Читать книгу: «Идеальная деревня», страница 2

2. Вивасия – раньше

Они поженились апрельским утром. Весь день лил дождь. Фотографий перед входом в ратушу, где их расписали, не существует. Прием, устроенный матерью и бабушкой Вивасии, проходил в соседнем поселке в заведении под названием «Бык».

Серафина Бестилл подарила Вивасии сертификат на посещение фудкорта, расположенного в нескольких милях от дома, и пожелала удачи.

Чарльз Ломакс, новоиспеченный муж Вивасии, обиделся на это.

– Зачем нам удача? – спросил он холодно.

Раньше Вивасия не слышала у него такого тона, но каким-то образом, вероятно инстинктивно, все поняла.

Она от души поблагодарила Серафину за подарок и повела Чарльза в бар. Там Вивасия попыталась унять его гнев выпивкой, которую они с трудом могли себе позволить и от которой он отказался.

Из-за отсутствия денег медового месяца у них тоже не было. У Кей, бабушки Вивасии, Чарльз одолжил автомобиль, принадлежавший деду Вивасии – Стивену. Дед умер пять лет назад, и стареньким коричневым «фордом-универсалом» с тех пор почти никто не пользовался.

Они успели доехать только до Айксворта, деревни в шести милях по дороге, и там старичок-«форд», покряхтев, встал.

Вивасия наблюдала в боковое зеркало, как Чарльз пинал машину.

Впереди виднелся указатель, обещавший ночлег и завтрак. Вивасия порылась в кошельке и достала оттуда пятьдесят фунтов, подаренных им на свадьбу Слепой Айрис.

– Мы можем остановиться там, – сказала она через окно Чарльзу, помахав ему банкнотой. – Романтичная брачная ночь.

Он взял бумажку, аккуратно сложил ее и сунул в карман, после чего спросил:

– Ты спрятала их от меня, жена?

Вивасия рассмеялась. Немного нервно.

Чарльз снял номер в гостинице. Вивасия мялась рядом с ним, вцепившись пальцами в стойку регистрации.

«Мистер и миссис Марк Мантель», – написал он в книге.

– Немного поразвлекаемся. – Чарльз подмигнул Вивасии, а потом сказал сотруднику за стойкой: – Завтракать мы не будем.

Обеда у них тоже не было. Перенервничав в день свадьбы, Вивасия почти ничего не ела. Вместо этого она сидела у окна и наблюдала за тем, как дождь медленно превращается в мокрый снег. Чарльз улыбнулся ей и, назвав женой, поманил к себе.

На этот раз он произнес это слово с улыбкой, и Вивасия вновь узнала в нем человека, который ухаживал за ней до свадьбы.

Утром неподалеку от отеля их ждало такси. Чарльз торопливо вывел Вивасию на улицу и назвал водителю адрес их дома в Волчьей Яме. Они проехали мимо дедовского коричневого «форда», так и стоявшего примерно в полумиле от гостиницы.

Позже, когда Вивасия складывала пиджак от костюма Чарльза в пакет, чтобы отдать в чистку, она нашла в кармане подаренные Айрис пятьдесят фунтов, все так же аккуратно сложенные.

Она оставила банкноту в прихожей на столике у телефона; позаимствовала тридцать фунтов у матери и пообещала двадцать из них механику Полу, если ему удастся забрать машину Кей с обочины дороги в Айксворте, и еще десять, если он сможет устранить вмятину, которая осталась на боку «форда» от пинка Чарльза.

Через день машина снова стояла в гараже у Кей.

Свадебный подарок Айрис исчез со столика в прихожей. Вивасия не упоминала об этих пятидесяти фунтах, Чарльз тоже.

Они поселились в доме Кей. В поселке было всего шесть домов, построенных в двадцатые, из них пять стояли в ряд: Серафины и ее мужа мистера Бестилла, Слепой Айрис, вдовы Рут и в самом конце – Джеки и Келли Дженкинс. Стефани, мать Вивасии, жила в маленьком угловом коттедже.

Когда Чарльз объявил о своем намерении жениться на Вивасии, Кей, к тому времени ослабевшая – но только телом, а никак не умом, – решила принять давнишнее приглашение дочери и переехала к ней. Молодожены разместились в доме, где Вивасия провела свое детство. Он стоял изолированно, позади остальных пяти, в отдалении от разбитой дороги, так что близких соседей у них не было. Вивасия любила этот дом.

Работала она в гостинице на окраине поселка. Волчья Яма – место глухое, заезжих людей мало, так что Вивасия была там и за управляющего, и за горничную, регистрировала гостей, а иногда работала и за повара. Приятельниц у нее почти не было, вот разве что Линда, которая по вечерам вела Книжный клуб и вечно надоедала Вивасии приглашениями. Иногда Вивасия приходила, но женщины там были другого уровня.

Лучшей подругой Вивасии стала Келли Дженкинс. Двух более разных людей не сыщешь, но они выросли вместе. Общее в их судьбах позволяло им дружить. Обе не знали своих отцов, у обеих были сильные, независимые матери. Это и еще отсутствие других детей в округе сблизило девочек.

Чарльз называл себя коммивояжером. Его заработок зависел от выгодных сезонных сделок. Вивасия знала одно: их финансы всегда находились не в лучшем состоянии.

На работу и с работы она ходила пешком, обычно останавливаясь по пути домой у Стефани. Три поколения, прихлебывая чай, смотрели в окно на земельные участки. Садами их не назовешь, хотя кусок земли имелся у каждого дома. Абсурдное количество полей.

– Пропадают, – говорил мистер Бестилл.

Рут высказывалась в том духе, что их можно использовать для строительства жилья.

– Возможно, так и будет в будущем, – вставил свое слово Чарльз.

Иногда Келли приходила посидеть с ними и пила вместо чая вино, которое ей предлагали. Старшие женщины любили ее рассказы о ночных приключениях и проведенных вне дома выходных. Кей, всегда слишком дерзкая, чтобы сойти за бабушку, обменивала свою чашку чая на бренди.

– Наслаждайся, девочка, – подбадривала она Келли. – Молодым бываешь лишь раз.

Вероятно, такие мысли посещали только Вивасию, но ей часто казалось, что все три глядят на нее с жалостью, как будто она тратит лучшие годы жизни на брак с человеком, к которому, казалось, никто не мог подступиться.

Однажды в понедельник вечером, пока Вивасия пила чай с мамой и бабушкой, Кей сунула ей в руки пухлый конверт.

– Документы, – сказала она. – Дом и земля. Теперь – твои.

Вивасия округлила глаза. Она знала, что в конце концов дом, где она живет, будет принадлежать ей, но случится это еще не скоро. И разумеется, разве он не должен перейти сперва к Стефани, а уж потом, через несколько десятков лет, к ней, Вивасии?

– У меня есть дом, – сказала Стефани, обводя рукой симпатичный зимний сад, где они сидели.

– А мне хочется увидеть, что у тебя все о’кей, пока я еще над землей, – добавила Кей, блеснув черным юмором.

Стефани, с заляпанными глиной руками, улыбаясь, ушла в свою студию. Когда Вивасия и Кей остались вдвоем, бабушка подалась вперед и постучала пальцем по конверту:

– Не размахивай им. Пусть никто не знает, что бумаги у тебя. – Ее яркие голубые глаза, которые унаследовала Вивасия, смотрели пронзительно и ясно. – Только ты, твоя мать и я. Поняла, дорогая?

Вивасия кивнула. Она любила эту деревню, любила всех живших здесь людей, но она поняла. Ее бабушка и люди вроде мистера Бестилла, Айрис и Рут принадлежали к другому поколению. Они порицали любопытство и в то же время пытались влезать в соседские дела.

– Поняла, ба, – отозвалась Вивасия.

Кей настояла на том, чтобы проводить внучку домой, хотя идти было всего несколько сот ярдов. Вивасия держала ее за руку – своего рода поддержка, но Кей была слишком независима, так что пришлось делать вид, что они просто идут рука об руку. Скорее привязанность, чем помощь.

– Может, мне лучше держать бумаги у себя? – размышляла вслух Кей, пока они шли по дорожке к парадному входу дома Вивасии, как он теперь официально назывался.

– Я сохраню их, ба, – пообещала та.

Долгая пауза.

– Когда я говорю, что никто не должен знать, что ты теперь владелица дома, я имею в виду… – Кей возвела глаза к окну спальни, где теперь проводили ночи Вивасия и Чарльз.

– О, – сказала Вивасия. – Ну ладно.

Кей похлопала внучку по руке и потянулась к ней, чтобы поцеловать. Ее сухие, как бумага, губы коснулись щеки Вивасии.

Чарльз не знал границ. Он совал свой нос всюду. Однажды, еще до того, как Кей официально сменила местожительство, домой прислали ее банковскую выписку. Чарльз вскрыл конверт, адресованный Кей, и прочел письмо, присвистывая над цифрами, пока Вивасия не забрала у него листок. Стыдясь сказать бабушке, что Чарльз ознакомился с содержимым конверта, Вивасия разорвала письмо на кусочки и сожгла в камине.

Документы она решила положить в чемодан, один из трех, стоявших на платяном шкафу. Поездок в отпуск у них не будет, потому как денег на отдых не предвидится.

Наличие собственности на дом смягчило удар от легкого разочарования, которое Вивасия испытывала до сих пор. Она призналась в этом себе однажды вечером, пока ждала возвращения домой Чарльза. Тайное знание о существовании этих документов поддерживало ее, давало силы продолжать жить – ходить на работу, делать то, что от нее требовалось, все чаще возвращаться в пустой дом, погруженный в темноту, ведь ее муж приходил вечерами все позже и позже. Чарльз никогда не объяснял ей, где был, а спрашивать Вивасии не хотелось.

Пока однажды, примерно через месяц, он вовсе не появился дома.

3. Вивасия – сейчас

При виде рассекающего воздух лезвия Вивасия с размаху грохает нагруженный угощением поднос на стол и отскакивает в сторону.

Смутное воспоминание пытается пробиться наружу. Кто-то швыряет нечто, размахивает импровизированным оружием… Вивасия закапывает картинку поглубже, она хорошо научилась это делать. Пятясь, обходит стол и оказывается у двери на террасу. Надавливает на ручку и вываливается наружу. Дверь с грохотом захлопывается, а Вивасия, испустив крик, закрывает лицо руками.

Секунды не проходит, как слышится шум, громкий стук, топот ног по дорожке, кто-то врывается в калитку.

Чертов Роб опять здесь.

Он выражает тревогу, как вроде бы всегда. Вивасия не знает, отвечает она ему или нет. Если да, то, вероятно, груба с ним. Как обычно. Это ново для нее – резко говорить с кем-нибудь, а временами игнорировать. После ей почти всегда стыдно. Но не настолько, чтобы извиняться. Вивасия поворачивается спиной к Робу и робко заглядывает в окно, боясь, что мальчик изменил траекторию удара и направил острое, смертоносное лезвие на свою молчаливую сестру.

Нож по-прежнему у него, но в его маленьких руках появился еще один предмет.

Яблоко.

Теперь Вивасия понимает, что на кухне, в корзинке у нее за спиной, лежали яблоки. Туда, а не в нее метил ножиком мальчик.

Она чувствует себя глупо. Идиотка. Это же дети. Они не нападают на людей.

Не обращая внимания на Роба, Вивасия проскальзывает в дом. Закрывает за собой дверь. Нащупав край шторы, задергивает ее, чтобы Роб ничего не увидел.

Дети уже накинулись на яблоко. В буквальном смысле слова накинулись, оба как голодные лисы или волки. Кожура упала на пол волнистой полоской. Девочка выбрасывает руку и хватает ее. Засовывает в рот целиком. Такое ощущение, что дети не ели месяц.

– Смотрите, – дрожащим голосом произносит Вивасия, – вот хлеб с маслом. И печенье. – Она указывает на поднос, стоящий на столе.

Начинается настоящая бойня.

Вивасия, споткнувшись, плюхается на стул и наблюдает за детьми. Сама не замечает, что плачет. Тихо, беззвучно, как привыкла.

Пир обрывается внезапно, когда у мальчика начинается рвота. Он оседает на пол, наклоняет голову и выблевывает все только что съеденное себе на колени.

Вивасия ахает. Надо было раньше думать! Оголодавших детей нужно кормить осторожно, понемногу, так же как человеку, страдающему от обезвоживания, следует пить маленькими глотками.

Девочка быстро берется за дело. Она хватает кухонное полотенце, висящее на краю раковины, и вытирает мальчику лицо и руки, а сама при этом продолжает тянуться к опрокинутому подносу, не глядя берет с него кусочки еды и сует себе в рот. Осторожно, бросив взгляд на Вивасию, поднимает нож и кладет его на стол, после чего пир возобновляется.

Она заботится о мальчике, понимает Вивасия. Знает, как это делать. Сколько уже времени малышка исполняет эту роль? Интересно, а о ней кто-нибудь заботился?

Почему-то Вивасии не хочется прерывать трогательную, но ужасную сцену, которая разыгрывается у нее на глазах. Но, напоминает себе она, опекать маленьких – это обязанность взрослых. Нужно показать это детям. Пусть знают, что теперь есть человек, который о них позаботится.

Который будет их любить.

– Пора купаться! – весело и протяжно произносит она. – Сейчас мы вымоем вас обоих, верно?

Услышав ее голос, дети поднимают на нее глаза, но не двигаются.

– В ванную! – командует Вивасия. – Ну же, идите за мной.

Она шагает мимо них и дальше через прихожую – к лестнице, где осторожно оглядывается. Удивительно, но дети следуют за ней. Девочка впереди, мальчик держится за ее руку. Кухня у них за спиной – это катастрофа. Вивасия на мгновение задерживает там взгляд. Все вверх дном. Значит, в ее доме снова дети.

Она улыбается, показывает им жестом, чтобы встали впереди, и так, все вместе, они поднимаются по лестнице.

Хотя счастье заливает Вивасию, она беспокоится. В любую секунду может раздаться стук в дверь. И на этот раз появится не надоеда Роб, а полиция. Вивасии легко представить, как это будет выглядеть.

Сунут ей под нос фотографию: «Вы не встречали этих детей? В последний раз их видели здесь неподалеку».

Вивасия перестает дышать. Что она им ответит?

Теперь ей все представляется ясно. Надев на лицо маску озабоченности, она вглядится в снимок и скажет: «Нет, я их не видела».

Она солжет.

Легко и радостно солжет представителям закона.

Внезапная мысль поражает Вивасию, и она бросается вниз, оставив детей стоять около ванной. Тихонько приоткрывает дверь на террасу и выглядывает наружу. Роба в саду нет. Вивасия быстро возвращается в гостиную. Шторы здесь раздвинуты. Ее коттедж скрыт от любопытных взглядов, но только из соседних домов. Однако любой обитатель поселка может спокойно совершать утренний моцион под ее окнами.

А что, если полицейские наткнутся на праздношатающегося Роба и сунут фотку ему под нос? Что скажет им он?

Вивасия сникает: Роб скажет правду. Какой нормальный человек в здравом уме станет лгать о двух пропавших детях?

Она задергивает шторы, взбегает по лестнице, чтобы сделать то же самое в спальне, и, не переводя дыхания, спешит обратно к ванной.

Дети там, где она их оставила. Может, они у нее и ненадолго, но сейчас они здесь. И самое меньшее, что она может сделать, – это вымыть их.

Сверкнув в сторону малышей улыбкой, Вивасия наполняет ванну. Ловко снимает с детей одежду, а они стоят покорные, неподвижные, глаза устремлены куда-то ей за спину.

Она берет Элизабет за руки. Ногти у девочки обломаны, зазубрены, под ними – грязь. Как будто она себя откуда-то выкапывала.

Вивасия передергивает плечами и осматривает тела детей, стараясь не слишком пристально вглядываться в них.

Здесь, в ярком свете ванной, дети открываются ей в своей первозданной наготе, и вновь становится очевидно: с ними что-то очень-очень не так. Кожа у них совсем зеленая. Перед ней – как будто два инопланетянина. Но Вивасия в такие вещи не верит. Кроме того, она ясно видит пульсацию бьющихся сердец под обтянутыми кожей ребрами. Возможно, зеленый оттенок – это аллергия или недостаток какого-то жизненно важного витамина.

Они не создания из другого мира, а дети, которые отчаянно нуждаются в помощи. Их необходимо обследовать у специалиста, проверить состояние здоровья, умственное и физическое развитие. Вот тут-то и загвоздка. Раньше дети попадали к ней через официальные каналы. С одобрения, так сказать. Если она отведет этих двоих к профессиональному врачу, возникнут вопросы: кто они вам? Как их зовут? Сколько им лет?

Она не сможет ответить ни на один.

Вивасия пытается вспомнить людей, у которых есть какой-то опыт, кто мог бы помочь ей без огласки. Своих знакомых. Она называет их так, потому что друзей у нее нет, только знакомые. Женщины одного с ней возраста, живущие в поселке, считают себя ее подругами. Вивасия ловко обманывает их: ходит к ним в гости, занимается с ними пилатесом, обменивается рецептами блюд, как хорошая домохозяйка.

Вивасия позволяет им считать себя ее приятельницами. Так проще. Но она никогда ни о чем их не просит. И никогда им не доверится.

Есть одна женщина, Линда. Она не из Волчьей Ямы, но местная, из соседней деревни, не обнесенной железным забором, так что ей не приходится жить под постоянным надзором за запертыми воротами. Раньше, много лет назад, когда у Вивасии еще была жизнь, когда она только недавно вышла замуж, они обе состояли в одном книжном клубе. Потом все это случилось с ним, с детьми и ее семьей, и ей пришлось уйти в глубокую тень.

Но можно черкнуть Линде пару строк. Эта женщина вроде бы всегда понимала Вивасию. Никогда они не говорили ни о чем вслух, но Линда как будто все равно знала.

Телефон Вивасии – мобильник, который она теперь почти не включает, – лежит в ящике прикроватной тумбочки. Она достает его, радуясь, что в нем еще осталось немного заряда. Набирает сообщение Линде:

Ты когда-то работала медсестрой, да? Знаешь что-нибудь о том, отчего у человека может быть зеленая кожа (не как синяк, а по всему телу)?

Вивасия отправляет эсэмэску. Запоздало понимает, что не написала ни приветствия, ни других слов вежливости. Словно вообще забыла, как общаться с посторонними. Одичала. Она смотрит на детей. Может, потому ее и выбрали для этих двоих. Есть у нее с ними что-то общее.

Ванна наполнилась. Вода теплая, мыло наготове.

– Забирайтесь, – велит Вивасия детям.

Они делают это, опять без суеты. Осторожно садятся лицом к лицу. Мальчик легонько хлопает ладонью по воде. Девочка рассматривает кафельную плитку на стене.

Телефон Вивасии тренькает, она вздрагивает – пришло сообщение. Хватает мобильник. Ответ Линды:

Кто это?

Вивасия вздыхает. Навык утрачен. Она даже не подписала свое сообщение. Пишет:

Это Вивасия. Я раньше ходила в Книжный клуб. Как ты, Линда?

Последнюю фразу она добавляет в спешной, неумелой попытке проявить вежливость, кладет телефон на пол и поворачивается к детям.

– Пожалуйста, скажите мне, как вас зовут? – просит их голосом не громче шепота, который смешивается с поднимающимся из ванны паром.

Девочка глядит на нее, ее глаза блестят, но ничего не выражают.

– Меня зовут Вивасия, – добавляет женщина.

Глаза девочки слегка расширяются, она поднимает руку, с нее капает вода, и указывает за спину Вивасии. Та оборачивается. Позади нее – сухие цветы в вазе.

– Тебе нравятся цветы? – спрашивает Вивасия, чуть-чуть перебирая с наигранным восторгом, и резким движением руки переставляет вазу на край ванны.

Снаружи уже вовсю лупит дождь.

Девочка вытаскивает сухую розу и внимательно ее рассматривает. Мальчик следит глазами за движениями сестры.

– Красиво, правда? – улыбается Вивасия. – Позже, когда вы будете чистыми и дождь закончится, мы пойдем в сад. Там много цветов. Настоящих. – Она умолкает, ловит взгляд девочки. – Живых цветов.

Вивасия обдумывает свои слова. Да, она может вывести детей наружу через заднюю дверь. Ее дом стоит уединенно, отдельно от других. Его не видно ниоткуда – ни из новых роскошных особняков, ни из старых коттеджей, с которых начался поселок.

Она принимается отмывать детей, мягко намыливает, стараясь не содрогаться, когда ее пальцы касаются их странной зеленой кожи.

Девочка так и держит цветок в руке, даже когда Вивасия аккуратно отклоняет назад ее голову и моет шампунем волосы, сперва ей, потом мальчику.

Наконец дети вымыты. Вивасия рассматривает их. Она не ошиблась в своем изначальном предположении: они оба блондины.

И оба прекрасны.

Но все такие же зеленые.

Вивасия размышляет: откуда они взялись? Как оказались здесь? Волчья Яма не город с торговым центром, где ребенок может потеряться. Тем более двое детей!

Мысль, возникшая снова, обдает жаром отчаяния. Эти двое – ее пропавшие дети, которых забрали, когда они были крошечными, пухлыми и розовыми, почти новорожденными младенцами.

Любовь, которую она отдала им тогда, которой наполнила их, может быть, они впитали ее в себя. Запомнили это. И вернулись за новой порцией.

– Алекс… – шепчет Вивасия. – Элизабет… Мои малыши…

Дети отводят глаза и смотрят в стену.

Она оставляет их на некоторое время стоять в ванне. Кажется, им нравится вода. Судя по ее грязно-коричневому цвету, можно представить, сколько времени этих малышей не купали. Вивасия осторожно спускает воду и снова наполняет ванну теплой и чистой.

При воспоминании о других детях, которые бывали здесь, у нее щемит сердце. Брызги, визг, крики, даже слезы и плач. Тогда эти двое были счастливы у нее. Что случилось с ними за прошедшие годы?

Телефон снова подает сигнал, и мальчик вздрагивает. Вивасия тихонько гладит его по плечу, вытирает руки и читает новое сообщение от Линды:

Ты возвращаешься в Книжный клуб? Мы скучаем по тебе!

Я не была медсестрой, просто работала в регистратуре клиники. Спроси Роба о своей проблеме с кожей, он раньше был врачом.

Вивасия разбирает текст строчка за строчкой. Она не собирается возвращаться в Книжный клуб. На мгновение вспоминает те вечера. Они были бегством, попыткой затеряться в литературе – классике или развлекательном чтиве. Обычно она пропускала недели, посвященные криминальным романам или ужасам. Тогда ей хватало кошмаров в реальной жизни.

Следующая фраза – ложь. Никто по ней не скучает. Сомнительно, что они вообще заметили ее отсутствие.

А что это Линда написала про Роба? Она имеет в виду бродягу Роба, которого иногда называют Новичком? Что знает о нем Линда, живущая через одну деревню к югу отсюда?

Мысль, что Роб – врач, какая-то несуразная. Он просто обеспеченный человек, который тратит отцовские деньги на путешествия по стране, как переросток, пропускающий год в школе. По крайней мере, так считает Вивасия.

Вот почему он сошелся с живущими здесь «степфордскими женами» и их мужьями и еще с этими идиотами, которые носятся взад-вперед по дороге к полю для гольфа и обратно.

Хотя у Роба красивые руки. Как будто он ухаживает за ними. Она случайно обратила внимание, но ведь обратила.

Вивасия смотрит на свои руки, сейчас красные от горячей воды. Ладонь иссечена тонкими белесыми шрамами – напоминание о ночи, которую она предпочла бы забыть, но никогда не сможет.

Телефон пищит снова. Опять безотказная Линда:

Вот номер Роба!

Что-то – ревность? – пронзает Вивасию. Значит, у книжноклубницы Линды есть номер Роба.

Вивасия кладет мобильник. День только начался, а она уже пообщалась со столькими людьми. Это слишком. Вивасия заставляет себя вернуться в настоящее.

Она до сих пор не одета. Дети наконец чистые и сидят в чуть теплой воде.

Вивасия стаскивает с перекладины банное полотенце и замечает, что мальчик дрожит.

Черт, черт, разве можно быть такой глупой? Дура. Ненормальная. Чокнутая. Уродка. Дрянь.

Вивасия резко втягивает ноздрями воздух. Нет. Это не ее слова. Кого-то другого. Она не дура и не дрянь. Она – мать. Наконец-то. И даже самые лучшие матери иногда путаются и совершают нелепые ошибки. Это не страшно. Сейчас июль, остывшая вода не повредит им.

Тогда почему дрожит Алекс?

Вивасия сгребает его в охапку первым, заворачивает в полотенце и подтыкает уголок, чтобы не разматывалось. Тянется к Элизабет, которая все еще сжимает в руке цветок. Девочка уклоняется и выбирается из ванны сама.

Одежда! Вивасия вспоминает свою прежнюю мысль о вещах, оставшихся от других детей, проходивших через ее руки в течение долгих лет. В шкафу найдется что-нибудь подходящее для этих двоих.

Она достает еще одно полотенце и закутывает в него девочку.

– Ждите здесь, – командует Вивасия, выпрямляется и быстро идет на площадку лестницы, открывает дверцу встроенного шкафа и осматривает аккуратные стопки стираной детской одежды.

Давно уже она не заглядывала сюда. Все эти вещи – реликвии утраченного для нее прошлого. Они разложены на полках по возрастам и размерам с аккуратностью, граничащей с одержимостью. Не ее рук дело, опять же, а его. Он любит порядок.

«Любил», – напоминает себе Вивасия, снимает с полки стопку одежды для пятилетних и закрывает дверь в прошлое.

Делая это, она не может отмахнуться от того, что диктует здравый смысл. Хотя эти дети малы и, очевидно, плохо питались, по возрасту они совсем не похожи на Алекса и Элизабет.

Сердце у нее падает, но воспаряет вновь. Какая разница! Они же здесь, они пришли к ней. Может, это и не те дети. А может, и те. Случались вещи и постраннее.

Шорты в голубую полоску и темно-синяя футболка – для него, решает Вивасия, перебирая одежки. Натягивает их на податливую фигурку мальчика. Вот он стоит, одетый по сезону. Костюмчик ему великоват, но прямо сейчас ей не хочется снова открывать шкаф и вываливать на себя новый груз воспоминаний.

Вивасия двумя пальцами берет снятую с детей одежду и задумчиво держит ее. Даже стирать не стоит, решает она. Вещи задубели от засохшей на них грязи, к тому же они слишком теплые для этого времени года.

Она выворачивает их наизнанку, по привычке ощупывая карманы. В вельветовом платье девочки пальцы на что-то натыкаются. Вивасия выуживает оттуда… клочок бумаги с печатным текстом с обеих сторон – вырванный из книги лист.

Поперек него жирным черным фломастером написано имя.

Знакомое ей, как свое собственное.

Мир вращается вокруг и наконец останавливается.