Читать книгу: «Девушка с пробегом», страница 4

7. Руки в деле

Первым делом, может, кто-то и скажет, мол, какая вам, Надежда Николаевна, разница, вы же вполне неплохо покувыркались с этим мальчиком, и без знания кто он есть, что у него, от наличия жены член отваливается?

“Жена же не стена, она может и подвинуться”, так?

А вот стена. Знаете, после того как оказалось, что мой диванный супруг за четыре года с рождения Алиски умудрился сменить три любовницы – у меня, знаете ли, аллергия на всех тех, кто делает своих жен и мужей рогоносцами. И это личный кодекс чести, не спать с женатиками. Типа, я, конечно, стерлядь редкостная, и нормальный мужик со мной рядом не задержится дольше пары недель, но никогда в своей жизни я с женатым не свяжусь. Не могу, не буду, не хочу.

Хотя обидно, блин, вот понимаете? Мальчик-то по-прежнему красивый. Хотя ладно, я же с ним ничего серьезного заводить не собиралась. Ни с ним, ни с кем другим.

О женитьбе Огудалова я знала по факту. Меня, естественно, на свадьбу не звали, я была не настолько близка с Тамарой Львовной, но пару лет назад мне рассказывали, как удачно Давид женился, какая там замечательная девочка и как она хочет поскорей родить Давиду сынишку.

Правда о самом сынишке Огудалова было ни слова не слышно, а я была уверена – даже если невестка вдруг Тамаре разонравилась – а было на это похоже, потому что восторгов после пары месяцев после свадьбы слегка поубавилось, то уж о рождении внука она наверняка бы не умолчала.

– У кого, ты говоришь, взял мой адрес, красавчик? У друга-натурщика?

Я бы не хотела сейчас видеть свою улыбку. В ней точно много голода и жажды крови. Даже Дракула не умеет улыбаться кровожаднее меня.

– Ну-у-у, – Давид лукаво возвращает мне улыбку, как зеркало. – Ты же все уже поняла, Надя, зачем спрашиваешь?

Боже, никогда в жизни не видела настолько бесстыжей физиономии.

– И не стыдно брать маму в сообщники?

Звонок был слишком подозрителен, если сопоставлять появление моего Аполлона с ним. Будто проверяли, дома ли я нахожусь, пока кое-кто собирался ко мне выезжать. Ну, или уже подъезжал к моим Мытищам, если брать во внимание наши утренние пробки.

И ведь, смотри, как прикидывался под ветошь.

“Знаешь Огудалову?” – “Ну, так, чуть-чуть”. Чуть-чуть он маму знает, ага-ага, вчера, поди, первый раз в жизни увидел.

Эй, дайте мне кто-нибудь пособие “Как не убить своего любовника за все хорошее. Для Чайников”. Мне очень нужно. А еще мне нужно бы назвать Давида козлом, но у меня язык не поворачивается.

Огудалов смотрит на меня с любопытством. Типа: “Стыдно? Мне? Серьезно, да?”

Это ж насколько у Тамары Львовны с невесткой не клеится, если она сыну помогает сходить налево.

Моя мама наблюдает за этим спектаклем с безмолвным интересом. Она любит спектакли, не зря работает контролером в театре. Кажется, в уме она уже все поняла и даже определила, кто станет убийцей в еще не совершившемся преступлении. Впрочем, да, это буду как всегда я, без всяких сомнений.

А эта нахальная рожа даже ухом не ведет. Встал, потянулся к прилепленным к магнитному держателю ножам, взял один и вернулся к столу, к торту. Кофе ему просто так не пьется, видите ли. Нет, насколько мальчик хорош собой, настолько и наглость у него зашкаливает. Я и сама, честно говоря, слегка в шоке от такой наглости, наблюдаю, как он нарезает торт.

На моей кухне! Вот и шел бы к жене, на свою кухню хозяйничать!

А он меж тем снова шагает к раковине, сполоснуть тарелку из-под омлета и вилку и вернуться за стол снова, с четким намереньем причаститься к торту.

– Ты мне, может, всю посуду заодно помоешь? – с нежностью голодной пираньи интересуюсь я.

Давид же косится на раковину с тарелками задумчиво. Да-да, там, конечно, не гора, но некая “холмистость” имеется.

– А ты мне улыбнешься? – ой-ой, какой прищур, какая мимика.

Блин, как унять в себе озабоченную портретистку?

– Ну, если ты все перемоешь – так и быть, улыбнусь. – А потом выгоню и, может быть, даже дам пинка своему совершенству на дорожку.

Но раз уж он меня попользовал по своим нуждам, чтобы “сбросить напряжение”, не грех и его попользовать по моим. Ну, хотя бы попытаться, что ли!

Вообще вот что за мужик. Я ведь не рассчитывала, что он всерьез встанет со стула, только прихватив вилкой второй кусочек торта со своей тарелки и отправив его в рот. Я вообще думала, что он соскочит, а в идеале засобирается домой или на работу. Ну, он же работает! Он же мальчик с личной фирмой, бизнесмен, крутой дизайнер интерьеров, все дела. Наверняка у него куча дел. Вот и катился бы уже по своим делам. А он не катится, вот вы представляете?

– Придется совершить подвиг, – вздыхает этот неописуемый герой и закатывает рукава своей белой рубашечки. А потом испытующе уставляется на посудомойку. Типа: “А на кой черт вся эта волокита, если есть же кому сбагрить неприятный труд”. Ах, если бы все было так легко!

– Она не работает, – спешу “обрадовать” своего нежданного раба я.

– А как именно не работает? – задумчиво уточняет Давид.

– Не сливает пену, – я пожимаю плечами.

– А мастера вызвать?

– Тот мастер, что к нам приезжал, настойчиво советовал купить новую посудомойку. Она, мол, старая, к ней деталей нет.

Мой (хотя нет, не мой, а жены своей) Аполлон фыркает и закатывает глаза.

– У тебя инструменты есть?

– Ты мне хочешь бардак на кухне устроить, малыш?

– Хочу пари, – Давид оборачивается ко мне, сияя широкой улыбкой, – если к вечеру твоя посудомойка заработает, ты со мной пообедаешь, богиня.

Тут уже мой черед смотреть на него испытующе. Дизайнер, который умеет чинить посудомойки? Звучит забавненько. В моем понимании сын Огудаловой рос этаким золотым мальчиком, мажором, и вообще не знает, с какой стороны нужно браться за отвертку.

Нет, это по-прежнему смешно, оборжешься. И в общем и целом, наверное, я переживу бардак на кухне, и посудомойке уже хуже не будет. Но я с удовольствием гляну, как этот мальчик, который так отчаянно пытается рисоваться, лоханется.

Нет, я слабо понимаю, в чем может быть причина поломки, но если он надеется, что тут починить получится одним только пинком по корпусу или просто поковырявшись внутри машины отверткой. Но может, если он опозорится – он быстрее свалит?

– Инструменты на балконе, в синем ящичке с ручкой, – невозмутимо информирую я, оттяпывая кусочек от того куска торта, что Давид уже положил на свою тарелку. – Сама я не понесу, мне тяжести противопоказано поднимать. Мам, отведешь юношу на балкон?

– Ну, кто-то же должен, – откликается мама, хотя тоже прячет улыбку. Меня она не отговаривает, мы вообще с ней такая своеобразная интеллигенция. Ей явно тоже интересно, что же выйдет из этого дурацкого пари.

– Найдешь мне какую-нибудь футболку на смену? Это тебе не противопоказано? – Нет, все-таки какой очаровательный засранец, а! И лыбится еще так широко, аж обидно, что сие сокровище все-таки придется возвращать жене. Даже немного неловко становится от тех мыслей.

Футболку я нахожу. Слоновьих футболок у меня целая пачка, разных цветов и принтов. Я их покупаю в магазинах для полных сразу штук по шесть за раз. Зато как круто в них спать…

Давид в темно-синей просторной футболке вдруг становится таким домашним, таким своим, что хочется надуться. Вот везет же некоторым, а. Сколько он в браке? Три года? Сашенька за три года набрал двенадцать килограммов и даже это не мешало ему наставлять мне рога. А этот… Поджарый, юный, красивый. Паразит, блин.

Машину Давид действительно расчленяет. Можно стрим снимать по тому, как разбираются посудомойки, причем я начинаю ощущать, что все-таки зря подозревала, что он лоханется, разбирает машину он довольно уверенно.

Нет, обычные вопросы я могу решить сама. Если надо подвинтить дверцу у шкафа, к примеру. Но в вопросах, когда в руки надо взять что-то тяжелее отвертки, я обычно пасую и просто вызываю мастера. “Мужа на час”, как они лестно о себе отзываются.

– А вы таблетками пользовались? – уточняет Давид, заглядывая внутрь посудомойки.

– Нет, только гелем, – этот ответ нашего Самоделкина устраивает, он кивает и снова замолкает.

Мы с мамой пьем кофе и переговариваемся на вполне нейтральные темы – например, почему она сегодня вернулась раньше.

И все-таки работающий мужчина – это прекрасно. Вот как хотите. Даже если ты до конца не веришь, что работает мужик по делу – но ты же посмотри, как он старается!

Честно говоря, хотела бы сказать, что подотвыкла от такой мужской черты характера, как стремление что-то починить, но я и не привыкала никогда. Саша в принципе что-то мог, но делал это редко, вечно откладывал на потом. И мастера не давал вызвать, типа "дома я мужик, нефиг тут другим шастать". А Паша… Ну, Паша это Паша. Он был птица высокого полета, дрель была для него варварским инструментом.

Впрочем, я расслабляюсь совершенно зря. Если Давид тут хирург, вскрывший мою несчастную посудомойку, то я медсестра, только я не скальпели подаю, а промываю под краном какие-то детальки. А потом подаю чистые сухие губки и полотенце, чтобы мой герой протер камеру изнутри.

Когда через сорок минут Давид с деловым видом вытаскивает свою голову из пасти посудомойки и смотрит на меня, я понимаю, что уже даже успела соскучиться по его дивным глазам.

– Принимай, – ухмыляется он, а сам идет в ванную мыть руки.

Принимаю я осторожно, если честно. Честно говоря, мне не верится, что все так просто взяло и разрешилось. Сколько она у нас стояла? Месяц? И мастер сказал, что там что-то важное сломалось.

И тем не менее… Посудомойка призывно мигает мне глазиком дисплея. И на цикл я её загружаю без особого рвения, все никак не могу поверить, что да, оно работает – а оно работает. Шумит. Ладно, подождем конца цикла и посмотрим, что там со сливом пены.

Давид возвращается на кухню, уже в рубашке.

– Что ты сделал? – с интересом спрашиваю я, когда после цикла мойки меня все-таки ждет “облом” и шапки пены у стока я не наблюдаю.

– Прочистил, – Давид пожимает плечами и расслабленно улыбается. – Ваш мастер, часом, не от магазина приезжал? Работать ему явно не хотелось.

За такой подвиг я даже наливаю ему лишнюю чашку кофе и даже яда в неё не добавляю, а надо бы.

Эх. Еще обиднее стало.

– Ну надо же, – мама смотрит на меня, округляя глаза. Мол, красивый, рукастый, чего тебе надо еще, Надя. Ах, мама, если бы все было так просто. И не сыпь мне соль на рану!

– Как много ты, малыш, умеешь делать руками, – не без одобрения замечаю я. Он ухмыляется, мол, это еще что, ты еще много не видела. Увы, и не увижу.

– А тебе не пора собираться? Мы ведь с тобой обедаем сегодня, – нахально напоминает Давид, – а время как раз для этого.

– Неа, не обедаем, – с легким сожалением откликаюсь я.

– Мы договаривались.

Легкая мрачность моему богу все-таки идет, ему вообще все идет, кроме жены.

–Обед – это ведь однозначно свидание, так?

– Какая умная богиня, – нахаленок прицокивает языком, застегивая верхнюю пуговицу на рубашке.

– Я не хожу на свидания с женатыми мужчинами, – категорично качаю головой я, внутренне вздыхая по самому факту женатости этого возмутительно красивого типа.

Мама за моей спиной округляет глаза, мол, как же так? Я чудом не развожу руками. Ну, я ж не виновата, я же с ним вообще второго раза встречаться не собиралась.

Если сказать точнее, я в принципе не практикую свидания. Раз в год хожу на встречи, спасибо Тиндеру, что облегчил коннект, вспоминаю, насколько же гадость эти официальные отношения, и снова перестаю ходить на эти самые “свидания”.

Но сейчас речь не об этом и вопрос – не в этом.

А Давид смотрит на меня с интересом, склонив голову набок.

– А что ты обычно с женатыми мужчинами делаешь? Спишь? – не без толики ехидства уточняет он. Типа, ну поздно ты спохватилась, Наденька.

Поздно, не поздно, рефлексировать попусту не буду, не люблю, а вот снова в одной постели мы с тобой точно не окажемся, мой дорогой и прекрасный.

– И не сплю, – я пожимаю плечами. – Личный кодекс чести. Даже ради твоих дивных скул, малыш, я через себя переступать не буду.

– Какая жалость, – Давид трагично вздыхает, а потом смотрит на меня все с той же хитринкой, – какая жалость, что эта твоя отмазка не сработает.

Я поднимаю брови.

– То есть? Будешь мне врать, что разведешься и вот это все? О, а может, ты и не Огудалов, и не женат вовсе?

– Ну, почему, Огудалов я, Огудалов, – насмешливо откликается это бесстыжее создания, а затем все-таки идет в прихожую, вынимает из внутреннего кармана пальто коричневую книжечку. Кладет паспорт прямо передо мной, уже открытый на нужной странице семейного положения.

И такая знакомая мне печать регистрации расторжения брака.

Ой… Да я тут не одна "с пробегом"? Хотя, разведенный мужик – это лишняя галочка к сексуальности, почему-то. А разведенная женщина – почему-то вдруг становится второго сорта.

– Ведь я же тебе предлагал посмотреть мой паспорт, да, богиня моя? – коварно ухмыляется мой Аполлон. – А теперь, когда у тебя закончились возражения, сходи переоденься, будь так любезна. Ты должна мне обед.

Кажется, меня подловили…

8. Партия продолжается

В дивные глаза Давида я гляжу, испытывая острое желание взять и отравить это наглое совершенство. Ну, просто… Ну, не должен был он, такой красивый и такой восхитительный, ходить по земле ничейным. Я, понятное дело, “оформлять” его себе не собиралась, а кому-то другому отдавать такое чудо было немыслимо жалко.

Итак, мы закончили на том, что меня загнали в угол. Виртуозно обыграли моей же болтовней, и теперь – либо терять лицо и отмазываться, либо титаническим усилием воли тащиться на это свидание.

– Как же ты так сохранился, дорогой, что за полгода тебя не окрутил никто?

– Мне просто не встречалось богинь, – Давид улыбается мне улыбкой белоснежной и прекрасной, как у звезды, рекламирующей зубную пасту. – Так что, мы идем обедать?

Мама смотрит на это и безмолвно ржет, явно тоже получая удовольствие от того, как этот нахал меня уделывает. Эй, вот и где её женская солидарность, а? Почему все кровожадные тещи, которые порвут в лоскуточки за свою кровиночку, только в анекдотах?

– Идем-идем, – ворчливо откликаюсь я.

Не скажу, что мне прям очень долго придется себя уговаривать на это согласие. Но нужно все-таки вывести в итоге к тому, что это все последний раз, и ничего ему со мной не светит. Посудомойку починил – спасибо. Потрахались отлично – спасибо еще раз. Ну и все на этом. Иной валюты для благодарности у меня нету.

Паспорт Давида я листаю задумчиво. Ну, раз сам в руки впихнул, так грех ведь не запустить свой любопытный нос, так ведь?

Пять лет разницы. Забавно. Я думала меньше, и даже слегка надеялась, что ошиблась. Все-таки я больше тяготею к сверстникам. Но… В этот раз меня что-то понесло на молодую горячую кровь. Еще даже тридцати нет мальчику. Ну, спасибо, что совершеннолетний, мдя.

– Ты хорошо получаешься везде, даже в паспорте, Давид Леонидович? – насмешливо уточняю, протягивая паспорт своему Аполлону. Даже зная его имя, все равно так и тянет назвать его именно так.

– А ты всегда говоришь комплименты всем малознакомым мужчинам? – Давид иронично улыбается краем рта.

– Неа, – я пожимаю плечами, – но ты меня вдохновляешь, милый.

– Так ты пойдешь собираться, или мы пойдем так? Нет, я не против, мне ты нравишься и так, – малыш мурлычет вкрадчиво, обворожительно, до того сладко, что уже после этого хочется его съесть.

Нет, это не мальчик, это приворотное зелье какое-то. Стелет мягко. Настолько мягко, что кажется, будто я утопаю в пуху. Охохо, вот если бы еще мой жизненный опыт мне не говорил, что под мягким пухом всегда огромные шипы…

И отказаться бы, но я редко отказываюсь от таких сладких, но безвредных для фигуры десертов. Пусть. Пусть обед. Побуду рядом с ним еще пару часиков, наслажусь им еще чуть-чуть, посмакую это воздушное обаятельное чудо чайной ложечкой, а потом – обратно к холсту, мечтательно вздыхать и грустить, что явь бывает сном только в самом начале.

Впрочем… Впрочем, есть у меня проверенное средство, как отпугнуть излишне напористых юных кавалеров. И как только я о нем вспоминаю, с трудом удается удержать на губах насмешливую улыбку.

– Значит, обед, мой сладкий? – Давид явно начинает ощущать подвох уже в моем нежном голосочке. – Хорошо, только мы кое-куда зайдем, не возражаешь?

Он не возражает. Он с прищуром смотрит на меня, явно ожидая какой-то подлянки, и, о, да-а, он её получит.

Я иду переодеваться. С одной стороны, вроде, начало марта и ветер, но все-таки я хочу чуть-чуть подыграть мальчику, и поэтому влезаю, хоть в длинное и плотное, но платье. Бежевое. Вязаное. С плотными серыми колготками. С одной стороны, образ не самый сексуальный, но я не особо делаю на это ставки. Я бываю вот такая, и я точно не из таких, кто до свадьбы не слезает с каблуков, и только после позволяет себе надеть кеды. Кеды – это удобно. Особенно когда ты мать шебутной одиннадцатилетки, и иногда тебе жизненно необходимо сделать марш-бросок на другой конец детской площадки, потому что твое “взрослое и самостоятельное” чудовище полезло туда, откуда сама не слезет.

Но так и быть, я все-таки иду на свидание, поэтому надену ремешок. И так и быть, ботинки будут на каблуке, благо я тут в кои-то веки умудрилась купить ботинки с действительно удобными каблуками. Такое случилось в первый раз, я думала, что если в отзыве пишут про удобство каблуков – то отзыв точно проплаченный.

Хотя, наверное, не стоило так заморачиваться, если я хочу, чтобы в итоге мальчик от меня отстал раньше, чем я успею в него вляпаться. Сейчас уже слегка да, но пока еще контролируемо. Я еще не хочу за него замуж и трех детей, значит, все под контролем. Хотя ладно, когда я в последний раз вообще хотела замуж-то? После Верейского у меня на это все аллергия: стоит заговорить про замужество – сразу начинает подташнивать.

Впускать в свою жизнь чужака?

– Надя, мне забрать Алису? – шепотом спрашивает мама.

Шепотом. Вот в этом вот все. Она тоже уверена, что Алиску надо скрывать, ну “хотя бы поначалу”. Почему – мне непонятно. Что изменится, если мужчина только через пару недель узнает о том, что у меня есть дочь? Или через пару месяцев?

Хотя, не скрою, этот вот идиотизм на полном серьезе считался “нормой” среди разведенок. Да что там, девочка без детей отчаянно стеснялась штампа о расторжении брака, а с детьми…

Я не хотела скрывать Алиску. И вообще мое высокомерие меня чаще подмывало задрать нос и сказать, что это мы с Алиской делаем одолжение и рассматриваем мужчину, как кандидата на прием в нашу с ней семью, а не мужчина нам делает это одолжение. Потому что у меня уже все выстроено и настроено без мужика. Чувак, который купит хлебушка, мне уже и не нужен.

– Нет, мам, не надо, – вздохнула я, подкрашивая губы. Вот вроде и не собиралась никак с мальчиком продолжать, и вообще была уверена, что он уже через сорок минут будет выдумывать убедительную причину для отступления. А помада – яркая, карминовая, глянцевая.

Мама кивает и уходит в свою комнату. Нормально мы поболтаем вечером, когда я вернусь с Лисой с этого “свидания”, ну или через полчасика – если мой идеальный сладкий мальчик все-таки сорвется.

А мой Аполлон, соскучившись на кухне, является ко мне и без особых прелюдий стискивает меня в своих объятиях, зарываясь лицом в надушенные волосы.

– Почему мне тебя так мало, скажи? – шепчет он, скользя пальцами по моей спине.

А я не знаю. Мне вот мало его. Настолько, что сейчас я и сама так и тянусь к нему, так и тянусь, трусь носом об его небритую скулу.

Тысячи колких искр между нами, в воздухе вокруг нас, поэтому, когда он рядом – мне сложно дышать. Лишь он меня спасает – передает свое дыхание, рот в рот, губы в губы… Вкусный мальчик, дайте ножик – отпилю себе кусочек на память.

– Идем, а то мы никогда не выйдем, – я кошусь на часы. Уроки у Лисы кончаются через полчаса. Только-только одеться и дойти.

А на улице – весна, кипит, уже согнала с тротуаров весь снег, и у самого подъезда две вороны воюют за брошенную кем-то мимо урны пачку сухариков.

Мой Аполлон рисуется, мой Аполлон подмигивает мне фарами своей выпендрежно-брутальной тачки, не вынимая руки из кармана пальто. Я чудом не закатываю глаза от такого мальчишества. Ребята-пацанята, одни-то машинки у вас на уме…

– Включи сигнализацию обратно, милый, – милосердно улыбаюсь я и прихватываю своего спутника за локоть. – Тут недалеко, мы и пешком дойдем.

– Уверена? – Давид красноречиво косится на мои каблуки.

– Я на них как-то пять километров прошла, – я пожимаю плечиками. – С тех пор я в них верю.

– Как тебе вообще дают столько ходить пешком? Богини должны передвигаться только на руках своих адептов.

– Сладкий мой, ты случайно в конкурсе “Льстец года” не участвовал, а? – я смеюсь, пока душа приплясывает в такт солнечным зайчикам, разлетающимся от этой яркой, бесстыжей улыбки.

– Решил, что я в этом конкурсе слишком легко выиграю, – в тон мне откликается этот коварный солнечный лис, явно знающий цену собственному обаянию.

– Ну, легко не легко, а номинация за самую беспардонную лесть точно была бы твоя.

Я играю в опасную игру. Мне нравится этот мальчик все сильнее и сильнее. Нравится, что он не лезет за словом в карман и не нужно особенно упрощать свой язык, чтобы с ним разговаривать. Умный мальчик, все понимает с полуслова. И снова: “Эх”. Люблю умных мужчин. Даже сильнее, чем красивых. У это сладкого мальчика вообще есть недостатки, или я их из-за розовых очков не замечаю?

– Я все хочу спросить, ты на каждой своей выставке кого-нибудь соблазняешь?

– А если я тебе совру? – хихикаю я. – Ты ведь не узнаешь.

– И все-таки, – настырно наседает этот несносный элемент. Ох, милый, ты еще спроси: “Сколько мужчин у тебя было до меня”. Дурацкий вопрос, на который невозможно дать правильный ответ, если ты не девственница.

– Значит, Давид? – спрашиваю я, когда до школы остается преодолеть всего лишь один дом. – Все хочу спросить, тебя так назвали, потому что твоя мама очень любит творчество Микеланджело?

– Это потому что моя мама очень любит моего дедушку, – тоном профессионального лектора сообщает Давид.

– Она же Львовна, – я на секунду зависаю, припоминая отчество дорогой покровительницы.

– Дедушку по отцу, – Огудалов явно доволен тем, что я поняла не сразу. – Это же он оставил матери дом и основную часть своего состояния.

Какая прелесть. После развода сына решил поддержать бывшую невестку, родившую внука? Я вот слышала абсолютно зеркальный пример, когда отец подарил квартиру молодоженам, вот только – не дочери, и не паре напополам, а мужу. Типа если дочка не хочет остаться без крыши над головой – пусть держится за брак. И муж, естественно, отказался переигрывать напополам. По-честному мало кто любит играть, увы.

А мы меж тем подходим к Алискиной школе. Яркое здание, современное. У них даже бассейн в школе есть, и это, между прочим, вообще ни разу не частное заведение. По-честному, я Алиске немного завидую. Ей реально повезло. Я училась в скромной школе на окраине Сергиева Посада, это потом мои родители решили переехать в Москву. И у меня не то что бассейна в школе не было, но и отдельного спортивного зала, физкультурой мы занимались в актовом. Убойное сочетание бархатных портьер занавеса и волейбольной сетки до сих пор будоражит мое воображение.

Пропускной пункт в Лискиной школе – это не обычная вертушка, это дверь с домофоном. И обычно нужно, чтобы скопилась кучка родителей, чтобы выглянул дежурный учитель или консьерж, но непоседливая мелочь из четвертого класса вечно скапливается рядом с консьержем и выжидает – кого же заберут первыми. Так что все что мне нужно – только позвонить.

– М-м-м, школа? – Давид приподнимает бровь. – И что мы тут забыли?

– Не что, – спокойно откликаюсь я и нажимаю на кнопку. – А кого. Мою дочь, Давид.

За этим следует долгая пауза, в ходе которой Лиска торопливо где-то там надевает куртку и хватает портфель, а я смотрю на своего юного бога чуть насмешливо. Огудалов тоже глядит мне в лицо испытующе. Будто не может поверить в то, что я ему сказала. Да, да, вот так вот легко.

И вот смотрю я в его красивые глаза, мне так и хочется сказать: “Беги, мой Аполлон, беги скорее”.

Потому что я очень сомневаюсь, что такой головняк, как тетенька с прицепом, действительно нужен моему юному и прекрасному богу.

Я ведь все понимаю. Чужой ребенок – это вам не хухры-мухры. Да и зачем воспитывать чужого, когда можно заделать своего? Любимый вопрос всяких самцов, что изредка забегали ко мне на встречи и даже пытались разговаривать о чем-то дальше одноразового секса. Вот. Они заговаривали, я озвучивала условия своей задачи и наблюдала поспешное отступление.

Вот не укладывалось в птичьих головенках этих самцов, что Алиска – это моя плоть и кровь, моя семья. И относиться с пренебрежением к ней – это относиться с пренебрежением ко мне. А тот, кто относился с пренебрежением ко мне, – мог сразу идти лесом-лесом, полем-полем, и желательно – обходной дорогой.

– Если захочешь отказаться от обеда, можешь оправданий не выдумывать, – мило улыбаюсь я.

– Ну, ты размечталась, моя богиня, – насмешливо откликается Огудалов.

Упрямый какой. Значит, не хочешь сдаваться, Давид Леонидович?

Ладно, погоди, мой сладкий, еще не вечер. Я все равно заставлю тебя сбежать. Ну или мы заставим.