Мой бывший бывший. Книга 2

10. Скачки и прочие неприятности

Это оказывается интересно.

Настолько, что я аж втягиваюсь.

Какая жалость, что я ни черта в этом не понимаю. И судить о ходе гонки могу только на свой дилетантский взгляд.

Но…

Даже на свой дилетантский взгляд я могу оценить отличную форму обоих всадников. Да, и на первое впечатление, и на все последующие, Ветров, оказавшийся на скаковой дорожке и резко сменивший положение тела – теперь уже стоящий в подтянутых стременах и склонившийся к спине летящего вперед Милорда, – смотрится абсолютно на равных с Ником.

А может быть, даже чуточку получше.

На этой постыдной мысли я себя ловлю, как будто на попытке воровства. Факт того, что я при этом еще и зачарованно таращусь на ту часть тела Ветрова, что у него находится пониже спины, точно можно считать отягчающим. Потому что я, чтоб меня, любуюсь!

Не будь я у себя единственной и неповторимой, за такое преступление точно бы казнила себя на месте. Вот ведь, нашла на кого пялиться, да еще и слюнки пускать. Мне ведь даже по роду отношений сейчас полагается пожирать глазами совсем другого участника гонки. Но с него глаза соскальзывают…

Очень печальный симптом, если так задуматься…

Но я попробую задуматься об этом не сейчас. Сейчас есть проблемы поактуальнее.

– Плюшка, чуть-чуть потише, – жалобно прошу я, потому что, кажется, вот-вот оглохну на одно ухо, правда, точно не понятно, на какое, в обоих звенит – это Маруська на моих коленях возбужденно подскакивает и радостно воет во все горло, когда Ветров с Милордом берут очередное препятствие, прекрасно заменяя обоим целую трибуну с болельщиками.

– Я болею за папу, – веско обосновывает мне дочь, и после этого громкость ее восхищения даже подрастает, хотя мне казалось, что это уже невозможно.

Хороший у Плюшки голос, громкий. Как раз для занятий каким-нибудь вокалом, соседям на радость. Ну, а что, не все же им в восемь утра над моей головой жестоко эксплуатировать перфоратор. Должна же я наконец отомстить?

Я болею за папу.

И все-таки я хорошо знаю свою дочь. Она у меня ужасно азартная, с ней даже в настолки сложно играть, потому что проигрыши она ужасно близко к сердцу воспринимает.

А Ветров все-таки практиковался вот в этом их… стипль-чезе, да, потому что что-то мне сомнительно, что он бы сунулся на дорожку, если бы не был уверен, что сможет её пройти и не уронить своего авторитета в Маруськиных глазах.

Потому что вот лично мне, на самом деле, страшно иногда становится, когда Милорд взмывает над землей, чтобы пролететь над очередным «мини-рвом» или барьером из густого колючего кустарника. А ну как лошадь неправильно приземлится? А ну как Ветров кувыркнется через её голову и свернет себе шею? Это самая ужасная концовка, которую можно придумать для этой баллады.

Даже с учетом моей к нему ненависти, я этого не хочу. Хоть иногда и накатывает такая паника, что кажется, что наши с ним разборки можно решить только чьей-нибудь смертью, но это все – только внешнее, пустое.

Первый круг они с Ником будто бы даже не напрягаются. Это заметно даже мне, хотя я не особенно представляю, как именно выглядит лошадь в галопе или быстром аллюре, но низкий накал у начала гонки все-таки очевиден.

Что-то я слышала про то, что в гонках великими всегда становились те лошади, что всю скачку шли в хвосте и берегли силы.

Вот и эти – первый круг проходят будто бы даже без спешки, берегут силы, разогревают лошадям мышцы.

А вот к концу второго круга уже становится понятно: мы вышли не просто на лошадок посмотреть, а все-таки на гонку двух настроенных на победу наездников. Темп движения у лошадей сразу становится откровенно гоночным.

Нельзя сказать, что кто-то вырывает явный перевес, они идут нос к носу, грудь в грудь – и тут я имею в виду части тела лошади, разумеется. И…

Нет. Милорд вдруг резко наращивает темп и с разгона снова перемахивает самое широкое препятствие на пути – там, где линия колючей изгороди прикрывает канаву с водой.

Ник отстает.

А я сижу, опустив подбородок на острое плечико дочери, кусаю губу и пытаюсь убедить себя, что радоваться проигрышу кавалера – не страшно. Ну, я же просто не хочу ничего обострять.

Плевать было бы, если бы Ветров и Ник устроили эту гонку просто так. В этом случае проигрыш особого веса не имел бы, ну, максимум Маруська бы впечатлилась и крутизной дяди Ника, я бы только этому порадовалась.

Так ведь дело было не только в этом.

А в требовании к Ветрову в случае поражения держаться подальше от нас, избегать, тем самым уклоняясь и от общения с Плюшкой.

Ник все-таки слишком много на себя взял. И я надеюсь, что он это поймет. Потому что если не поймет, как бы этой ошибке все-таки не стать последней в наших отношениях.

И почему мне кажется, что я только ищу повод? Для чего?

Ох, нет, это тоже потом. Все потом. Сейчас не хочу об этом думать. Тем более, что Ветров вырвал у Ника фору уже в целую лошадь – Милорд едва не попал хвостом по морде соперника.

Только бы так все и осталось, только бы ничего не поменялось в этой их расстановке сил. До конца этой дурацкой гонки, до финишной черты осталось треть круга и всего четыре препятствия…

Ага, сейчас, ну конечно. Размечталась я, конечно…

Ник досадливо понукает лошадь, пуская в ход хлыстик, и она тоже прибавляет ходу, быстро сокращая разрыв. Черт!

Два препятствия. Финишная прямая. Кони идут наравне, но лошадь Ника будто бы по чуть-чуть, но все-таки обгоняет Милорда…

– Папочка, давай, – во весь голос вопит Маруська, сложив ладошки рупором, так что никакого громкоговорителя нам не надо. И вот тут происходит сразу несколько событий.

И Ветров подается вперед, резко прикрикивая на Милорда. И Ник быстро оборачивается к нам, на долю секунду, но… Мне кажется, или он чуть ослабляет натяжение поводий?

Это не все. Последнее событие в этой цепочке событий – самое мозговыносящее.

Вошедший в раж Милорд впивается зубами в шею идущего с ним вровень соперника. Тот шарахается, ступает копытом в грязь только что оставленного позади препятствия, оскальзывается…

Ник кубарем летит на землю. Прямо под копыта!

Я не знаю, каким чудом я догадываюсь торопливо зажать Маруське уши. Женская интуиция, больше не на что и кивать. Ничем другим невозможно было предугадать крепчайшее, жгучее и совершенно нецензурное словечко, которое вырывается изо рта Ветрова и которое слышно и на дальнем конце поля, не то что на наших ближних трибунах.

Я не знаю, как он это делает, вижу только, как резко натягиваются поводья, причем резко – это слабо сказано. Милорд встает на дыбы, опасно меся копытами воздух над головой Ника.

Но потом уходит в сторону. Фух…

Ветров, однако, как супермен успевает еще и опасно перегнуться вперед и с размаху хлестнуть распахнутой ладонью по морде и лошадь Ника, заставляя и её шарахнуться в сторону подальше от своего оказавшегося вне седла наездника.

Все это я застаю уже на бегу, хотя я бы сказала, что на лету, потому что я все-таки очень тороплюсь успеть к раздаче.

Хочется иррационально наорать на Ветрова, обвинить его во внезапной блажи коня, ну, не знаю, может, есть какая-нибудь команда “Фас” в лошадином эквиваленте. Только…

Чушь все это.

Даже я, которая повесит на Ярослава Ветрова любые прегрешения, и никаких доказательств мне надо, только внятную гипотезу, это понимаю.

До конца круга оставалось не так много. Он еще мог успеть вырвать победу у Ника. Тем более, что он…

– Ник… – я наконец достигаю белого невысокого забора, отделяющего трибуны от скакового поля, и перегибаюсь через них, вглядываясь в этого придурочного спорщика. Живой. Шевелится. Его офигевшую лошадь уже успел оттащить в сторону бдительный конюх кавказской наружности, а сам Ник так и не встал: сидит на притоптанной земле скаковой дорожки и, если судить по выражению его лица, пытается восстановить собственный разлетевшийся на осколки мир. Ну, или он еще просто не оклемался от падения. Ему копытом по голове не прилетело хоть? Вроде, нет на шлеме вмятин. А вдруг на черепе есть?

Хотя нет, держится он за грудь… Там мозга нет. Неужели все-таки прилетело копытом? Я была готова поклясться, что нет, но… Там все было слишком быстро, я могла просто не заметить…

– Наигрались? – ядовито выдыхаю я, выпрямляясь и скрещивая руки на груди. – А если бы ты шею свернул?

Не могу удержаться, увы. Меня, если честно, жутко колотит от осознания того, что только что чуть не произошло. И сердце колотится где-то в районе мозжечка, хотя положено же где-то в горле, но мы благополучно проскочили пару лишних этажей.

Ник то ли не слышит, то ли не знает, что мне ответить. Скорее первое – потому что как-то заторможенно даже реагирует на мой голос.

Это сотрясение? Или просто шок?

– Он не свернул, – меланхолично вклинивается Ветров, – так что убери лобзик, дорогая, кружок резьбы по дереву сегодня выходной.

Он держит приплясывающего Милорда поодаль, в доброй дюжине шагов от Ника, и до этого момента оставался в седле, но вот сейчас неторопливо соскальзывает со спины коня.

– А твое мнение мне вообще не интересно, – свистящим шепотом уведомляю я, пользуясь тем, что Маруська близко не подошла и подпрыгивает на нижней ступеньке трибун, так что вряд ли услышит, – и никакая я тебе не дорогая.

– Ой ли? – Ветров насмешливо фыркает, окинув меня более чем ехидным взглядом, а потом присаживается на корточки и, заглядывая в лицо Нику, щелкает перед его носом пальцами. – Эй, каскадер, как слышно?

– С-сам ты к-каскадер, – после заминки секунд в пятнадцать Ник все-таки откликается, с очевидным трудом фокусируясь на лице Яра.

– Мда, – Яр недовольно покачивает головой, – хотел спросить, готов ли ты продолжать, но видимо, в другой раз. Ты идти можешь? Пошли-ка, Николай Андреевич…

Он наклоняется ближе к Нику, заставляет опереться на его плечо.

– Куда ты его тащишь? – тут же вскидываюсь я и под невозмутимо-спокойным взглядом Яра начинаю ощущать себя дурой.

– В кусты, – фыркает Яр с той же насмешливой интонацией, – у меня там спрятан топор, и я поиграю с Николай Андреичем в Родиона Раскольникова и старушку-процентщицу.

– Ч-чур, п-процентщицей будешь ты… – все еще слегка заикаясь, но уже чуточку быстрее не удерживается Ник. В своем репертуаре. Шутить, наверное, будет даже на собственных поминках.

Но он шутит. Значит, вероятно, будет жить. Не описать двумя словами, какая тяжесть сваливается сейчас с моих плеч.

– Лучше объясни, где тут медчасть, клоун,– озадачивает Ника Ветров, уже подводя его к ограде, у которой я подхватываю Ника с другой стороны.

Этот вопрос заставляет нашего пострадавшего зависнуть, но в неизвестности нам с Ветровым остаться не суждено – к нам присоединяются и конюх, уже привязавший на расстоянии друг от друга и Милорда, и его противника, и Олеся, наконец-то вернувшаяся из долгого турне к нашему с Маруськой инструктору.

Меня в роли волокуши сменяет конюх, и они с ним напару ведут Ника за перепугавшейся и от того вдвое больше разболтавшейся Олесей.

А я оборачиваюсь к Маруське и без лишних слов протягиваю к ней ладонь.

Даже не известно, кто сейчас кого больше успокаивает – я её или она меня.

А ведь это он из-за меня в это все ввязался. И пострадал, получается, – тоже из-за меня…

11. Красная карточка для третьего лишнего

– Ох, ты ж…

Судя по выражению лица местной медички, она очень хочет прибавить к моему вздоху пару непечатных выражений, но репутация клуба требует от неё большего трепета перед клиентами.

Она не выражается – трепет на этом заканчивается.

Кровоподтек на спине у Ника красочный, яркий, хоть в справочник гематом его фотографируй, и с каждой секундой наливается все большим количеством ярко-лилового.

Копытом его задел во время падения его собственный поскользнувшийся конь – Мираж, как я уже знаю, – вроде бы, вскользь, но хорошо так задел, от души.

Да, на Нике был защитный жилет, но он все-таки помогает избежать травм непосредственно при ударе о землю, а от удара копытом с размаху защитить не смог.

– Ну, скажите спасибо, что не по позвоночнику, – хмуро бурчит медсестра – этакая строгая молодая девица, которая вообще не одобряет все эти опасные развлечения, но и идиотов надо спасать, поэтому она тут и находится, – тут мог быть перелом.

– И сотрясение мозга, если бы прилетело по голове, – тихонько добавляю я, больше для самой себя, а Ник кисло морщится. С учетом ватки с нашатырем, которую он только-только поднял к носу, смотрится забавно.

Поднял, глубоко втянул в себя “бодрящий” запах нашатыря, скривил еще более кислую физиономию и снова опустил руку с ваткой.

– Ник! – произношу я громким шепотом и укоризненно указываю ему взглядом на это средство приведения в себя, намекая, что эту штуку от носа обычно не убирают. Ник же косится на меня взглядом раненого Цезаря и продолжает строить из себя несломленного героя, который ни в каких нашатырях не нуждается. Он и так прекрасно сидит. Ну и что, что с заметным креном в левую сторону?

Господи боже, ну почему, почему я не взяла с собой сковородку?

Какой незаменимой вещью она бы оказалась в этом путешествии. Сколько темных головушек я просветила бы…

Нет, Ник уже худо-бедно оклемался, уже не заикается, уже глаза худо-бедно сносно реагируют на речь собеседников, но лицо его медленно, но все-таки приобретает синюшно-бледный оттенок. И сидит он, закостенев, явно не испытывая никакого желания лишний раз шевелиться.

– Давайте вы мне кольнете обезболивающего, и я пойду уже, – Ник произносит это нетерпеливо и с демонстративной бодростью, хотя, если честно, пойти он сейчас может только если пару шагов до местной койки, а там лечь и не шевелиться.

Выражение лица у медсестры становится еще более убийственным.

– А вы точно головой при падении не ударились? – елейным голоском уточняет это дивное создание. – Мужчина, у вас, очень вероятно, сломано ребро, а если и не сломано, то как минимум трещина точно есть, вам нужно на рентген и к травматологу. И госпитализация желательна.

Судя по выражению лица Ника, госпитализация как раз нежелательна. Теоретически, я бы и сама не хотела, чтобы так все вышло, но если уж так вышло, лучше бы он все-таки послушал врача.

– А у вас рентгена нет разве? – хмуро спрашивает Ник, передергивая голыми плечами.

Голыми.

Я задумчиво смотрю на покрытые ровным светлым загаром лопатки и ловлю себя на мысли, что медфетишистки из меня не выйдет.

Симпатичный мужчина, по характеру – вообще чудо из чудес, мышечный рельеф замечательный, проработанный, никаких тебе складочек, но…

На него не хочется залипать. Его хочется заставить принять горизонтальное положение тела и укрыть одеялом, до тех самых пор, пока врач не приедет.

Дело только в том, что он пострадавший?

Сколько денег я не пожалею на эту ставку?

– Ну почему, есть у нас рентген, только он для лошадей. Вы, сударь, готовы изобразить из себя мерина или кобылу? – тон у этой дивной мадемуазель самый что ни на есть саркастичный.

В иной раз я, наверное, бы возмутилась таким хамством, но в этой ситуации я, пока еще безмолвно, на стороне медички. Серьезно, он уже бледный как немочь, еще чуть-чуть, и можно будет под покойника даже не оформлять. И надо же – на подвиги!

– Может, все-таки как-то можно обойтись? – Ник смотрит на меня укоризненно, явно уже понял, что поддержки от меня дожидаться не стоит.

– Мужчина, если вы не успокоитесь, я вам вкачу снотворного, и вас госпитализируют спящим, – жестко сообщает нам медсестра, убирая длинную прядь темных волос за ухо, – мне так можно, если пациент ведет себя безалаберно по отношению к своей жизни и здоровью.

Мне кажется, этой медсестре до чертиков нравится поддерживать этот дурацкий спор, тем более, что в его исходе она не особо сомневается. По крайней мере, отвечает она с каким-то садистским удовольствием, будто ей приятно обламывать надежды своих нерадивых пациентов.

Наверное, как всякая приличная девушка, я сейчас должна ревновать? Или не должна?

Не, не хочется вообще. Эх!

Чем дальше, тем неутешительней становятся мои выводы.

– Живым снотворному не дамся, – Ник вздыхает невесело, а пальцы его накрывают мою ладонь, опущенную на колено.

И никаких лишних слов не надо. Все понятно и без них. Он капитулирует.

– Как же по-идиотски все вышло, – тихо шепчет Ник, прислоняясь к моему лбу своим, – думал убрать Ветрова, в итоге должен убраться сам.

А Ветров – гад, как всегда выиграл. Ничем не рисковал и выиграл. Даже больше, чем было оговорено. По крайней мере, Нику с Маруськой наладить контакт уже не удастся.

А надо ли было?

– Езжай, – тихо произношу я, чуть опуская ресницы, чтобы не грузить его собственным огорчением, а еще чтобы он не ощутил вдруг удачной возможности для поцелуя, к которому я сейчас не готова, – я соберу наши вещи и…

– Да брось, – Ник покачивает головой, – я оплатил коттедж до конца выходных, у тебя оплачено занятие для Маши. Завтра приедет Козырь, и ему нужен будет переводчик. Оставайтесь.

Это все, конечно, мило, и на самом деле поводы веские, но… как -то это все неловко…

Особенно с учетом тех мыслей, что я ловлю в своей голове весь этот день.

Пользоваться расположением мужчины, точно зная, что взаимностью ему не отвечаешь, – это так по-стервозному.

– Если я налажал, то что ж вам, совсем выходные портить? – продолжает Ник, явно правильно истолковав мою растерянную его предложением физиономию. – Отдыхайте. Тебе нужно выспаться. Жаль, что Ветров тут будет действовать тебе на нервы, но тут уж ничего не сделать. Я не представляю, что может заставить его свалить. Да и я сам от своей дочери бы не уехал, так что могу его понять.

– Ну, вот не надо Ветрова мерять по себе, – немножко устало возражаю я. Хотя… Что-то в его словах отдается и у меня.

Исходя из аналогичных мыслей, я разрешала Ветрову встречи с Маруськой до суда в первый раз. И он, вроде, кажется искренним – с ней. Со мной – все та же сволочь, чей иск трактуется совершенно недвусмысленно.

– Ну, если бы не он, я бы мог ребрами и не отделаться, – Ник пожимает плечами, – по гроб жизни я ему, конечно, не задолжал, но все-таки благодарность имею…

– Ты хотел проиграть? – тихо спрашиваю я, просто потому, что потом уже и не знаю, как получится спросить. – Я видела, ты ослаблял поводья…

– Наблюдательная, – Ник фыркает, на этот раз уводя взгляд в сторону, – нет. Проиграть я не хотел. Хотел свести в ничью. Так, чтобы и твой сценарий не сработал, и чтоб самому ему не задолжать.

– А так разве можно? – удивленно уточняю я, припоминая практику современных скачек. И что-то я о ничьей там не слышала. А вот о том, сколько копий сломлено за пару лишних пикселей преимущества одной лошади, вырванных у другой, – немало. Даже для моей исключительно поверхностной осведомленности в этой теме.

– Ну, если автоматический фотофиниш вышел из строя еще на прошлой неделе… – Ник тянет это достаточно красноречиво, чтобы я все поняла.

То-то он еще с инструктором разговаривал, небось, уточнял, не устранили ли неисправность.

– Ну ты и жук, Николай Андреевич, – я легонько пихаю его в плечо, боясь переборщить и лишний раз потревожить больную зону. Вот уж чего не ожидала от Ольшанского, так это вот такого.

– Ну, не все же Ярославу Олеговичу меня уделывать, как думаешь? – Ник хмыкает и болезненно морщится послевкусию этого смешка. Ребра его явно не желают, чтобы их таким образом беспокоили.

– Машину подали, – вклинивается в наш разговор нахальная медичка, – давайте, сударь, с вещами на выход, я вас провожу. И сопровожу, чтоб убедиться, что вы нашему водителю голову не задурили, что я вас из-за мелкой ссадинки в больницу гоняю.

Нет, это что-то с чем-то, даже попрощаться нормально не дают. Я еще даже не успела ни на что согласиться, принять решения, а мне уже всунули в пальцы колечко с двумя ключами.

– Ник… – я беспомощно наблюдаю, как мой кавалер с помощью медички натягивает снятую футболку, – может, все-таки…

– Отдыхай, – Ольшанский категорично покачивает головой, а потом встает со смотровой кушетки, опираясь на плечо медсестры, – я позвоню Козырю, сознаюсь, что выбыл на неопределенный срок. И извини, что я так бездарно спустил наши выходные. Не нужно было…

Я выдавливаю из себя кислую улыбку – после драки, как известно, кулаками не машут. Выхожу вслед за медсестрой из её кабинета. Именно там, на лавочке рядышком друг с дружкой шушукаются Ветров и Маруська. Очень интересно, на какую тему?

Я вообще-то не хотела их оставлять вдвоем, но это отдавало такой паранойей – тащить Плюшку за собой, в медпункт, смотреть на синяки постороннего ей мужика, когда есть рядом чертов папочка, который может пригодиться для того, чтобы посидеть с дочерью двадцать минут.

Даже он не сможет заморочить ей голову за такой короткий период времени.

Я это понимаю. И все равно беспокойство скребет меня изнутри, заставляет сердце беспокойно ворочаться в груди.

– Вам помочь? – обеспокоенно спрашиваю, глядя на хрупкую фигурку медички, изящность которой особенно ощущается рядом с рослым Ником, но девушка категорично дергает подбородком.

– Все в порядке! Бывали и потяжелей пациенты. Тем более мы идем сами, я только как опора выступаю.

– Не провожай, – устало просит Ник, оборачиваясь, и я явственно вижу его тоскливые глаза, – а то я все-таки не поеду. Не смогу тебя оставить, и все тут.

Неловкости внутри меня становится столько, что грудная клетка ощущается как грозящий лопнуть воздушный шарик.

– Позвони мне, когда скажут, что там с ребрами, – требую я обеспокоенно, потому что даже вопреки тому, что как к мужчине меня к нему не тянет, как человек он меня по-прежнему волнует. Хороший, надежный. Один вопрос: что ж я-то такая дура и не могу оценить его должным образом? Пытаюсь, пытаюсь, но чем больше пытаюсь, тем хуже выходит результат.

Ладно, разберусь с этим позже, когда он хоть чуть-чуть оправится после травмы.

Сейчас момент для откровенных разговоров совершенно не подходящий. Да и вообще ни для чего он не подходит, этот вот момент моей жизни. Особенно для того, чтобы я с кем-то пыталась строить отношения. Меня предстоящий суд занимает больше, чем сотня самых красивых мужиков мира, даже если они шоу мокрых маек специально для меня устроят.

Это, в общем-то, и все наше прощание с Ником.

Я не иду его провожать, как он и просит, просто останавливаюсь посреди коридора, невидящими глазами сквозь стеклянную дверь глядя, как Ника аккуратно подводят к машине и помогают ему устроиться.

Не давая себе ни минуты на лишние раздумья, на каблуках разворачиваюсь к Ветрову, ловлю его пришибленный взгляд. Что, неужели все-таки чувствует себя виноватым? Яр? Да ладно, ни в жизнь не поверю!

А один на один с ним оставаться все-таки страшновато…

– Ну, и о чем мы тут шепчемся? – вопреки всему, что меня одолевает, интересуюсь я, пытаясь просканировать Ветрова на предмет коварных замыслов.

– О том, что папа уже не хочет меня забирать, – звонко и на полкоридора возвещает Маруська.

А вот такого ответа я точно не ожидала…