Читать книгу: «Идеальная деревня», страница 4

6. Дети

Вначале с мамой они знали любовь и счастье. Нежные прикосновения и смех. Они не могли сказать, когда все стало меняться.

Когда-то давно были и другие люди. Если папа появлялся дома, все из кожи вон лезли, лишь бы ублажить его, сделать все, чего, как они думали, он хочет или что ему нравится.

И брат, и сестра смутно помнили, что когда-то были слова – произносимые и написанные, – только давно, и эти воспоминания не привязывались к какому-то возрасту или времени. Вместо них возникли тишина и пустота. Иногда девочка экспериментировала с шумами и звуками. Мальчик на это не отваживался и оставался нем.

Теперь все изменилось. Перемены назревали уже давно, и девочка считала, что готовилась к ним. Ровно как учил отец. А когда все свершилось, мальчик стал делать то, что она ему говорила. Он повсюду следовал за ней.

Речь шла о выживании. Людей, которых раньше было много, не стало, за исключением мамы. Ее они не брали в расчет, потому что хотя телом она была здесь, но уже давным-давно ушла. Может быть, даже раньше, чем стали уходить другие.

Отец отсутствовал дольше, чем обычно. Так долго, что все вокруг покрылось красной пленкой: комнаты, где они жили, мама, сама тишина, в которой они существовали. У красной пленки были длинные-длинные щупальца, они дотягивались до детей и даже трогали их.

Еда тоже пропала, ее не было уже довольно долго, и двери больше не открывались.

– Есть там что-нибудь? – Голос матери звучал хрипловато и жалобно.

Роза покачала головой:

– Нет, ничего.

Мама заплакала. Даллас молча сидел на ее кровати. Никуда не годной. Это и не кровать была вовсе, а койка. Но мама так долго спала на ней, что ее иначе и не называли, как маминой кроватью.

Кровать/койка пахла очень неприятно. Когда в последний раз стирали белье, Роза сказать не могла.

Многое теперь затерялось в памяти. На самом деле она только сегодня утром вспомнила, что ее зовут Розой.

«Р», «О», «З», «А». Она даже не забыла, как произносить свое имя по буквам. Мама научила ее, вместе с разными другими вещами. Уроки прекратились, когда мама стала очень-очень грустной. Даллас помнил меньше, чем Роза, или, вероятно, он не испытывал такого же настоятельного желания не забывать, как она.

А может быть, эта потребность имелась у них всех, но в замороженном виде. Сегодня мама впервые села в постели. Впервые попросила еду. Это назвали «вторым дыханием». Не путать со вторым пришествием, как говорил о себе отец.

Однако этот легкий бриз в конце концов стих. Роза понимала, что третьего шанса не будет. У Далласа второго дыхания вообще не появилось. Он сидел рядом с мамой почти так же, как все последнее время: полузакрытые глаза сфокусированы в одной точке – на двери дома на колесах.

Когда-то эта дверь всегда была нараспашку. Голоса, пение, смех залетали внутрь фургона. Папа говорил, и было весело.

Голоса со временем исчезли, растворились в пространстве, как и люди, которым они принадлежали.

Что-то ввернулось в ее ладонь. Она удивленно взглянула вниз: рука Далласа. Маленькая, мягкая, грязная, такая же, как у нее. Он дернул головой. Она посмотрела на постель.

Мама пыталась сесть. Ей не удалось, она упала обратно, головой на грязную коричневую подушку. Рука соскользнула с кровати, костяшки пальцев отстукивали ритм по пластиковым плиткам пола.

Даллас прильнул к матери. Она снова заплакала, тихо захныкала. И продолжала стучать по полу, ритм запульсировал в мозгу у Розы. Других звуков она не слышала уже много дней, и от него, смешавшегося с плачем мамы, у девочки заболела голова.

Движение изменилось. Мама теперь скребла, кончики пальцев щипали задравшийся край плитки. Кусочек маленький, под ним даже ничего не спрячешь.

Но там точно что-то спрятано!

Воспоминание вспыхнуло в памяти Розы ярко, как фейерверк в небе. Его Роза тоже помнит, он был давным-давно, вместе со смехом и радостью вместо тишины и печали.

Но сейчас Розе нужно думать не о фейерверках.

Она зажмурила глаза, сжала маленькие ручки в кулачки и попыталась вспомнить.

Ночь, когда отец сжег книги… Он вынес их из фургона и бросил в костер. Мама – лицо худое и в лунном свете смертельно бледное, рот принял форму буквы «О». Отец был в ярости: слова на страницах – это идеи других людей, они не соответствовали отцовским правилам.

– Назад – к истокам! – кричал он.

Мама взяла отца за руки, ее лицо озарилось светом костра. Отец оттолкнул ее. Она немного посидела на обгорелой траве и убежала в фургон.

Роза еще долго смотрела, как пылает огонь, прижав к боку Далласа. Запах ей не нравился, но тепло было приятным, потому что ночи стали холодными.

Невдалеке, там, где когда-то давно стояло много жилых фургонов, двигались две тени. Роза узнала их – Альберт и Саша. Альберт увидел, что она смотрит, и поднес руку к губам.

Роза поняла: они уезжают, как и все остальные.

Ей стало грустно, но она призналась себе, что если бы могла, то тоже предпочла бы уехать.

Девочка кивнула Альберту. Но они были добры к ней, особенно Саша, и поэтому одного кивка недостаточно.

Роза вытянулась во весь рост.

– До свидания! – махнув рукой, крикнула она и тут же, схватив руку Далласа, потянула ее вверх, чтобы он тоже помахал.

Ветер донес ругательство Альберта. Отец прекратил жечь книги и обернулся посмотреть, кому машет Роза.

Тогда они бросились бежать – Альберт тащил Сашу за запястье, и отец тоже сорвался с места. Розе сперва было весело – взрослые гоняются друг за другом! Но потом ее улыбка погасла: они с Далласом играли не так.

Она подняла брата на ноги, и они вместе ушли в фургон, к маме, где безопасно. Даллас сбросил ее руку со своего плеча, сел на корточки у двери и стал наблюдать за веселой дракой взрослых. Он улыбался, облизывал губы и дрожал, словно был напуган или взволнован.

Пока отец гонялся за людьми, которые прежде были его друзьями, мама чем-то занималась в фургоне.

Она отогнула ужасное виниловое покрытие пола, и под ним обнаружилось небольшое углубление. Туда она бросала книги, ручки, карандаши. Пачку печенья, пару сережек и серебряный браслет.

Роза поняла: это были Важные Вещи.

Она огляделась в поисках своих Важных Вещей, которые могли бы поместиться в дыру. Однако Роза уже была умна не по годам. Мама и Даллас. Они важны. И больше по большому счету – ничего.

Даже папа.

Особенно папа.

Последнее было мыслью шепотом, потому что это – Плохая Мысль.

Теперь, много позже после той ночи, мама скребла пол в этом тайном месте. Роза поняла: Важным Вещам пора снова появиться наружу.

Пальцы матери были в крови, оставляли красные следы, линии, завитки. Казалось, ей больно, поэтому Роза села на корточки, чтобы помочь, и прервалась только для того, чтобы ткнуть Далласа – пусть делает как она.

Он сделал, что ему было велено, как всегда.

Они работали молча, маленькая семейка из трех человек, связанная смешавшейся на полу кровью.

7. Вивасия – раньше

Ребенок не остался внутри Вивасии надолго.

Она не проносила его и до трехмесячной отметки, когда, предположительно, было уже безопасно говорить о нем людям. Знал только Чарльз, хотя Вивасии казалось, что он забыл.

Прежде чем ребенок вышел из нее, она сняла деньги в банкомате, как только цифры на ее счете снова окрасились в черный цвет, и не выпускала из вида свою банковскую карту – всегда носила с собой. Она стала делать перерывы на обед, чего с ней раньше никогда не случалось. Гуляла по городу и покупала крошечные ботиночки, мягкие шерстяные одеяльца, розовые платьишки и синие ползунки, а также соски, подгузники и плюшевых мишек. Об этом по-прежнему никто не знал, и Вивасия хранила покупки в своем шкафчике на работе. Когда он наполнился, она сложила стопки детских вещей в нижний ящик рабочего стола.

Несколько дней ее тошнило, но она не возражала против таких атак на свое тело. Это было доказательством того, что в ней растет новая жизнь. Она их принимала. Вглядываясь в свое лицо перед зеркалом, искала признаки внутреннего света, о котором так много слышала. Она его не находила, но, может быть, он появится позже.

В тот вечер они ужинали в городе, до которого нужно был ехать на поезде. Они не часто выбирались куда-нибудь вместе, а если делали это, то обычно посещали какие-нибудь старомодные местные пивные вроде «Быка», где в будние дни подавали два блюда по цене одного и пинта пива обходилась дешевле, чем в заведениях соседних городков.

Вивасия надела джинсы, ей хотелось износить их, пока они на нее налезают. Чарльз спустился вниз в костюме, своем лучшем, единственном, сером. Таком блестящем, почти серебряном. В этом костюме он женился на ней несколько месяцев назад.

О внешнем виде жены он ничего не сказал, только обшарил ее взглядом с ног до головы.

– Я могу переодеться, – смутилась Вивасия.

Это была почти мольба. Она не догадывалась, что они собираются в такое место, где нужно выглядеть прилично.

Чарльз взглянул на часы:

– У нас нет времени. – Лицо его было живописным отображением разочарования.

Вивасия нашла на дне сумочки алую помаду. Не ее; наверное, это Келли оставила, хотя та теперь редко появлялась у Вивасии, а может, помада была забыта давно, во время одного из еще более редких разгульных вечеров, которые в прошлом иногда случались. Вивасия размашисто мазнула помадой по губам, используя окно в качестве зеркала.

– О боже! Ты серьезно? – Глядя на ее лицо, Чарльз как будто испытал сильную боль. – Прошу тебя, не пытайся быть тем, кем не являешься.

Это напомнило Вивасии другой раз, когда она не могла разобраться, каков смысл замечания Чарльза. Тем не менее она судорожно порылась в сумочке, пытаясь отыскать бумажные салфетки, и, ничего не найдя, стерла помаду тыльной стороной ладони.

На коже осталось красное пятно, как ожог.

Чарльз поморщился и отвернулся.

– Мы можем себе это позволить? – когда их усадили за столик, спросила Вивасия, распахнув глаза при виде цены за обычный стейк весом в восемь унций.

Место было модное, где проводят свадьбы и роскошные корпоративы. Стейк стоил тридцать фунтов, салат и жареная картошка – за отдельную плату.

Губы Чарльза вытянулись в нитку.

– Прекрасный способ дать мне понять, что я неадекватен, жена, – тихо проговорил он.

Со временем Вивасия поймет: когда он называет ее женой, это явный признак неудовольствия.

Она выбрала самое дешевое блюдо, а потом, в попытке обеспечить Чарльзу чувство адекватности, которого он так жаждал, изменила свое решение в пользу филе, прибавив к нему три разных гарнира и дополнительный соус.

Принесли еду. Чарльз сказал, обращаясь к официанту:

– Можно подумать, она собралась поесть за двоих, а?

Вивасия засмеялась, подумав, что шутка предназначалась только для них с мужем, ведь они еще никому не говорили.

Лицо официанта ничего не выражало.

Потянувшись через стол, Чарльз ущипнул Вивасию за живот.

– Свинка, – хмыкнул он.

По дороге к станции он говорил ей, что вечер получился немного неловкий и им нужно на будущее научиться вести себя в подобных местах.

– Я бываю в разных заведениях, Вивасия, так что мы должны вести себя раскованно там, куда мне хочется ходить. Приличная одежда, соответствующий макияж, прическа и прочее. – Он сжал руки в кулаки и сунул их в карманы. – И я думаю, нам нужно заказывать порции побольше и в правильной манере. Все-таки… – он натужно хохотнул, – мы не на кухне у Кей, верно?

Он причислил к «нам» и себя, но Вивасия знала, что Чарльз имеет в виду только ее.

– Я обязательно надела бы платье, если бы знала, что мы идем в какое-то приличное место, – тихо отозвалась она.

Тишина, наполненная кутерьмой мыслей в голове. Она выбрала не те слова. Лучше было вообще промолчать, не пытаясь ни защититься, ни умиротворить его.

На станции – толпа футбольных болельщиков, синее море плескалось на улице, втекало в воронку двойных дверей и разливалось по платформе.

Пока они ждали поезд, Чарльз спросил:

– А почему ты решила, что мы идем не в приличное место?

Вивасия не знала, как ответить, чтобы не выглядеть неблагодарной, поэтому ничего не сказала, а молча смотрела вдаль, пока оттуда не донесся звук приближающегося состава. Чарльз стоял рядом, положив руку ей сзади чуть ниже талии. Появился свет прожектора локомотива. Вивасию пробило потом от мысли об этой крепкой, тяжелой-тяжелой руке. Несильного толчка запястьем будет достаточно. Ее передернуло.

Чарльз взглянул на нее, холодный как лед, и убрал руку.

Позже, в тот же вечер, ребенок вышел из нее. Физическая боль была ужасной. Душевная – еще хуже, когда она, засунув под себя руки, пыталась удержать внутри оставшееся.

Чарльз не сидел сложа руки, успокаивал ее и утешал, вытирая ей пот со лба влажной фланелью.

Когда взошло солнце нового, пустого дня, он пробормотал ей на ухо:

– Ты не должна чувствовать себя неудачницей, любовь моя.

Она и не чувствовала, пока он этого не сказал.

8. Вивасия – сейчас

Словно задача открыть имя Далласа оказалась чересчур выматывающей, Роза засыпает, сидя за столом. Через мгновение после того, как подбородок девочки падает на стол, Даллас следует примеру сестры.

Роб шумно заходит в кухню.

– Прости, что отвлекся! – громыхает его голос.

Вивасия прикладывает палец к губам и манит соседа в гостиную.

Шторы там по-прежнему задернуты. Она вспоминает, как утром, после того как привела в дом детей, задернула их, защищаясь от любопытных глаз. В комнате сумрачно, и, словно детская усталость заразна, Вивасия опускается на диван.

Она напряженно думает, как ей разыграть эту сцену. Зачем она втянула Роба в историю? Почему не поехала в клинику где-нибудь в городе или за границей? Отправилась бы в Америку, заплатила наличными за консультацию и назвалась вымышленным именем. Почему бы не сделать самое очевидное – загуглить, симптомом какой болезни может быть эта странная кожа?

Почему она обратилась к нему? Зачем пригласила в дом незнакомца? Отчего не выучила урок, преподанный ей в прошлом: нельзя доверять никому?

Теперь Вивасия недовольно косится на Роба, а тот, будто почувствовав ее взгляд, поворачивает голову и смотрит на нее в упор. Она встает и принуждает себя заговорить решительным тоном:

– Роза и Даллас – дети моей двоюродной сестры.

– Даллас? – Роб хмурится.

– Его предпочитают называть Далласом. Хотя при рождении дали имя Алекс. Они мало говорят, их мать… нездорова. Отец вообще неизвестно где. Они пока поживут у меня. Может быть, останутся насовсем. – Ложь легко слетает с языка.

Слишком легко, как будто она специально готовилась к этому моменту. Что она и делала, понимает Вивасия, но только в мечтах.

– Я беру детей под опеку, ты знаешь! – выпаливает она, пытаясь спасти ситуацию. – Я никогда не взяла бы ребенка чужого человека без должного оформления.

Роб кладет телефон и смотрит через дверной проем на спящую парочку.

– Нужно, чтобы ты рассказала мне все, Вивасия.

«Ну уж этого точно не будет», – думает она. Роб приглашен сюда, чтобы высказать мнение как врач. Но он и этого не сделал, запоздало отмечает Вивасия.

Вдруг ей кажется, что все это чересчур. Она проводит руками по глазам, кожа вокруг них напряжена, как и все ее тело.

– Они гостят у меня. – Голос у Вивасии слабый, робкий, тоненький.

Год назад она ревела, давая себе обещание, что больше никогда не будет говорить так. И вот на́ тебе, прошло двенадцать месяцев, и старые манеры, и все то, от чего сбежал ее супруг, снова вернулись.

Вивасия опускает руки и быстро взглядывает на дремлющих за столом детей. Она не хочет быть такой, как раньше. Отката в прошлое не будет.

– Они со мной, потому что я собираюсь заботиться о них и оформлю это официально. Ты их у меня не заберешь. Покарай тебя Бог, если вздумаешь!

Она падает на диван, задыхаясь от злости, раззадоренная. «Так-то лучше, Вивасия. Вот это моя девочка» – голос бабушки подбадривает ее.

Она осмеливается взглянуть на Роба, прямо ему в глаза. Неуютно. Много лет уже она такого не делала.

– Вивасия, я ни за что не стану пытаться отнять их у тебя. О чем ты вообще говоришь? Я просто имею в виду, что они нездоровы. Это видно сразу. Ты и сама поняла: потому и позвала меня сюда как человека с медицинским прошлым. Им нужен профессиональный уход, лечение в больнице, ну по крайней мере врач.

Вивасия открывает рот, чтобы возразить, и Роб поднимает руку, обрывая ее:

– Я понимаю, ты защищаешь свою сестру, но тут дело поважнее верности семье. Ты не из тех людей, кто ошибается в таких ситуациях.

Тут Вивасии хочется рассмеяться. Сказать бы Робу, что он понятия не имеет, какой она человек. Какие страшные поступки совершила. И какого сурового наказания заслуживает.

Некоторое время они оба молчат. На дом опускается тишина, слышно только тихое посапывание детей.

Потом откуда-то из-за ворот доносится мерный рокот, слышный даже сквозь шум ливня. Вивасия поднимает глаза. Вот и они – самое время для гольфа. Из-за дождя сразу идут в клуб. «Это мужчины, – думает она, – которые плодятся и плодятся, не вспоминая ни об оставленных дома женах, ни о любовницах, которые, и те и другие, вырастят их отпрысков. Швыряют деньги на любую, какая ни подвернется, прихоть, глубоко не задумываясь зачем и почему, даже сталкиваясь с негативными последствиями своих действий».

Суждение резкое, признает Вивасия. Она уверена, что среди команды гольфистов есть и нормальные, милые мужчины, хотя лично она с такими не встречалась.

Грохот их чудовищных тачек пробирает до костей, вызывая дрожь по всему телу, пока моторы, стреляя очередями, преодолевают последнюю сотню ярдов до поля. Шум запредельный, ненужный – еще одно проявление общего для всех гольфистов «синдрома большого члена».

– Козлы, – морщится Вивасия.

– Дрочилы, – одновременно с ней произносит Роб.

Они таращатся друг на друга, а внезапный гром, поднятый армадой машин, удаляется и стихает, уступая место шуму дождя.

– Я… я думала, тебе они нравятся, – бормочет Вивасия.

– Иногда я забиваю с ними мячи в пару лунок, – откликается Роб. – Но мне они не нравятся.

У него веселое выражение на лице. Может, оттого, что она выругалась. За все это время Вивасия ни разу не подумала, что он может разделять ее мнение.

Роб вздыхает:

– Анемия.

– Что? – переспрашивает она, возвращаясь в реальность.

– Похоже на анемию и недостаток витаминов. – Он бросает на нее быстрый взгляд. – Не знаю их истории или истории твоей кузины. Но они, очевидно, оказались здесь не без причины. – Роб обводит глазами комнату в доме, который Вивасия не строила, а получила в наследство от своей семьи.

Она тоже глядит вокруг глазами чужака. Дом старый, украшен реликвиями из ее прошлого. Вивасия внутренне морщится.

– Социальная служба наверняка все тут проверила, прежде чем передавать тебе детей, – говорит Роб. – Что они сказали?

Вивасия нервно сглатывает.

– Тоже упомянули про анемию, – отвечает она; Роб задумчиво кивает. – Я… – Вивасия встает. – Мне просто нужно было услышать еще чье-нибудь мнение. Спасибо, что посмотрел на них.

Сердце у нее в груди тяжело бьется.

– С удовольствием сделал это, – любезно кивает Роб и направляется к двери.

Вивасии дышится легче: он поверил в ее историю. Опасность миновала.

Пока.

Она провожает Роба до выхода, быстро закрывает за ним дверь и прислоняется к ней спиной. В голове носится неприятная мысль: «Что я наделала?!»

Она взяла к себе двоих детей, буквально подобрала на улице и привела домой.

Кто-то их ищет.

Кто-то… здешний?

Волчья Яма – дыра дырой, затерянная деревушка на окраине запределья.

Вивасия знает детей и внуков всех местных жителей, несмотря на то что давно уже не является частью общины.

Это не дети Рут или Слепой Айрис. У мистера Бестилла и его супруги детей вообще нет. Джеки, как и Вивасия, живет сама по себе, даже еще более обособленно.

Думая о Джеки и ее добровольной самоизоляции, Вивасия хмурится. Не всегда мать Келли была такой. Давным-давно, в детстве Вивасии, Джеки считалась королевой деревни: регулярно ходила в церковь, была членом многочисленных комитетов и правлений того и сего, всюду совала нос и везде шныряла глазами. Все изменилось, когда Келли ушла из дома.

Вивасия до сих пор испытывает щемящее чувство в груди, когда думает о Келли. Дочь Джеки была совсем не похожа на старожилов деревни. Своенравная и свободная, смелая и шумная. В ней было все, чего не хватало Вивасии и что она так хотела бы иметь.

Они дружили с раннего детства. С начальной школы до старшей, и когда были подростками, и когда только повзрослели. Потом Келли уехала, взбрыкнула в один прекрасный день. Теперь она живет за границей, наслаждается жизнью в высших сферах. И не поддерживает контактов с теми, кто остался здесь.

Джеки сперва отчаивалась и терзалась тревогами, потом озлобилась и впала в тоску.

Вивасия думает о Робе, первом за долгое время госте в ее доме.

Сначала он отнесся к ее объяснению про детей с подозрением, не поверил, что они здесь с официального разрешения. А если он до сих пор сомневается? Сообщит ли Роб в полицию о двух потерявшихся детях, находящихся в доме у женщины, которой не полагается иметь детей под опекой? Хуже того, не проговорится ли Роб о детях другим обитателям Волчьей Ямы? Или у нее начинается паранойя? Может, Роб, наоборот, и дальше будет по-доброму помогать ей.

Но более важный вопрос так и не снят: где у этих детей родители?

Из-за пропавших детей всегда поднимается шум. История полощется в теленовостях, в Интернете, в социальных сетях.

Личные желания Вивасии и моральные обязанности вступают в яростный конфликт.

Она заглядывает на кухню. Дети по-прежнему спят. Вивасия думает, не перенести ли их на кровать, на диван, куда-нибудь, где им будет удобнее, чем за кухонным столом. Потому что малыши выглядят так, будто давно уже не имели обычных человеческих удобств. Сердце Вивасии раскалывается при мысли об этом. Кусочки мгновенно встают на свои места и срастаются, а место, где была трещина, становится немного прочнее. Тверже.

Она не вернет этих детей в ту адскую дыру, из которой они выбрались.

Тем не менее нужно быть готовой.

Вивасия берет мобильник, подключается к Сети и выходит на местный сайт новостей в поисках ключа к ответу на вопрос, откуда взялись Роза и Даллас.

Роза и Даллас.

Не Алекс и Элизабет.

Вивасия натужно сглатывает. Линия разлома снова покрывается трещинами. Изо рта вырывается какое-то жалобное блеяние.

Она долго листает страницы, переходит с местных на национальные новости. Находит массу известий о пропавших детях, жуткое количество, но не о тех двоих, которые сейчас находятся у нее в доме.

Вивасия представляет себе, что случится, если она позвонит в полицию. Явятся полицейские, с ними – соцработники. Детей заберут и будут разыскивать их родных.

При мысли об этом и о других детях, которых у нее забрали, Вивасия начинает дрожать.

Она держит в руке телефон – старый мобильник, которым почти не пользуется, просто незачем. Нажать три клавиши – вот и все, что нужно, чтобы поступить правильно.

Вместо этого Вивасия выключает телефон и засовывает его между диванными подушками.

Задрожав еще сильнее, прижимает руки ко рту. Она решилась.

Будет лгать дальше и тянуть с этим как можно дольше. Прятать Розу и Далласа она не станет. Это только усилит подозрения.

Она снова глядит на детей.

Ей-богу, ну что это за кожа! В таком виде она не сможет водить их повсюду и при этом изображать уверенность.

Тут к ней по кругу возвращается другая тревога. Что, если Роб расскажет про детей другим обитателям Волчьей Ямы? Те, кто помоложе, новички, воспримут это нормально. Им неизвестно ее родословное древо. Они не в курсе, что у нее нет никакой кузины.

А вот другие – Рут, мистер Бестилл, Айрис… Эти знают о ней все.

Вивасия стоит неподвижно, глубоко задумавшись, ищет и не находит выход из тупика.

В поселке тихо – полуденный перерыв, когда мужчины ушли на работу, женщины тренируются на тренажерах или делают протеиновые коктейли, а почтальон и молочник уже завершили утренний обход. Машины гольферов уехали и не вернутся в ближайшие несколько часов. Дождь так и идет. Уже не первую неделю. Этот год станет самым дождливым за всю историю наблюдений.

Вивасия пересекает кухню, тихонько открывает дверь и выходит наружу.

В тот самый момент, когда она смотрит на небо и думает, проглянет ли когда-нибудь солнце, ломаная линия вспыхивает на горизонте над полем.

Вслед за этим раздается не гром, как ожидает Вивасия, а душераздирающий вопль. Первая мысль – в кого-то ударила молния. Но это не крик боли. Это панический ужас. Вероятно, вспышка напугала кого-то, хотя непогода бушует с рассвета и с конца апреля, так что ненастье стало ощущаться как норма.

Наконец раскатисто гремит гром, мощные хлопки раздаются в облаках над самым домом.

Вивасия просовывает голову в дверь – проверяет, не забились ли дети под стол, но они в тех же позах, как она их и оставила. Только теперь проснулись, еще не особо понимают, что происходит, глаза мутные и усталые.

Дождь льет не переставая, косой, залетает брызгами в дом, кропит пол. Вивасия прикрывает дверь почти до конца, обрывая вновь раздавшийся крик.

На этот раз он длится и длится, этакий продолжительный вой. К нему присоединяется еще один вопль, мужской, и Вивасия понимает: случилось что-то ужасное.

Больше голосов слышится позади ее дома, на пространстве за ним. Слова-паразиты, какие редко услышишь в клетках Волчьей Ямы, обитатели которой слишком рафинированы. Восклицания «Боже!», «О бог мой!», «Нет!».

Этого достаточно, чтобы выгнать Вивасию на улицу, под дождь. Она опрометью бежит вниз своего сада и хватается руками за погнутую ограду.

Там – вдова Рут вместе с личным поваром кого-то из новых жильцов, то ли Колумом, то ли Калумом, то ли Колином. Они стоят на расстоянии вытянутой руки друг от друга рядом с наполовину ушедшими под землю кирпичами, которые отмечают место, где находится колодец Девы. Вивасия была возле него всего несколько часов назад и нашла детей, свернувшихся калачиками, будто спящие котята.

На мгновение ее сердце замирает. Абсурдная мысль: вдруг там остались еще дети, полдюжины братьев и сестер Розы и Далласа? Жадность, перемешанная с безумием, охватывает Вивасию. В голове вспыхивает картина будущего: во всех комнатах дома играют дети.

Молния вилкой ударяет в землю, прочищая и мысли Вивасии, и ее зрение.

Колодец Девы переполнен.

Такое случалось и раньше, но не при жизни Вивасии, по крайней мере, она ничего подобного не припоминает.

Во времена молодости ее бабушки по краю участка протекала река. С годами русло пересохло, и колодцем Девы перестали пользоваться. Он превратился в овеянную легендами достопримечательность, а не в нечто, имевшее реальное применение или назначение. Потом явились сотрудники муниципалитета и накрыли колодец крышкой.

Теперь крышка была не просто сдвинута, а сорвана и лежала сбоку, перевернутая, проеденная ржавчиной. Вода переливалась через край колодца и текла под уклон, к железной ограде Волчьей Ямы.

Хотя появление новой реки не повод для криков.

Их вызвал труп, извергнутый вместе с водой из колодца.