Читать книгу: «Теперь я рок-звезда, мама, или Генетический код мифической птицы», страница 3

And I break down as you walk away.

Stay, stay»¹⁰.

А вот голосу было всё хуже. Но мне казалось, что нужно всего лишь ещё немного распеться. Сейчас я наконец нащупаю пресловутую опору, о которой два раза в неделю по часу твердит мне Тамара, и зазвучу в полную силу…

Кто стесняется? Я стесняюсь?..

Голос плевать хотел на самоутверждение.

И когда из связок было выжато всё возможное и невозможное, на Come as you are «Нирваны» голос будто провалился куда‑то, буквально рухнув в зияющую чёрную дыру.

И больше уже не слушался.

Он отказывался подчиняться.

Звуки, которые мне удавалось выдавить из себя, не напоминали пение, но и речью это невозможно было назвать даже с натяжкой.

Решительно остановив разошедшуюся Марго («Ну я‑то могу допеть!»), Илья вызвал такси, и они отвезли меня домой.

В аптеке возле дома я скупаю леденцы, сиропы от кашля и травы от боли в горле. А дома превращаю журнальный столик в филиал лазарета.

Но за ночь ничего не меняется. Каждые несколько минут я просыпаюсь от приступов кашля – теперь он заявил о себе в полный рост.

Завтра утром рейс в Прагу.

Я забиваю на недоделанные дела, по часам принимаю отвары и глотаю микстуру, пытаюсь отлежаться и поспать. Но болезнь то и дело напоминает о себе очередным приступом кашля.

Я не ругаю себя последними словами только потому, что даже думать получается исключительно шёпотом. Саднит в горле, саднит в голове. Тело будто разбитое. И слабость.

Отменять поездку?

Сдать билет?

Подвести всех окончательно?

Вторых сопрано в «пражском» составе критично мало.

Завтра вылет, по прилёту – заселение в отель, обед, репетиция прямо в отеле, после репетиции – ужин в каком‑нибудь местном кабачке. Первое выступление «Див@хора» должно состояться только послезавтра в соборе с длинным торжественным названием St. Martin in the Wall Church.

Может, произойдёт чудо, и голос успеет восстановиться?

Здравствуйте, меня зовут Вероника, мне скоро тридцать четыре, и я, похоже, не дружу с собственной головой.

Чем я только думала?!

Мой дебют в хоре, причём сразу за границей. Прага, мистический город, про который мне успели прожужжать все уши и Тамара, и одна из хористок, учившаяся в пражском университете, и Марго во время вчерашней вылазки в обитель зла… то есть в караоке.

К вечеру я собираюсь с силами настолько, чтобы ухитриться побросать вещи в чемодан. У меня даже есть соответствующее требованиям дирижёра платье – очень маленькое и очень чёрное. Куплены подходящие к нему туфли на устойчивом каблуке. В хоре не положено сидеть.

А вот нитку жемчуга для завершения образа я так и не нашла. Столько раз проходила мимо магазинчиков с бижутерией, но категорически не успевала заглянуть туда.

Я отправляю сообщение в чат хора в WhatsApp – мол, увидимся завтра в пять утра в аэропорту, и перед сном закидываюсь сразу пятью пастилками от кашля.

⁂

В салоне самолёта прохладно. Я обмотана пледом с головы до ног. Мне досталось место возле иллюминатора. И я боюсь, что если брошу туда хотя бы взгляд, когда самолёт будет в воздухе, то умру на месте от ужаса.

Невыносимо даже представить это себе.

Десять тысяч метров между мною и твёрдой надёжной землёй.

Я не летала на самолётах пару десятков лет.

Наша семья нечасто куда‑то выбиралась.

Потом у меня перманентно не было денег. Или времени. Либо одновременно не оказывалось ни денег, ни времени.

Абсолютно все в моём окружении куда‑то выбирались, путешествовали, ездили в другие страны. Даже самые ленивые. Даже неимущие. Одноклассница навещала знакомых в Швеции и Италии, при том что у неё отсутствовали денежные заначки. Брат облюбовал для отпусков Хорватию и Грецию. Мама осуществила давнюю мечту, добравшись до Индии. (Там у неё, как водится, стащили рюкзак.) Папа в рамках поездки на футбольный турнир в качестве вратаря корпоративной сборной побывал в Финляндии и Германии. Бывший бойфренд несколько раз летал на Кипр.

Начало салона – самый настоящий филиал «Див@хора».

В самолёте два ряда с каждой стороны и по три кресла в каждом ряду. Рядом со мной – вторые сопрано Аня и Наташа. Все болтают, перешучиваются, кто‑то скрывает нервозность, пристегивая и отстёгивая ремни. Самые фанатичные обложились нотами и пытаются вспоминать партии.

В семь утра. Ну‑ну.

Я ни с кем не переговариваюсь (голос не вернулся), не перешучиваюсь (нет сил – в аэропорт я приехала на такси и на автопилоте, причём даже не помню, как собиралась и выходила из дома). Я давно пристегнула ремни, хотя уверена, что в случае чего меня это не спасёт. И я старательно избегаю взглядов в иллюминатор.

Да, самолёт считается одним из самых безопасных видов транспорта. Но попробуйте напомнить об этом пассажирам воздушного судна, попавшего в турбулентность.

Надо постараться переключиться, расслабиться, подумать о чём‑нибудь отвлечённом…

Вспомнить о приятных вещах.

Что, если это моё первое (во всяком случае, в сознательном возрасте) и последнее путешествие на самолёте?

Допустим, мы благополучно долетим до Чехии и приземлимся в Праге.

Но потом придётся возвращаться домой, а это ещё один перелёт, в течение которого никто ни от чего не застрахован…

Что, если бы я точно знала, что самолёт потерпит крушение?

О чём я пожалела бы сильнее всего?

Что, если бы я знала дату и время своей смерти?

Что постаралась бы успеть, прежде чем меня не станет?

Чем я хочу заниматься в жизни?

Чего я на самом деле хочу?!

Ответ обескураживает, но в глубине души я почти не удивлена.

Музыка.

Больше всего на свете я хочу заниматься музыкой.

Я хочу петь…

Самолёт выруливает на взлётную полосу и постепенно начинает разгоняться.

В тот миг, когда шасси стальной птицы отрываются от бетонки, внутри всё замирает.

А затем меня наполняет восторг.

Самолёт набирает высоту: земля стремительно удаляется, строения складываются в спичечные коробки, дороги усыхают до размера ленты.

Через несколько минут нас окружает небо. Мы летим сквозь облака. Вокруг нет ничего, кроме белоснежных перин, невесомого пуха, шапок взбитых сливок на фоне голубого свечения.

Я не могу оторваться от иллюминатора. Внутри всё парит и танцует. Я забываю про своё разбитое состояние, про усталость, про болезнь. Я забываю про то, что не смогу сейчас взять ни одной ноты и даже говорю с трудом.

Пение – оно сродни полёту.

Глава 7

Место силы для больного вокалиста

Когда смартфон, мирно лежащий рядом со мной на подушке, начинает трезвонить, я сперва не понимаю, где нахожусь, и что происходит.

Озираюсь. Гостиничный номер на одного, маленький, но уютный и тёплый. Пространство в нашем отеле разбито на блоки, в каждом – душевая и туалет, два одноместных номера и один двухместный. Видимо, меня пожалели, выделив одноместный, и отсыпаться мне повезло в одиночестве.

Сразу после заселения и обеда Тамара согнала всех на репетицию в конференц‑зал отеля. Там она сделала попытку меня распеть, и я даже попробовала приложить усилия, но голос напрочь отказался подчиняться. Вдобавок после перелёта я еле держалась на ногах.

Тамара поняла, что нужный звук она сейчас не выжмет из меня ни по любви, ни за деньги, ни насильно, и отправила отдыхать.

Кто‑то из вездесущих соседок оставил на моей тумбочке лимон на блюдце, витаминный напиток и пакетик с «ТераФлю».

Я невольно морщусь.

Да ответь, в конце концов, на звонок!

Смотрю на экран и не верю своим глазам: от этого человека не было вестей уже пару лет.

– Привет, Ника! Видел, что ты сейчас в Праге!

В самом деле: пока мы добирались на трансфере из аэропорта, я успела выложить в соцсети несколько снимков города с завораживающих ракурсов.

– Привет… Да, я в Праге. Прилетели сегодня – у меня выступление с хором.

– Ну, я тебя поздравляю! И я тоже в Праге.

Ого! Пожалуй, это совпадение почище встречи с Марго и её мужем на Невском.

– Что ты тут делаешь? – интересуюсь я.

– Живу! И пытаюсь получить вид на жительство. Помнишь, ты редактировала мою книгу с вставками про чешское движение гуситов? Она ещё вышла крошечным тиражом…

Голос собеседника прямо‑таки раздражал своей бодростью.

– Ещё бы не помнить, – засмеялась я (но тут же закашлялась). – Целый месяц над ней сидела!

– Так вот: в Чехии ею заинтересовались. Профессора, историки… Наклёвывается шанс перевести роман и опубликовать его уже в местном издательстве. Чего доброго, и киношники подтянутся! Заехал сюда по делам, а в итоге завис чуть ли не на полгода. Слушай, если ты тут, давай встретимся? Заодно и поболтаем!

Я с удивлением поняла, что после сна чувствую себя намного лучше. Голос, конечно, и не собирался восстанавливаться, но почему бы не прогуляться?

Мы с Валдисом встретились возле метро «Малостранская». Он объяснил, что отсюда рукой подать до уймы дворцов – и до Коловратского, и до Фюрстенбергского, и до Палффи, и что если мы стартуем отсюда, то я смогу посмотреть Малую страну и Градчаны. Потом он на ходу принялся рассказывать о своих приключениях с издательствами.

Профессор психологии, автор новаторской психотерапевтической методики и практикующий психолог, Валдис также являлся автором провокационных книг с мистической подоплёкой. Писал он давно и много, университетские и эзотерические издательства охотно выпускали его книги ограниченными тиражами, но Валдис горел желанием заявить о себе как об успешном писателе‑философе.

И тут на него сначала вышли люди из Интернационального союза писателей с предложением публикации, а потом стремительно закрутилась история с переводом последнего романа на чешский язык.

– Между прочим, – подмигнул он мне, когда мы стояли у фонтана Венеры, любуясь изгибами скульптуры, – редактор Союза писателей сообщила, что в случае с моей рукописью её работа не потребуется. После твоих правок книга полностью готова к изданию.

– Спасибо, это очень приятно, – пробормотала я.

– Да. Это уровень! А как твои писательские дела?

Я пожала плечами.

– Всё по‑прежнему. Я распрощалась с этой темой несколько лет назад, и вряд ли что‑то изменится.

– Почему нет?

– Долгая история. Ты же в курсе. Я писала с четырнадцати лет, но так и не смогла начать зарабатывать пером на обеспеченную жизнь. Конечно, я не имею в виду копирайтинг. Что касается рассказов… Не вышло из меня ни О. Генри, ни Ричарда Баха. После того как «Варгиус»¹¹ выпустил сборник моих новелл к моему двадцатипятилетию, от них не пришло ни копейки роялти. А публикации рассказов в глянце… Там дела с гонорарами обстояли получше, но жить на эти деньги всё равно было невозможно. Так, пустячок… приятный бонус к зарплате проект‑менеджера.

– И чем ты сейчас занимаешься?

– Тексты. Сплошные тексты и ничего, кроме текстов, – засмеялась я. – Ресторанная журналистика. Журналистики как таковой там, конечно, кот наплакал. Ты не критик, поскольку приходишь не инкогнито и ешь не за свои деньги или за средства редакции – тебя приглашают. Ты не можешь изложить в статье максимально честные впечатления, поскольку, во‑первых, шеф‑повар по просьбе пиарщика постарался сделать всё на высшем уровне, а, во‑вторых, пиарщик может обидеться на замечания. Но сдавать редактору одни только хвалебные статьи нельзя. В конце концов, для этого есть рекламные размещения: пусть ресторан выкладывает денежки или заказывает про себя любую «джинсу»¹². Поэтому ты пытаешься угодить и нашим, и вашим. Лавируешь между двумя огнями и чувствуешь себя жонглёром. И заодно крайним. Это бесит. Но мне действительно нравятся рестораны. И мне интересно писать про гастрономию и новые места. Что‑то вроде популяризации качественной еды… вкуса к жизни. Самое смешное, что иногда меня называют репортёром. Или корреспондентом!

– Забавно. Значит, с книгами у тебя не задалось… Погоди, а что за внезапная история с хором? Ты сказала, что прилетела выступать!

– Да, в Праге проходит международный фестиваль хоров: приурочили к рождественским ярмаркам и всякое такое. Но я умудрилась сорвать голос в караоке. Слышишь, как сиплю?

– М‑да, ситуация… Ничего, связки – инструмент гибкий. Кстати, давай‑ка дойдём до собора святого Витта.

В шумной очереди, петляющей перед собором и растянувшейся на несколько сотен метров, нам пришлось провести чуть ли не полчаса. Я вновь почувствовала себя хуже. Кашель, казалось, разрывал лёгкие. Зато коренастый невысокий спутник выглядел воплощением здоровья. Прага – город контрастов? То есть, конечно же, «Стамбул – город контрастов»¹³. Валдис подбадривал меня, обещая, что после экскурсии мы непременно заглянем на ярмарку и выпьем глинтвейн.

Только глинтвейна на голодный желудок мне и не хватало.

Не дойдя до собора, Валдис внезапно свернул в какой‑то сквер с чахлыми деревцами, зажатый между зданиями. Указал на каменистый пятачок:

– Смотри! Место силы. Про него даже из местных мало кто знает.

Я скептически посмотрела на подобие каменного постамента.

– Что за сила?

– Как бы сказать… Тут голос звучит по‑особенному. Можно сказать, раскрывается.

Значит, место силы?

Валдиса всегда тянуло на мистику. Необъяснимые явления, скрытые смыслы, шифры, послания, места силы.

А вдруг и правда поможет? Мало ли что тут, в Праге, случается.

Я осторожно встала в центр постамента.

– Ну, – подбодрил Валдис, – давай, говори что‑нибудь!

– Что говорить?

– Погромче говори!

– Мне нечем, – напомнила я.

– Попробуй ноту потянуть.

Очень смешно!

Хорошо, что проходящие мимо туристы не слишком интересуются нашим перфомансом.

Я издала слог, который первым пришёл в голову.

– Неплохо, – подбодрил Валдис, – ну как, слышишь?

И что именно я должна услышать?

Хотя… в голосе вроде бы прорезался какой‑то новый призвук.

Я попробовала ещё раз.

Голос звучал более объёмно, он будто бы стал более звонким…

Мне кажется или нет?

– Ладно, идём, – заторопился Валдис, – через полтора часа мне надо в редакцию, потом сеансы с клиентами по скайпу, а ты ещё собор не посмотрела.

Наверное, я слишком резво соскочила с камня – у меня закружилась голова, и перед глазами промелькнули огромные размытые пятна.

Оранжевое и фиолетовое.

Дожили, решила я: допились, доработались, долетались, допелись. С подобной слабостью надо отлёживаться в номере отеля, а не бегать на встречи со старыми приятелями.

– Осторожнее, – Валдис вовремя подхватил меня под локоть, – теперь к собору и на ярмарку!

– Ладно, – пробормотала я, – только никакого алкоголя…

Визит к собору святого Витта стоил мучений. Я прошла бы несколько километров и обошлась бы без ужина, лишь бы увидеть его снова. И, пожалуй, мне потребовалась бы целая неделя, чтобы с толком, не торопясь, обстоятельно рассмотреть это монументальное строение и мысленно впитать красоту древней чешской святыни. Строгий, торжественный, основательный и одновременно устремлённый ввысь, поражающий воображение кружевами конусообразных башенок и сводчатых арок, очаровывающий и притягивающий к себе взгляды, собор ставил под сомнение факт, что он является порождением человеческих рук.

За время, проведённое в Праге, я так и не смогла вдоволь налюбоваться местной архитектурой. Город влюблял в себя и завораживал. Здесь властвовала самобытная подкупающая гармония – величественные здания, фантастически живописные красные крыши, а узкие улочки, мощённые брусчаткой, казались до боли знакомыми.

А голос… Чуда не произошло. Он не успел восстановиться за неделю. И вместо того чтобы стоять во втором ряду «Див@хора» плечом к плечу с прочими сопрано, я работала оператором – снимала выступления, записывая исполнение на видео и делая фото со всевозможных ракурсов. При этом я старалась незаметно для окружающих глазеть на живописное убранство соборов: в костелах святого Николаса и святого Сальватора было на что посмотреть.

Мои связки пребывали в таком плачевном состоянии, что я не смогла присоединиться даже к сборному хору, спевшему в день закрытия фестиваля двумя сотнями голосов кто во что горазд. В атмосфере всеобщего фана и веселья уже не имело значения, кто сипит как не в себя и в какие ноты умудряется не попасть.

Впрочем, я всё же постаралась выжать из поездки максимум впечатлений. Когда выдавалась свободная минутка, я сбегала, чтобы в своё удовольствие побродить по центру, подсвеченному рождественскими гирляндами, согреться ароматным чаем в кабачке с видом на Староместскую площадь или в очередной раз сфотографировать дивной красоты часы на ратуше и памятник Яну Гусу.

Однажды я пристроилась к очереди в кассу, чтобы подняться на смотровую площадку ратуши и изучить красные крыши с идеального ракурса. Но не прошло и пяти минут, как какой‑то англичанин бесплатно всучил мне билет для прохода наверх. Он пояснил, что билет ему уже не нужен, поскольку подниматься наверх слишком долго, и он может опоздать на концерт органной музыки.

Неожиданный подарок удивил и обрадовал. Но гораздо сильнее я удивилась тому, с какой лёгкостью у меня получилось объясниться с щедрым британцем. Я поблагодарила его, даже не задумываясь, из каких слов составляю фразу. Похоже, кинопросмотры в сопровождении английских субтитров продолжали приносить плоды.

В качестве «чешского хардкора» я захватила из шикарного торгового центра брусок санкционного пармезана, надеясь, что этот сыр окажется достаточно «хард» для Карины.

А себе в магазинчике с бижутерией местного производства я наконец нашла нитку искусственного жемчуга – впрочем, изящного и очень качественного.

⁂

В последний день перед отлётом Тамара собрала всех на Староместской площади – погулять, сделать общее фото «Див@хора» с гастролей на память, купить и попробовать трдельники, если кто‑то ещё не успел познакомиться со знаменитым чешским специалитетом.

Я успела, причём неоднократно. Моим фаворитом стал трдельник как он есть, без дополнительных топингов – эта хрусткая трубочка, которую можно было заказать прямо с жаровни под открытым небом, была ароматна и вкусна сама по себе, без горы взбитых сливок, фруктов и мороженого, которое, растаяв, делало тесто липким.

Но прогулка хора по праздничной Праге не могла остаться просто прогулкой. В какой‑то момент хор выстроился на ярко освещённом пятачке на площади и… запел, следуя указаниям дирижёра. Привлечённые звуками Last Christmas, к месту перфоманса начали немедленно стягиваться слушатели. Хор, наслаждаясь вниманием, исполнил ещё одну рождественскую песню, а закончил чешской колядкой.

– Всё, – сообщила Тамара, – хорошенького понемножку, концерт окончен. Спасибо за внимание. Thanks for your attention!

Но Прага не пожелала остаться в долгу. Обогнув площадь в поисках живописных ракурсов для промовидео и выйдя на неё с противоположной стороны, мы стали свидетелями потрясающе яркого и красивого зрелища: «запуска» рождественской ёлки под классическую музыку.

Невольно открыв рот от восхищения – ёлка мерцала, сияла, переливалась огнями, а украшения в виде огромных бантов и импровизированных подарочных коробок притягивали взгляд – я подумала, что надо бы загадать желание.

Я мечтала петь.

Но ведь я уже пою! Да, в этот раз не получилось выступить на фестивале, но сколько я пела на репетициях?

Я, стеснявшаяся выложить в Instagram кавер, где моё лицо было бы видно целиком.

Я хочу найти родную душу.

«Ты? – скептически поинтересовался голос в голове. – Думаешь, для такого человека, как ты, найдётся специальная родственная душа? Ты хоть представляешь, каким должен быть этот человек?»

Но я же есть. Почему бы и ему не существовать?

Глава 8

Рояль не в кустах

Не знаю, как насчёт родных душ, но голосов в собственной голове мне хватает.

Это начинает утомлять.

Я стою перед белым роялем. Вернее, я стою, задрав голову, чтобы как следует рассмотреть условно белый рояль. Он прикреплён к стене, так что я едва могу дотянуться до клавиш.

– Готово! – сообщает управляющий и возвращает мне смартфон. – Вот, пожалуйста. По‑моему, отлично вышло.

Держу пари, на фото у меня наверняка дурацкое выражение лица. Но рояль‑то, конечно, на высоте.

– Это наша гордость, – управляющий возвращается к обзорной экскурсии. – Девятнадцатый век. Настоящий антиквариат! Мы очень много вгрохали в интерьер. Старинный рояль – это ещё не всё. Винтажные кресла. Декоративные черепа – у нас всё‑таки стимпанк. Авторские колбы для кальянов…

Я машинально киваю и следую за ним вдоль километровой барной стойки с подсветкой, за которой притаился пивной колдрум¹⁴.

К счастью, на сегодня это последнее заведение. Ещё немного, и можно будет прихватить распечатки релиза, меню («Нет‑нет, на сайте неактуальное меню, мы обновили больше половины блюд!»), распрощаться с ресторатором и наконец‑то ехать домой.

Дома придётся ещё часа четыре корпеть над новостями. Пока я отсутствовала, Карина исправно загружала мою электронную почту сообщениями про рестораны, о которых нам следовало написать уже вчера.

М‑да.

«Купи пианино», – вдруг слышу я.

И откликаюсь:

– Какое ещё пианино?

– Простите? – оборачивается управляющий.

А, так это был голос не со стороны.

– У вас действительно шикарное пианино и крутой интерьер, – быстро нахожусь я.

Это что‑то новенькое.

Определённо, то, что я слышала, прозвучало в моей собственной голове. Но это не мой голос – эти мысли мне не принадлежат.

И как это понимать?

То есть… я явно не думала о чём‑то подобном и не говорила сама себе: «Купи пианино!» С чего мне в голову втемяшилась бы подобная идея?

Но эти внезапные слова, или образы, или ощущения – что бы это ни было – продолжают неустанно множиться внутри.

Разумеется, мне не нужно никакое пианино.

Не нужно пианино, не нужен рояль в кустах… или подвешенный на стену авангардного ресторана.

Выложи в Instagram роскошное и одновременно забавное фото с этим старинным инструментом и успокойся.

Купи пианино.

Я обстоятельно втолковываю себе (вернее, не себе, а некту, тянущему внутри занудную волынку): мне не нужно пианино.

К чему оно мне?

Я не пианист. Не играю на этом инструменте. Пианино есть у моего педагога, и этого достаточно.

Купи.

Последний раз я сидела за клавишами… почти два десятка лет назад.

Это не имеет смысла. Ещё бы на фигурное катание пошла – занималась же им в пять лет, бесстрашно делала «ласточку», вытягивала ногу в «пистолетике» под одобрительным взглядом мамы, наблюдающей из‑за ограждения катка, как я покоряю лёд.

Купи пианино. Ну купи.

Это становится невыносимым. К чему оно мне? Разучивать пронзительные баллады, сочинённые Фредди Меркьюри?

И так ни на что не хватает времени.

Купи…

На нём, между прочим, требуется играть обеими руками сразу. Правой. А левая рука при этом берёт абсолютно другие аккорды. И всё это, прикинь, одновременно. Вдобавок в это же время надо петь!

Так что… при чём здесь я?

⁂

Я открываю ноутбук, лезу в интернет, изучаю, какие пианино рекомендуются для новичков. Читаю отзывы. Если подходить к вопросу серьёзно, если не ограничиваться синтезатором и покупать полновесные клавишные, то даже в электронной версии это обойдётся мне…

В сорок тысяч? В пятьдесят?

Купить. Привезти домой. Обнаружить, что я не способна воспроизвести даже примитивный «Василёк». И уже никогда не буду в состоянии свободно играть.

Оно мне не нужно.

⁂

– Слушай, а классно у тебя!

Марго почти с восхищением осматривает мою компактную однушку.

– Угу, – киваю я, – вероятно, дизайнерская голь была на выдумки хитра. Сама посмотри: кровать буквально впихнули в застенок, но при этом она на виду, и попробуй оставить её неубранной. На стульях за стойкой и десяти минут не высидишь. Мы всегда едим на кушетке.

– Зато очень стильно…

К счастью, собираясь с утра на презентацию вин, я чудом успела немного прибраться. Поэтому неожиданный звонок Марго с предложением составить мне компанию за чаем застал врасплох только содержимое моего холодильника.

Собственно, там и заставать‑то было нечего. И некого.

Я усадила Марго на один из «пыточных» стульев, отличающийся короткой, будто обрубленной спинкой, отыскала на лоджии запас осенних яблок и принялась на скорую руку печь шарлотку.

Марго горела желанием услышать подробности моей поездки в Прагу, но по вполне очевидным причинам похвастаться было нечем.

– Ничего, – вздохнула она, – ещё выступишь!

– Надеюсь. – Я тщательно взбивала яйца с тростниковым сахаром.

– Как твои занятия вокалом?

– Никак, – я пожала плечами. – Связки до сих пор не восстановились. Когда разговариваю, всё вроде бы нормально, а вот с пением проблемы.

Проблемы были не только с пением.

Точнее, проблема заключалась в невозможности петь.

Вероятно, мои соседи (в меру своих способностей) были счастливы. Зато я на протяжении нескольких дней то и дело обнаруживала себя в странном состоянии.

Беспокойство. Нервозность. Раздражительность.

Что‑то было не так, но я даже не могла понять, что именно не в порядке.

Я ломала голову, размышляя над причинами, решала, что, вероятно, хочу есть, шла к холодильнику и выгребала оттуда всё, что подворачивалось под руку.

Но, когда я подчистую уничтожала содержимое его полок, то не чувствовала вкусов, не различала запахов. Я не получала ни малейшего удовольствия. Насыщение тоже не давало о себе знать. Тарелка становилась пустой. Внутри по‑прежнему царила сосущая пустота.

Раньше со мной не происходило ничего подобного. Я не заедала проблемы. Еда не являлась способом снять стресс, переключиться или отвлечься.

И всё же этому было единственное логическое объяснение.

Я заедала отсутствие пения.

– …Слушай, офигенная шарлотка! – Марго подняла на меня взгляд от тарелки, с которой соскребала последний ломтик яблока, облитого золотистым кружевом теста. – Прямо ресторанный уровень! Где ты научилась так готовить?

Я пожала плечами, отправила в рот кусочек шарлотки:

– Не ресторанный. Я пробовала десерты от гениальных кондитеров. Уровень хорошего кафе – пожалуй…

– Ну ты и перфекционист! – изумилась Марго. – Самый настоящий педант!

Всё, я больше не могу…

Я поднялась из‑за стола, резко свалила тарелки в мойку:

– Марго, как ты относишься к шопингу?

– Хочешь пробежаться по магазинам? – загорелась она. – Давай! Могу вызвать такси, у меня к приложению карта Ильи привязана…

– Не надо, – остановила её я, – здесь недалеко.

Спустя двадцать минут Марго с растерянным выражением лица взирала на несколько рядов электронных пианино, в шахматном порядке выстроившихся в огромном демонстрационном зале.

– Ты же сказала: «шопинг», – напомнила она. – Только не говори, что решила вместо очередной пары туфель прикупить себе Kawai¹⁵ за полмиллиона!

Я бережно подняла крышку ближайшего пианино. Секунду размышляла, затем с ходу, преимущественно на чёрных клавишах, подобрала строчку из песни Reamonn¹⁶.

И улыбнулась:

– Постараемся уложиться в пятьдесят тысяч…

Моя «подушка безопасности» была практически исчерпана.

Глава 9

Несколько репетиций до позора

Ближайший выходной я провела, подыскивая в квартире подходящее место для стойки и полутораметровых клавишных. Отказавшись от мысли подвесить их к потолку (привинтили же в ресторане рояль к стене), я втиснула приобретение возле окна. Кушетку при этом пришлось передвинуть, и она практически упёрлась в кровать, обустроенную в нише за раздвижными дверями.

Впрочем, меня подобные мелочи не смутили.

Разыскав в интернете ноты пары‑тройки любимых песен, я оккупировала инструмент и пропустила обед, а затем и ужин.

Я с удивлением обнаружила, что могу играть двумя руками сразу. Да, медленно, да, спотыкаясь. Но, во всяком случае, меня не парализует в попытках совместить голосоведение правой руки и аккорды левой.

Усердно репетируя с хором, я успела восстановить в памяти нотную грамоту. Теперь мне было намного проще вгрызаться в ноты, разбирая очередной такт песни. С листа я читала медленно, зато, разобрав и запомнив определённый кусок, начинала играть его, уже не подглядывая в распечатки.

Боги, почему никто не открыл мне этого раньше?!

Почему в музыкальной школе мы играли обязательную «Колыбельную для Светланы», а не треки, от которых лично у меня внутри всё танцует?

Я не в состоянии оторваться от нот и раз за разом пытаюсь воспроизвести на клавишных непростые для понимания значки и символы. В пустой комнате без компании, без друзей, без учителей и наставников я не замечаю, как минуты превращаются в часы, а за окном темнеет; мне до безумия интересно проводить время наедине с клавишными, потому что я обожаю эти мелодии, смысл, ритм, посыл и драйв этих песен.

Почти двадцать лет назад я неохотно, чуть ли не из‑под палки препарировала выбранные для меня кем‑то музыкальные темы и произведения, этюды и менуэты, отсиживая положенные часы на занятиях и думая о предстоящей тусовке с друзьями, новеньким кассетным магнитофоном и пятипроцентными алкогольными коктейлями, упакованными в яркий алюминий. Сейчас я торчу за пианино с рвением фанатика, забыв о сериале на английском под чипсы, о том, что надо бы позвонить родителям, а затем принять душ и отправляться спать…

К счастью, подключенные к инструменту наушники позволяют играть с нужной громкостью в любое время суток и не провоцировать визиты участкового.

Я хочу выучить всё это, освоить, разобраться, не думая о результате и наслаждаясь процессом.

Лишённая возможности петь, я звучу, балансируя мелодией на кончиках пальцев.

Руками.

Телом.

Впрочем, не всё коту масленица. Через некоторое время меня вновь заваливают работой, и возможности просиживать за клавишами часы напролёт не остаётся. Ресторанные порталы подводят итоги года, рестораторы торопятся разместить рекламу с предновогодними скидками, редакторы пытаются объять необъятное, без конца правя и согласовывая материалы. А потом мне звонит пиарщик из лаунж‑бара «Буддуар».

– Мы закрылись, – после приветствия сообщает он. – Вы как‑нибудь отметьте это у себя на сайте, и продлевать рекламное размещение мы, сами понимаете, не будем.

– Это не ко мне, – машинально откликаюсь я, – звоните в редакцию, в техподдержку, пишите своему менеджеру. Я автор.

– Ладно, разберёмся. Собственно, я именно поэтому вам и звоню. Вы прекрасный автор. Мы почитали кое‑какие материалы на сайте – обзоры, новости… Хотели предложить вам работу.

Пятую?! Ой, мама.

Выяснилось, что «Буддуар» собрал плохую прессу, вдобавок его бурно раскритиковали в соцсетях. Возможно, дело было не столько в формате заведения, сколько команда промахнулась с месторасположением.

Сама по себе локация была отличная – на Казанской, рукой подать до Невского. Но чересчур умиротворённый и расслабленный лаунж‑бар, похоже, не вписался в исторический центр Петербурга, динамичный, неугомонный, изобилующий туристами и никогда не засыпающий.

Зато прямые поставки чая из Китая неожиданно начали приносить прибыль. Это, конечно, произошло не вчера: команда уже какое‑то время работала над поисками склада, организацией логистики и разработкой сайта.

Теперь, когда чайное направление развернулось в полную силу, требовались тексты на сайт. Вместо куцых либо напыщенных описаний продукции директор по маркетингу хотел видеть живые и цепляющие тексты.