Читать книгу: «Пятна в красках», страница 5

Шрифт:

Глава 5

Силуэт на крыше

Время – это таинство и оно не открыто нам пока мы не войдем в свое призвание.
Холодный ветер, пропитанный грустью, скользил по крыше многоэтажки, закручивая воронки из пыли и забытых надежд. На самом краю, где бетон сливался с серым небом, сидел он – размытый силуэт, едва отличимый от сгущающихся сумерек. Не человек, но и не призрак. Что-то промежуточное – дух, застрявший в тонкой плёнке между жизнью и вечностью, будто последний вздох, так и не долетевший до небес.
Ровно в шесть вечера город выдыхал: двери офисов распахивались, и улицы наполнялись людьми – спешащими, злыми, усталыми. Они сталкивались плечами, сигналили в пробках, сжимали в руках пакеты с едой, даже не глядя вверх. А он смотрел.
С высоты они казались муравьями – крошечными, суетливыми, бегущими по невидимым тропам каменного лабиринта. Кто-то смеялся, кто-то спорил по телефону, кто-то просто шёл, уставившись в землю. Они жили. А он – нет. Но и не исчез.
Ветер рвал его очертания, пытаясь утащить за собой, но силуэт не двигался. Он ждал.
Над ним, на вершине здания, возвышались огромные часы – немой страж времени, чьи стрелки ползли к роковой черте. Их циферблат, покрытый трещинами, светился тусклым жёлтым светом, словно предупреждая: «Ты опоздал».
Ровно в полночь они оживали.
Металлический звон раскалывал тишину, разносясь над городом, будто погребальный колокол. Двенадцать ударов – двенадцать границ между «было» и «будет». Люди внизу даже не поднимали голов: для них это был просто звук, фон к их вечной спешке. Но для силуэта каждый удар отзывался болью – будто время вгрызалось в него, напоминая, что он уже не принадлежит ни прошлому, ни будущему.
Свисающие ноги тени парили над пустотой, но пропасть не зазывала его вниз. Напротив – она отталкивала.
Каждый раз, когда он наклонялся вперед, тёмное нутро улиц будто сжималось в плотный ком, выталкивая его обратно на крышу. Невидимые силы не пускали. Будто говорили: «Ты ещё не готов».
Он пробовал снова и снова – в полночь, когда часы били, словно отмеряя его попытки. Но город внизу не принимал его.
Люди растворялись в темноте, как капли в океане. А он оставался.
Над ним часы тикали. Ветер нёс обрывки чужих разговоров, смех, чьи-то ссоры – всё, что он больше не мог потрогать.
И тогда он понял: может, это и не пропасть вовсе, а зеркало. И то, что он видел внизу – не тьма, а отражение того, чем он стал. Время летело незаметно, являясь на миг, как пар, – и исчезало. Яркие лучи восходящего солнца сменялись холодным светом луны, пронзающим тень насквозь. День за днем, год за годом. Мир двигался, жил, менялся, а он оставался – призраком, застывшим на грани забытья. Мысли терзали его бестелесную сущность, цепляясь за то, чего уже не вернуть. Дух и душа всё ещё жили внутри этого призрачного очертания, но тело… тело давно стало прахом, вернувшимся в исходное состояние. Он больше не чувствовал стихий. Ветер не ласкал его лицо, не приносил с собой запах сирени. Дождь не остужал кожу в знойные дни. Снежинки не задерживались на плечах, а просто проходили сквозь, будто его и не было. Остались только звуки.
Шёпот ветра, доносящий обрывки чужих разговоров. Назойливые птицы – воробьи, голуби, сороки – кружили рядом, будто чувствовали незримое присутствие. Но стоило им подлететь слишком близко, как они вздрагивали и улетали прочь, будто наткнувшись на невидимую стену.
А вот вороны… они приходили чаще. Черные, пронзительно-умные, они садились в метре от него, склоняли головы набок и смотрели прямо в пустоту, где он сидел. Иногда клевали место, где должны были быть его ноги, будто пытались выклевать правду из воздуха. А потом каркали – громко, зло, словно смеялись над его вечным заточением.
"Ты всё ещё здесь?" – будто спрашивали их крики. И он не мог ответить.
Тень, дух, силуэт – всё это лишь слабые попытки описать того, кто застрял между жизнью и вечностью. Жизнь стала цепью, лишающей свободы, а вечность – пропастью, замершей перед шагом. Внутри него шла война: дух рвался вперёд, душа цеплялась за прошлое, а необъятное пламя сжигало его изнутри. Эта битва не закончится, пока он не сделает выбор.
А пока – он лишь силуэт, застывший на краю сорокаэтажной бездны. Холодный ветер проносил сквозь него обрывки чужих голосов, смеха, шума города, но ни одно касание не долетало до его кожи. Он больше не чувствовал тепла солнца, не вдыхал запах дождя, не мог обнять того, кто когда-то был дорог. Время превратилось в петлю. Каждую ночь часы били двенадцать, и в этот миг что-то внутри него дёргалось – инстинктивно, как удар тока. Но это не было пробуждением. Это была лишь пустота, досада, бесконечное возвращение к вопросу: как он здесь оказался?
И в этот раз, когда полночь пробила в очередной раз, что-то изменилось.
Ветер стих. Городские огни померкли. А где-то внизу, на тротуаре, кто-то поднял голову и посмотрел прямо на него.

Поиски истории

В старой городской библиотеке, где воздух был густым от запаха пенициллина и вековой бумаги, за массивным дубовым столом сидел молодой мужчина. Его пальцы перелистывали страницы "1Q84" с методичной настойчивостью, будто в каждой строке он искал зашифрованное послание, предназначенное лично ему. Время текло незаметно, растворяясь в шелесте страниц и тиканье старых часов.

Библиотекарша Аксинья Михайловна подошла бесшумно, как тень. Её рука легла на его плечо, заставив вздрогнуть.

– Лев, без пяти восемь вечера, – прошептала она, и её голос звучал как эхо из другого измерения.

Он обернулся, и в его глазах на мгновение отразилась целая вселенная усталости и разочарования, прежде чем привычная маска вежливости вновь скрыла все эмоции.

– Аксинья Михайловна, – улыбнулся он, но в уголках глаз оставалась грусть, – вы так тихо подкрадываетесь, что я подумал – пришла сама Смерть с косой. А с такой книгой в руках… – он показал на обложку, – атмосфера совсем располагающая.

– Целый день просидел, будто прикованный, – покачала головой библиотекарша, но в её глазах светилось понимание. – Нашёл то, что искал?

Лев закрыл книгу, его пальцы на мгновение задержались на обложке, будто прощаясь.

– Видимо, не судьба. Может, моя история ещё не написана, кто знает… Может, и моя книга в скором времени будет лежать на этих полках, и кто-то также яростно будет в ней искать ответы – Он встал, ощущая, как кровь снова начинает циркулировать в затекших ногах.

– Книги – они как зеркала, – задумчиво сказала Аксинья Михайловна, поправляя очки. – Иногда нужно время, чтобы увидеть в них себя. Лев кивнул, оставляя книгу на столе, и направился к выходу, его шаги слегка неуверенные после долгого сидения. Выйдя на улицу, Лев ощутил, как ночной воздух обжигает лёгкие. Он задержался на ступеньках, глубоко вдохнув прохладу, и поднял глаза к небу.

Луна висела прямо над офисной высоткой, её холодный свет сливался с циферблатом больших часов, образуя идеальную восьмёрку – символ бесконечности.

И тогда он увидел. На самом краю крыши, едва различимый в лунном свете, сидел силуэт. Сердце Льва замерло.

Он застыл, впиваясь взглядом в тёмное пятно на крыше. Оно не шевелилось. Только ветер колыхал что-то, напоминавшее полы пиджака – но это не могла быть ткань. Скорее, сама тьма, принявшая форму.

Губы онемели, язык стал ватным, превращая слова в бессвязное бормотание. Силуэт медленно повернул голову – не в его сторону, а к луне.

По его коже пробежали мурашки. Что-то внутри подтолкнуло его направиться к зданию и подняться на крышу. Мысль, что крутилась в голове, радовала его: «Я нашёл то, что искал. Вот он, мой сюжет».

У главного входа в офис он столкнулся с выходящей девушкой.

Высокая, словно грозовая туча в человеческом обличье. Её черты были высечены из мрамора: острый подбородок, тонкие губы, скулы-лезвия. Костюм-двойка сидел безупречно. Казалась строгой и важной, но в глазах угадывалась доброта, поселившаяся там на долгие годы, и тень растерянности.

Лев шагнул наперерез:

– Добрый вечер. Меня зовут Лев. Вы здесь работаете?

На её лице мелькнула смущённость:

– Да, верно…

– Прошу прощения за бестактность, – он сложил ладони в мольбе, – но не поможете попасть на крышу? Я писатель. Хочу описать вид отсюда – красоту, что рождается на высоте.

Её взгляд резко заледенел:

– Теперь ещё и писатели подключились? Ищите вдохновение в статьях – там всё сказано. Посторонних не пускаем.

Она впилась в него глазами, будто готовая преградить путь телом.

Лев напрягся всем телом, будто его ударили током:

– Да о чём вы вообще? Я просто музу ловлю!

Он сглотнул, удерживаясь от слов о силуэте – «Сочтут психом, точно не пустят».

– При чём тут журналисты? – бросил он, чувствуя, как в висках застучало. Девушка цокнула каблуком, скрестив руки:

– Три года как проклятые – репортёры, блогеры, «скорбящие» родственники! Вы что, из подземелья вылезли? Хватит ковыряться в прошлом. Человека нет. И точка.

Лев моргнул. В её словах мелькнула красная нить— пока оборванная, но…

– Клянусь, я впервые слышу! – он растопырил ладони, как ребёнок перед строгой учительницей. – Месяц как в городе. Живу в библиотеке напротив. Увидел красоту вашей крыши и…

Её лицо вдруг изменилось.

Будто невидимая волна смыла всё – ледяную маску, сжатые губы, даже тень раздражения в уголках глаз. Осталась только пустота, гладкая и безжизненная, как поверхность озера перед грозой.

– Всё. Я опаздываю.

Голос стал плоским, механическим. Казалось, сейчас из-под идеально уложенных волос посыплется песок, а под пиджаком зашуршат шестерёнки.

Она резко обошла его, бросив через плечо:

– Музы там нет. Только ветер.

И растворилась в сумерках, оставив Льва с ощущением, будто он только что видел, как умирает живой человек.

Лев проводил взглядом удаляющуюся фигуру, пока тень от здания не поглотила её окончательно. Ладонь сама потянулась к ручке – холодный металл дрогнул под пальцами. Щёлк. На долю секунды дверь поддалась. В груди что-то взорвалось – не счастье, нет. Скорее, адреналин, смешавшийся с горечью обмана. Он рванул сильнее, но створка лишь злобно хлопнула, будто дразня.

Внутри всё закипело. Азарт, острый как лезвие, пронзил до кончиков пальцев. «Попаду. Обязательно».

Он зашагал вдоль фасада, вглядываясь в каждое окно. Слова девушки звенели в голове, как осколки: