Читать книгу: «Жюль. Дело о хромоногом Фаусте», страница 2

– Не думаю, что эта действительно… Однако извольте. Тем утром к себе домой в Эйндховен уехал мой младший брат, Ульрих. Я и так вижу его редко, он приезжает раз в пару лет, каждый раз весной. Лучшее время года для меня, я очень сильно люблю Ульриха, понимаете? Мы добрых десять минут обнимались на станции, когда я его встретил.

– Так, и? В баре-то что случилось? Кто-то украл ваши подковы?

– Нет. Кто-то с ними, так скажем, «поигрался». Все подковы были набекрень. Шутки – тоже почерк Фауста. К тому же это плохая примета, дурной знак, антипод удачи – «к несчастью», как говорится. Но подковы висели вверх тормашками, словно перевёрнутые кресты. Так я это и воспринял и перекрестился несколько раз. И ни единого следа взлома! Всё заперто…

– Ключ есть только у вас?

– И у супруги. Но она спала. Я бы услышал, если бы Агнесса вставала.

– В полицию обращались?

– Нет. Что бы я им сказал? Кто-то перевернул подковы, но ничего не украл? Они бы меня выставили.

– Прошу, продолжайте. Это не всё, верно?

– Не всё. Той же ночью я услышал, как по моей крыше (я живу на втором этаже двухэтажного дома) кто-то ходит, прихрамывая. Дождь не шёл. Деревьев, чтобы всё спихнуть на ветви, там не растёт. И это хождение продолжается до сих пор. Почти каждую ночь. Пару раз я выбирался на крышу через люк, но – никого. Лишь чернота германского небосвода.

Жюль невольно тоже взглянул на небо. Мысленно поздоровался со звёздами. «Я с вами, я ваш, я свой, я тоже – звезда. Вы уж, верно, знаете, кто мешает бармену спать. А я – пока ещё нет».

– И, наконец, главное, – после паузы сказал Рихтер. Жюль навострил уши. – На барной стойке я обнаружил записку. Затем ещё одну. И ещё. Всего три штуки. С одним и тем же текстом.

Рихтер протянул Жюлю скомканный лист бумаги. На нём было сказано:

Совсем скоро ты попадёшь в ад

***

Жюль пообещал Рихтеру во всём разобраться и, подгоняемый иррациональным страхом, устремился в отель (не наступив при этом ни на одну трещину!). Там включил камеру на телефоне, подсветил лицо карманным фонариком и проговорил: «С вами путешественник Жюль, это должен быть мой первый выпуск о путешествиях. Но я узнал о Фаусте. У меня пропал аппетит, и, пусть он вернётся через пять минут, когда я буду спать, сейчас я потрясён. Выпуска не будет. Всем неспокойной ночи». После чего удалил видео, разложил на столике талисманы и игрушки, выпил две таблетки мелатонина и, сделав из одеяла берлогу, уснул. Спалось невыносимо и беспокойно. Снились рога и просроченное пиво. Ещё снилась школа и контрольная работа, к которой он не подготовился. А наутро – что ж, настроение выдалось прескверным. Жюль влил в себя апельсиновый сок и кофе из грохочущей кофемашины, растерзал два отварных яйца, сгрыз четыре барбарисовых леденца с вазочки на ресепшене и отправился на прогулку.

***

Что за монстр этот Рюдесхайм!

От домиков хочется спрятаться. Сквозь улочки – провалиться. Может, пора обратно – во Франкфурт? Прямиком в аэропорт – да и улететь куда-нибудь. На Восток, например. В Японию. Или в Таиланд – на слоне поездить, на массаж сходить, измазаться манго… Нет, так нельзя. Не по кодексу детектива. Коль решил – надо довести дело до конца. Желательно как можно скорее, поскольку каждое дело Жюль принимал близко к сердцу, а вчера, словно таблетку аспирина, он буквально принял дьявола. А с подобным, как известно, лучше не тянуть.

С Рихтером условились, что тот позвонит, когда откроет смену. Примерно в полдень. Пока оставалось время, Жюль решил воспользоваться советом и взял прогулку на пароходе. Однако ни Рейн, ни замки на берегу он так и не посмотрел – трёхчасовое путешествие Жюль доставал команду вопросами о Фаусте. «Да не знаю я ничего! В юношестве только читал, и то не помню!» – отвечали ему коренастые мужички. «А я так на вас надеялся, коренастые мужички!» – восклицал в ответ Жюль.

Вот как на него повлиял рассказ Рихтера! Впустил в него тьму, истерию и страх. К такому настрою Жюль не привык и не знал до конца, что делать. Поэтому снял десяток однообразных видео с водой и грустно их пересматривал, пока пароход причаливал к пирсу Рюдесхайма.

***

Рихтер так и не позвонил, и Жюль в половину первого явился в бар самостоятельно. Хотелось открыть дверь с ноги, как ковбои в салуне, но он всё-таки остановился на традиционной, хоть и жёсткой, руке. Нельзя обманывать Жюля. Нельзя! Это правило номер четыре в отношениях с Жюлем!

«Да угомонись ты, идиот. Тебе каждый второй человек не звонит. Никому ты не нужен», – сказал Джон.

За одним из столиков уже сидел художник. Ещё двух человек обслуживала та же официантка. А у стойки толклась группа азиатских туристов, за чьими спинами возвышалась массивная фигура Рихтера.

– Это правда, что вас посещает Фауст? – расспрашивали туристы, фотографируя его лицо под всеми ракурсами.

Рихтер, смущённый, но почему-то довольный, отвечал: «Всё может быть! Вам кофе? Или чего покрепче?» Лицо его светилось. От вчерашней растерянности не осталось и следа. «Мне весь негатив передал!» – подумал Жюль. У-у-ух, как он был зол!

«Не хотел тебя тревожить, но… А, впрочем, хотел, – подал голос Джон. – Ты, друг мой бестолковый, уверен, что тебе следует участвовать в этом расследовании? И уверен ли ты, что это, так сказать, дело, действительно имеет под собой основания? Этого твоего Рихтера всё устраивает. А ты тратишь и моё, и своё время на чепуху».

«Всякое дело имеет основание, – отвечал Жюль, – если основание имеет дело».

«Что это вообще значит?»

Однако Жюль перекрыл Джону все каналы доступа.

Он подошёл к ближайшей подкове и внимательно её осмотрел. Вся ржавая (и, вероятно, древняя), она висела как положено – двумя концами вниз. Жюль повернул её по часовой стрелке и оставил висеть на тугом гвозде. Нахмурился. Вернул в исконное положение. Снова нахмурился. Второй раз – специально. Из-за этого заболели брови.

«Только не говори, что ты уже сделал какие-то выводы», – скептически произнёс Джон.

«Уходи, Джон. Я перекрыл тебе каналы доступа».

«Ничего ты мне не перекрыл, идиот. Человек не выживет без рационального зерна».

«Вот именно. Ты – зерно. Я – пальма».

«Ты – исчадие ада».

В этот момент подошёл Рихтер и Жюль отвернулся от подковы.

– Слово, конечно, не камень, чтоб его держать, – сказал детектив, слегка обиженно приподняв подбородок, – но в метафорическом смысле, знаете ли, тот ещё булыжник в мой метафорический огород!

– Простите, Жюль! – прогромыхал Рихтер. – Не смог позвонить. Что-то с телефоном случилось, отнёс его в мастерскую. Совсем не разбираюсь в современных гаджетах, а он просто потух. Поверьте, я правда хотел позвонить, но вот такая оказия…

Жюль очень-очень-очень громко и театрально выдохнул, мол так и быть – принимаю эти оправдания, но в последний раз. Затем указал на азиатов, столпившихся в дальнем углу. Они что-то рассматривали и активно обсуждали.

– Откуда эти люди узнали о Фаусте?

Бармен огляделся и пожал плечами.

– Представления не имею. Пришли – и с порога о нём расспрашивают. Весёлые ребята.

– Герр Рихтер, – Жюль так сильно закатил глаза, что секунд десять смотрел на бармена одними белками. И говорил при этом: – Прошу вас. Вы наверняка кому-то, кроме меня, рассказывали о своих злоключениях.

– Нет, ну кому-то… – Рихтер весь покраснел. – Да ладно вам, паре человек всего! Максимум! Посетителям своим, да и то – пьяным, да и то – не подробно. Честное пивное! Просто держать такое в себе выше моих сил.

– А надо бы.

– Больше не буду. Клянусь! – Рихтер сложил руки в примирительном жесте.

– Слухи распространяются, как блохи в шерсти жирафа.

– Я всё понимаю. Отныне – молчок.

– Вы помните хотя бы, кому конкретно говорили?

Бармен почесал затылок.

– Увы, нет. Лица мелькают каждый день, словно молния, как тут запомнить… – он взглянул на подкову. – Вы нашли что-то подозрительное? Сняли отпечатки пальцев?

– А какой в этом толк, герр Рихтер? У меня нет доступа к полицейским базам данных, – Жюль почесал подбородок. – Но увидеть опечатки пальцев Сатаны или доктора Фауста было бы любопытно. Наверняка в них есть нечто… красное.

– Красное?

– Герр Рихтер, давайте не будем продолжать эту теологическую дискуссию о дьяволе, хорошо? Подзатянулась она! – о чём говорил Жюль, какая такая дискуссия «затянулась» – не понимали ни Рихтер, ни Джон, но оставим это на совести нашего сыщика, который бодрым голосом продолжал: – Я хочу нас вернуть к делам насущным. Задать ряд скучных вопросов. Сам их недолюбливаю, но такова работа, – он подошёл ближе к Рихтеру, буквально впритык. – Скажите, мой дорогой человек. У вас есть какие-то злостные конкуренты? Может, враг? Или очень плохой друг? Или, быть может, вы с кем-то недавно поругались? Возможно, вы поругались с врагом или плохим другом?

– Боже упаси! – Рихтер перекрестился. – Я в принципе никогда ни с кем не ругаюсь, богомерзкое это дело. Даже с женой. За всю жизнь – один раз, да и то – по чепухе, лет шесть назад… Спросите у неё, кстати. Зовут Агнесса.

Рихтер указал на официантку в платьице пастушки. Она как раз ставила бокал в виде сапожка перед художником.

– О! Семейный бизнес! – улыбнулся Жюль, помахав Агнессе. Та помахала в ответ.

– Как он есть, – гордо ответил Рихтер.

– Так, значит, жена вас не ненавидит.

– Ни в коем случае.

– Хм… Хм… В общем-то, скучные вопросы у меня закончились. Скажите, а что разглядывали туристы после того, как вы поведали им о Фаусте?

– А… Один крайне интересный артефакт.

– Артефакт, значит.

– Да. Артефакт, который… – Рихтер перешёл на шёпот. – Мы возвращаемся всё к тому же. Я полагаю, он связан с дьяволом.

– Поясните.

– На вид это просто шкатулка. Я купил её на блошином рынке за день до отъезда брата. Пока он выбирал рислинг в винном магазине, я пополнял коллекцию. Здесь у меня, как видите, немало предметов старины. Но в ней кроются зловещие силы. Об этом мне сказал продавец. Да и я сам это чувствую.

– Подождите вы со своими чувствами, герр Рихтер! Вы мне главное скажите: правильно ли я понял, что все «загадочные» события начались после её покупки?

– Выходит, так.

– И вы молчали! – Воскликнул Жюль, а затем сделал такое выражение лица, словно его осенило. – Потому что молчание – золото?

– Я собирался сказать.

– Не врёте?

– Отнюдь.

«Врёт как дышит», – сказал Джон.

– Я вам верю, – сказал Жюль. – Но от ваших сведений пухнет голова. Сколько у вас их ещё? Восемь?

– Вы же детектив, – виновато сказал бармен. – Я выкладываю перед вами все карты. Но, будем считать, некоторые карты у меня изначально слиплись…

– Ясно. Впредь говорите мне всё и сразу. И покажите, наконец, свой дьявольский этот самый.

– Конечно. Идёмте.

Азиаты как раз отошли и расселись за угловым столиком. На их лицах читалось… ничего не читалось. Абсолютно. Непроницаемые выражения, раздумывающие над новыми подписями в инстаграме⁶. Вряд ли их сильно впечатлил артефакт Рихтера. Да уж, подумал Жюль, с такими людьми демонической каши не сваришь. «Ты и гречку-то варить не умеешь, последний раз вообще пожарить пытался», – сказал Джон. «Помолчи, Джон, я ведь говорил: молчание – золото, это было подмигивание в твою сторону».

Рихтер подвёл детектива к полке. Для шкатулки (размером с кубик Рубика) там было выделено особое место – меж двух раритетных бокалов из цветного хрусталя. Зелёная краска на крышке поблёкла, вся поверхность – потёрта. Жюль открыл шкатулку, она издала мерзкий скрип. Внутри оказалось пусто.

«Это просто шкатулка…», – сказал Джон.

– Это просто шкатулка, – в кои-то веки согласился с ним Жюль. – Хотя скрип неприятный чертовски, тут я спорить не стану.

– Вы мне запретили говорить об этом, но я всё-таки повторю: я чувствую, что с ней что-то не так. Более того: несколько человек, когда я возвращался в бар из блошиного рынка, буквально обошли меня на улице стороной.

Жюль задумался. Ещё раз оглядел шкатулку, несколько раз открыл и закрыл.

– Ну хорошо. Поначалу я вас слушать не стал, но всё-таки вы правы: порой чувства – самое весомое в череде улик.

«Что за бред! – воскликнул Джон. – Его стороной обходят, потому что он псих! Жюль, факты нужны, голые факты. А их здесь – раз-два и обчёлся. Я прошу тебя, откажись от всего и купи пирожное с вишней. Раздербань его, как ты любишь, но дай попятную».

«Ты извращенец, Джон. Лично я голым фактам предпочитаю голых женщин. Но, раз таковых нам не светит в ближайшие пару часов, мы будем расследовать злоключения Рихтера. Это моё последнее слово».

И вслух объявил:

– План действий такой. Для начала мы отправимся к вам, герр Рихтер, домой. Я осмотрю крышу. Затем мы посидим на траве, посмотрим на небо. И, наконец, вы отведёте меня на рынок. Я хочу побеседовать с продавцом шкатулки. Пытать его не буду. Гарантирую.

С последними словами Жюль скрестил за спиной пальцы.

Впрочем, пытать он и впрямь никого не собирался.

***

Рихтер жил на восточной окраине города, на Дехайнаштрассе. Первый этаж жёлтого двухэтажного дома утопал в зелени кустов, но деревьев здесь не росло.

– Так вроде бы не взобраться, – сказал Жюль, глядя на крышу и щурясь от солнца. Затем он принялся ходить по кругу, постукивая по стене, словно в поисках тайника.

– Никак, – подтвердил Рихтер. – Даже если вы акробат.

– Но! – Жюль поднял указательный палец. – Способы, если уж сильно приспичило побродить по вашей крыше, всё-таки существуют, и их ровно три: первый – если вы четыре метра ростом, – он загнул указательный палец. – Второй – если вас трое, и все вы – акробаты (поэтому я согласен с вами лишь отчасти), – он разогнул и снова согнул указательный палец, – и третий – если у вас есть стремянка, – он попытался согнуть мизинец, но из-за безымянного пальца сделать это оказалось непросто.

– Стремянка! Скажете тоже! – воскликнул Рихтер. – Я ночью на улицу выбегал. Уж стремянку, прислонённую к стене, точно бы заметил. А если бы злоумышленник забрал её с собой и убёг, я бы тем более увидел. Взгляните, вся улица на виду.

– Мог бы спрятаться за углом.

– Я всё тут исследовал. Нет таких тайных углов. Если бы он бегал между закоулками, я бы услышал. На улице стояла гробовая тишина. Г-р-о-б-о-в-а-я, – повторил он по буквам. – Говорю вам: о стремянке не может идти и речи.

Жюль кивнул. И нахмурился.

– Хорошо. Версия с тремя акробатами, сказать по правде, тоже кажется мне сомнительной. И да, я знаю, что сам её сформулировал, – тут он засиял и радостно добавил: – Остаётсяёчетырехметровый верзила!

– Вы серьёзно?

– Нет.

– Тогда… – дрожащими губами прошептал Рихтер. – Фауст… Вы снова здесь, изменчивые тени, меня тревожившие с давних пор…

– Не понимаю, как можно декларировать стихи без табуретки, – ответил на это Жюль и спросил: – Скажите, кто, помимо вас, живёт в этом доме?

Рихтеру, как видно, очень хотелось продолжать читать стихи, но незаинтересованность Жюля подкосила его решимость.

– Как видите, он, хоть и высокий (потолки огромные), но узкий, – сказал бармен. – Одна квартира на первом этаже, и одна – на втором. На втором живём мы с Агнессой. А на первом – старушка Йоханна. Женщина специфическая. Старой, так сказать, закалки. Войну не застала, но та всё равно сумела её контузить.

– Старушку я беру на себя, – пообещал Жюль. – Поговорить с ней надо обязательно. А вы стойте рядом, ничего не говорите и ничего не делайте. И, главное, не смотрите ей в глаза…

Рихтер послушался, хоть и не понял, почему соседке нельзя смотреть в глаза, и так и стоял, ничего не говоря и ничего не делая. Собственно, ничего и не происходило.

– Ах да! – воскликнул Жюль. – Для начала нам ведь следует в дом зайти! Как я сразу не догадался. Откроете? А то так и помрём.

Рихтер достал магнитный ключ и отворил подъезд. Слева, сразу за входом, располагалась дверь в первую квартиру. Прямо вела деревянная лестница на второй этаж. Справа стояла ваза с пышным цветком. Жюль постучал в квартиру соседки и отошёл в сторону. Почему-то его посетили мысли о дьяволе, и он совсем не к месту вспомнил, что Люцифер переводится как «несущий свет». А затем подумал, что курица, выходит, тоже наполовину Люцифер, так как раз в день и она несущая. Как и стена, вот эта, например, возле цветка.

«Жюль, ты просто… просто…» – Джон пытался подобрать слово, но старушка уже отворила дверь (даже не спрашивая: «Кто там?») и уставилась на непрошенных гостей злобным взглядом. Выглядела она как женская версия ворчливого вигта из немецких сказок. Лицо круглое, а нос – острый, домашнее платье до пят, зелёный шерстяной платок на плечах. В молодости она точно была симпатичной, подумал Жюль. «Интересно, а обо мне лет через семьдесят скажут, что в молодости я был симпатяга?»

«Не дождёшься, – сказал Джон. – Через семьдесят лет о тебе будут говорит: да уж, странный был человек, пока не помер».

«Не забывай, что мы помрём вместе, Джон».

«Увы! Увы».

Старушка сделала два шага назад, и Жюль с Рихтером вошли в пахнущую стариной квартиру.

– Поговорите с ней, – прошептал Жюль.

– Эй, вы же… Я должен был молчать… Ладно… Здравствуйте, Йоханна! Это я, Рихтер. Как поживаете?

– Чего тебе и кто этот? – спросила та.

– Да я…

Рихтер растерялся и что-то пискнул, но, к его облегчению, Жюль вышел вперёд и поклонился.

– Милая старушка! Звать меня Жюль, и я тоже не застал войну, как и вы. В этом плане мы в одной лодке. Но! Я уверен, в молодости вы были невероятно красивой женщиной, и в то время я бы с превеликим счастьем поплавал бы с вами в одной лодке, только уже не метафорически. Видите ли, луна – это не просто маленькое солнце, но – проблеск надежды ночного путника. Поэтому позвольте полюбопытствовать: славно ли вы спите по ночам?

Старушка заинтересованно разглядывала Жюля и, судя по всему, не знала, что сказать. Возможно, обдумывала, при чём тут луна и солнце и о каком-таком путнике речь. А возможно, подбирала наиболее эффективную комбинацию немецких ругательств той самой «старой школы». Однако вскоре она вся выпрямилась и гаркнула:

– Нет! Потому что этот, – она указала на Рихтера, – заладил средь ночи выбегать за дверь! Слух у меня чуткий. Я скрип двери знаю наизусть, у меня от этих звуков болят колени! Чай живу здесь сорок лет.

Жюль кивал на каждое её слово и гневно поглядывал на Рихтера, эдакого нарушителя спокойствия благородной женщины.

– Следовательно, – сказал он, – вы бы услышали, если бы её кто-то открыл до вашего соседа?

– Молодой человек. Слова вы говорите красивые и – чего уж – правдивые. Особенно в том, что касается моей красоты. Однако обижать меня не следует. Говорю же: я её услышу, даже если буду крепко спать. Не хотите чаю?

– Хочу, милая Йоханна. Но вынужден отказаться, дела, знаете ли.

– Тогда ни о какой лодке не мечтайте.

И поковыляла в соседнюю комнату. Так быстро, как только могла. Собственно, она до неё не доковыляла, даже когда Жюль и Рихтер, переглянувшись, закрыли за собой дверь.

– Впервые слышу, чтобы она с кем-то разговаривала так.

– Тут всё просто, мой дорогой, славный, но такой неуклюжий герр Рихтер. Если вы хотите, чтобы с вами разговаривали так, то имейте смелость тоже говорить так.

– Правило не звучит мудрено.

– Так и я о том же! А теперь, прошу, покажите мне, как попасть на крышу изнутри.

– Хорошо. Милости прошу наверх.

В доме почему-то пахло соснами. Они (не сосны, а Жюль и Рихтер) поднялись по лестнице, затем – ещё по одной, ведущей на чердак. Открыли запертый на замок люк.

– Я повесил его неделю назад, – объяснил Рихтер. – Думал, поможет. Но хождения по крыше не прекратились. Так что можно исключить вариант, что кто-то сначала пробирается в дом. Ключа всего два, – добавил Рихтер, предупреждая вопрос Жюля, – один у меня, второй – у Агнессы. Но я сомневаюсь, что она как-либо к этому причастна.

– Кто знает, – задумчиво ответил детектив.

«Хватить сеять сомнения в голове здоровяка, – велел Джон, – тебе прекрасно известно, что эта старушенция не может быть злоумышленником».

«А чтоб не расслаблялся», – ответил Жюль и поднялся на крышу.

Как бы ему хотелось, чтобы под ногами раскинулся Рюдесхайм! Оглядеть улочки, погладить взглядом, уловить звуки виноделен и запахи пекарен. Снять что-нибудь эдакое для блога, в конце концов!