Читать книгу: «Неядерная весна», страница 5

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ГНОМЫ-УРОДЦЫ.

В лес проще и надёжнее было уходить «своими ногами». Не изжитая привычка со службы в погранвойсках и «забросок» в партизанские отряды – изучать на своих двоих район своей тяжёлой и неблагодарной работы, весьма не терпящей неосновательности и непоследовательности, для капитана здесь возводилась в способ реализации задач.

Рядом кряхтела, но шла Лиза, навьючив на себя «стэн» с четырьмя магазинами, пару ножей, три гранаты и аптечки в рюкзаке. Капитан же взял с собой «плевательницу» с глушителем, «люгер», обнаруженный в барахле «Часовых» американский стилет М1917 и всё тот же сапёрный щуп. Уход в шелестящую неизвестность при трёпе заказчика не внушал хороших мыслей.

Хорошо разъезженный просёлок через семь километров от Кугельдорфа двузубой вилкой разветвлялся под придорожным белым указателем со стрелками дорогой на егерский кордон и Хаазебург. С дороги открывалась уютная картинка – в метрах пятидесяти от просёлка стоял аккуратный каменный колодец на фоне солидно чернеющих, на фоне набирающего цвет весеннего леса, кордона и построек рядом с ним. Рядом же с аккуратным и ухоженным кордоном не было внешних признаков присутствия хозяина.

«Основательный призрак тут живёт. По лесам тенью ходит. Быть бы нам живу – подумал капитан».

Дальше в лес дорога упиралась в тупик вырубки, вправо от которого уходила на северо- запад извилистая тропа, пугая падающим на дорогу предвечерним солнечным светом, в конце которого, посреди чернеющего леса, белела перспектива спуска по тропе – дорога на тот свет, не иначе.

Назидание же Конрада о воронках и мёртвых грибниках через четыре километра тропы, уходящей вглубь леса сужающейся лентой, получило воплощение – в полусотне шагов от тропы виднелась воронка и разбросанные вокруг ошмётки штатского тряпья. Через двести шагов подобное повторилось уже на противоположной стороне тропы.

Тропа хоть и была сравнительно натоптанной и позволяла проехать в одну сторону даже машине, но чувствовалась рука опытного войскового разведчика, упрямо не желающего посвящать тихих и работящих бауэров в свои маленькие секреты. Отход от тропы означал смерть – засевшим в лесу было здесь закономерно выследить любого чужака, не опасаясь флангового обхода или засады. Опять же это напускало на обывателя флёр запретности леса, порождало тему для разговоров за семейным ужином и в пивной в узком кругу.

В конце тропы виднелась поляна, и по лёгкому поветрию капитан ощутил запах пиленого леса с примесью прели, костра и готовящейся пищи.

За изгибом подъёма капитан остановил Лизу. Та скабрёзно ответила.

– На ласки при людях я и не рассчитывала от тебя, чертов негодяй. Да и коллектив на этой полянке сидит явно грубоватый – того и гляди палить начнут.

– А ты всё напрашиваешься? Я-то в штатском – сойду за заблудившегося. А тебя ведь пристрелят бауэры в таком-то барахле.

– И то верно. А вот и тихие бауэры с орудиями труда – она кивнула в сторону бородатого мужчика с МР-40 на плече, дымившего сигаретой на тропе и лениво шедшего к поляне – очень пасторальный хуторок здесь, оглядеться бы.

Пригнувшись, они рывком отбежали от тропы влево и залегли на травянистом пригорке.

Открывшийся вид действительно напоминал нечто из романов про средневековье. Стояло два больших дома из выдержанного и обработанного пропиткой соснового бруса, с высокими крышами из каменной черепицы, при каменном колодце, и здоровенном сарае – явно под большое оборудование – и банальной клозетной будке у крепкого, в пять поперечин, ограждения хутора. В стороне темнели круглыми спилами штабеля из брёвен. За сараем идиллия разбавлялась современностью – стояла механическая пилорама с нагромождением щепы и сгнивших горбылей. Каменные трубы на домах основательно дымили – хозяева готовились коротать здесь вечер в тепле и при горячей пище, ибо влажный лес весенним вечером здесь пробирал до костей.

Но по периметру, прихрамывая, топтались возрастные мужички в бестолковом гибриде одежды из немецких полевых кепи, ССовских камуфляжных курток и американских форменных полевых брюк с ботинками, вцепившись в оружейные ремни пресловутых МР-40 и маузеровских карабинов Кар98 на плече.

– Лесные гномы какие-то. Только не мирные, ни на цент – зло прошептала Лиза.

Капитан без лишних колебаний отстранил от себя пистолет-пулемёт и «люгер», и вытряхнул из карманов пиджака всё содержимое, спрятав стилет под него.

– Ты совсем чокнулся! – чуть не в сдавленный крик отреагировала Лиза – в одиночку идти к этим дуракам…а, впрочем, дурак дурака…

– Да что-то крутит этот Конрад. Нас послал белым днём под стволы, а сам отсидеться хочет. Пойду-ка поговорю с этими гномиками.

Капитан отполз к дороге, к началу подъёма, встав и отряхнувшись, пошёл к хутору. Дрожи в ногах он не ощутил – обволакивающая пустота равнодушия к привычной работе и неизвестности не давала повода для волнения.

– А ну стоять! – бородач у ограждения скинул с плеча МР-40. Ты зачём припёрся сюда, бауэрская харя?

В ответ капитан разразился отборной руганью:

– Ты на себя посмотри, солдафон. Тоже мне порядок и пруссачество – распустил вас Зигмунд здесь. А ещё солдаты германской армии!

– Ты мне зубы не заговаривай! – огрызнулся бородач – Германской армии четыре года как нет. Что от Зигмунда нужно?

– Так, кое-что есть – предложить дельце хочу, чтоб вы не спились тут к чёрту – с напускным весельем ответил капитан.

Бородач откашлялся.

– Иди уже, меценат хренов. Только оружие оставь, а то…

– А ты будто и не видишь, что я пустой пришёл. Где ваш герой войны?

‑ В доме слева.

Капитан спокойно пошёл к средневековому приюту нынешних бродяг-лесовиков. В дверях его чуть не сшиб высокий белобрысый парнишка с винтовкой.

– Полегче, медведь! Хозяин здесь?

– В соседней комнате…

В комнате, на кровати сидел в поношенном СС- овском камуфляже мужчина средних лет с перерубленными глубоким шрамом напополам носом и правой щекой, и будто прилепленной к этому шраму по всему лицу изрубцованной кожей. Плетью свисала левая рука без двух пальцев.

Он поднял глаза на внезапного гостя.

– Что? Испугался?

– Знаешь, и не такое видел – война на всех одна. А ты никак танкист? Курск, Украина, Арденны?

– Почти угадал – шрам на правой щеке пополз вверх – у Балатона, в сорок пятом, новые русские «самоходки» – «сотки» подпалили. Командирский прицел вбило в лицо, да так, что резина пригорела к рылу, да из экипажа один я выжил.

– Ты, стало быть, Зигмунд?

– Да пойди, да поищи красавца такого по всем здешним хуторам. С чем пришёл?

– Да один лысенький на тебя жалуется – ехидно, с тенью презрения об объекте разговора, начал капитан – мол цены ему сбиваешь, работать не даёшь, угрожаешь.

– А-а, тебя Конрад сюда прислал? Передай этому раку глубоководному, что я никогда никому не угрожаю, я только предупреждаю, либо убиваю без обсуждений. Так ему и передай – был сделан явный акцент на повторе смысла, для пущего понимания – да и к тебе это тоже относится.

– Полегче, танкист. Или тебе Балатон напомнить? Тише будь!

– Ох ты, матерь божья! Неужто русский? Ещё ведь та у тебя, неарийская, рожа. Да и на власовца или отребье непонятной нации из «ост-батальона» ты явно не похож. А тут их в такой глуши пару лет назад тьма была – ещё та весёлая братия. Подонки и хапуги промеж себя. Сколько их тут в лесу лежит, уже и не знает никто.

– Так уж и заметно, что русский? Хочешь продолжить обсуждение моего рыла или что-то ещё есть на уме?

– Нет. Я же вижу, что ты парень бойкий. Припёрся один с голыми руками, без оружия, ещё и угрожаешь. Не боишься моих парней – вмиг голову свернут!

– Мне хватит. Да и ты в Вальхалле окажешься раньше, чем они добегут. Распустил ты их тут – по лесу близ хутора с оружием в открытую ходят и окурки швыряют – лес бы не спалили.

–Да не пугай, парень. Давай поговорим как солдат с солдатом. Чего ты связался с этим морячком придурковатым? Он злится, что я увёл у него часть покупателей – так он сам виноват, нечего заламывать ценники за барахло, которое и не отлажено, и не пристреляно. Не уважает рынок, да и дурная голова его мне ни живой, ни мёртвой не особо нужна. Работать надо за покупателя, да побочных людей привлекать с руками и мозгами, чтобы делали товар лучше. И люди есть в лесу, с нами работают над товаром.

– Мыслишь прямо как директор завода Круппа.

– Жить надо уметь. А этот дурак даже с бандитами Гюнтера договориться не в состоянии. Догадался ещё поселить у себя каких-то ублюдков в чёрном – наверняка для защиты себя приберёг. А тут утром мой человек пришёл – так в городке была стрельба, на кладбище четыре новые могилы, а в лесу пара общих со свежими холмиками. И эта чернота вообще исчезла, а то там охранение они выставляли. Мужики городские сплошь пьяные как свиньи и не говорят ничего. Чертовщина какая-то! А тут ты ещё, лихой.

– Так я теперь у Конрада живу.

– Ну…крутоват ты. А Конрада не слушай – ему за себя, да за полоумную тёщу страшно до жути, он как силу почувствует, так сразу готов продаться, тряпка он. Хочешь заработать? Да и оружие перепадёт.

– Уболтал ты меня, танкист. Предлагай дело!

– Есть у меня заказчик. Ему позарез нужно «печенье» в хорошо спрессованной упаковке…ну ты понял… А тут мне дали информацию, что мимо Хаазебурга, на трассу к Хольцбургу повезут как раз эту кондитерскую продукцию и надо бы потрясти эту «радость детям».

– А сам чего не возьмёшься? Конрад говорил, что ты американцев трясёшь на дорогах периодически.

– То да, но тут что-то неочевидное с охраной, будто «на живца» ловят кого. Сам конвой слабенький, но в прикрытии, арьергардом, какие-то отморозки до зубов вооружённые поедут, со стороны Франкфурта. Что-то там не то. Ты парень лихой – и перехватить груз успеешь, и исчезнуть. А нам тут жить ещё. Перехватишь – заплачу разом три тысячи долларов. Как ты понял, не оккупационными фантиками.

– Согласен. Намётки есть на маршрут?

– Смотри – Зигмунд развернул карту , повёл карандашом – по маршруту вам будет фора – заглохнет мотор на одном из грузовиков. Чистого времени до выхода к дороге у вас – шесть часов, тем более в сумерках ломанёте груз наверняка. Иначе груз уйдет с концами в леса и не найдешь его.

– Охрана?

– Учитывая головную и замыкающую машину охраны, водителей, старших машин – человек двенадцать-четырнадцать, может быть немногим больше. Но ребята подготовленные, поэтому место засады тебе наметил – карандаш снова заскользил по карте – вот здесь, у поворота через мост. Мост минируете и подрываете голову колонны на пикапах. Два последних грузовика не трогать – взлетите на воздух к чёрту. Возьми, чтобы голова не болела от вводных – Зигмунд свернул и протянул карту.

– Силы не равны, да подопечные не новобранцы. Да груз и впрямь «веселье детям».

– Да не бойся. Дам я тебе своего парнишку для верности. Дорог как сын, стервец, но минёр от бога, не подведёт… Ларри! – калека крикнул в коридор.

На пороге появился тот же белобрысый высокий парнишка с набитым ношей рюкзаком и американским «энфилдом» 1917 года.

– Да, фатер!

– Пойдешь с этим мужиком на мост на дороге от франкфуртской трассы, засаду на колонну делать будете. Слушай его беспрекословно, минируй мост капитально, чтобы я тебя живым видел. Ступай!

Капитан и юноша вышли во двор.

– Ну что, герой, пойдем воевать?

– Да было бы с кем, мой фюрер.

– Зови меня просто – Капитан. Всё выполнять беспрекословно и не обсуждать.

– Класс! Как раньше, в гитлерюгенде!

– Что-то не нравится?

– Да всё нравится – давно не стрелял, да и надоело тут, на хуторе. Я в вашем распоряжении, Капитан!

***

Новый боец в подчинении Капитана даже обрадовался неожиданному появлению Лизы, вышедшей к лесной тропе.

– Фюрер, да вы с эскортом! Я начинаю ревновать…

– Ревновалку отрасти сначала – отпустила реплику Лиза.

– Ой, да какие мы, а… Нормальный человек в этот лес не пойдет.

– Ну да, тряпьё с кровью через дерево висит – вмешался Капитан – будто маньяк какой-то минировал.

Ларри в ответ только лукаво хмыкнул, будто заткнувшись по команде.

Через сорок минут на тропе их встретили явно тревожные мужчины в гражданских костюмах. Их было шестеро. Предводитель явно выделялся идиотско выглядящим белым костюмом посреди леса.

«Ну да, фраер в белом и на выданье» – подумал Капитан.

Из-за спины зашептал новобранец Ларри, нащупывая в кармане «Вальтер PPК» .

– Капитан, это Гюнтер пришёл – грохаем их не раздумывая и уходим. Они за оружием к нам пустые приходят, а тут свора до зубов…

– Вижу. Посмотрим на ребятишек для начала.

– Не валяй дурака, Капитан – подала голос Сандерс, поправив на плече «стэн» – Я с Вацлавом пару таких задавила в Хаазебурге – может и по мою душу припёрлись…

«Фраер» в белом начал разговор, нарочито растягивая слова. Капитан даже улыбнулся – уличная шпана из подворотни, с которой он дрался ещё в Ярославле, не отличалась нравами. Разница лишь была в месте, вещах и другом языке.

– Здравствуйте, молодые люди. Неожиданно видеть в столь поздний час такую компанию.

– И вам добрый вечер. Извините за краткость, но нам некогда – ответил Капитан «женишку» медленно подходя к нему навстречу.

–Некогда? Хотя бы представьтесь и не хамите присутствующим. Я Гюнтер Цвишен, хозяин этих прекрасных угодий.

– Да ради бога. Я – Пауль Зауэр из охотничьего управления земли. А это мои проводники.

– Проводники? А вы в курсе, что здесь деньги платят за вход в лес?

Капитан, понимая, что надо выиграть время и внести оторопь, сказал по-русски.

– Я в курсе. Вход-рубль, выход-два… И был ты никем, и звать тебя «никто».

Нож с противным хлюпанием аккуратно вошёл в живот Гюнтера. Последовал второй удар и сдавленный крик главаря…

Спутники «хозяина лесов» запоздало защёлкали проворачиваемыми из пазов-предохранителей затворами МР-40…

Ларри одним ударом пистолетной рукоятки по голове вырубил рядом стоящего с ним бандита, второму, без колебаний, дважды выстрелил в лицо, прицельно добивая первого «ушибленного»…

Сандерс дала длинную очередь из «стэна» по ногам второй пары бандитов. Те с криками упали. Лиза буднично подбежала и добила кричащих о пощаде одиночными в голову…

Шестой из своры даже не пытался стрелять и побежал. Он и не понял, как правую ногу будто прижгли раскалённым ломом…

Капитан склонился с ножом к бандиту, закричав по-немецки.

– Говори, собака – кто навёл и зачем? Говори, тварь!

– Это нас американский офицер контрразведки из комендатуры сектора «Е» послал за бабой. Заплатил тысячу задатком, сказал, что её увезли в лес к Зигмунду. Мы её зацепить хотели и уйти…

– Где и кому должны были отдать её! Говори!

– В Хаазебурге. Его зовут Смит…

Красный свет в сознании бандита сменился чёрным. Потом ничего не стало…

…Капитан повернулся к Сандерс, оттащив трупы в кусты.

– Знаешь такого офицера?

– А вот представь себе – Вацлав получил на него информацию от местного торгаша, как раз перед нашим похищением, что у этого Смита какие-то важные документы на квартире в Хаазебурге будут. Срок появления таковых не известен – с учётом наших пыток «Часовыми», ориентировочно через три дня. И что-то готовится серьёзное.

– Чёрт с ними. Работаем по заказам. До утра бы дожить в этом дурдоме. Держи вторую пачку «баксов» – Капитан достал из-за пазухи доллары с убитого Гюнтера.

***

Перебрали снаряжение – образовалось несколько дополнительных пистолетов-пулемётов, гранат и ножей. Особенно внушал неожиданно оказавшийся здесь финский «Суоми-34», который достался Лизе. Ларри повёл ребят окольной тропой, к дороге, выходящей на автобан на Франкфурт. Лес он знал, как свою старую детскую комнату во Франкфурте – сам же минировал «противопехотками» этот район, сам же после подрывов растаскивал по болотам и чащам трупы заблудившихся бауэров, полицейских, да и русских «дважды дезертиров» из вермахта, прятавшихся в этих лесах с мая 1945 года.

Но горячий жеребец снова навострил глаз на Сандерс, но получил жёсткую отповедь.

– Что, мальчик, «пробочка» не сорвана? Я её тебе вместе с яйцами оторву – бегать и ловить их будешь потом.

– А ты сама-то, что за Капитаном плетёшься? Небось тоже голодная, как сто кошек?

–Заткнись, засранец!

–Эй, вы оба – обоих грохну за трёп! – осадил Капитан.

К сумеркам Ларри вывел Капитана и Лизу к дороге у моста. На противоположном берегу осушённой реки, упиравшейся когда-то в болото, стояли развалины двухэтажного дома. Ларри, осмотрев мост, грубо окликнул, размахивая винтовкой.

– Прикройте мою задницу, да от греха подальше – тут работа слишком тонкая.

Капитан и Лиза заняли позиции справа и слева, навстречу направлению движения колонны.

Ларри неторопливо, подсвечивая фонариком и работая малой лопатой, ставил на мост две мощные противотанковые «теллермины», привязывая их за самодельные колья и ограждение моста, для устойчивости, маскируя эту конструкцию кучей песка в выбоины настила. Он знал, что мост готовился к взрыву ещё во время войны, но озадачивал риск несрабатывания старого заряда под настилом. Через десять минут он подошёл к Капитану.

– Мой фюрер, я всё сделал! Чувствительность взрывателей подкрутил до срабатывания на вторую машину.

– Занимай позицию в доме. Как рванёт – кончай их всех, кто выскочит.

Уходя через мост, Ларри услышал.

– Лиз, отдохни пока – ждать долго.

«Лучше бы ты её трахнул. А я бы полюбовался» – подумал Ларри.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЛАРРИ (ГЕРХАРД ШТОГЕЛЬ).

Я оставил эту парочку ворковать и мне плевать, что они там думают и каким местом. Моё дело здесь – устроить крошево по приказу, насладиться войной в полную силу. Иной раз я ощущаю себя маньяком, потому что за последние шесть лет я не видел почти ничего запоминающегося, кроме периодических убийств. Постоянно наблюдаемая смерть от пуль, гранат, снарядов и бомб, где грабежи, кражи, вымогательства всего лишь разбавляют сюжет этой затяжной пьески. А сейчас это всё посреди вроде как мирной Европы, где, судя по трёпу по радио, вот-вот опять полыхнёт. Только бы приткнуться куда – после этого чёртова «тысячелетнего рейха», которому было отпущено всего ничего даже по человеческим меркам и всего маршево-лозунгового мотива существования, что оказался блефом кучки кретинов, я потерял всё. Нет ни родного отца, ни матери, ни сестры – остался названый, покалеченный отец и тот в «лесниках» с автоматом. Вот и рыскаю как крысёнок по бандитским «малинам», хуторам, лесам, болотам и делаю то, чему научили в этом клятом рейхе.

До войны мы жили весьма неплохо в центре старого Франкфурта-на-Майне, близ ратуши Рёмер. У папы был заурядный аптечный бизнес и химлаборатория. Мама, не желая укладываться в примитивную схему своего бытия – «дети, кухня, церковь», работала вместе с ним.

Откуда мне помнить начало этого бесовства нацистов – в 1933-м мне было всего ничего? Но я уже помнил 1936 год. Бизнес отца потихоньку давили крупные «киты», подконтрольные «ИГ Фарбениндустри», хотя он и не был евреем или социалистом, и отец денно и нощно искал поставщиков и продавцов, дабы сохранить фирму, хотя семья не бедствовала. Были и праздники, и горести, и скандалы – мама вымещала свою злость на битье посуды. Из светлого от детства осталось только Рождество, когда мы собирались семьёй дома, несмотря любые обстоятельства, да я и сестра ждали таинства чудес. И верили, что чудеса будут, когда пожелаем мы сами.

В 1939-м я уже ходил в «пимфах»³³, горланя строевые песни и размахивая кинжалом. Нравилась эта мальчишеская лихость, замешанная на загоне нашей энергии в русло дисциплины. После польской кампании мы верили, что Германия будет лучше кайзеровской и что рукотворные чудеса случаются и нам есть в сотворении их место.

Сотворили, вашу мать! В 1940-м отец по мобилизации, как гауптман медслужбы резерва, убывает помощником начальника медслужбы армейского корпуса, оставив дело на маме. Такое положение устраивало родителей – они были при своём деле и кипучей энергии всегда на месте. Мне уже было не до забот моих «предков» – карнавальные практики гитлерюгенда и пропаганда застили нам глаза. Мы считали, что весь мир должен Германии за поражение и унижение войной. И что избиение поляков, кампания в Скандинавии, расправа над галлами танковым ударом через Арденны, позор эвакуации из Дюнкерка и марш немецких войск в Париже выглядели закономерным итогом отряхивания от «праха» опозоренной Германии.

Но в феврале 1941-го отца убили в Париже тамошние «маки» – офицер был застрелен среди бела дня по дороге на службу. Видимо там искренне считали, что госпитальная сеть немецкой армии во Франции не сможет без организованной поставки лекарств. Не туда смотрели, господа лягушатники!

Я хоть и помогал матери, но маршево-барабанный идиотизм и мальчишеское братство слепо затягивали в плен сезонных военных лагерей. Я был хорошим стрелком и бегуном, обожал химические эксперименты, мечтая продолжить папино дело и втайне желая мстить за смерть папы.

Но месть пришла и в наши края, и не нашими руками. И пришла с запада, а не с востока, вопреки той ерунде о «тотальной войне», что напевали колченогий придурок Геббельс и его холуи. В октябре 1943-го англичане ночными налётами частично разбомбили наш район во Франкфурте, но мы, оболваненные этой ересью пропаганды, только наливались гневом. Через две недели эту участь повторил Кассель и этот город попросту превратили в один большой крематорий. Старшие классы школы сняли с занятий, и они поехали помогать с эвакуацией и размещением пострадавших. Вернувшихся, посеревших от горя и смертей, со стеклянными глазами «старшаков» мы чуть ли не освистывали, обзывая трусами и пораженцами.

А через пять месяцев война отыгралась и на нашей глупости. Пятый год подряд, двадцать второго марта, я зажигаю свечу по своим родным. Мне не жалко ушедшего светлого детства, я бы всё отдал чтобы вернуть моих… Но слова лишь улетают скорбью в пустоту.

Это было как в тумане. Центр вокруг ратуши превратился в горящий ад. Жителей нашей улицы не успели увести из-под удара «зажигалок», что отгружали на наши головы эти поганые «либерейторы»³⁴ (название-то какое!) американских ВВС. Ад пожарищ не позволял санитарным дружинам и бригадам «скорой помощи» зайти в полыхающие кварталы. Мы стояли и смотрели на этот ад не в состоянии чем-то помочь. Волна огня буквально догоняла бегущих по улицам людей. Спаслись, по большей части те, кто пересидел налёт в подвалах. Уже на пепелище города, я вышел и к нашему дому. Моих так и не нашли. Роясь в истерике на пепелище, я нашёл любимую детскую игрушку сестры – плюшевую фигурку Песочного человечка – она обожала, когда я читал, ей, ещё маленькой, сказки о нём. Ей должно было быть тогда одиннадцать лет…

Впереди ждал приют и почти бандитские нравы подворотни. Но вскоре в нашу организацию гитлерюгенда написал мой двоюродный дядя, гауптштурмфюрер СС Зигмунд Доберке, «папа Зигмунд» – танкист, приехавший в отпуск по ранению с Украины в апреле 1944-го. И вскоре я оказался в Нойхофе, в его семье, где главенствовала фрау Грета, гоняя непутёвого десятилетнего сына Пауля. Зигмунд, спокойный и уверенный командир танковой роты, внушал в шокированного смертями родных мальчишку уверенность и силу – два «Железных креста», Немецкий крест в золоте, не за «просто так» этот служака получил. Но чувствовалось, что Зигмунд порядком устал от войны, предпочитая деспотизм казармы сварливому характеру своей Гретхен. Но не сложилось у них потом, и дело даже было не в шрамах на лице Зигмунда, но это будет позже. Всему виной только война.

В новой школе и местном гитлерюгенде за суетой всё забылось, но осенью 1944-го объявили призыв в фольксштурм. И я втянулся в бестолочь шагистики, редких стрельб, зато быстро освоил сапёрное дело, благо наш инструктор, гауптман Штумпф, потерявший левую руку на Восточном фронте, по-отечески спокойно учил «тихому убийству» с виду безобидными большими игрушками в круглых и прямоугольных металлических и деревянных корпусах.

И в марте 1945-го началось опять это бесовство войны. К Касселю на всех парах попёрли танковыми клиньями англичане, в нашу сторону, в Фульду, американцы… Папа Зигмунд уже лежал в госпитале, после ада на Балатоне, понимание конца войны было неотвратимым. А мы, глупой толпой юнцов, играли в войну.

…Стояла гнилая, грязная, пасмурная серость весны. Наша рота при сорока «эрзац-винтовках» различных типов – от паршивых итальянских «манлихер-каркано», до однозарядок «фольксштурммаузер» и при тридцати «фаустпатронах» должна была держать дорогу на Фульду. С развёрнутой в поле заслоном роты на открытом участке толку не было – решили действовать проще. Дорога сворачивала в лесополосу. Группа из нескольких «фаустников» изображала отходящий в панике арьергард. Наша сапёрная группа готовила поле для установки противотанковых мин, на которые загонялась наступающая колонна противника при вхождении в поворот. Затем основная масса «фаустников» била в голову колонны, сея панику, а стрелки били по спешивающимся с горящей брони.

Эффект почти удался. Приманку из пацанов с «фаустпатронами» нагнали и расстреляли разведчики на «доджах». А дальше начался рукотворный ад в миниатюре. Мои мины рвали в клочья полугусеничные бронетранспортёры «Уайт», которые было начали втягиваться колонной с неспешенной пехотой для прочёски леса. Наша «эрзац-пехота» начала отстрел разбегающихся – оставшиеся в живых американцы начали отходить в поля, оставив взвод покойников. На полчаса на поле стало до ужаса тихо – тогда-то я и прихватил этот «энфилд М1917» с убитого пехотинца. Но вскоре поворот начала обрабатывать артиллерия, явно вызванная по радио, и часть нашей роты с командирами осталась под деревьями навсегда. И мы, шестнадцатилетние дураки, попросту решили дезертировать, уйдя в леса, на хутора лесорубов, угнав машины. Это сейчас я знаю об этом плане «Вервольф», а тогда мы, как заклинания повторяли сюжет «Вервольфа» Германа Лёнса и верили, что новый Харм Вульф спасёт Германию хоть через десятки лет, воюя из леса. Но мы стали обычными бандитами.

К осени 1945-го всё было кончено. Наша группа, уйдя далеко на юг, к Хаазебургу, почти распалась. Кто-то был убит в перестрелках с американцами, кого-то прирезали местные жители в пьяных драках. Но неожиданно в одной из городских пивных Хаазебурга, где я устроился подсобным рабочим, во время грабежа появился до боли знакомый, но крепко изувеченный мужик с горизонтальным шрамом через всё лицо, с бандой, таких же как он, фронтовиков. Это и был «папа Зигмунд»…

И вот мы четвёртый год мотаемся, играясь в Харма Вульфа, грабя то колонны, то составы, периодически встревая в перестрелки с охраной и группами поиска американских войск и местной полиции. Соседствовать приходится и с уголовниками, но Капитан сегодня явно уважил Зигмунда – расправы над ничтожным Гюнтером втайне желали все наши мужики.

Были сделаны подложные документы, что на хуторах сидит легальная бригада лесорубов, работающая на оккупационных властей. Причём папа Зигмунд сразу заявил, что хутора будут прикрываться минами от постороннего залезания туда «любого дурака». Продажная полиция нас и не трогала, сунувшись в лес пару раз и потеряв людей на подрывах, а американцы не горят желанием разминировать столь протяжённые массивы. А может и не хотят из-за русских?

И я уже сбился со счёта по количеству вынесенного мяса с минных полей и сколько мин – противопехотных, реже противотанковых (на грузовики), немецких и американских – было на этих полях поставлено на боевой взвод. На полк бы хватило точно. И встаёт картинка со вздыбленными взрывами мин БТРами и подрывающимися на «шпрингминен» солдатами. Это мне привычно, и я ещё, наверное, не наигрался… Может и отсюда моё ехидство на жизнь – без разницы кто убивать будет, меня уже давно убили, лишив надежд на счастье. Осталось только быть «сеятелем смерти» – после таких же, что были на бомбардировщиках.

…Дорогу осветил дрожащий свет фар. Сигналю фонарём Капитану, что готов. И снова мне творить смерть на земле…