая коричневая морская мышь убежала,

Там, где была глубокая пещера под моим коленом.

Но я поймал ее, наконец, в клетку, как и остальных

На мелководье моей погруженной груди.

Потом, пока я лежал, завернутый как бы в какую-то руку

сладостного мира вод мягких и теплых,

воскликнул громкий голос с какого-то далекого невидимого берега,

и я больше не был великаном.

– Выходи, выходи, – закричал властный голос,

– Ты здесь уже четверть часа.

Вода холодная … Пойдемте, мастер Фил, у вас вся голова

мокрая, и вам пора в постель.

Я поднялся весь мокрый из волшебного моря

И оставил корабли, которые были

Мыльницей с перфорированной декой,

Щеткой для ногтей, потерпевшей крушение,

Фланелевым парусом, зубной щеткой, которая была мачтой,

Гладкой мыльной мышью

Наконец—то я оставил их всех.

Я вышел из этого волшебного моря и заплакал.

Потому что пришло время, когда я должен высохнуть

и оставить великолепие радости великана

и ложиться спать – маленький, хорошо вымытый мальчик.

Когда он окончательно вспомнил стихи, то принял еще один душ, а затем, насладившись горячими грубыми полотенцами из сушильного шкафа, вернулся в свою комнату, чтобы одеться. Теперь он почувствовал, как сильно хочет позавтракать, поэтому оделся со всей возможной скоростью, даже забыв как следует завязать шнурки. Он так торопился, что уронил свой воротник, и только нагнувшись, чтобы поднять его, вспомнил свой сон. Вы знаете, это действительно был первый раз, когда он думал об этом. Сон – вот уж действительно было бы о чем думать.

Завтрак был действительно важной вещью. Он спустился вниз очень голодный. – Я попрошу завтрак, как только спущусь, – сказал он. – Я спрошу у первого встречного, – и он никого не встретил.

Ни на лестнице, ни в холле, ни в столовой, ни в гостиной никого не было. В библиотеке и бильярдной не было живых людей, а дверь детской была заперта. Итак, Филипп направился в те места, что находились за обитой сукном дверью, где находились помещения для слуг. И никого не было ни в кухне, ни в зале для прислуги, ни в кладовой дворецкого, ни в судомойне, ни в прачечной, ни в кладовой. Во всем этом большом доме, а он был гораздо больше, чем казался с фасада, из-за длинных крыльев, которые тянулись по обеим сторонам сзади, – во всем этом большом доме не было никого, кроме Филиппа. Он убедился в этом еще до того, как побежал наверх и заглянул во все спальни, и в маленькую картинную галерею, и в музыкальную комнату, и в спальни слуг, и на самый чердак. На этих чердаках были интересные вещи, но Филипп вспомнил об этом только потом. Теперь он несся вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Все двери комнат были открыты, как он их и оставил, и почему-то эти открытые двери пугали его больше всего. Он побежал по коридорам, вниз по лестнице, мимо открытых дверей, через заднюю кухню, по заросшей мхом дорожке вдоль кирпичной стены, мимо трех тисовых деревьев и монтажного блока к конюшне. И там никого не было. Ни кучера, ни конюхов. И никого не было ни в конюшне, ни в каретном сарае, ни на чердаке.

Филипп почувствовал, что не может вернуться в дом. Должно быть, случилось что-то ужасное. Возможно ли, чтобы кто-нибудь захотел заполучить слуг Грейнджа настолько, чтобы похитить их? Филипп подумал о няне и понял, что, по крайней мере для нее, это невозможно. Или, может быть, это была магия! Происходит что-то вроде Спящей Красавицы! Только все они исчезли, вместо того чтобы просто уснуть на сто лет.

Он был один посреди конюшенного двора, когда эта мысль пришла ему в голову.

– Может быть, их просто сделали невидимыми. Может быть, они все здесь, наблюдают за мной и смеются надо мной.

Мысль была не из приятных.

Вдруг он выпрямил свою маленькую спину и запрокинул голову.

– Они все равно не увидят, что я напуган, – сказал он себе. И тут он вспомнил о кладовке.

– Я еще не завтракал, – объяснил он вслух, чтобы его могли услышать невидимые люди. – Мне пора завтракать. Если мне его никто не даст, я возьму свой завтрак.

Он ждал ответа. Но никто не пришел. На конюшенном дворе было очень тихо. Тишину нарушали только стук недоуздка о ясли, стук копыт по камням конюшни, воркование голубей и шорох соломы в ящике.

– Очень хорошо, – сказал Филипп. – Я не знаю, что, по-вашему, мне следует есть на завтрак, поэтому я возьму то, что думаю.

Он глубоко вздохнул, стараясь набраться храбрости, расправил плечи еще более по-солдатски, чем прежде, и прошел через заднюю дверь прямо в кладовую. Затем он взял то, что, по его мнению, должен был съесть на завтрак. Вот что он придумал:

1 вишневый пирог,

2 заварных пирожных,

1 холодная колбаса,

2 кусочка холодного тоста,

1 кусок сыра,

2 лимонных сырника,

1 маленький пирог с вареньем (остался только один), сливочное

масло, 1 пирожок.

– Какие забавные вещи едят слуги, – сказал он. – Я никогда не знал. Я думал, что тут есть только баранина и рис.

Он положил всю еду на серебряный поднос и вынес его на террасу, расположенную между двумя крыльями в задней части дома. Потом он вернулся за молоком, но его нигде не было видно, и он достал белый кувшин, полный воды. Ложек он не нашел, зато нашел разделочную вилку и ломтик рыбы. Вы когда-нибудь пробовали есть вишневый пирог с кусочком рыбы?

– Что бы ни случилось, – сказал себе Филипп, поглощая вишневый пирог, – что бы ни случилось, нужно хорошо позавтракать", – и он откусил щедрый дюйм от холодной колбасы, которую наколол вилкой.

И теперь, сидя на солнышке и все меньше и меньше ощущая голод по мере того, как он поглощал ломтики рыбы на вилке мяса, он мысленно возвращался к своему сну, который начинал казаться все более и более реальным. А если бы это действительно случилось? Возможно, так оно и было; волшебные вещи, похоже, случались. Посмотрите, как все люди исчезли из дома – возможно, и из мира тоже.

– Предположим, все исчезли, – сказал Филипп. – Предположим, я единственный человек в мире, который не исчез. Тогда все на свете будет принадлежать мне. Тогда я мог бы иметь все, что есть во всех игрушечных магазинах, – и его ум на мгновение с нежностью остановился на этой прекрасной идее.

Затем он продолжил. – А если я тоже исчезну? Возможно, если я исчезну, то смогу увидеть других людей, которые исчезли. Интересно, как это делается?

Он затаил дыхание и изо всех сил попытался исчезнуть. Вы когда-нибудь пробовали это? Это не у всех легко получается. Филипп вообще не мог этого сделать. Он затаил дыхание и старался, старался, но чувствовал себя все толще и толще, и все больше и больше, словно вот-вот лопнет. Поэтому он перевел дыхание.

– Нет, – сказал он, глядя на свои руки, – я не стал более невидимым, чем был раньше. Думаю, не на много, – задумчиво добавил он, глядя на то, что осталось от вишневого пирога. – Но этот сон …

Он глубоко погрузился в воспоминания, которые были для него подобны плаванию в водах волшебного озера.

Внезапно его выдернули из озера голоса. Это было похоже на пробуждение. Там, за зеленым парком, за провалившейся оградой, шли люди.

– Значит, не все исчезли, – сказал он, подхватил поднос и взял его. Он спрятал его под полкой кладовки. Он не знал, кто эти люди, которые должны были прийти, а лишняя осторожность не помешает. Потом он вышел и, притаившись в тени красного контрфорса, услышал, как их голоса звучат все ближе и ближе. Они все заговорили одновременно, в той быстрой заинтересованной манере, которая заставляет вас быть уверенным, что произошло что-то необычное.

Он не мог точно расслышать, о чем они говорили, но уловил слово: "Нет".

– Конечно, я спрашивал.

– Полиция.

– Телеграмма.

– Да, конечно.

– Лучше удостовериться.

Когда все заговорили разом, не было никакой возможности понять, о чем говорят. Филипп был слишком занят тем, что прятался за контрфорсом, чтобы разглядеть, кто это разговаривает. Он был рад, что хоть что-то произошло.

– Теперь мне будет, о чем подумать, кроме няни и моего прекрасного города, который она разрушила.

Но что же все-таки произошло? Он надеялся, что никто не пострадал или не сделал ничего плохого. Слово "полиция" всегда вызывало у него неловкость с тех пор, как он увидел мальчика ростом не больше его самого, которого тащил по дороге очень крупный полицейский. Филиппу сказали, что мальчик украл буханку. Филипп никогда не мог забыть лицо этого мальчика; он всегда вспоминал его в церкви, когда там говорилось "узники и пленники", и еще больше, когда там говорилось "опустошенные и угнетенные".

– Надеюсь, это не так, – сказал он.

И он медленно заставил себя покинуть укрытие красного кирпичного контрфорса и последовать к дому за теми голосами и теми шагами, которые прошли мимо него.

Он пошел на звук их шагов на кухню. Кухарка была в слезах и в виндзорском кресле. Кухарка, в чепце, сдвинутом набок, плакала, и по грязным щекам текли слезы. Там был кучер, очень красный, и конюх без гетр. Няня была там, опрятная, как всегда, но Филипп обрадовался, когда более тщательный осмотр показал ему, что на ее больших туфлях и нижней части юбки была грязь, а на платье – большая треугольная дыра.

– Я бы не допустил этого и за двадцать купюр,– говорил кучер.

– Джордж, – обратилась нянька к конюху, – иди и приготовь лошадь. Я напишу телеграмму.

– Лучше возьми Мяту, – сказал кучер. – Она самая быстрая.

Конюх вышел, пробормотав себе под нос: "Научи свою бабушку", что Филипп счел грубым и неуместным.

Филипп незаметно стоял у двери. Он ощутил то чувство трепета, если не удовольствия, но больше похожее на него, чем на что—либо другое, которое мы все испытываем, когда происходит что-то реальное.

Но что случилось? Что?

– Лучше бы я никогда не возвращалась, – сказала няня. – Тогда никто не смог бы сказать, что это моя вина.

– Не важно, что они скажут, – сказала кухарка, перестав плакать. – Дело в том, что это случилось. О, боже мой! Я бы предпочла, чтобы меня выгнали без жалования, чем это случилось.

– А я бы предпочла что угодно,– сказала няня. Ах, боже мой. Лучше бы я вообще не появлялась на свет.

И тут же, на глазах у изумленного Филиппа, она стала вести себя так, как подобает всякому хорошему человеку, – заплакала.

– Этого бы не случилось, – сказал повар, – если бы хозяин не уехал. Он мировой судья и наводит ужас на цыган. Этого бы никогда не случилось, если бы …

Филипп больше не мог этого выносить.

– А что бы не случилось, если бы? – спросил он, заставив всех вздрогнуть от неожиданности.

Няня перестала плакать и повернулась к нему.

–Ах, ты! – медленно произнесла она. – Я совсем забыла про тебя. Полагаю, ты хочешь позавтракать, во что бы то ни стало?

–Нет, не знаю, – сказал Филипп с предельной правдивостью. – Я хочу знать, что случилось?

– Мисс Люси заблудилась, – тяжело проговорила кухарка, – вот что случилось. Так что теперь ты знаешь. Ты беги и играй, как хороший маленький мальчик, и не создавай нам лишних проблем в той беде, в которую мы попали.

–Потерялась? – повторил Филипп.

– Да, заблудилась. Ты, наверное, рад, – сказала няня, – что с ней произошло такое. Держи язык за зубами и не позволяй мне даже слышать твое дыхание следующие двадцать четыре часа. Я пойду и напишу эту телеграмму.

Филипп решил, что лучше никому не позволять слышать его дыхания. Таким образом, он услышал телеграмму, когда няня читала ее вслух кухарке.

“Питер Грэм, эсквайр, отель "Ваграм", Брюссель.

Мисс Люси потерялась. Пожалуйста, немедленно возвращайтесь домой.

ФИЛКИНС.”

– Так пойдет?

– Не понимаю, почему ты подписываешь его, Филкинс. Ты всего лишь няня, а я – глава дома, когда семья в отъезде, и меня зовут Бобсон, – сказала кухарка.

Послышался звук рвущейся бумаги.

– Вот … бумага порвана. Я бы предпочла, чтобы там было твое имя, – сказала няня. – Я не хочу рассказывать такие новости.

– Ах, боже мой, что случилось, – вздохнула кухарка. – Бедная малышка!

Потом кто-то снова написал телеграмму, и няня отнесла ее на конюшенный двор, где уже оседлали Мяту.

– Я думал, – сказал Филипп, осмелевший в отсутствие няни, – я думал, Люси у тетки.

– Она вчера вернулась, – сказала кухарка. – Да, после того, как вы легли спать. А сегодня утром эта няня зашла ночью детскую, и ее там не было. Ее постель была пуста и холодна, а одежда исчезла. Хотя как цыгане могли проникнуть внутрь, не разбудив няню, для меня загадка, и видимо загадкой и останется. Должно быть, она спит, как свинья.

– Или семь спящих, – сказал кучер.

– Но зачем она понадобилась цыганам? – спросил Филипп.

– Зачем им вообще кто-то нужен?– возразила кухарка. – Посмотри на украденных наследников. Я не думаю, что в Англии есть титулованная семья, у которой не крали наследника.

– Я полагаю, вы осмотрели весь дом, – сказал Филипп.

– Полагаю, мы не глухонемые, слепые и глупые, – сказала кухарка. – А вот и няня. Уходите, мистер Филипп, и не вздумайте подслушивать.

И Филипп, услышав это слово, ушел. Он вошел в длинную гостиную и закрыл за собой дверь. Затем он достал шахматные фигуры из слоновой кости из Буль поставил их на восхитительный шахматный столик, шахматы которого были из перламутра и слоновой кости, и попытался сыграть партию, правая рука против левой. Но правая рука, которая была белой и поэтому двигалась первой, всегда выигрывала. Через некоторое время он сдался и поставил шахматные фигуры на свои места. Потом он достал большую книгу с фотографиями картин, но они не показались ему интересными, и он попробовал играть в спелликан фигурами из слоновой кости. Но его рука дрожала, а вы знаете, что спелликан – это игра, в которую нельзя играть, когда рука дрожит. И все это время, сидя за шахматами, картинами и спелликанами, он старался не думать о своем сне, о том, как он поднялся по лестнице, которая на самом деле была дворовой палкой, и отправился в города, которые он построил на столах. Почему-то ему не хотелось вспоминать об этом. Сама мысль о воспоминаниях заставляла его чувствовать себя виноватым и несчастным.

Он подошел и выглянул в окно, и пока он стоял там, его желание не вспоминать сон заставило его сапоги беспокойно зашевелиться, и в их шарканье его правый сапог пнул что-то твердое, что лежало в складках синей парчовой занавески.

Он посмотрел вниз, наклонился и поднял маленького мистера Ноя. Няня, должно быть, бросила его туда, когда расчищала город.

И когда он смотрел на эти деревянные черты, ему вдруг стало невозможно не думать о сне. Он позволил воспоминанию об этом прийти, и оно пришло потоком. А вместе с ним и воспоминание о том, что он сделал. Он обещал быть благородным другом Люси, и они вместе бежали, спасаясь от галопирующих солдат. И он бежал быстрее, чем она. И на вершине лестницы – лестницы безопасности – он не стал ее ждать.

– Любой герой древности подождал бы ее и пустил первой, – сказал он себе. – Любой джентльмен, даже любой мужчина, не говоря уже о герое. А я просто спустился по лестнице и забыл о ней. Я оставил ее там.

Угрызения совести зашевелили его сапоги еще более неучтиво, чем прежде.

– Но это был всего лишь сон, – сказал он. А потом пришло раскаяние, которое было все это время внутри него, если бы он только дал ему шанс.

– Но предположим, что это был не сон, а реальность. Предположим, ты оставил ее там, мой благородный друг, и поэтому она пропала.

Внезапно Филипп почувствовал себя очень маленьким, очень несчастным, очень одиноким в этом мире. Но Хелен вернется. Эта телеграмма приведет ее.

Да. И ему придется сказать ей, что, возможно, это его вина.

Напрасно Филипп твердил себе, что Хелен никогда не поверит в существование города. Он чувствовал, что так оно и будет. А почему бы и нет? Она знала о сказках и Арабских ночах. И она будет знать, что такие вещи действительно случаются.

– О, что же мне делать? Что мне делать? – спросил он довольно громко. И не было никого, кроме него самого, кто мог бы дать ответ. – Если бы я только мог вернуться в город, – сказал он. – Но эта ненавистная няня все снесла и заперла детскую. Так что я даже не могу построить его снова. О, что же мне делать?

И с этими словами он заплакал. Теперь он был совершенно уверен, что сон не был сном, что он действительно попал в волшебный город, обещал быть рядом с Люси и нарушил данное ей обещание.

Он потер глаза костяшками пальцев, а также довольно болезненно мистером Ноем, которого все еще держал.

–Что же мне делать? – всхлипнул он.

И очень-очень крошечный голосок сказал:

'Отпусти меня'.

– Что? – сказал Филипп.

– Отпусти меня, – повторил голос. Это был такой крохотный голосок, что он едва мог его расслышать. Конечно, маловероятно, чтобы голос принадлежал мистеру Ною, но чей же еще? На тот случай, если бы заговорил мистер Ной, а как вы знаете, раньше случались и более невероятные вещи, Филипп поставил деревянную фигурку на шахматный столик. Она стояла там, деревянная, как всегда.

– Кого отпустить? – спросил Филипп. И тут на его глазах маленькая деревянная фигурка ожила, наклонилась, подняла желтый деревянный диск, на котором стоит Ноев ковчег, свернула его, как циновку, сунула под мышку и пошла к той стороне стола, где стоял Филипп.

Он опустился на колени, чтобы приблизить уши к маленькому живому движущемуся существу.

– Что вы сказали? – спросил он, так как ему показалось, что мистер Ной снова заговорил.

– Я спрашиваю, в чем дело? – спросил тоненький голосок.

– Это Люси. Она потерялась, и это моя вина. И я могу только слышать вас. Мне трудно расслышать вас, – пожаловался Филипп.

– В ящике посередине шкафа лежит ушная труба, – донесся до него тоненький голосок, – она принадлежала двоюродной бабушке. Достань ее и слушай через нее.

Филипп достал ее. Это была странная закрученная штука, и поначалу он не мог решить, какой конец поднести к уху. Но он попробовал оба конца, и на втором испытании он услышал довольно громкий, сильный, взрослый голос:

– Так-то лучше.

– Значит, прошлой ночью это был не сон, – сказал Филипп.

– Конечно, не был, – сказал мистер Ной.

–Тогда где же Люси?

– В городе, конечно. Там, где ты ее оставил.

– Но она не может быть там,– в отчаянии сказал Филипп. – Город разрушен и исчез навсегда.

– Город, который ты построил в этой комнате, разрушен, – сказал мистер Ной, – но город, в который вы попали, не был в этой комнате. Хочешь расскажу, как это могло случиться?

–Но это было так, – сказал Филипп, – иначе как бы я мог в это влезть.

– Но, видишь ли, ты построил эти города в двух мирах. В этом мире все рушится. Но и в другом мире это происходит.

– Не понимаю, – сказал Филипп.

– Я и не думал, что ты поймешь, – сказал мистер Ной, – но это правда, ибо все, что происходит, все, что люди создают в этом мире, продолжает существовать вечно.

– Но как же я туда попал?

– Потому что ты принадлежишь к обоим мирам. И ты построил города. Значит, они были твои.

– Но Люси вошла.

– Она построила уголок твоего города, который снесла няня.

– Но вы, – сказал Филипп, все более и более сбитый с толку. – Вы здесь. Так что вас там быть не может.

– Но я здесь,– сказал мистер Ной.

– Но вы же здесь. И вы живы здесь. Что заставило вас ожить?

– Твои слезы, – сказал мистер Ной. – Слезы – очень сильная магия. Нет, не начинай снова плакать. В чем дело?

– Я хочу вернуться в город.

– Это опасно.

– Мне все равно.

– Ты был так рад, что ушел, – сказал мистер Ной.

– Я знаю, это самое худшее, – сказал Филипп. – О, неужели нет никакой возможности вернуться? Если я влезу в окна детской, достану кирпичи, построю все это и …

– Совершенно излишне, уверяю тебя. В этот город ведет тысяча дверей.

– Хотел бы я его найти, – сказал Филипп, – но, признаюсь, я думал, что время там совсем другое. Как же Люси пропадает все это время, если время не в счет?

–Теперь это считается, – сказал мистер Ной. – Ты сделал это, когда убежал и бросил Люси. Это установило часы города на время этого мира.

– Не понимаю, – сказал Филипп, – но это не имеет значения. Покажите мне дверь, и я вернусь и найду Люси.

– Построй что-нибудь и пройди через это, – сказал мистер Ной. – Вот и все. Твои слезы уже высохли на мне. И он положил свою желтую циновку, ступил на нее и снова превратился в маленькую деревянную фигурку.

Филипп опустил ушную трубу и посмотрел на мистера Ноя.

– Не понимаю, – сказал он. Но, по крайней мере, он понимал, что Хелен вернется, когда получит телеграмму, и что до ее прихода он должен отправиться в другой мир и найти пропавшую Люси.

– Но, – сказал он, – предположим, я ее не найду. Лучше бы я не строил такие большие города! И время будет идти. И, может быть, когда Хелен вернется, она увидит, что я потерялся также как и Люси.

Но он вытер глаза и сказал себе, что герои ведут себя не так. Он должен строить заново. С какой стороны ни посмотри, времени терять было нельзя. И к тому же няня может появиться в любой момент.

Он огляделся в поисках строительных материалов. Там стоял шахматный столик. У него были длинные узкие ноги, расположенные вокруг него, скорее как арки. С ним можно было бы что-нибудь сделать при помощи книг, подсвечников и японских ваз.

Что-то получалось. Филипп строил с большой тщательностью, но и со значительной скоростью. Если няня войдет раньше, чем он успеет сделать дверь и пройти через нее, войдет и увидит, что он снова строит, она вполне способна уложить его в постель, где, конечно, строить невозможно. Через очень короткое время появилось здание. Но как попасть внутрь? Он был, увы, не того размера. Он стоял беспомощный, и снова слезы кололи и набухали под его веками. Одна слеза упала ему на руку.

– Слезы – сильная магия, – сказал мистер Ной. И при этой мысли слезы прекратились. И все же на его руке была слеза. Он потер ее о колонну крыльца.

И тут же странное тугое тонкое чувство охватило его. У него закружилась голова, и он закрыл глаза. Его ботинки, всегда слышные, шаркали по ковру. Или это был ковер? Он был очень густой и … Он открыл глаза. Его ноги снова ступали по высокой траве бескрайней прерии. А перед ним возвышалось гигантское крыльцо огромного здания и ведущая к нему дорожка домино.

– О, как я рад! – воскликнул Филипп, лежа в траве. – Я бы не вынес, если бы она пропала навсегда, и все по моей вине.

Гигантское крыльцо хмуро опустилось над ним. Что он найдет по ту сторону?

– Мне все равно. Я просто должен идти, – сказал он и храбро вошел. – Если я не могу быть героем, то постараюсь вести себя как герой.

С этими словами он вошел, слегка спотыкаясь в густой траве, и темная тень крыльца приняла его.

– Побеспокою ребенка, – сказала няня, входя немного погодя в гостиную, – если он опять не занялся своей драгоценной строительной игрой! Мне придется преподать ему урок, я это вижу. И этот урок он не скоро забудет.

Она обошла весь дом в поисках слишком смелого строителя, чтобы преподать ему этот урок. Потом она пошла через сад, все с той же целью.

Через полчаса она ворвалась в холл для прислуги и бросилась в кресло.

– Мне все равно, что будет дальше, – сказала она. – Дом, по-моему, заколдован. Я уйду, как только пообедаю.

– Что там еще? – спросила кухарка, подойдя к двери.

– Случилось? – спросила няня. – О, ничего не случилось. Что же там должно быть? Все в порядке, прекрасно и, конечно, так, как должно быть.

– Мисс Люси, конечно, еще не нашли, но это все, не так ли?

– Все? И, по-моему, достаточно, – сказала няня. – Но из происшествий, это еще не все. Мальчик теперь потерялся. О, я не шучу. Он заблудился, говорю вам, так же, как и мисс, а я уезжаю отсюда поездом в два тридцать семь, и мне все равно, кто об этом узнает.

– Боже! – воскликнула кухарка.

Прежде чем отправиться на поезд в два тридцать семь, няня вернулась в гостиную, чтобы разрушить новое здание Филиппа, вернуть на свои места книги, подсвечники, вазы и шахматные фигуры. Там мы ее и оставим.