Читать книгу: «Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки», страница 6

И явно обижается, когда я не отвечаю ему тем же.

– Я обычно встаю, когда в комнату входит леди, но, уверен, вы поймете, почему я остаюсь там, где я есть, – говорит он. – Фэй все мне о вас рассказала.

– Тетушка Фэй, ты должна вышибить этого олуха из своего дома, – говорю я ей, но она только твердит, что они во всем разобрались и все уже хорошо. Я перевожу взгляд с тетушки Фэй, которая покаянно улыбается, на Уэйна, который согласно кивает.

– И что я должна делать, тетушка Фэй? Вначале ты хотела, чтобы я от него избавилась, а теперь хочешь, чтобы я пожала ему руку?!

– Ситуации меняются.

– Эта – так уж точно!

– Я совершенно одна. Я делаю то, что должна делать.

– Ситуации меняются, а вот люди – нет. Этот человек опасен!

– Со мной все будет в порядке, Салли.

Готовность к драке вытекает из меня, и я вдруг чувствую себя опустошенной. Усталой. Разворачиваюсь. В дверном проеме стоит Том.

– Я попыталась, Том.

Он печально качает головой.

– Ты сделала все, что могла. Давай выбираться отсюда.

Я выхожу из дома, шагаю мимо полинялой вывески, переламываю ружье и вынимаю патроны, потом сажусь в машину, а Том, все еще бормочущий раздраженные слова в адрес тетушки Фэй, мол, невозможно позаботиться о том, кто сам не хочет о себе заботиться, наклоняется, чтобы завести мотор. Тот чихает и кашляет, но, вместо того чтобы завестись, мотор дает отдачу на ручку стартера. Том исторгает ругательство и хватается за запястье.

Катастрофа! Я пытаюсь помочь тетушке Фэй, а Том пытается помочь мне, но тетушка Фэй в итоге остается со своим олухом, а Том выходит из себя настолько, что ломает запястье. Медсестра в хэтфилдской клинике соорудила лубок, и теперь мы направляемся обратно в Кэйвуд. Герцог был прав, мне не следовало в это лезть.

– Должно быть, это чертовски больно, – говорю я.

– Не стану тебе врать.

– Мне ужасно жаль, Том! Это моя вина, и я страшно переживаю.

– Нет, это была моя вина, Салли. Надо было бережнее обращаться с правой рукой. Я просто не подумал. Но послушай, у меня есть идея. Поскольку в ближайшее время мне машину не водить, я уломаю Герцога дать тебе мою работу.

– Я так не могу, Том! Этот же из-за меня ты сломал руку. Я не могу пойти и…

– Я уже сказал, это не твоя вина. И кто-то же должен делать эту работу. Это вполне можешь быть ты.

– Герцог ни за что не дал бы эту работу женщине. Девушке. Водить машину. Собирать деньги. Это мужская работа.

– Именно так он и думает, но я знаю, что ты можешь ее делать, и ты знаешь, что можешь ее делать. Ты лучше водишь, чем я.

– Не знаю насчет лучше. Быстрее еще может быть.

Том смеется.

– И с математикой у тебя все в порядке. И с людьми ты ладишь. Можешь уболтать кошку слезть с дерева.

– Я не могу просто так бросить Эдди.

– Ты все равно останешься его сестрой. Учительница Эдди не нужна, ему нужна аудитория. Насколько мне известно, Кэт более чем рада и слушать, и аплодировать. Ничего плохого в этом нет. Но это не то, для чего ты создана.

– Ха, скажи это Герцогу.

– Вот сама ему и скажешь. Попробуй. Подбрось ему эту идею. Если получишь работу, то сможешь начать понемногу посылать тете деньги, и тогда, может быть, ей больше не понадобится держать при себе этого Уэйна.

Том умен. Возможно, он самый умный человек, какого я знаю. Вот с чего он вбил себе в голову, что должен взять и жениться?!

– Как мне это сделать, Том? Как подбросить ему эту идею?

– Ты же Кинкейд. Сыграй на этом. Заставь Герцога думать, что ты точно такая же, как он, только в юбке. Потому что иногда ты такая и есть.

– Ты правда так думаешь?

– Это не комплимент.

Глава 9

Мне надо застать Герцога в такой момент, когда он будет один, так что на следующее утро, когда он направляется к черному ходу, я выхожу вслед за ним на веранду.

Я смогу это сделать. Тренировалась перед зеркалом вчера вечером и еще раз утром, когда проснулась.

– Сделай меня своим шофером!

Герцог сует руки в карманы, и его глаза приобретают тот раздраженный прищур, который появляется, когда кто-то просит у него что-то такое, что он не хочет дать. Он ищет способ отделаться от меня и уйти, поэтому я встаю между ним и лестницей.

– Я хорошо вожу.

– Мне говорили. Но у тебя есть работа. Присматривать за Эдди.

– У Кэт это получается лучше, чем когда-либо получится у меня. Эдди в ней души не чает.

– Вождение – не женская работа.

– Почему?

– Это тяжелая работа. Мужская работа.

– Когда я помогала тебе строить это, – я указываю на каменную стену в саду, – ты говорил, что я труженица. Что пошла в своего старика.

Герцог поджимает губы и поигрывает монетами в кармане.

– И насколько ты хороша за рулем?

– Давай покажу.

– Ты настырная, Молокососка.

– Это Кинкейд во мне!

Герцог сдерживает улыбку.

– Да какого черта? Давай возьмем «Лиззи»!

Машина стоит в каретном сарае, припаркованная рядом с «Паккардом». Герцог забирается на пассажирское сиденье, скрещивает руки на груди и наблюдает, как я протягиваю руку, устанавливаю в нужное положение рычаги зажигания и газа, обхожу машину спереди, тяну за провод дросселя правой рукой, а левой резким рывком проворачиваю ручку стартера. Мотор, кашляя, пробуждается к жизни, и я бегу обратно к водительскому месту, переключаю зажигание и газ, забираюсь внутрь, отпускаю ручной тормоз, жму левой ногой на педаль сцепления, и «Лиззи», пыхтя, подается вперед. Я медленно еду по подъездной аллее – по старому маршруту моей тележки «Дерзание», – затем сворачиваю на дорогу вдоль Кривого ручья, и когда мы добираемся до отсыпанной щебнем дороги на Райтсвилл, даю полный газ и набираю скорость, достигая тридцати, потом тридцати пяти миль на прямых участках.

Герцог внимательно смотрит, как мои руки движутся между дросселем и рулем, но держит свои мысли при себе. Спустя минут десять он барабанит пальцами по приборной доске и говорит:

– Ладно. Я видел достаточно. Давай возвращаться.

Я могла бы блеснуть перед ним разворотом в заносе, ударив по тормозам и выкрутив руль, но догадываюсь, что выставлю себя дешевой трюкачкой, поэтому выбираю вместо него четкий трехточечный разворот – налево на скотопрогонную тропу и направо задним ходом, а потом прямо, обратно в Кэйвуд.

– Славный маневр, – говорит Герцог. – Что ж, рулить и переключать ты умеешь.

Герцог не из тех людей, что разбрасываются комплиментами, поэтому я понимаю, что он хвалит меня всерьез, и решаю, что наконец-то сделала что-то, что его впечатлило, но потом он добавляет:

– Быть шофером – это далеко не только уметь водить машину.

– Я смогу.

– Думаешь, эта работа – сплошное удовольствие? Думаешь, это приключение?

Я смотрю прямо вперед, на дорогу, но чувствую, как глаза Герцога вперились в меня, буравят взглядом.

– Ты целыми днями мотаешься по ухабистым проселкам, глотая пыль, натирая мозоли на ладонях и заду, пытаясь выжать деньги из арендаторов, которые не хотят их тебе отдавать, а хотят только жаловаться на жизнь. Этим ты хочешь заниматься, вместо того чтобы сидеть дома и обучать тринадцатилетнего мальчишку?

– Ага. Кэт лучше справляется с Эдди, у нее лучше получается вызвать у него желание делать разные вещи, подводя его к мысли, будто это была его идея. Ты сказал, что я пошла в тебя. Я хочу работать, как ты!

– Я не это для тебя планирую.

Не спорить, но и не соглашаться. Найти золотую середину.

– Я знаю. Ты хочешь, чтобы я вышла замуж и подарила тебе выводок внуков. – Я поворачиваю на Мейн-стрит и паркую «Лиззи» в тени сикомора. – И когда-нибудь я это сделаю. Но прямо сейчас тебе нужен водитель.

– Так ты думаешь, что хочешь эту работу? – Глаза Герцога прищуриваются. – Вот что я скажу. Я дам ее тебе. На неделю. Посмотрим, что из этого выйдет. Инстинкт подсказывает мне, что ты приползешь ко мне на четвереньках, умоляя вернуть тебе прежнюю работу. И по доброте душевной я тебе ее дам. Но после этой недели Кэт становится наставницей Эдди, и твоей прежней работы уже не будет. Поняла? Не приходи ко мне посреди августовской адской жары, вымаливая назад свою работу по обучению твоего младшего братца в уюте прохладного дома!

– Спасибо.

– Поблагодаришь меня в конце недели. – Герцог распахивает дверцу. – И еще одно. Не жди особого отношения. Я не видел особого отношения от Полковника, и ты от меня его не увидишь. Я буду обращаться с тобой по справедливости, но выделять не стану.

В основном я собираю арендную плату. Плату и долги. Или другие платежи того же рода. И Герцог был прав: это ужасная работа, изнурительная и пыльная, грязная и засаленная, неблагодарная и бесконечная. И я ее люблю. У Герцога есть арендаторы по всему округу Клэйборн, в основном бедняки, потому что люди, которые снимают жилье, – это люди, которые не могут себе позволить его купить, и они живут в ветхих домишках вроде домика тетушки Фэй, или в темных тесных квартирках над магазинами, или на неудобных фермах, где земли имеют такой крутой уклон, что люди шутят: им, дескать, приходится засевать поля, стреляя семенами из дробовиков.

Арендаторы, у которых есть работа на лесопилке, или на складах, или в дорожно-строительной бригаде, платят наличными. Некоторые расплачиваются «кинкейдами», так мы называем расписки, которые выдаем в Универмаге. Фермеры-крестьяне платят кукурузой, табаком, окороками, яйцами, мешками грецких орехов или картофеля, банками маринованных огурцов или фруктовых консервов, но в основном бутылками самодельного виски – и мы продаем все это в Универмаге.

С маршрутами разобраться легко, а вот понять арендаторов – не очень-то. Они не распространяются о своих невзгодах, но очевидно, что многие из них, даже такие семьи, где мать и отец живут под одной крышей, с трудом сводят концы с концами, терпя даже бо́льшую нужду, чем мы с тетушкой Фэй в Хэтфилде. В свой третий день на этой работе я останавливаюсь у опрятного домика-шотгана⁶ недалеко от реки Финч. Семейство по фамилии Мид, согласно гроссбуху в кожаном переплете, который дал мне Герцог. Три доллара пятьдесят центов, пятнадцатого числа каждого месяца. Стираное белье трепыхается на бельевой веревке, и женщина с капризничающим младенцем открывает мне дверь. Она на вид ненамного старше меня, но лицо у нее усталое, измученное, а спина уже сутулая, словно она всю жизнь тащит на себе тяжкую ношу.

– Доброго дня. Мое имя Салли Кинкейд, – говорю я.

– Слышала о вас, – отзывается она. – Вы дочка Герцога, приехали, чтобы забрать арендную плату. Вот только, мисс Кинкейд, в этом месяце у нас туго с деньгами.

Позади нее, прячась в тени, стоит мужчина. Он уставился в пол, словно не может заставить себя встретиться со мной взглядом. Должно быть, это мистер Мид, и заставить себя умолять меня об отсрочке он тоже не может, предоставив это жене.

– Мы не лентяи какие-нибудь! – В ее голосе слышится нотка вызова. – Карл – пильщик на лесопилке. Трудится как вол. Но ребенка пришлось везти в клинику, ему понадобилось лекарство, а у нас не было отложено ни гроша, поэтому пришлось взять из арендной платы.

Может быть, она меня испытывает, проверяет, насколько я податлива сердцем, головой или хребтом. Но опрятный домик и пристыженный муж, покрасневшие глаза женщины и ребенок, которого мучают колики, – все это говорит мне, что они хорошие люди, у которых выдалась черная полоса.

– Я отмечу вам месячную задолженность, – говорю я. – Это дело мы решим. Но отныне и впредь будет так: у вас проблема с арендной платой, а такое у любого случается, – вы заранее сообщаете об этом мне. Мы всегда можем решить вопрос. Но сообщайте мне обязательно. Герцог терпеть не может сюрпризов. – Тут ребенок испускает жалобный писк. – Через пару дней я к вам заеду. Если мальчику не станет лучше, скажу доктору Блэку, чтобы заглянул к вам. Это лучший врач в округе.

Вернувшись в Универмаг, я отдаю Герцогу гроссбух и рассказываю, что случилось с Мидами. Он одобрительно кивает.

– Надо уметь отличать бездельников от тех, у кого настоящие трудности. Знать, когда дать поблажку, а когда и натянуть вожжи. Я говорил тебе, что это будет трудная работа.

– И тебе пришлось бы поколотить меня здоровенной дубиной, чтобы заставить от нее отказаться!

Герцог хмыкает.

– Похоже, ты начинаешь нравиться людям.

– Это Кинкейд во мне!

– Может, так оно и есть.

Герцог сцепляет ладони за головой, смотрит на меня, словно заново оценивая.

– Нет нужды ждать конца недели, чтобы сказать, что я хочу эту работу насовсем, – говорю я. – Так что – она моя?

Он кивает.

– Она твоя.

– Тогда еще одно.

– Ну?

– Ты же будешь мне платить, верно? Столько, сколько платишь своему шоферу?

Герцог на миг задумывается, потом снова кивает.

– Справедливо. А я сказал, что буду обращаться с тобой по справедливости.

Я расплываюсь в улыбке до ушей, как маленькая, вспоминая, каково это было – получить одобрение Герцога в те времена, когда я его обожала, когда была его Молокосоской. Он тоже ухмыляется, словно вспоминает, каково это было – быть обожаемым Молокосоской.

В конце недели Сесил Данбар выдает заработки всем, кто трудится в «Кинкейд Холдингс», и я стою в очереди наравне с остальными. Никакого особого отношения. Сесил отсчитывает мои пять долларов – по доллару в день за пять дней работы. Вернувшись в Большой Дом, я кладу два доллара в носок и прячу его под матрас. Остальные три отправляются в конверт для тетушки Фэй. Я пишу ей записку – мол, с этими дополнительными деньгами ей не нужен будет Уэйн, и я пришлю еще, если она выгонит его вон… Но я не должна этого делать, не могу я устанавливать правила для сорокатрехлетней тети, которая меня вырастила. Все, что я могу, – это надеяться. Поэтому выбрасываю записку и отсылаю просто деньги вместе со своей любовью.

Глава 10

С первой неделей сентября накатывает волна запоздалой жары. Столбик термометра доползает до 37 градусов, придорожные каштаны стоят пожухшие, а тополя сбрасывают пожелтевшие листья. Еще и сушь стоит, ручьи обмелели, превратившись в жалкие струйки, на дорогах столбом вьется пыль, настолько густая, что порой через нее ничего не видно. Я не хочу бросать свою работу, но в четверг вечером, когда возвращаюсь в Универмаг, я разгоряченная, усталая и раздраженная. Герцог за столом, он снял свой черный пиджак, ослабил галстук, под мышками белой сорочки – темные круги пота. Рядом с ним в кресле Сесила сидит незнакомый светловолосый мужчина в светло-голубом костюме из сирсакера⁷, от одного взгляда на который возникает ощущение чистоты и прохлады.

– Салли, это Сеймур Джонсон, брат шерифа, – говорит Герцог. – Сеймур, вот моя дочь.

Значит, это друг Кэт, тот самый, который говорил Мэтти и шерифу Эрлу, что Герцог должен с ней познакомиться. Он встает, высокий и худой. Когда он улыбается, его белые зубы сверкают на фоне потемневшего от загара лица, а от улыбки в уголках желто-зеленых глаз появляются крохотные морщинки.

– Мисс Кинкейд! Вы еще красивее, чем мне рассказывали.

– Ты бы посмотрел на нее, когда она отмоется от дорожной пыли, – с ухмылкой замечает Герцог.

Потом этот незнакомец берет меня за руку и пожимает ее, и я отвечаю тем же, но он делает это как-то необычно, обеими руками, держа мою ладонь правой, а левой накрывая ее сверху и мягко пожимая. При этом он неотрывно и внимательно смотрит прямо мне в глаза, и я словно глупею. Не могу придумать, что сказать. Может быть, дело в том, что в голове у меня все плывет от жары, а может быть, в том, что ни один мужчина никогда на меня так не смотрел, и не держал так мою руку, и не говорил мне, как я красива… но я просто стою и смотрю на него и чувствую, как его сильные ладони сжимают мою.

Герцог покашливает, и ко мне вдруг снова возвращается способность думать. Более или менее.

– Не знаю, что вам там рассказывали, – говорю я этому Сеймуру, – и не думаю, что хочу знать, но добро пожаловать в Кэйвуд, мистер Джонсон.

Я забираю руку у Сеймура и протягиваю гроссбух Герцогу. Чаще всего он тут же просматривает цифры, но сейчас опускает книгу на стол, даже не взглянув на нее.

– Сеймур вообще-то профессиональный бейсболист, но говорит, что устал зарабатывать на жизнь спортом, и полагает, что, возможно, ему нужно получить настоящую работу. У нас.

– Спорт меняется, – кивает Сеймур. – Болельщикам больше нет дела до мастерства. Все, что они хотят видеть, – это хоумраны.

– И более чистую игру, – с ухмылкой добавляет Герцог.

Сеймур только пожимает плечами.

– Так что пора уходить.

– Все может быть. – Герцог встает с кресла – так он обычно делает, когда хочет завершить разговор.

Сеймур кивает.

– Я отнял у вас достаточно времени, Герцог. Но прошу вас, подумайте о том, что я сказал.

– Подумаю. А Кэт пригласила вас на ужин завтра вечером.

Сеймур на прощанье шутливо отдает Герцогу честь, тянется за моей рукой и снова пожимает ее, потом плавно, точно пантера, движется к двери. Я наблюдаю сквозь одностороннее окно, как он уходит; его походка легка и стремительна. Он вдруг оборачивается, и я торопливо опускаю глаза, на миг поверив, что Сеймур поймал меня на том, что я на него глазею. Но, конечно же, он мог видеть только зеркало.

– Этот парень ушел из спорта со скандалом, – говорит Герцог, – но нет ничего плохого в том, чтобы нарушить пару правил. Мы тут у себя то и дело их нарушаем.

– Ты возьмешь его на работу?

– Есть такая возможность. Реальная возможность. – Он достает из кармана сигару и обрезает кончик. – Из него может получиться хороший муж кое для кого.

– Что-то ты очень торопишься выдать меня замуж.

– Ты сказала Тому, чтобы он тебя не дожидался, и теперь у него своя жизнь. Но ты не становишься моложе, а на свете полно мужчин, которые будут думать, что Салли Кинкейд – славная добыча.

Сеймур действительно приходит на ужин следующим вечером вместе с Мэтти и шерифом Эрлом. Кэт просто вне себя от возбуждения, велит Нелл приготовить любимое блюдо Сеймура, запеченную телячью корейку, и это заставляет меня задуматься, насколько хорошо она знает этого бейсболиста. Еще больше мыслей появляется у меня во время ужина – мыслей о том, было ли когда-нибудь что-нибудь между ними, потому что Кэт смеется над шутками Сеймура чуточку слишком заливисто и бьет его по макушке салфеткой, когда он дерзко шутит, и тогда он сверкает улыбкой, прямо как кот, съевший канарейку, и говорит, мол, учитывая, что это он познакомил Герцога с его чудесной молодой женой, самая меньшая любезность, которую может сделать в ответ Герцог, – это дать ему работу.

Герцог отвечает коротким рычащим смешком, но я вижу, что он не видит в этом ничего смешного, лишь желает сделать вид, что Сеймур шутит. Затем шериф Эрл начинает подкалывать Сеймура насчет истинных причин его ухода из бейсбола, говоря, что не надо было делать ставки против своей собственной команды, и Сеймур отвечает – конечно, он ставил против своей команды, раз у нее не было ни единого шанса выиграть, но вот матч он никогда не сдавал, – и смеется, как будто это очередная шутка. А потом ответно подкалывает шерифа Эрла, говорит, что старший брат учил его ловить мячи, но у него самого не хватило таланта, чтобы стать профессионалом.

И тут Сеймур принимается рассказывать о жизни в высшей лиге. Все мы его слушаем, но Эдди, который следит за бейсболом так же жадно, как свиновод изучает фьючерсы на свиную грудинку, впитывает каждое слово рассказов Сеймура о сериях побед и сериях поражений, о потасовках на скамейках запасных и драках на трибунах с болельщиками, о фастболах⁸ и дэдболах⁹, о скафболах¹⁰ и дертболах¹¹, а также о специальности Сеймура – краже баз¹².

Эти двое начинают обмениваться мнениями о переоцененных и недооцененных игроках, постоянно сыпля статистическими данными – по среднему числу ударов, страйк-аутов, игроков, оставшихся на базе.

Я стараюсь оценить этого типа, Сеймура, и вот уже, сама не понимая как, невольно подаюсь вперед, слушая его. Может быть, он и обходил правила направо и налево, но в нем есть что-то такое, перед чем трудно устоять, и сдается мне, что он знает это, что он привык к тому, что мальчишки просят у него автограф, мужчины пожимают ему руку, женщины смотрят на него маслеными глазами. Сеймур любит быть в центре внимания, любит это точно так же, как Герцог, и тогда я смотрю на Герцога. Он начинал этот вечер, будучи в том самом центре внимания – откупоривал вино, провозглашал тосты, рассказывал анекдоты, – но теперь сидит весь такой молчаливый и надутый, с кислой улыбочкой на лице, слушая, как этот бывший бейсболист, этот выскочка, присвоивший его собственный званый ужин, очаровывает и его сына, и молодую жену, и дочь.

Вчера в кабинете Сеймур довольно чутко ловил намеки Герцога, но нынче вечером, похоже, не замечает перемен в его настроении, а поскольку Герцог молчит, Сеймур говорит еще больше, смеется еще громче, жестикулирует еще шире.

– Когда видишь возможность украсть базу, она существует лишь долю секунды, а потом все, была да сплыла, – говорит Сеймур Эдди, щелкая пальцами. Он тянется за бутылкой дорогого импортного вина, хотя только Герцог всегда разливает вино за ужином, и подливает в собственный бокал. – Надо хвататься за эту возможность, нельзя терять время, раздумывая о ней. Просто бери и беги.

– Кража баз – пустой трюк. – В голосе Герцога звучит окончательный приговор.

– Не сочтите за неуважение, Герцог, – говорит Сеймур, наполняя бокал Кэт, – но здесь бейсболист – я, и кража базы может поставить игрока в выигрышную позицию, и это может решить дело между победой и поражением в последние минуты игры.

Он хмыкает, добавляя:

– А все хорошие игры решаются в последние минуты.

– Игроки, крадущие базы, – фанфароны, – фыркает Герцог. – По большей части их вышвыривают с поля.

Кэт нервно переводит взгляд с Герцога на Сеймура, но Сеймур не сдается.

– То, что тебя выгнали с поля, не значит, что не надо пытаться, – говорит он. – Если делать это, только когда дело верняк, то никогда не научишься прилично красть базы.

Герцог любит, когда последнее слово в любом разговоре остается за ним, но не успевает он ничего сказать, как Сеймур поворачивается к Эдди.

– В чем ты мог бы достичь величия, парень, и о чем тебе следовало бы серьезно задуматься, учитывая, как хорошо ты знаешь статистику, так это карьера менеджера бейсбольной команды. Может быть, стоило бы даже подумать о покупке… Ага, вот что следовало бы сделать вам, Кинкейдам, – основать собственную команду!

– Я не стану платить шайке взрослых мужиков за то, чтобы они бегали по полю в коротких штанишках, – бросает Герцог. – А мой сын пойдет в семейный бизнес. Потом в политику.

Над столом повисает молчание. Сеймур оглядывается по сторонам и, кажется, наконец осознает, что зашел слишком далеко.

– У меня есть идея, – робко подает голос Кэт. – Давайте устроим пикник в воскресенье. На озере. Отдохнем от этой жары. Парни и девушки, мужчины и женщины – все вместе. Это будет последнее летнее купание.