Читать книгу: «Болезни империи. Как пытки рабов и зверства во время войн изменили медицину», страница 4
Сегодня, имея возможность взглянуть на ту ситуацию ретроспективно, можно утверждать, что Холройд одновременно был и прав, и неправ насчет заразности чумы. Да, за распространение этой болезни в первую очередь несут ответственность блохи, а не люди. Но легочная форма чумы может передаваться по воздуху. Таким образом, вклад Холройда в науку лежит не столько в его наблюдениях о способах передачи чумы, сколько в использованных им методах.
Как уже было обозначено выше, Холройд осудил египетские власти за то, что те не собирали сведения о распространении чумы. Он полагал, что, если врачи будут документировать свои наблюдения, местные власти смогут лучше подготовиться к тому, чтобы дать отпор эпидемии: «Разумеется, медикам, которые неоднократно сталкивались со случаями чумы, следует собраться и предоставить все сведения о болезни, которыми они располагают. С прицелом на то, чтобы уменьшить последствия деспотичных законов». Отвечая на вопросы Холройда, британский консул в Александрии, Роберт Турберн, заявил, что сбор сведений о чуме никогда не входил в приоритетные задачи Управления здравоохранения [43]. Аналогичным образом капитан Бонавиа сообщил, что Управление здравоохранения Мальты не собирало данные об инкубационном периоде, полученные медиками, равно как и любые другие данные о чуме. Управление, заявил он, «действует сообразно общим постановлениям, учрежденным ранее, и не ссылается на медицинские заключения, за исключением тех, что по особым случаям предоставляются местными врачами» [44].
Итак, в отчет Холройда вошли результаты вышеперечисленных опросников, а также беседы с властями Египта, Мальты и Греции. Собрав доказательства по большому региону и проанализировав известные случаи чумы, Холройд смог сделать выводы о факторах, которые провоцировали распространение этой болезни, и предложить меры профилактики.
Значимость его работы заключается в том, что она помогла пролить свет на игнорировавшийся аспект британского подхода к изучению инфекционных заболеваний. Труд Холройда основывается на типичной для врачей Соединенного Королевства ситуации периода 1830–1860‑х годов. Разбросанные по всей империи, многие из них были определены на работу в армии или колонии. Им приходилось отвечать на медицинские кризисы в незнакомой среде, что невольно делало их исследователями. Ведущиеся в этот период в британской метрополии и других местах споры о законах, регулировавших карантинные меры, послужили дополнительным толчком к документированию случаев болезней, сбору доказательств и написанию медицинских отчетов. Эти усилия способствовали развитию методов, которые впоследствии станут стандартом современной эпидемиологии.
* * *
В 1846 году шотландский врач Гэвин Милрой опубликовал небольшую книгу, посвященную чуме и карантинным мерам. Милрой служил начальником медицинской службы в Средиземноморье и Вест-Индии, а в 1850 году стал одним из сооснователей Эпидемиологического общества в Лондоне. Его книга представляет собой выжимку из очень длинного отчета, представленного Королевской академии медицины комитетом французских врачей. Милроем также было написано введение к этому отчету [45].
Как и Холройд, Милрой полагал, что карантинные меры опирались на устаревшую идею о заразности чумы, которую он категорически опровергал. Он верил, что пришло время их пересмотреть: «До абсурда глупые и нелепейшие принципы, которые олицетворяют притеснения и деспотичные ограничения. Нужда и страдания, к которым они практически неизбежно ведут, а также значительный рост смертности, как мы небезосновательно полагаем, вызываемый ими, наверняка являются достаточным основанием для проведения тщательного расследования» [46]. Для подтверждения своих убеждений Милрой, вслед за Холройдом, обратил свое внимание на перемещение мусульманских паломников.
Сделанная Милроем сводка французского отчета включает выдержку из статьи французского врача Луи Обера-Роша, который несколько лет проработал в Александрии. Обер-Рош отмечал, что каждый год группы мусульманских паломников из «Марокко, Дарфура, Египта, Константинополя, Персии, Малой Азии и Сирии отправляются в Джидду, затем в Медину и в Мекку – главную точку притяжения. С собой они берут различные товары, поскольку это паломничество также является ярмаркой». Несмотря на многолюдные собрания паломников, прибывших из самых различных мест, чумы в Аравии не было с незапамятных времен. Даже в 1825 и 1835 годах, когда болезнь бушевала в Нижнем Египте [47]. Как и в работе Холройда, в этой статье нет доводов, опиравшихся на возможные религиозные, расовые или этнические причины, которыми в то время часто руководствовались при объяснении механизмов распространения болезней. Хотя и упоминается «очень любопытная предрасположенность негров к чуме» [48].
Во введении к отчету Милрой объясняет разницу между инфекционными и заразными болезнями. Термин «заразный», пишет он, следует использовать для таких заболеваний, как сифилис, стригущий лишай, или гидрофобия, которые передаются путем прямого контакта с пораженной частью тела заболевшего или материалом из нее. Такие болезни неспособны загрязнять воздух.
Термин же «инфекционный», по мнению Милроя, относится к болезням, которые передаются особыми испарениями или миазмами, исходящими от тела больного, а затем попадающими в легкие или желудок другого человека.
К инфекционным болезням он отнес коклюш и скарлатину, которые «распространяются, заражая сам воздух». Милрой также выделил третью категорию, куда включил такие заболевания, как корь и оспа. Их он назвал «заразно‑инфекционными», поскольку такие болезни могут передаваться как путем заражения, так и путем инфицирования [49].
Собирая данные о вспышках болезней в Средиземноморье, Милрой вместе с другими британскими и французскими врачами способствовал тому, что различия между инфекционными и заразными заболеваниями закрепились в медицинском сообществе. В конце концов эти труды повлияли‑таки на политиков – и карантинные меры были пересмотрены. Рассуждая о природе инфекционных заболеваний, Милрой указал на то, что оставалось без внимания ученых: «Каждый раз, когда группа людей, пусть даже здоровых, оказывается в тесном, душном и плохо проветриваемом помещении, воздух постепенно становится так сильно заражен их телесными выделениями, что… возникновение лихорадки становится практически неизбежным». Милрой привел в пример широко известный случай британских военнопленных, погибших в калькуттской тюрьме почти веком ранее, а затем добавил: «Мы ежедневно видим свидетельства тому на бортах военных и невольничьих судов, а также в тюрьмах, переполненных исправительных учреждениях и других подобных местах» [50].
В этом простом заявлении содержится вся суть многочисленных военных и медицинских отчетов того времени. Для Милроя и его читателей невольничьи суда и тюрьмы служили неоспоримым доказательством причины распространения болезней. Как и его предшественники из восемнадцатого века, Милрой подкреплял свои доводы отчетами коллег со всей империи.
* * *
Военная бюрократия стала ключевым механизмом, позволившим разработать инструменты, которые впоследствии стали стандартом эпидемиологической практики: беседы с местными медиками и административными чиновниками, сбор отчетов по обширной территории, определение принципов медицинского контроля, а также создание методов наблюдения за распространением болезни и ее локализации. В архивах, содержащих важные сведения о заболеваниях, врачи неизменно предстают главными действующими лицами. Однако истории безымянных прачек, невольников, санитаров и паломников также сыграли важную роль. Авторы медицинских трудов опирались на эти примеры, тем самым делая свои доводы обоснованными. Но поскольку эти люди были невысокого социального положения, о них часто забывали. Затерянные во времени, они исчезали со страниц книг так же незаметно, как появлялись. Большой их процент в результате научных споров совсем испарился. Более поздние теории, которые впоследствии развеют теорию заражения или назовут карантинные меры устаревшими и коварными, совсем забудут о людях, положивших начало этим спорам.
В следующей главе мы увидим, как эпидемия, разразившаяся среди рабов и колонизированных обитателей Кабо-Верде в 1844 году, спровоцирует крупные всемирные прения о карантинных мерах, механизмах распространения инфекционных заболеваний и в особенности о методах обеспечения общественного здоровья. В этом историческом эпизоде в качестве главных героинь снова окажутся прачки. Хотя до этих пор их голоса приглушали или в лучшем случае перевирали, в Кабо-Верде голоса рабов и колонизированных жителей, а также прачек и солдат наконец зазвучат громче. Их показаниями отмечен переломный момент, когда угнетенные группы населения положили начало развитию эпидемиологических методов.
3. Голос эпидемиологии. По следам лихорадки в Кабо-Верде
В конце 1845 года на Боа-Виште, одном из островов Кабо-Верде у побережья Северной Африки, разразилась эпидемия. О причине эпидемии спорили свободные люди и рабы, проживавшие на острове, а также португальцы, этим островом управлявшие. И еще британцы, чье судно под названием «Эклер» остановилось на острове по пути из Африки в Англию. Британское правительство отправило «Эклер» поддерживать порядок на побережье Западной Африки и выискивать любые признаки незаконной работорговли. Хотя рабство было отменено в Британской империи еще в 1833 году, традиция покупать африканцев и переправлять их в Америку сохранялась вплоть до 1840‑х годов и позднее [1].
До прибытия «Эклера» на Боа-Вишту по пути в Англию на острове не было никаких признаков заболевания. Однако после отбытия судна у нескольких человек развился целый ряд симптомов. Солнечный свет, слишком интенсивно проникавший в дома, доставлял дискомфорт. Мышцы ныли, вот только не от привычных занятий, когда приходилось таскать кипы грязного белья, собирать урожай, поднимать мешки с углем или нести караул в крепости. Больным сложно было не то что ходить, но даже стоять. У них пропал аппетит, и даже запахи пищи вызывали тошноту. Поднялась высокая температура, мучила головная боль, а тела содрогались в конвульсиях. Некоторые впали в горячку. Члены семей больных также заметили странный цвет рвоты на их губах: она была черной.
В некоторых случаях болезнь быстро прогрессировала. И менее чем за неделю больные умерли. Другие выздоровели, так и не узнав, какие молитвы или методы лечения (кровопускание, клизмы, промывание желудка, хинин, потогонные и противоспазматические средства) их исцелили [2]. Медленно, но верно таинственная болезнь распространялась по острову. Довольно скоро уже у каждого жителя острова был родственник или знакомый, который от нее погиб. Британские и португальские чиновники Кабо-Верде подсчитали, что из 4395 обитателей Боа-Вишты погибло 311 человек. Практически две трети населения были заражены [3].
Когда на острове разразилась эпидемия, на нем не было никакого органа здравоохранения, который занимался бы сбором информации о том, где началась лихорадка и каким образом распространялась. Вместо этого ходило множество слухов – фрагментарных свидетельств, из которых обитатели острова складывали историю. Дюжина больных солдат на британском судне; дочь прачки, умершая после черной рвоты; чернокожий караульный, подхвативший лихорадку после того, как помогал отнести два трупа для захоронения.
* * *
«Эклер» покинул Англию в ноябре 1844 года и добрался до побережья Западной Африки в январе 1845 [4]. В течение нескольких месяцев корабль ходил туда‑сюда вдоль побережья. От него также отходили маленькие лодки, патрулировавшие реки в поисках следов незаконной работорговли. Миссия оказалась безрезультатной. И это означало, что экипаж корабля не получит вознаграждения. Некоторые из членов экипажа спали на лодках, а порой и на берегу. Одну часть из них сразил понос, другую – жар, а кто‑то даже умер. Но сперва штатные врачи не придали этому значения. В общем и целом врачи военно‑морского флота, равно как и обыватели, понимали, что многие моряки, отправлявшиеся в далекие плавания к неизвестным землям, рано или поздно заболеют и умрут. Обычно возвращалась домой лишь половина уплывших людей.
В июле корабль добрался до Сьерра-Леоне, где царил сезон дождей. Здесь экипажу пришлось заниматься разборкой другого британского корабля, «Альберта», участвовавшего в окончившейся катастрофой Нигерийской экспедиции 1841–1842 годов. Некоторое количество деморализованных моряков сошли на берег на побывку, несколько человек дезертировало. В конце июля «Эклер» наконец покинул Сьерра-Леоне. И вот тут лихорадка уже разыгралась не на шутку. Множество матросов заразилось, особенно тех, кто сходил на берег. Семеро умерло. Им поставили диагноз «перемежающаяся лихорадка» – обычная болезнь для регионов с тропическим климатом.
Теперь на борту бушевала лихорадка. Корабль загрузился углем на острове Горе, в центре международной работорговли в Сенегале. Но французские власти не позволили судну войти в док. И тогда «Эклер» отправился к архипелагу Кабо-Верде.
Когда 21 августа 1845 года «Эклер» добрался до Боа-Вишты, капитан предупредил португальские власти, что на борту разразилась лихорадка и что, наверное, им нужно пройти карантин. На борт поднялся местный британский хирург, доктор Кенни. Кенни диагностировал людям обычную береговую лихорадку, которая считалась незаразной, и власти впустили корабль в док. Сначала члены экипажа оставались на корабле, но, по мере того как болезнь прогрессировала, их переместили в полуразвалившуюся крепость на маленьком острове в гавани. Там больных и здоровых разместили отдельно. Офицеров отправили в главное поселение острова, Сал-Рее, а некоторым солдатам дали отгул, разрешив прогуляться по городку. Несколько десятков местных работяг отмыли и покрыли известкой корабль, а также пополнили запасы угля и свежей воды. Британский консул собрал с десяток мешков с грязным офицерским бельем и раздал все это добро местным прачкам.
Тем временем лихорадка продолжала распространяться среди экипажа «Эклера». Возникло еще шестьдесят случаев, более двух десятков человек умерло, включая помощника хирурга. Заболел и сам капитан. 13 сентября 1845 года, через три недели после того, как корабль причалил к Боа-Виште, было принято решение возвращаться в Англию. Члены экипажа, больные и здоровые, покинули крепость и снова взошли на борт корабля. «Эклер» отправился в Англию, построив маршрут через Мадейру. Во время плавания умер капитан и еще двенадцать членов экипажа.
28 сентября 1845 года «Эклер» вернулся в Англию, и судно некоторое время простояло на карантине. На борту продолжали умирать люди. Разгорелись страшные споры по поводу необходимости карантинных мер. Пресса, профессиональные члены медицинского сообщества, а также военно‑морские власти – все спорили о том, что нужно сделать. Различные варианты действий опирались на финансовые последствия карантина, заразность болезни и ответственность перед находящимися в отчаянном положении моряками. Наконец, выжившим членам экипажа (они составляли треть от того количества, что покинуло Англию годом ранее) разрешили сойти на берег [5].
Тем временем эпидемия лихорадки охватила Боа-Вишту. Местные полагали, что болезнь привезли на борту «Эклера», и требовали от Британии компенсации, но португальское правительство не хотело подрывать отношения со своим союзником и отказалось возлагать вину на британский корабль. Британцы же решили в любом случае провести расследование, чтобы снять с себя все подозрения, которые могли привести к еще более строгим карантинным мерам по отношению к британским кораблям [6]. Сэр Уильям Бернетт, главный врач Медицинского управления военно‑морского флота, поручил проведение расследования судовому хирургу Джеймсу Ормистону Макуильяму. Макуильям отправился в Кабо-Верде изучать вспышку заболевания.
Население архипелага Кабо-Верде на тот момент по большей части состояло из афропортугальцев – потомков порабощенных африканцев и португальских переселенцев. По свидетельствам Макуильяма, население Боа-Вишты включало в себя 434 раба, 3875 свободных коренных жителей, 84 европейца и 2 американца [7]. Показания, записанные Макуильямом, представляют собой самый развернутый отчет из всех, сохранившихся с девятнадцатого века, в котором люди африканского происхождения подробно описывают вспыхнувшую в Атлантике эпидемию [8]. Заболевшие рассказали, когда именно их поразила болезнь и с кем они контактировали, а также описали свои симптомы. Остальные поделились историями своих соседей и родственников.
Отчет Макуильяма представляет собой свидетельство того, как рабство и империализм способствовали развитию эпидемиологических практик. Жители Боа-Вишты внесли значительный вклад в производство новых знаний. Их свидетельства не только помогли Макуильяму разобраться в истоках и динамике болезни, но и способствовали закрепить за личными опросами славу одного из ключевых методов эпидемиологического анализа.
* * *
Джеймса Макуильяма отправили в Кабо-Верде, поскольку у него был опыт изучения болезней на Африканском континенте. Макуильям родился и вырос в Шотландии и изучал медицину в Королевском колледже хирургов Эдинбурга. Окончив учебу, он пошел служить в Королевский флот, где и провел несколько лет. В числе прочего он работал хирургом на борту корабля, патрулировавшего западное побережье Африки. В 1840 году, после возвращения в Эдинбург и получения медицинской степени, Макуильям был назначен хирургом на борту «Альберта» – одного из трех кораблей, принимавших участие в Нигерийской экспедиции, организованной по заказу британского правительства. Экспедиция носила миссионерские и торговые цели и должна была положить конец незаконной работорговле благодаря заключению сделок с местными вождями и строительству образцово‑показательной фермы в глубине континента – рядом с рекой Нигер. Через несколько недель после начала плавания по реке все корабли сразила жуткая лихорадка, после чего было решено возвращаться в Англию. Учитывая тот факт, что большое количество офицеров и членов экипажа слегло с болезнью или даже погибло, Макуильяму пришлось какое‑то время управлять кораблем самостоятельно. В конечном счете болезнь сразила и его, однако после нескольких недель, проведенных в лихорадке, он все‑таки встал на ноги. По подсчетам Макуильяма, из 145 «белых» людей, отправившихся в экспедицию, 130 заболели, 42 умерло. Из 158 чернокожих членов экспедиции заболело 11 человек, но ни один из них не погиб [9].
Как и многие британские военные врачи его поколения, Макуильям, выполняя свои непосредственные обязанности, параллельно вел научные изыскания. По возвращении он опубликовал свои впечатления и наблюдения в книге, которую озаглавил: «Медицинская история Нигерийской экспедиции в 1841–1842 годах, включающая в себя доклад о лихорадке, которая привела к резкому прекращению путешествия». Сведения, предоставленные Макуильямом, помогают нам понять контекст его дальнейших исследований вспышки таинственной болезни в Кабо-Верде. В Нигерийской экспедиции он разработал эпидемиологические методы исследований, которые впоследствии сможет отточить на острове Боа-Вишта.
В первом разделе подробного описания, составленного Макуильямом об экспедиции, содержится описание кораблей, их экипажей, правил и снабжения, а также детализированный маршрут злосчастной экспедиции, наблюдения о географии, геологии, климате и антропологии посещенных территорий. Плюс была статистика больных и умерших – с разделением по рангу и расе. В Сьерра-Леоне, где экспедиторы наняли местных для путешествия внутрь континента, Макуильям удивлялся: «Здесь словно собрались все языки, все оттенки темной кожи с отметками на манер каждого отдельного народа». Они с капитаном выбрали себе в сопровождающие переводчиков самых разных народов: ибо, каканда, хауса, йоруба, борну, ларуба, эггара и филата. Макуильяма также заинтересовали их ритуальные практики. Так, например, в своей работе он рассказал историю двух людей, которых во время торнадо поразила молния, а они продолжали играть на барабанах и поклоняться грому. Африканские моряки и рыбаки, отметил он, имеют много жен и поклоняются дьяволу, потому что, по их собственным словам, Бог хороший, а дьявол – сущее зло и потому его следует бояться. Местные врачи лечат больных с помощью магических обрядов [10].
Макуильям отметил, что среди местных был очень распространен обряд обрезания. Он также сообщил о встреченной экспедиторами группе из десяти юношей, сыновей одного из вождей, у которых «волосы были коротко стрижены или обриты таким образом, что на голове из них складывались алмазы и другие угловатые фигуры». К описанию он приложил набросок изображения одного из этих юношей, а также мужчины племени нуфи из Эгги [11].
Хотя в докладе Макуильяма содержится немало доказательств превосходства «белой расы» и ориентализма (например, он ссылается на человеческие жертвоприношения и суеверный фанатизм, практикуемый в местной медицине), эту работу нельзя рассматривать исключительно как очередной пример описания африканцев британцами как диковинных, нецивилизованных и примитивных созданий [12]. Многие из наблюдений Макуильяма демонстрируют его желание добыть сведения, которые объяснили бы вспышку неведомой болезни. Подобно своим современникам, он уделял пристальное внимание климатическим условиям и местным особенностям среды [13]. Макуильям не считал, что индивидуальные характеристики могут так или иначе сказываться на восприимчивости к болезни. Вместо этого он, как ботаники‑колониалисты, что отправлялись в Вест-Индию в восемнадцатом веке, отмечает, что для понимания контекста и механизмов распространения болезни необходимо взглянуть на Западную Африку шире, охватив все аспекты [14].
Макуильям также указывает на расовые различия в исходе заболевания. Он отмечает, что лихорадка поразила большинство «белых» людей на борту корабля. Но вызвала лишь слабо выраженные симптомы у 11 из 158 чернокожих, среди которых были уроженцы разных областей Африки, включая кру, американцев, а также вест‑индцев африканского происхождения и ост‑индцев. Эти одиннадцать человек, все до исключения выжившие, успели провести некоторое время в Англии, «тем самым доказывая, что иммунитет к эндемическим болезням, выработанный темнокожими расами в теплом климате, в некоторой степени разрушается после временного нахождения в других климатических условиях» [15].
И хотя заявление о врожденном иммунитете африканцев ясно говорит о расовых различиях, куда больше Макуильяма беспокоило влияние на африканцев климатических условий. В других примерах он упоминает чернокожих членов экспедиции наравне с «белыми» людьми. В главе «Типичные случаи лихорадки», где подробно описано течение болезни в шестнадцати случаях, случай № 2 представляет собой историю Уильяма Оукли. 38-летний мужчина, который служил на корабле поваром в кают‑компании для младших офицеров, родился в Западной Африке, хотя и прожил впоследствии несколько лет в Англии. В первый день лихорадки, разразившейся на борту, Оукли страдал от несварения желудка и рвоты. Его знобило, и еще у него была ужасная головная боль. В течение последующих нескольких дней его мучили приступы то жара, то слабости. Макуильям задокументировал акты дефекации, пульс, состояние языка и характер сна Оукли. Уже через две недели после начала лихорадки Оукли вернулся к своим обязанностям [16].
Во второй главе своего доклада Макуильям перечисляет увиденные им симптомы лихорадки и приводит эффективные методы ее лечения. Плюс – результаты вскрытия восьми погибших, которые ему удалось провести. Симптомы были такие: жар, головная боль, озноб, сильная усталость, рвота, повышенное потоотделение, а иногда – конвульсии и бред. Лечить он предлагал волдырями, слабительными средствами и хинином, но предостерег от кровопускания. Для выздоровления эффективнее всего было переместить больного в более прохладный климат. Лихорадка редко спадала, если пациент оставался под воздействием вредных испарений. Макуильям также заключил, что лихорадка не была заразной, поскольку несколько человек, которые постоянно находились в контакте с больными, так и не заразились [17].
Хотя изучение симптомов помогло Макуильяму разобраться с клинической классификацией этой болезни, он сохранял решимость узнать, что служило ее причиной. «Ни один объект изучения медицинской философии еще не был столь загадочен, – писал он, – как причины всех этих болезней, столь губительных для европейцев, оказавшихся в тропическом поясе» [18].
Было принято считать, что к болезням приводили пары, исходящие от распада органики [19]. Макуильям вскоре начал длинную череду экспериментов, посвященных изучению сульфурированного, то есть сернистого водорода [20]. В воде, которую Макуильям, как и другие медики, собирал у побережья Африки еще в предыдущем плавании, обнаружился сероводород. Химик Джон Даниель предположил, что существует связь между этим газом и «нездоровой атмосферой, царящей на побережье Африки» [21]. Если такая связь действительно существовала, то корабли могли бы брать пробы воды и избегать мест, где газа было в избытке, либо удалять его с помощью дезинфекции хлором [22]. Медикам в Нигерийской экспедиции было велено делать пробы воды по мере продвижения вглубь континента.
Макуильям собрал множество экземпляров, но заключил, что газ, появлявшийся в бутылках, был всего лишь побочным продуктом эксперимента и не присутствовал в среде в больших объемах. «Я считаю, – писал он, – что мне удалось доказать отсутствие изучаемого газа в морской и речной воде, а также в воздухе этих территорий». Единственной возможной причиной заболевания оставались миазмы, или вредные испарения, воздействие которых только усугублялось из‑за спертого воздуха и жары на борту отапливаемых углем кораблей, а также слабости и уныния экипажа [23]. Несмотря на множество неудач, с которыми столкнулись участники Нигерийской экспедиции, в результате именно этого плавания Макуильям смог подробнее разобраться с диагностикой, лечением и причинами подобных заболеваний. Это, безусловно, помогло ему c дальнейшими исследованиями в Кабо-Верде.
* * *
Оказавшись в марте 1846 года в Кабо-Верде, Макуильям опирался на свои знания и умения, приобретенные во время Нигерийской экспедиции. Уильям Бернетт, главный врач флота, приказал ему найти ответы на целый ряд различных вопросов. Какой характер носила болезнь: эндемический, эпидемический или спорадический? Была ли она присуща острову или могла возникнуть без участия «Эклера»? Заразились ли женщины, которые стирали грязное белье офицеров? Были ли они уроженцами материка или острова? Чернокожими или представителями других рас? Поразила ли лихорадка кого‑то из жителей тех домов, где остановились офицеры? Помимо прочего, Макуильям должен был составить список всех обитателей острова, работавших на борту корабля или на маленьком острове, где располагалась старая крепость, в которой разместились члены экипажа корабля. А также подготовить список всех охранников крепости, чтобы понять, не заразился ли кто из них. И если да, то когда это произошло.
Собрав эту информацию, он должен был выяснить, «распространялась ли болезнь путем контакта с болезнетворным агентом миазматической природы; возникала или существовала на судне, а может, порождалась в результате контакта с некоей заразой, исходящей от тел больных». Он также должен был установить, передается ли болезнь через вторых или третьих лиц. По сути, его попросили провести что‑то вроде эпидемиологического расследования с отслеживанием цепочки контактов [24].
Когда Макуильям прибыл на Боа-Вишту, вспышка заболевания почти угасла. Ему удалось обследовать пару пациентов, но для того, чтобы понять, что происходило на острове на протяжении предыдущих шести или семи месяцев, он стал опрашивать жителей острова [25]. Доклад Макуильяма начинается с его интервью с прачками, которым передал грязное белье офицеров кладовщик британского консула. Кладовщик назвал имена всех семнадцати женщин. Когда Макуильям уточнил, можно ли их позвать в дом британского комиссара, чтобы он мог их опросить, кладовщик заявил, что может позвать всех, кроме тех четырех, что умерли от лихорадки.
Исследователь записал разговоры со всеми женщинами, указав их имена, возраст и расовую принадлежность (мулатка, темная мулатка или негритянка). Прачки оказались настоящими космополитками и внимательными свидетельницами. Одна из них, Мария де Анна Лимоа, заявила, что она была в Америке, Лиссабоне, Греции, на Сент-Яго и других островах Кабо-Верде [26]. Другие, хотя и провели бо́льшую часть жизни в Кабо-Верде, встречали в оживленном порту Боа-Виште экипажи кораблей с самым разным национальным составом. Что интересно, все, кроме одной, прачки заразились лихорадкой. Равно как и многие члены их семей. Еще до того, как Макуильям прибыл на остров со стопкой бумаги, перьевой ручкой и кучей вопросов, эти женщины уже взяли эпидемию на карандаш. Они отметили необычные симптомы, время появления и длительность развития болезни, а также отслеживали, кто умер, а кто выздоровел.
Лимоа смогла отличить лихорадку, которая буйствовала на острове, от оспы, поразившей ее в то время, когда женщина жила на Сент-Яго, другом острове Кабо-Верде. Эмилия Джоана Мариана, другая прачка, тоже заразилась. Также болезнь сразила ее мужа и дочку. Ее муж, земский доктор, посещал многих больных и заразился первым в семье. Ее дочь, которая в это время была у бабушки в другом городе, страдала от черной рвоты и умерла через четыре дня после начала лихорадки. Анна Санта Анна, которая назвала себя рабыней, рассказала Макуильяму, что, когда разразилась лихорадка, ее хозяин бежал в другую деревню на острове и взял ее с собой. Как только вспышка угасла, они вернулись в Сал-Рей. Тогда ее хозяин забрал в другой город дочь и другого раба. Все они заболели, но зато не заразился никто из тех, кто остался в Сал-Рее, включая Анну. Все эти сведения помогли Макуильяму отследить, кто стал жертвой болезни, где и когда [27]. Мария Леонора, негритянка, рассказала Макуильяму, что она подхватила лихорадку примерно 20 октября, то есть спустя шесть недель после отбытия «Эклера». Леонора призналась, что провела в постели две недели и что вскоре после нее также заболели ее мать и две сестры.
Бесплатный фрагмент закончился.
Начислим
+13
Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.
Участвовать в бонусной программе
