Читать книгу: «Как жить с французом?», страница 3

– Де Лакруа?

– Нет.

– София Коппола?

– Не-а.

– Роман Гари?

Отрицательное мотание головой.

– Ремарк?

– М-м-м, что-то знакомое…

– Ну конечно, – оживилась я. – Эрих Мария Ремарк, знаменитейший немецкий писатель!

– Угу. А что он написал знаменитого?

– Ну как же: «На западном фронте без перемен», «Три товарища» – лучший роман о мужской дружбе!

На лице Гийома застыло выражение мучительного вспоминания.

– Не помню. И вообще сомнительно, что человек с именем Мария может что-то знать о мужской дружбе, – наконец изрек он.

Я поникла головой. Нет, это будет коротким курортным романом и ничем больше! Возможно, и до романа-то «это» не дорастёт, а останется в архиве воспоминаний под грифом «странный молчаливый парень, который привёз бокалы».

В этот момент над нами выросли три красотки в сетчатых чулках и латексном белье – анимационная команда не давала гостям заскучать. Гийом начал было впадать в забытье от энергичного трясения ягодицами гоу-гоу-гёрл перед самым носом, но крепкие голландские ребята обступали нас всё плотнее, вытесняя всё живое мощными татуированными плечами. Пришлось залпом выпить пинту и тихонько ретироваться – маскулинное возбуждение вокруг нарастало слишком стремительно. Мы расплатились, каждый за себя, и поспешили на станцию – если сесть на поезд в 22.15, то можно успеть на второе отделение концерта в нашем любимом джаз-клубе недалеко от Гран-Плас. В любви к джазу мы были солидарны.

***

При упоминании о Бельгии, этой падчерице Франции, на обветренных лицах профессиональных путешественников появляется выражение тоски – зелёной, как коктейль «Грин-Гиннесс», смешанный из тёмного пива и ядрёного мятного ликёра. Заказать недельный тур в эту страну человек может лишь в двух случаях (не считая весьма специфического моего): если он пишет диссертацию по брабантской готике или если он попался на нейро-лингвистические уловки менеджера турагентства. Тоску, одолевающую туриста на третий день пребывания в Бельгии, как водится, заливают алкоголем. А поскольку в непримечательном бельгийском пабе запросто можно обнаружить более сотни сортов пива и для каждого – специальный стакан с собственным названием, Бельгия – лучшая страна для оправданного алкоголизма.

– Что если нам смотаться на денёк в Голландию? – предложил Гийом как-то утром, когда мы, пролистав «Лё Пти Фюте», две трети адресов которого заметно устарели, грустно посмотрели друг на друга.

– А можно так вот запросто – на денёк? – удивилась я его не скованному границами и визами воображению.

Он сдвинул брови.

– Ну да, какие могут быть сложности? Сели в поезд и через два часа в Амстердаме.

Вот оно, первое раскрепощенное поколение, выросшее в Евросоюзе. Когда отечественная дипломатия добьется таких успехов?..

– Давай, конечно! – я подпрыгнула на кровати от возбуждения. Во-первых, я никогда не бывала в Голландии, а во-вторых, это на несколько километров приблизит меня к Маартену.

Мы покидали в рюкзак кошельки и солнечные очки и через два с половиной часа высадились в городе, где люди живут в лодках, где в окнах нет штор и велосипедов в разы больше, чем машин. Проигнорировав музеи мадам Тюссо, Ван Гога, Рембрандта, секса и даже марихуаны, мы бродили по улицам, которые то сужались, провоцируя образование человеческих тромбов, то расширялись до проспектов, заполненных счастливыми велосипедистами. К обеду мы обросли пакетами с сувенирами – ароматическими палочками, экзотическими курительными приспособлениями, галлюциногенными жвачками и мелкими предметами гардероба растаманской расцветки. Этого хватило бы на несколько месяцев жизни в параллельной реальности. И уж поскольку мы здесь, то не грех было на часок-другой заглянуть в эту самую параллельную реальность, к которой мы так основательно подготовились.

Сгущались сумерки, и мы спустились в подвальчик, мало чем отличающийся от обычной брюссельской пивной, – кофе-шоп. Разве только столики были низкими, будто журнальными, вместо стульев – шезлонги, да меню выглядели замусоленными до неприличия. Из-за пятен половина букв расплылось, а те, что остались, не вносили ясности: штудии родственного голландскому фламандского никак мне не помогали. Я передоверила выбор Гийому, ведь он целый год учился в Голландии по программе «Эрасмус». Увидев, с каким выражением трогательного узнавания он читает меню, можно было не сомневаться: в тот год аудитории он посещал нечасто.

Мы раскурили на двоих какую-то длинную чёрную сигарету, не возымевшую обещанного мозгодробительного действия, и, чтобы завершить программу морального падения, отправились в квартал Красных Фонарей.

В обители греха Гийом вёл себя странно: держался от меня на расстоянии, терялся в толпе, прятал лицо, если ему подмигивали девушки в витринах. Когда я спросила, что не так, он доверительно шепнул, что за нами следят. Я рассмеялась, но на его лице не было ни тени веселья: глаза испуганно бегали по головам прохожих, брови ходили ходуном, а рот неприятно выгибался, как бывает в приступе сильных эмоций. Нам пришлось спешно покинуть квартал, несмотря на пантомимические уговоры негритянки за стеклом, приглашавшей нас зайти вдвоём.

С трудом удалось убедить Гийома подняться в вагон поезда, отбывающего в Брюссель: он был уверен, что поезд начинен взрывчаткой. Однако едва коснувшись сидения, моментально забыл о том, что наша жизнь висит на волоске, и заснул мертвецким сном как-то совершенно без предупреждения. Трудность была в том, что билеты были у него, но где именно, я не представляла. Деликатные попытки разбудить результата не дали, и я, не снимая с лица широченной улыбки, предназначенной суровой даме-контроллеру, принялась ощупывать его карманы. Сначала робко, потом настойчиво, а когда дама взялась за рацию, чтобы вызвать подкрепление, – и вовсе бесцеремонно. Я ворочала его обмякшее тело, расстегивала все попадавшиеся на пути молнии и пуговицы, залезала холодными ладонями под рубашку и за пазуху. Съел он их, что ли? Между тем, в вагон пришли ещё двое дюжих молодцев в форме, и мне стало совсем не по себе. Гийом полулежал у меня на коленях, потому что единственное оставшееся непроверенным место на его теле были задние карманы джинсов. Я не понимала, о чём говорили трое контроллеров, но по интонациям чувствовала, что их терпение подходит к концу.

– Вот они, вот они, – радостно воскликнула я, нащупав сложенные бумажки в заднем кармане. Едва я потянула за них, Гийом вдруг проснулся. Да не просто проснулся, а больно схватил меня за руку и стал повторять: «Брось нож, брось нож, брось нож! Полиция!».

– Из Амстердама едут, – усмехнулся самый высокий контроллер. – Что за траву ты курил, парень?

Гийом озирался по сторонам пустыми глазами и стальной хваткой сжимал моё запястье.

– Отпусти! – принялась я выдергивать руку. – Я просто искала билеты!

– Мадемуазель, может, и правда стоит вызвать полицию? – спросил второй контроллер.

– Спасибо, я справлюсь.

Гийом, наконец, отпустил мою руку и обмяк в кресле. Контроллеры ушли. Я, насупившись, смотрела в тёмное окно.

– Прости. Мне сквозь сон показалось, что меня собираются обворовать.

– Да что с тобой не так?! – взорвалась я. – То за нами следят, то поезд взрывают, то тебя обворовывают. Откуда такая мнительность?! Может, ты ещё думаешь, что меня подослало КГБ?

Наши соседи по вагону тихонько вышли.

– Ну, так далеко, положим, моя мысль не простиралась, но…

– Но?!

– Честно говоря, первые дни я был настороже, боялся, что ты можешь меня ограбить ночью или, того хуже, убить.

Я стала хватать ртом воздух. Он подозревал меня в готовности совершить все смертные грехи, но при этом не брезговал долгими поцелуями перед сном! Может быть, все авансы, которые он мне раздавал в эти дни, были всего лишь попыткой заручиться моей симпатией и тем самым нейтрализовать мои коварные замыслы?

– Ты… Ты… Ты больной, вот что! Надо было тебя и убить, и ограбить.

Он рассмеялся и обнял меня за плечи.

– Но мысль, что ты агент КГБ, меня очень возбуждает.

***

В номере отеля, где мы оказались через час, эта мысль его по-прежнему возбуждала. И еще как! Наверно, он лелеял фантазию по мотивам фильма «Никита́»⁶ всё то время пути, что не спал, потому что, едва переступив порог комнаты, принялся страстно целовать меня в шею и срывать с меня одежду в поисках спрятанного на теле табельного оружия. Я увлеченно включилась в ролевую игру, предвкушая бессонную ночь, полную плотских восторгов… В тот самый момент, когда прелюдия должна была перейти в честный половой акт, ритм ласк вдруг подозрительно замедлился. И тональность многообещающих постанываний стала угасать… достигла нижнего регистра звуков… и перешла в храп. Совершенно ничего не обещающий храп. Тяжелое французское тело лежало на мне и храпело. Можно было придумать как минимум четыре объяснения, как я, молодая и красивая, оказалась в такой ситуации: тяжелый день, долгая дорога, хронический отпускной недосып, сочетание лёгких наркотиков с лёгким алкоголем… Но думалось почему-то только о том, что предыдущие сексуальные партнеры щадили мою самооценку.

Кряхтя, я сбросила спящее тело на его половину кровати. Похоже, за этот отпуск я заработаю не только язву, но и массу комплексов. И единственным утешением моему уничтоженному эго будет мелкая месть: я расскажу всем подругам, что любовные возможности французов в кино сильно преувеличены. Придумывая обидне метафоры для их слабого либидо, я заснула ближе к рассвету.

***

С утра Гийом обычно был настроен на основательное знакомство с Бельгией. К обеду его энтузиазм немного утихал, а после обеда он едва заставлял себя передвигаться. Поэтому подъём был бесчеловечно назначен на шесть утра – поезд на Турне отбывал без пятнадцати восемь. Расчёт был таким, что мы успеем осмотреть хотя бы кафедральный собор до того, как Гийома накроет волна послеобеденной лени. А уж в музей гобеленов я, так и быть, пойду одна.

Но мы не сели на первый поезд. Не сели и на второй. Мы были заняты. И пусть шесть утра не самое подходящее время для постельных сцен, медлить дольше было нельзя: практика показала, что к вечеру мы слишком устаём, и если не перенести секс на утренние часы, то велика вероятность обходиться поцелуями до отъезда. И оставшиеся десятилетия я рискую прожить с подозрением, что мужчины спят со мной только потому, что я интересный собеседник.

Переворачивая страницу

Мы уписывали мидий во фритерии, когда мой телефон заёрзал на столе от входящего вызова. Я едва успела прикрыть его ладонью: экран взрывался сердечками и фейерверками, а внизу пульсировало «Маартен Уэнс».

– Привет, дорогая! Я вернулся!

– Привет! – воскликнула я, не успев чем-нибудь прикрыть и свою гипертрофированную радость.

– Прости, что так глупо получилось с этой командировкой, я постараюсь загладить вину.

– Ничего, мне было чем заняться, – я подмигнула Гийому, который выжидающе смотрел на меня.

– Где ты сейчас? Может, я подъеду?

– Э-э-э… я ем мидий. То есть уже почти доела. То есть уже почти сплю. Давай всё-таки завтра.

– Ну-у, если хочешь, давай завтра. Но я бы с удовольствием приехал и на ночь глядя, – тон его голоса многообещающе потеплел.

– О, не сомневаюсь. Но у меня ночь уже как бы наступила. Давай всё-таки завтра. Только у меня в пять вечера самолет.

– О'кей. Приеду в Брюссель утром.

– Давай в одиннадцать на Гран-Плас? – предложила я, подсчитав, что мне понадобится примерно час, чтобы привести себя в порядок после отъезда Гийома – сделать компресс из спитого чая на заплаканные глаза, помыть и уложить голову, выбрать наряд, привнести в лёгкий утренний макияж драматические оттенки соблазнения.

– Отлично, до встречи, – отрапортовал Маартен. – И… я очень рад, что мы увидимся.

Я положила телефон на клетчатую скатерть, медля поднимать глаза. Пальцы мелкими движениями пристраивали пластиковый корпус между двумя красными клетками на скатерти. Щёки горели, на висках от возбуждения бились венки. Я чувствовала, как вопросительный взгляд скользит по моим волосам. Я посмотрела на Гийома с выражением фальшивого энтузиазма:

– Это один мой приятель, помнишь, с которым я хотела повидаться в Бельгии. Приезжает завтра днём, представляешь, как удачно! Так я не буду слишком сильно тосковать из-за твоего отъезда.

– Да, я вижу, ты не будешь слишком сильно тосковать.

Я улыбнулась и торопливо накрыла его ладонь своей. И хотя в этом жесте было больше притворства, чем искреннего сожаления, мысль о том, что завтра он уедет и на этом всё закончится, впервые пришла мне в голову. До сих пор я думала только о том, что остается всё меньше дней до встречи с Маартеном.

***

В тот вечер Гийом был молчаливее обычного. Никаких романтических обещаний, которыми обычно обмениваются напоследок герои курортного романа. Мы вернулись в Брюссель на автобусе, прошлись немного по блестящим от дождя улицам для пущей меланхолии, поднялись в нашу комнатушку. Гийом принялся собираться вещи, и с каждой уложенной рубашкой ком в моём горле становился все острее и горче. Ничего, так всегда бывает, надо просто пережить слезовыжимательный момент расставания, понятно ведь, что у нас нет и не может быть никакого будущего: он не знает, кто такой Ремарк…

– Можешь сделать мне одолжение? – спросил он вдруг.

Я с готовностью кивнула.

– Я так и не успел подписать открытки друзьям и знакомым. Сделаю это сейчас. Отнесёшь их завтра на почту?

– Конечно.

Он высыпал на кровать два десятка почтовых карточек с классическими видами Брюсселя. Мы покупали их вместе в сувенирном ларьке, куда зашли однажды погреться. Вот заснеженная Гран-Плас, ощерившаяся фасадами пламенной готики. Вот сверкающие на солнце шары Атомиума, который мы так и не увидели. Вот Писающий Мальчик в костюме бургомистра. Я тогда ещё подумала, как это глупо – и как это мило – рассылать безвкусные открытки типа «Привет из Брюсселя» по двадцати адресам. Всё-таки они сделаны из другого теста, эти европейцы.

Гийом сосредоточенно подписывал карточки, одну за другой. Я незаметно заглядывала через плечо, надеясь распознать сочетание букв, похожее на Daria, желательно в сочетании со словами amour или хотя бы belle. Ничего подобного. «Папа, мама, у меня все ок, привет из Брюсселя. Дата и подпись». Сухарь!

Завтра он уедет и всё закончится. Мы больше не сорвёмся в Амстердам от нечего делать. Больше не побежим через полстраны в бар на выступление джаз-квинтета. Больше не будет спазмов под ложечкой при виде ресторанного счета. Не влюблена ли я? – спрашивала я себя, заглядывая в тайники девичьей души. Нет – находила безнадёжный ответ.

Утром я проводила его до выхода из отеля. Мы поцеловались на прощанье, пообещали друг другу держать связь. Я посмотрела, как он пересекает площадь, увлекая за собой маленький чёрный чемоданчик, будто собаку на поводке, и уныло побрела в отель. Хорошо, что я предусмотрительно оставила себе пару часов на то, чтобы дать слабинку. Слабинка могла и затянуться. Увидев моё выражение лица, хозяин отеля – он же ресепшионист, он же официант за завтраком – спросил, не подать ли чего-нибудь покрепче к утреннему кофе. Я покачала головой, а он отечески похлопал меня по плечу. Держу пари, в тот момент он сам себя расхваливал за то, что не поселил нас в номер с раздельными кроватями.

***

Первое, что я заметила, – твидовый пиджак в мелкую коричневую клеточку с кожаными нашивками на локтях. Второе – наметившийся второй подбородок. Но в остальном нельзя было отрицать, что мужчина, пересекающий Гран-Плас решительными шагами, – Маартен Уэнс, которого мое воображение законсервировало загорелым и подтянутым, в узких плавках, в его идеальные двадцать шесть.

Я даже не успела разнервничаться или задаться вопросом, в какое место его правильней поцеловать – в губы или всё-таки в щёку: он сгрёб меня в охапку и закружил. Замелькали перед глазами стрельчатые фасады домов гильдий, торговцы горячими вафлями, японские туристы, наводившие на нас дула-объективы, дети в разноцветных дождевиках…

– Привет! – выдохнул он, поставив меня.

– Привет! – ответила я, не в силах совладать с расплывающейся по лицу улыбкой.

Всё-таки он потрясающе красивый мужчина. И он непритворно рад меня видеть.

– В моих мечтах ты должна бы броситься мне на шею и страстно поцеловать, мы же всё-таки пять лет не виделись, – упрекнул он.

«Мы же всё-таки пять лет не виделись – откуда я знаю, хочешь ли ты меня ещё целовать», пронеслось у меня в голове, но вслух я сказала:

– Северная сдержанность.

– Я думал, ты будешь в декольте и юбке, – заметил он, оглядев меня с головы до ног.

– Ты разочарован?

– Немножко.

Как я могла, идиотка, одеваясь, думать о такой прозе жизни, как предстоящий пятичасовой перелет с пересадками! Куда, словно по волшебству, испарился страх выглядеть рядом с ним замарашкой? Почему я не надела десятисантиметровые каблуки, вытягивающие ноги в стрелу, – я, которая ради этой встречи вытерпела выстригание кошачьей мордочки в области бикини!

Вопросы-вопросы…

Мы шли неизвестно куда, болтая ни о чем, поминутно останавливаясь, чтобы поцеловаться. Мне хотелось узнать всё-всё, чем были наполнены эти пять лет, до единой детали. Неудачные романы? Судьбоносные сделки? Грустные одинокие путешествия? Я подбрасывала вопросы, как кочегар – поленья в топку, но огонь его красноречия никак не разгорался. Его жизнь за эти пять лет исчерпывалась формулой: «Как всегда: горы работы и критически мало хорошего секса – ты же меня знаешь». Плюс голливудская улыбка.

Я бы не смогла так ёмко описать свою жизнь одной фразой. «Горы работы, несколько увлечений, но в основном – мечты о тебе»? Или «Университет, редакция, курсы итальянского, поездки по Европе – и медитация над твоей фотографией»? Или «Я пять лет мечтала об отношениях с тобой, а теперь вот не уверена, потому что неделю назад встретила одного хорошего парня»? Не-ет, если бы он спросил меня, что я делала эти пять лет, я бы не ограничилась конспектным планом. Я бы пространно рассказала, как поступила в лучший университет страны и как училась за двоих, боясь, что недостойна заветного места на бюджетном отделении. И про то, как неожиданно и некрасиво развелись родители. Про то, как, чтобы помочь маме, устроилась на работу в первую же редакцию, куда меня взяли с зачаточным итальянским, и за несколько месяцев дослужилась до передовиц. Про то, как начала рисовать иллюстрации. Про то, как встретила большую любовь. Про то, как выросла из неё. У меня было много историй для будущего спутника жизни, но они никак не могли быть ответом на дежурный вопрос «Как поживаешь?».

Мы присели в баре, сделали заказ, с трудом прервав череду поцелуев. Целовался он восхитительно, но сейчас это было совсем не то, чего я ждала. Отведённые часы стремительно таяли, и мне важно было понять, с чем я уеду. И с каждой минутой всё сильнее казалось, что единственным трофеем этой встречи будут исколотые его двухдневной щетиной губы.

– В каком отеле ты остановилась? – спросил он охрипшим голосом.

– Около Северного вокзала, – ответила я, подставляя шею под его поцелуи. – Но… я уже съехала.

– Как? Почему? – замер он.

– Комнату надо было освободить до двенадцати.

– Ах да, конечно, – он снова заскользил губами по моему лицу, касаясь висков, бровей, ресниц, кончика носа. – Хорошо, что тут вокруг полно других гостиниц.

Я отстранилась.

– Маартен, я не пойду в гостиницу. Я не за тем хотела с тобой увидеться.

Он заглянул мне в глаза, как будто пытался понять, шучу я или правда такая дура, и кивнул.

– Да-да, понимаю. Просто… извини, немножко перестал себя контролировать.

Я молчала. Какая глупая ситуация! Вот она, женская логика в действии, думает он сейчас. Заставила меня тащиться сюда из другого города, чтобы… Чтобы что? Я сама не могла себе ответить на этот вопрос. Мне нужно было, чтобы он сказал. Рассказал. Объяснил. Пообещал. А пары часов для этого, конечно, было мало.

Мы расстались на полчаса раньше, чем могли бы. И на пять лет позже, чем надо было бы.

***

Самолет выруливал по влажной от недавнего дождя взлетной полосе. Тянуло в сон, и в голове, почуяв ослабление контроля, носились, сталкиваясь и перескакивая друг через друга, обрывки воспоминаний. Вот Гийом вытирает мне усы из розовой пивной пены… Вот мы примеряем смешные майки в антверпенском магазинчике… Вот Гийом спросонья отвечает кому-то по телефону… Вот Маартен обнимает меня посреди Гран-Плас… Вот мы страстно целуемся в нише кофейни, не обращая внимания на пялящихся официантов… С Гийомом? Или с Маартеном?

– Уважаемые пассажиры, обратите внимание на демонстрацию спасательного снаряжения, – протрубил над головой металлизированный голос.

Мысли разбежались по углам, как застигнутые врасплох тараканы. В голове сразу прояснилось. Всё-таки хорошо, что у меня не сложились «настоящие отношения» с иностранцем. Это, должно быть, нервно и накладно. Пришлось бы разориться на билетах и потерять полжизни в ожидании виз. Помня, сколько стресса доставила организация бельгийских каникул, повторять опыт совсем не хотелось. История с Маартеном научила меня очевидной вещи: курортные романы не должны длиться дольше отпуска. Самое время применить эту свежеобретённую мудрость к истории с Гийомом. В Москве меня ждёт любимая работа, друзья, семья и пара интересных знакомых мужского пола – в общем, всё, чтобы чувствовать себя счастливой.