Читать книгу: «Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию», страница 9

8. Первые встречи

Первые заметки о личности Анны Болейн относятся ко времени ее возвращения из Франции. Джордж Кавендиш, джентльмен-привратник Уолси и непосредственный свидетель событий, оценивая навыки, приобретенные Анной на континенте, отмечает «ее прекрасные манеры и поведение». Этого исключительного комплимента она удостаивается на страницах его книги «Жизнь Уолси», где Анна предстает виновницей трагического конца Уолси. Многое из того, о чем пишет Кавендиш, происходило на его глазах: его описания характеров весьма убедительны, однако он писал, опираясь на личные воспоминания, а память могла подвести. Иногда он неверно истолковывает события и путается в хронологии: например, он ошибочно утверждает, что к тому времени, когда Генрих влюбился в Анну, карьера ее отца только начиналась или что Анна оставалась при французском дворе до лета 1524 года¹.

Более подробные описания внешности Анны начинают появляться после того, как Генрих принимает решение о разводе с Екатериной Арагонской. Первое из них, относящееся к февралю 1528 года, принадлежит Лодовико Черезари, уполномоченному представителю герцога Миланского в Париже, который заверяет венецианскую синьорию⁵³ в том, что эта дама «очень красива» (итал. bellissima)². Такое же впечатление она произвела на французского дипломата Ланселота де Карля, который впервые увидел Анну, приехав в Англию в мае 1535 года, когда она уже была супругой Генриха и королевой Англии.

 
Она была красива и стройна,
Но более всего влекли ее глаза.
Движеньем их она владела безупречно,
Порою взгляд ее скользил вокруг беспечно,
Порой посыл красноречивых глаз
Вверял отважно тайну сердца³.
 

Менее поэтичное описание Анны дает Джон Барлоу, рыжеволосый коротышка, капеллан ее отца. В 1532 году в беседе с фламандским дипломатом в Лёвене он отмечает «красоту ее речи и грациозность движений», однако называет ее всего лишь «довольно красивой» (фр. competement belle), при этом не забывая упомянуть, что она происходит из «хорошей семьи»⁴. Симон Гринер, которого Генрих пригласил в Англию, чтобы заручиться поддержкой швейцарцев в вопросе развода с Екатериной Арагонский, как и Джон Барлоу, был невысокого мнения о ее наружности; по его словам, она была «молода, хороша собой, довольно смугла»⁵.

Современники Анны разделились в оценке ее внешности. Среди бесспорных достоинств перечисляли ее стройность, умение уверенно держаться, живость характера, длинную изящную шею и темные искрящиеся глаза, взгляд которых заставлял того, на кого она смотрела, чувствовать, будто он обращен только на него. Темный цвет ее волос и смуглая кожа считались менее привлекательными. Анна была натуральной брюнеткой, а в то время предпочтение отдавалось светловолосым женщинам с фарфоровой кожей. Томас Уайетт, семья которого была знакома с Болейнами еще с тех пор, когда Анна была ребенком, в стихах называет ее «брюнеткой» и упоминает ее «прелестную шею»⁶. В дипломатическом письме, датированном 1532 годом, венецианский историк и мемуарист Марино Сануто оставил следующий портрет Анны:

Мадам Анну нельзя назвать одной из самых красивых женщин в мире. Она среднего роста, кожа ее имеет необычно темный оттенок, у нее длинная шея, широкий рот и довольно плоская грудь. В сущности, в ней нет ничего, кроме того, что разожгло страсть короля, а еще черных и прекрасных глаз. Взгляд Анны, в отличие от взгляда королевы [Екатерины], даже в ее лучшие годы, оказывает куда большее действие на слуг⁷.

Незадолго до этого Сануто с похвалой отозвался о ее пышной шевелюре, отметив, что она любит носить «распущенные волосы»⁸.

Анне следовало вести себя осторожно, если она рассчитывала получить престижное место при дворе Екатерины – по всей видимости, именно на это ее родители и рассчитывали. Большим преимуществом стало то, что к этому времени им удалось существенно улучшить материальное положение и повысить свой статус. В феврале 1516 года Томас Болейн продал Генриху поместье в Нью-холле с охотничьими угодьями за 1000 фунтов. Это стало возможным, поскольку несколькими месяцами ранее умер граф Ормонд, дед Болейна по материнской линии. После смерти Ормонда в силу вступило соглашение, которое в 1511 году Болейн заключил со своей матерью. Довольный этим приобретением, Генрих заплатил сразу всю сумму и приступил к перестройке поместья, которое он назвал Больё⁵⁴ (от фр. Beaulieu – красивое место), отложив оформление документов на передачу собственности на потом. Кроме того, он пообещал отцу Анны должность придворного казначея или контролера королевского двора, как только соответствующее место освободится⁹.

Однако продажа поместья Нью-холл не решала всех финансовых проблем Болейнов. С 1516 года и вплоть до возвращения Анны домой Болейн много брал в долг у богатого купца из Лондона, Ричарда Фермура. В конце концов ему удалось уладить дела с Фермуром, продав ему без лишнего шума особняк Лутон-Ху. Поступив так, он, в сущности, обманул свою мать, которой он по условиям соглашения передал этот особняк вместе с поместьем Бликлинг в пожизненное пользование¹⁰.

Что касается статуса, то в этом вопросе Болейну удалось значительно продвинуться, получив заветную должность казначея, на которую он был назначен Генрихом за шесть недель до возвращения Анны. Эта должность, как и должность его заместителя в лице контролера королевского двора, подразумевала ответственность за большую часть финансовых операций, связанных с дворцовыми нуждами, и ведение хозяйственной деятельности¹¹. В соответствии с занимаемой должностью придворному казначею отводилось помещение в непосредственной близости от покоев короля. По своему статусу он становился советником короля, и это был еще один шаг наверх, хотя отец Анны и прежде присутствовал на заседаниях совета и уже приносил клятву королевского советника¹².

Если Анна по примеру родителей собиралась служить при дворе Генриха и Екатерины, то семье надо было снискать благосклонность Уолси. Что они и сделали. Разделяемое многими предположение о ссоре с Уолси в связи с назначением Томаса Болейна на должность казначея ошибочно. Оно возникло из-за того, что письмо, которое в мае 1519 года Болейн отправил из Пуасси, было неверно истолковано; ошибка заключалась в том, что Генрих, якобы поддавшись тлетворному влиянию Уолси, решил назначить другого кандидата в качестве временно исполняющего обязанности казначея. На самом деле Генриху просто было нужно, чтобы отец Анны оставался во Франции, пока шли приготовления к встрече на Поле золотой парчи¹³.

Впрочем, Уолси все-таки вынашивал планы, непосредственно затрагивавшие интересы Болейнов. Неизвестно, знала ли Анна о том, что кардинал вскоре после англо-французского саммита решил выдать ее замуж за двадцатичетырехлетнего сэра Джеймса Батлера, 9-го графа Ормонда, сына и наследника влиятельного ирландского магната сэра Пирса Батлера, однако ее родители об этом знали. Эти планы возникли после того, как сэр Пирс предъявил претензии на титул и ирландские владения Томаса Батлера, 7-го графа Ормонда, деда Томаса Болейна. Томас Болейн был решительно против, поскольку считал, что титул графа должен был перейти к нему. Между Пирсом Батлером и Томасом Болейном разгорелась жестокая вражда.

Конфликт разрешился в октябре 1520 года. По совету графа Суррея, сына Томаса Говарда, победителя в битве при Флоддене, которого Генрих отправил в Дублин с целью реформировать правительство Ирландии, Уолси предложил примирить стороны, выдав Анну замуж за наследника Пирса Батлера. Он полагал, что этот брак откроет выгодные перспективы для обеих сторон¹⁴. Генрих одобрил этот план и обещал Уолси, что сам «предварительно переговорит» с Болейном. Как известно, брак не был заключен. Если причиной этого стало сопротивление Болейнов, то они добились своего, не понеся при этом никакого ущерба. Тем временем Уолси принял Джеймса Батлера в свою свиту и держал его при себе во время посольских миссий в Кале и Брюгге¹⁵.

Однако даже привилегированное положение родителей Анны не давало уверенности в том, что она получит место при дворе Екатерины. Она была франкофилкой во всех смыслах этого слова, и ее взгляды на жизнь сильно отличались от мировоззрения Генриха и Екатерины. Это в равной степени касалось и ее отношения к религии, на которое повлияли взгляды реформаторов из окружения королевы Клод и Луизы Савойской.

Религиозные убеждения Генриха были совсем иного толка, во всяком случае, в этот период его жизни. Во время их встречи с Франциском на Поле золотой парчи он узнал, что папа Лев X отлучил от церкви Лютера. По возвращении Генрих написал богословский трактат «Защита семи таинств» (Assertio Septem Sacramentorum), который он посвятил папе римскому и в котором выступил как ярый защитник католической веры. Идею подсказал Уолси, и он же пригласил Томаса Мора и Ричарда Пейса, чтобы они помогли королю завершить работу над рукописью. В воскресенье 12 мая 1521 года после публичной проповеди, которую епископ Рочестерский Джон Фишер с чувством произнес в церковном дворе лондонского собора Святого Павла, Уолси вышел к толпе и под одобрительные крики поднял над головой черновик рукописи, дав при этом знак факельщику зажечь огромный костер, сложенный из сочинений Лютера¹⁶. Вскоре после этого церковные власти начнут преследования и гонения всех подозреваемых в ереси. В знак признательности папа Лев пожаловал Генриху титул «Защитник веры». Столь же тверда была и позиция Екатерины в вопросах религии: чувствуя поддержку своего нового духовника из Испании Альфонсо де Вилласанта, она уже видела себя «Защитницей веры»¹⁷.

Все эти события были тесно переплетены с ситуацией в Германии, где в апреле 1521 года на многолюдных собраниях рейхстага (представительное собрание империи) в Вормсе в присутствии императора Карла проходили слушания по делу Мартина Лютера. Его доктрина и сочинения были подвергнуты осуждению. Лютера отпустили, поскольку ему предварительно была выдана императорская охранная грамота, однако все знали, что его неминуемо ждет арест и судебный процесс. Спасло Лютера вмешательство сочувствовавшего ему курфюрста Фридриха III Саксонского, предоставившего ему временное укрытие и защиту¹⁸.

Болейнам повезло, что они заручились поддержкой Уолси: своим дебютом при дворе Анна была обязана приглашению Уолси. Первое появление Анны, которой тогда был двадцать один год, состоялось 4 марта 1522 года на маскараде в канун Великого поста. Празднества в Прощеный вторник, так же как и в Майский день, были посвящены романтической любви. В этом году празднества устраивал Уолси, и они должны были проходить в большом зале его главной резиденции, Йорк-плейс⁵⁵. Дворец выходил на Темзу и располагался в непосредственной близости от Вестминстерского аббатства и всего в двухстах футах (60м) к востоку от узкой улочки, пролегавшей между Вестминстерским дворцом и Чаринг-Кросс⁵⁶. Йорк-плейс принадлежал Уолси как архиепископу Йоркскому и служил ему городской резиденцией во время судебных заседаний, на которых требовалось его присутствие.

Празднества были приурочены к важному событию на международной политической арене. Карл, готовясь нанести Генриху официальный визит для ратификации договоренностей, достигнутых в Брюгге, предварительно направил в Англию своих послов. Представительские мероприятия в честь высоких гостей начались накануне Прощеного вторника турниром во имя «безответной любви». Состязания открывал сам Генрих, выступавший под девизом «Она ранила меня в самое сердце». Вечером следующего дня начался бал-маскарад. Уолси сопроводил делегацию послов в большой зал, освещенный сотнями свечей, стены которого были украшены гобеленами искусной работы, изображавшими сцены предстоящего действия. Внимание гостей довольно быстро привлек дальний конец зала, где была возведена деревянная крепость, зубчатые стены которой были покрыты зеленой оловянной фольгой, отчего все сооружение получило название «Зеленый замок» (фр. Château Vert). У замка было три башни: одна большая и две поменьше, на каждой из которых красовалось знамя, символично изображавшее власть женщины над мужчиной. На первом знамени было нарисовано три пронзенных сердца, на втором – женская рука, сжимающая сердце, а на третьем эта рука переворачивала сердце. Из окон башен выглядывали восемь дам, представлявшие такие добродетели, как Красота, Честь, Стойкость, Доброта, Постоянство, Щедрость, Милосердие и Сострадание. На каждой было платье из тончайшего миланского атласа, а волосы украшала золотая сетка, спускавшаяся из-под плотно сидящего на голове убора, усеянного драгоценностями.

Внизу на страже крепости стояли аллегорические фигуры женских пороков: Опасность, Высокомерие, Ревность, Бессердечие, Презрение, Язвительность (фр. Malebouche) и Холодность (Неприступность). Эти роли исполняли не дамы, а мальчики-хористы из часовни Генриха, одетые в костюмы, напоминавшие наряды индианок. Действие начиналось с появления группы отважных рыцарей, среди которых был и сам Генрих, одетых в синие атласные плащи и золотые головные уборы. По сюжету рыцари должны были атаковать стражей крепости и спасти дам, прятавшихся в башнях. Генрих исполнял роль Влюбленного, а во главе отряда рыцарей выступал актер, изображавший Страстное Желание,– это мог быть хормейстер Уильям Корниш, написавший сценарий; сейчас он был одет в костюм из алого атласа, расшитый золотыми языками пламени. Когда Страстное Желание предложил дамам спуститься вниз и поприветствовать его соратников, они отказались, и тогда начался потешный бой. Это была фарсовая комедия с шуточной осадой крепости, залпами из бутафорских пушек и метанием фиников и апельсинов в стражей, на что те отвечали выстрелами из фальшивых луков и мушкетов, в то время как дамы из башен забрасывали рыцарей сахарным драже и поливали розовой водой¹⁹. В конце концов крепость пала, ее защитники разбежались, и рыцари смогли освободить добродетельных дам из Зеленого замка, после чего все «мило танцевали» и только под конец сняли маски. Затем Уолси пригласил гостей в банкетный зал, где были поданы сладкие вина и десерты²⁰.

Личности дам, скрывавшихся под масками, можно установить по сохранившимся отчетам о празднике. Сестра Генриха, герцогиня Саффолк, изображала Красоту, а Гертруда Блаунт, дочь лорда Маунтджоя, а теперь и супруга двоюродного брата короля Генри Куртене, представляла Честь. Элизабет Браун досталась роль Щедрости, а Элизабет Даннет – роль Милосердия. Элизабет Браун приходилась сестрой Энтони Брауну, самому молодому из школьных приятелей Генриха. Вскоре Элизабет Браун с Анной станут лучшими подругами. Элизабет Даннет была женой или дочерью Джерарда Даннета, оруженосца Генриха. Обе дамы состояли в свите Екатерины и сопровождали ее на Поле золотой парчи²¹. Однако для нас наибольший интерес представляют личности трех последних дам, жизненным путям которых было суждено тесно переплестись в дальнейшем. Джейн Паркер, дочь лорда Морли, которая вскоре обручится с молодым Джорджем Болейном, изображала Постоянство. Сестра Анны, Мэри Болейн, представляла Доброту, а сама Анна – Стойкость²².

В выборе Генрихом девиза «Она ранила меня в самое сердце» и роли Влюбленного угадывается скрытый мотив. Вскоре после маскарада, если не раньше, одна из сестер Болейн становится его любовницей – это была не Анна, на которую он тогда едва ли обратил внимание, а более искушенная Мэри. Возражений со стороны отца не было. Человек, хладнокровно присвоивший себе собственность престарелой матери, не испытывал угрызений совести, используя своих детей для улучшения благосостояния и социального положения семьи. Более решительных действий можно было ожидать от Уильяма Кэри, и он действительно ни минуты не сомневался в необходимости действовать. Поняв, что это поможет ему быстрее продвинуться по карьерной лестнице, он с легкостью уступил супругу своему королю.

Мы не можем с уверенностью утверждать, что сама Мэри была легкой добычей. Если верить язвительному замечанию, которое приписывают Франциску и которое распространилось благодаря папскому нунцию во Франции, «она уже оказывала услуги» ему и его придворным и заслужила репутацию «фривольной девицы и самой бесстыжей из всех» (итал. una grandissima ribalda, et infame sopra tutte). Проблема заключается в том, что оригинальный текст послания, найденный в кипе документов, хранившихся сначала в замке Святого Ангела, а теперь в Ватикане, не содержит подтверждений того, что Франциск когда-либо говорил такое. Известно только, что в марте 1536 года он участвовал в очернительской кампании, направленной не столько против Мэри, сколько против Анны. За отсутствием более убедительных доказательств вопрос о моральном облике Мэри остается открытым²³.

Мэри была не первой любовницей Генриха. Здесь будет не лишним проследить историю его любовных связей. Его ранние интрижки были мимолетными увлечениями, однако в 1518 году, после того как Екатерина разрешилась от бремени мертворожденной девочкой, Генрих вступил в связь, которая продлилась несколько лет, с Элизабет Блаунт, дочерью сэра Джона Блаунта, представителя старинного рыцарского рода²⁴. Есть мнение, что сводником в этом романе выступил Уильям Комптон²⁵. Элизабет (более известная как Бесси) была одной из камеристок Екатерины и слыла красавицей. Внешность Анны была не столь примечательна, поэтому Джон Барлоу позже назовет ее «довольно красивой».

В июне 1519 года от этой связи у Генриха родился сын. Когда приблизился срок родов, Генрих отправил Бесси в уединенное поместье в Эссексе. Уолси было поручено устроить все наилучшим образом, а Екатерина сделала вид, что ничего не замечает, посчитав, что это было бы ниже ее достоинства. Она знала о громких романах своего отца Фердинанда и сводного брата Филиппа Красивого. Мы не можем знать наверняка, однако возможно, что именно тогда она впервые задумалась о непрочности своего положения. В отличие от французской королевы Клод, она едва ли могла гордиться многочисленным потомством, хотя в этом и не было ее вины. Быть может, поэтому она стремилась сублимировать свои тревоги: любое подозрение в неверности Генриха усиливало ее непоколебимую приверженность католической вере и устоям брака. Она сохранила эту твердую позицию до конца своих дней²⁶.

Получив от Уолси известие, что новорожденный мальчик здоров, Генрих признал его своим сыном, дал ему имя Генри Фицрой⁵⁷ и пожаловал щедрую сумму на его воспитание и образование; при этом он поспешил отделаться от Бесси, выдав ее замуж за молодого и богатого наследника Гилберта Тэлбойса. Он убедился в том, что способен зачать сына, однако повторения подобной скандальной истории не хотел²⁷. В этом смысле связь с замужней дамой была более безопасна: вопрос контрацепции не стоял так остро, поскольку по закону ребенок от внебрачной связи все равно признавался ребенком мужа²⁸.

Как тонко подметила Маргарита Ангулемская, сохранить любовную связь в тайне было невозможно. Слухи о новом увлечении короля быстро облетели весь двор, и вскоре в кулуарах уже шептались об этой новости. Во многих источниках повторяется информация о том, что Генрих открыто признавал эту связь и даже назвал военный корабль в честь Мэри Болейн, однако подробное ознакомление с оригинальными рукописями из Британской библиотеки приводит нас к совершенно иным выводам. Оказывается, это было торговое судно водоизмещением 100 тонн, принадлежавшее семье Болейн еще с тех времен, когда они занимались торговлей сукном. Вице-адмирал Генриха приобрел его за 352 фунта 8 шиллингов 6,5 пенса для перевозки военных грузов в Кале. Другое судно, также принадлежавшее семье Болейн и названное в честь Анны, было приобретено военным казначеем для перевозки грузов в целях снабжения армии за 115 фунтов 6 шиллингов. По документам вторая покупка относится к 1522 или 1523 году – тому времени, когда никто не мог предположить, что между Генрихом и Анной завяжутся отношения²⁹.

Почти сразу же после маскарада в Прощеный вторник Генрих назначил Уильяма Кэри, мужа своей новой любовницы, на должность смотрителя поместья Больё, бывшего когда-то собственностью Болейнов. Это был первый знак благодарности со стороны короля в длинном списке последующих привилегий³⁰. Должность смотрителя предоставляла обоим супругам право, равносильное праву владения королевским дворцом, поскольку они могли жить в нем, не платя ренты, во время отсутствия Генриха. Одно драматическое событие, произошедшее в 1521 году, еще больше увеличило владения семьи Болейн. По не вполне понятным причинам у Генриха возникли подозрения в отношении влиятельного герцога Бекингема, и король собственноручно написал Уолси письмо с указанием «внимательно следить за ним»³¹. Что-то пробудило в нем чувство неуверенности в собственной безопасности, которое он нередко испытывал, когда обстоятельства складывались против него, и тогда он срывался и поступал так, как считал нужным, не контролируя свой гнев и не щадя никого. Чем старше он становился, тем более резкими были эмоциональные скачки: он то пребывал в состоянии смиренной кротости, то впадал в безудержную ярость. В случае с Бекингемом это произошло так стремительно и с такой жестокостью, что заставило всю страну содрогнуться.

В показательном процессе, который состоялся в 1521 году, Бекингему было предъявлено обвинение в государственной измене. Как утверждал обвинитель, Бекингем якобы готовил заговор с целью захватить трон и, по свидетельству возмущенного слуги, намеревался убить Генриха. Герцог выразил протест, заявив, что обвинение против него сфабриковано,– что, в сущности, так и было, поскольку Генрих лично настроил и запугал свидетелей,– но обвинительный приговор уже был делом решенным³². Казнь Бекингема на Тауэрском холме⁵⁸ превратилась в отвратительное по своей жестокости зрелище. Палач не сумел отрубить голову одним ударом, и, пока он снова и снова поднимал и опускал топор, истекавший кровью герцог в предсмертной агонии мужественно читал псалмы. В течение трех последующих дней к месту казни приходили скорбевшие по нему люди, чтобы смочить платки в крови человека, которого они «почитали святым праведником», и «говорили, что он умер безвинно». Генрих объявил их «мятежниками и бунтовщиками» и отправил Томаса Мора сообщить гражданам, что они «навлекли на себя подозрения короля и что он припомнит им это»³³.

Среди тех, кто обогатился за счет опального герцога, был Томас Болейн, которого король назначил главным управляющим и распорядителем поместья Пенсхерст, некогда принадлежавшего Бекингему, а теперь конфискованного в пользу короны, вместе со всеми зданиями, постройками и земельными угодьями. Пенсхерст находился недалеко от Хивера, и для Болейнов это было идеальное место³⁴.

Одна королевская милость следовала за другой. Поместье Фоббинг, расположенное рядом с Терроком в графстве Эссекс, сделало Болейнов состоятельнее других семейств высшей знати. Подобно супругам Кэри в Больё, Болейны были удостоены чести управлять поместьем, содержание которого осуществлялось на средства короля, а в обмен они получили право свободно пользоваться этой собственностью и даже жить в главном доме, когда король отсутствовал, впрочем, он крайне редко туда наведывался³⁵. Вполне возможно, что Болейны считали Пенсхерст своим вторым домом, поскольку умерший в младенчестве младший Томас Болейн, «сын сэра Томаса Блайена» (англ. Thomas Bwllayen), был похоронен при церкви неподалеку от особняка примерно в это время. Небольшой крест, установленный в память о его короткой земной жизни, почти идентичен кресту рядом с церковью в Хивере, на котором сохранилась надпись: «В память о Генри, сыне сэра Томаса Блайена». Оказывается, после того, как родители Анны переехали из Норфолка в Кент, у них родилось еще двое сыновей, однако они потеряли обоих³⁶.

Вскоре после того, как Генрих пожаловал Болейнам поместье Пенсхерст, он взял к себе на службу брата Анны Джорджа, который присоединился к Уильяму Кэри, по всей видимости, начав с должности привратника в личных покоях короля³⁷. К тому времени Джорджу исполнилось девятнадцать лет, и он мог участвовать в спортивных и прочих развлечениях при дворе. Его любовь к музыке, искусству и поэзии, а также глубокий интерес к новым религиозным идеям, охватившим Европу, быстро сделали его весьма заметной фигурой. Как и большинство Болейнов, он обладал практическим взглядом на жизнь. Он оказался среди тех, кто тоже выиграл от казни герцога Бекингема³⁸.

Роман сестры с королем повысил шансы Анны на получение места при дворе Екатерины, или, во всяком случае, так могло показаться. В источниках есть немало расхождений по этому поводу. Сохранилось несколько томов расходных книг, где точно записано, сколько Екатерина тратила на одежду и предметы быта для себя, своей дочери и фрейлин, однако имя Анны в них не упоминается. В наиболее полном реестре придворных дам Екатерины, который начал составлять Уолси летом 1525 года, каждая дама отмечена отдельной строкой, однако для девушек рангом пониже была сделана общая запись, что существенно затрудняет поиск³⁹.

Кавендиш, напротив, отмечает, что почти сразу же после дебюта Анны при дворе во время маскарада «эта благородная девица… вновь появилась со своим отцом; он сделал все возможное, чтобы ее взяли на службу при дворе Екатерины»⁴⁰. Полидор Вергилий, имевший возможность наблюдать жизнь двора из окон собственного дома, находившегося неподалеку от собора Святого Павла, тоже считает, что Анна была в свите Екатерины⁴¹. То же утверждает и Уильям Кемден в первом томе «Хроник событий в Англии и Ирландии во времена правления Елизаветы» (Annales rerum Anglicarum et Hibernicarum Regnante Elizabetha), изданном в 1615 году⁴². Аналогичного мнения придерживается и Джордж Уайетт, внук поэта Томаса Уайетта, посвятивший последние годы жизни поиску свидетельств, подтверждающих факты биографии Анны. В своем сочинении «Жизнь Анны Болейн» (Life of Anne Boleyn), написанном в период с 1595 по 1605 год, он говорит, что после появления при дворе Генриха она «находилась в услужении у Екатерины»⁴³.

Вполне вероятно, что все эти мнения верны, и Анна действительно в это время уже уехала из Хивера и служила при дворе Екатерины. Это было началом знаменательного пути.