Цитаты из книги «Революция», страница 2

Я рассматриваю зловещую громадину, и все, что до сих пор казалось мне сном или трипом, вдруг становится явью. История оживает. Это больше не глава из учебника и не дневниковая запись. Это реальность. Тампль - настоящий. И в нем умирает ребенок...

- Может, тебе это на пользу пойдет, - произносит отец, когда мы выезжаем на кольцевую. - Отвлечешься.

- Ты про что?

- Про смену декораций. Про Париж.

- О да. Мой брат погиб, моя мать спятила, ура, давайте же отвлечемся и скушаем круассан!

Оставшуюся дорогу мы не разговариваем.

Всем надо что-то в себя влить, прежде чем переступить школьный порог. Иначе - груз чужих ожиданий в два счета раздавит вас в лепешку.

Париж - он весь из музыки и призраков.

Сперва я ничего не замечаю. Но, подойдя к дому, я это вижу, потому что не увидеть невозможно. «ЗДОХНИ СУКА», – гласит надпись на тротуаре у моего порога. Гигантские буквы, выжатые из баллончика. Я знаю,чьих рук это дело. Во всем Бруклине есть только одна дура, способная неправильно написать слово «сдохни».

Итак, грустный принц рассмеялся, а его безутешные родители улыбнулись. Я знала, что это моя заслуга, и больше ничья. Думаете, только у монархов есть власть? Поднимитесь на сцену - и сердца всех зрителей окажутся в ваших руках!

Можно жестом вызвать смех, словом - слезы.

Заставить людей вас обожать.

Вот это - настоящая власть.

Я тянусь к термосу с кофе в тот же момент, когда Виржиль тянется к бистелле, и мы стукаемся лбами. Я чертыхаюсь и хвастаюсь за ушиб. И он тоже. А потом я начинаю смеяться. И он тоже. Его лицо вдруг оказывается очень близко, и мы уже не смеемся. Потому что он целует меня.

Губит любовь, а не смерть.

Нынче каждый парижанин ведет хронику революции, а то и похуже — мемуары кропает. «Революция случилась, потому что король растранжирил все деньги». Или: «Революция случилась, потому что король пытался разогнать Ассамблею». Ошибаются и те и другие. Знаешь, как на самом деле все началось, воробушек? Нет, откуда тебе знать. Плевать тебе было на свободу, равенство и братство. Твой ум занимали богатство и слава, и ты была готова душу продать, чтобы их обрести. Хотя что я говорю? Ты ее и продала! Раз тебе нужен ответ, ты его получишь. Я расскажу тебе про эту революцию. Слушай внимательно, воробушек. Король был ни при чем. Королям революции не нужны. Все началось с людей незаметных. С бездарного актеришки Колло д'Эрбуа, которого освистали в театре. С шарлатана Марата, над чьими бредовыми теориями потешалась вся Академия. И с Фабра д'Эглантина, худшего драматурга во Франции, с разносных отзывов на его пьесы. Но главным образом все началось с Максимилиана Робеспьера. Представь его семнадцатилетним. Его из милости приняли в лицей Людовика Великого. Он был сирота и ходил в обносках — единственный среди богатеньких сверстников. Правда, у него был хорошо подвешенный язык и бурное воображение. Так что именно его выбрали произносить речь от имени школы перед королем и королевой. В тот день шел дождь. Он ждал на улице, как положено по этикету. Ждал час. Два. Четыре. Наконец августейшая чета прибывает. Он обращается к ним, а они едва скрывают зевоту и уходят, не соизволив дослушать. Продрогший, забрызганный грязью, в безнадежно размокших ботинках, Максимилиан возвращается в свою комнату и затаивает обиду. У каждого из них накопились обиды. И они ждали. Сами не зная чего. Но знали, что их время придет. Они ждали, когда проезжающая мимо карета в очередной раз окатывала их водой из лужи. Ждали, заглядывая в окна кофеен, куда не пускают всякую голытьбу. Лежа ночами на своих жестких кроватях, они перебирали в памяти все насмешки и унижения — и ждали. Это ожидание их окрыляло. Вспомни весну восемьдесят девятого, воробушек. Страна разорена. Повсюду — на улицах и в клубах, в салонах и кафе — люди в шелках и с холеными руками читают гневные речи: Демулен, Дантон, Робеспьер, Сен-Жюст, Эбер, Марат. Никто из этих речистых господ не родился в Париже, они все приезжие. Все недовольные провинциалы тянутся в столицу. Их сердца отягощены обидой и ненавистью, а головы забиты мечтами о славе и возмездии. И во всем, что в их жизни пошло не так, они винят короля. Они красиво говорят, эти люди. Они умеют взбаламутить толпу. К лету начинаются беспорядки на улицах. Потом мятежники берут Бастилию. Потом штурмуют Версаль. И вот, откуда ни возьмись, — революция! Она уже здесь, в разгаре. Она сулит нам новое будущее, честное и чистое. Золотой век, в котором все будут свободны. И мы верим в эти обещания, верим всем сердцем. Правда, недолго. Пока на площади не появляется гигантская гильотина. Пока людей не начинают тысячами грузить в повозки. Теперь все это позади: революция, декларация, конституция... Настал конец кровопролитию. Конец монархии. Все, кто мог, уже перебывали у власти. Нет больше войн. Нет террора. Мы одеваемся в простую одежду, а не в шелка. На наших туфлях черные ленты вместо серебряных пряжек. Мы больше не пудрим свои локоны. Теперь все равны. Самый грязный из попрошаек равен королю, а каждый криворукий маляр считает, что он ничем не хуже Микеланджело. Однако гильотина по-прежнему работает без осечки. Головы по-прежнему катятся в корзину. По-прежнему страдает невинный мальчик, замурованный в башне. И знаешь почему, воробушек? Не знаешь? Так я тебе скажу. Потому что после разбившихся надежд, после крови и смерти мы проснулись как после кошмара и обнаружили, что уродливое не стало красивым, а тусклое не засияло. Что один по-прежнему поет лучше другого. Что кому-то досталась должность повыгоднее. А у соседки корова дает больше молока. А у тех дом гораздо просторнее. А вон тот женился на девице, которую я любил. И никакой закон этого не изменит, никакая декларация прав, ничто и никогда.

Мамаши, которым колют ботокс, - неудобная порода. Укол не занимает много времени. Полчаса в клинике, потом шопинг, потом ланч - и все, она возвращается домой и палит вашу тусовку в самый разгар, когда всех уже вштырило. Полный облом.

Другое дело - мамаши, которые желают реабилитироваться после интоксикации или душевных травм. Обычно они летят для этого в Калифорнию, где их ждут очистительные клизмы, юрты, благовония и слезные разборки с внутренним ребенком. Все это, конечно, болезненно, но однозначно проще разборок с ребенком внешним.