Читать книгу: «Философия в семи предложениях», страница 4

Что такое относительность?

Языки отличаются разнообразием звуков и начертаний. Например, кошка – она и в Китае кошка. Однако, по-китайски и по-русски слово «кошка» пишется по-разному. И произносится «кошка» на разных языках по-разному. В результате долгого и хаотичного процесса, не сдерживаемого каким-либо централизованным планированием, каждая культура вырабатывает собственные конвенции общения. Можно ли считать, что эти две системы письма по-разному оценивают реальность? Вовсе нет.

Обе письменные системы (как и другие средства коммуникации) делают заявления о реальности, которая находится за пределами самих систем и за пределами людей, использующих пиктографические или идеографические методы. Но в обоих случаях речь идет об одном и том же референте – о кошке. Различия в языковых конвенциях не являются различиями в содержании. Кошка – это кошка на любом языке, и она не станет лаять, как бы ее ни оценивали. Более того, хотя местами и возникают трудности, можно перевести книгу с русского языка на китайский. Не все при переводе теряется; даже больше находится, чем теряется. Так что работы у переводчиков всегда будет предостаточно.

Продолжая говорить о вкусах (пока только о вкусах, а не об этике), спросим: все ли оценки одинаково экспертны? Поэт и литературный критик Т. С. Элиот выступал за воспитание «просвещенного вкуса». Вспомните, какую музыку и литературу вы предпочитали в юности. Скорее всего, теперь ваши вкусы поменялись. Возможно, вам по-прежнему нравятся детские стишки, и вы также смеетесь над ними, но ваши вкусы расширились. Да, вы по-прежнему любите смотреть мультфильм про Винни-Пуха (я имею в виду наш, не диснеевский мультик), но теперь вы понимаете и цените его более глубоко. Если это так (вы можете расширить список собственными примерами), то с возрастом ваши вкусы как минимум изменились, а скорее всего, стали изысканнее. Ваши прежние суждения, вероятно, соответствовали возрасту, но были ограниченными и (скорее всего) детскими. Апостол Павел отмечает это в известной фразе: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое» (1 Коринфянам 13:11; см. также Евреям 5:11–14).

Более того, само понятие улучшения или прогресса (а не просто изменения качества) требует и предполагает наличие объективного стандарта, по которому можно измерить улучшение (или ухудшение). Если бейсбольный бэттер бьет.250 в 2013 году и.310 в 2014-м, он стал лучше, если исходить из наилучшего возможного среднего показателя 1.000. Существует объективный показатель, и он определяется не восприятием бьющего. Так же обстоит дело и в искусстве. Мало кто из знатоков джаза будет спорить с тем, что саксофонист Джон Колтрейн за время работы в квартете пианиста Телониуса Монка стал играть лучше, или что его игра получила дальнейшее развитие в «классическом квартете» Колтрейна (1961–1965) . Здесь оценка не количественная или статистическая, а качественная. Кто-то может возразить, что это чисто субъективное суждение (как, например, жарко или холодно), зависящая от слушателя. Тогда кто же должен судить? Ответ прост: тот, чей опыт, знания и мудрость заслуживают одобрения. Хотя многие пьют вино, экспертов-дегустаторов мало. Один мой студент настолько поднаторел в этом деле, что может сказать, из какой части страны привезено то или иное вино. Я не способен на это, потому что не обладаю столь высоким уровнем мастерства. Но я и не утверждаю, что мои суждения о вине так же экспертны, как и суждения Марка. А однажды мне было даже неловко, когда один из моих студентов сказал мне, что вино, которое мне нравится – Кенни Джи винного мира. Поклонники джаза поймут, что это не было комплиментом ни вину, ни моему вкусу .

Художественные предпочтения – тема довольно широкая и основательно рассмотреть ее здесь не представляется возможным; я даже не привел четких эстетических критериев . Но моя мысль заключается в том, что красоту определяет не только эксперт. Иначе нас преследовали бы только объективные критерии, которые не обращали бы внимания на простые предпочтения.

История, добро и зло

Но Протагора еще может спасти Геродот. В своей «Истории» античный историк отмечает, что Дарий, царь древней Персии (который был своего рода антропологом премодерна, поскольку изучал культурные различия), созвал нескольких греков и спросил их, что нужно сделать, чтобы съесть своих мертвых отцов. Грекам не требовалось времени на обдумывание этого предложения, поскольку ничто не могло подвигнуть их на столь одиозное осквернение отцовства. Они практиковали кремацию, которая, по их мнению, была лучшим способом почитания умерших. Тогда Дарий пригласил нескольких каллатиан (выходцев из Индии) и спросил их, что заставило бы их кремировать умерших отцов. Каллатиане были в таком же ужасе, как и греки, и попросили Дария не обсуждать подобные зверства.

Протагор рукоплескал бы этой истории, если бы мог ее услышать, ведь она предоставляла еще одно доказательство правоты его мировоззрения. Но не все достойно аплодисментов. Хотя греки и каллатиане следовали принципиально разным погребальным обрядам, в обеих культурах почитали умерших. То есть в обращении с трупами только определенные (а не все подряд) практики считались правильными и уместными, и эти практики не применялись в отношении живых. Другими словами, смерть была наделена уникальным смыслом, и поэтому требовала, чтобы живые относились к мертвым с ритуальным уважением. Таким образом, греки и каллатиане разделяли глубинный принцип, согласно которому к умершим нужно относиться с глубоким почтением. Они расходились во мнениях относительно практик, вытекающих из этого принципа. Таким образом, культурные различия ни в коем случае не противоречат существующему глубинному моральному согласию между культурами. К. С. Льюис в книге «Просто Христианство» говорит именно об этом:

Я знаю, некоторые думают, что у закона порядочного поведения, знакомого всем нам, нет твердого основания, потому что в разные века разные цивилизации по-своему смотрели на нравственность.

Это неверно. Различия были, но они всегда касались частностей. Если кто-нибудь возьмет на себя труд сравнить нравственные учения, господствовавшие, скажем, в Древнем Египте, Вавилоне, Индии, Китае, Греции и Риме, то его поразит, насколько эти учения похожи друг на друга и на наше, сегодняшнее понятие о нравственности .

Доводы против Протагора сводятся к следующему. Если мы хотим чему-то научиться, если мы хотим совершенствоваться как человеческие существа, если мы хотим осудить Тедов Банди этого мира, если мы хотим иметь хоть какой-то изысканный вкус, если мы хотим понять и уважать человечество, то мы должны отвергнуть идею о том, что «человек есть мера». Каждый человек действительно является мерой некоторых вещей. Иногда он дает вещам правильную оценку, а иногда – нет. И понимание этого помогает отличить одно от другого в этом мире и даже за его пределами.

Глава вторая
Сократ

Жизнь без исследования не стоит и называть жизнью.

Сократ, «Апологии Сократа»

Некоторые люди сверх меры болтливы, причем без видимых причин. Возможно, они нервничают, не знают, чем заняться, или ненавидят тишину. Или им нравится слушать себя, даже если другие не разделяют эту страсть. Некоторые просто не знают, что неясный ум и открытый рот – опасное сочетание. Другие говорят очень мало либо потому, что им нечего сказать, либо потому, что боятся, что их мнение проигнорируют, опровергнут или осудят. Полагаю, что большинство или, по крайней мере, многие люди находятся где-то посередине. Есть и профессиональные ораторы – политики, учителя и продавцы. Их заработок зависит от способности говорить нужные слова в нужном ключе в нужное время – независимо от того, насколько правдивы и разумны их речи. А есть еще Сократ (469–399 гг. до н. э.), который как собеседник не имеет себе равных. Он всегда ценил слова и никогда не тратил их попусту. Эти слова мы помним и продолжаем размышлять над ними даже две с половиной тысячи лет спустя.

Сократ и философы

Все, что мы знаем об этом добродушном скромняге, который любил гулять по улицам Афин, почерпнуто из вторичных источников, в основном из рассказов Платона. Ранние диалоги Платона, вероятно, содержат больше сведений об историческом Сократе, чем поздние, что порождает научные дебаты об «историческом Сократе», в ходе которых достоверные источники отделяются от легенд. Вымышленные персонажи, которых мы встречаем в произведениях Шекспира и Достоевского, могут многому нас научить, но в некоторых случаях вместо вымысла нам нужна реальная историческая фигура, которая существовала где-то и когда-то. Сократ как раз представляет собой такую фигуру, поскольку он представлен нам как реальный человек, живой, дышащий и неповторимый. Отбросив споры, я рассмотрю небольшой отрывок из Сократа, чтобы понять, какие требования он предъявляет к своим собеседникам, живым и мертвым.

Сократ всегда считался типичным философом, хотя никогда не зарабатывал на жизнь преподаванием или написанием философских трудов. В отличие от софистов он не вступал в споры и не писал речей по заказу. Он не создал ни одной философской школы, и не имел официальных учеников. Овод не обитает в группах. Однако у него были враги. По сути, он стал первым философом-мучеником – его казнили за отрицание афинских богов и развращение молодежи. На первый взгляд, он был неудачником. Ведь философы вполне себе обеспеченные люди. У них всегда есть ученики, они пишут книги и статьи в научные журналы. А если они приобретают популярность, то получают школы, здания или именные стипендии?

Но так было не всегда. На Западе философия стала профессией, а сами философы стали получать статусные должности всего лишь несколько столетий назад. Ни Барух Спиноза, ни Дэвид Юм не зарабатывали себе на жизнь философией. Тем не менее, без этих исторических фигур не может обойтись ни одни более-менее толковый курс по истории философии.

Сегодня философ может размахивать визитной карточкой: «Финеас Когитатор, доктор, профессор философии, Университет Уайзекр» – и получать чеки и льготы от учебного заведения. Среди современных философов есть маститые профессора с бессрочным контрактом, есть доценты, стоящие на ступеньку ниже, есть ассистенты, которые работают не так давно и еще не доросли до бессрочного контракта. Далее следуют преподаватели, которые получают регулярное жалование, в отличие от приглашенных лекторов, о бедственном положении которых ходит много слухов. Эта иерархия довольно сложна и часто вызывает споры, вплоть до судебных разбирательств, но как бы там ни было, сегодня в академической среде существует строгая система статусов, которой во времена Сократа еще не было. Он был странствующим, свободным философом, его аудиторией был рынок, а студентами – его собеседники. Поиск истины был его главной задачей, какой бы трудной она ни казалась. Многие современные профессиональные философы полагают, что истина непостижима, тривиальна или несущественна, и что в философии есть рыба покрупнее. Или, как выразился философ Ричард Рорти (своими словами, но довольно точно): «Истина – это единственное, что мои коллеги позволяют мне обходить молчанием». (На что его коллега, Элвин Плантинга, возразил: «Я ваш коллега, и я не позволю вам молчать»). Но у Сократа не было коллег (он был единственным в своем роде), и он не позволял ни себе, ни своим собеседникам замалчивать что-либо. Чем же он занимался?

Сократ задавал вопросы о природе вещей. Он не был ни догматиком, ни скептиком, но любил задавать глубокие вопросы и часто оказывался занозой в той или иной части тела. Он предпочитал приобретение знаний философским спорам. Он был искателем, а не снобом. Он был готов следовать доводам, куда бы те ни вели, и совершенно не заботился о приобретении последователей, и уже тем более подхалимов. А. К. Грейлинг хвалит Сократа за его

…неустанные поиски сущности – абстрактного определения справедливости, непрерывности, истины, мужества, добродетели, знания, блага и т. д., которые в ранних диалогах обычно заканчиваются для участников апорией – состоянием незнания, что делать или думать по этому вопросу .

Сократ не столько приводил заранее подготовленные аргументы, сколько добивался отклика, чтобы прояснить вопросы и найти ответы (если это возможно). Поэтому его часто называют акушером и оводом.

Акушер не рожает, но делает рождение возможным. В «Теэтете» Платона он говорит: «бог понуждает меня принимать [быть акушером], роды же мне воспрещает» . Сократ не столько высказывал идеи, сколько использовал вопросы, чтобы получить ответы. Это называется диалектикой или диалектическим методом. Более технический термин – эленхус . Сократовская диалектика была средством достижения знания через дискуссию. Цель такого подхода в том, чтобы победила лучшая идея, а не лучший оратор (как это часто случалось с софистами). В этом Сократ был за миллион верст от теории Протагора «мера всему – человек». Ни Сократ, ни его собеседники не были мерой всех вещей или даже мерой чего бы то ни было. Напротив, все мы измеряемся истиной и должны стремиться к ней со всей честностью, независимо от того, находим мы ее или нет.

Овод сократовского толка побуждает к диалогу тех, кто довольствуется простым мнением. Платон призывает их к поиску знаний – убеждений, которые действительно согласуются с реальностью, и к мужеству опровергнуть чужие мнения, если они не необоснованные. Овод побуждает их додумать все до конца. Он или она не отвергает и не принимает традиции слепо, а исследует их в поисках истины. Овод – не оппортунист и не карьерист. Озорство необходимо для получения знаний; оно не банально и не продиктовано эгоистическими мотивами, оно служит цели – поиску истины путем проверки всего.