Читать книгу: «Забытые: Тени на снегу», страница 5

Глава 3. Злая зима

– Ось, ну ты скоро? – раздался из-за леса недовольный голос Зима. – Сколько ж можно?!

– Нужда таких вопросов не понимает, – огрызнулась я, заканчивая «письмо». – Сколько нужно – столько нужно. Если не терпится… сам сходи!

Мысль об острой нужде – и подальше от попутчиков – удачно посетила меня к вечеру, когда я немного выспалась в санях и оклемалась после уничтожения сгустка. На просьбу о длинной тропе в сугробах Зим смерил меня подозрительным взглядом, но мне удалось прилично изобразить «ой-хачу-ни-магу!..», и знающий сдался. А у меня наконец появилась возможность написать маме и рассказать обо всём, случившемся в долине.

И не просто написать. Сидя на снегу, я вновь и вновь прокручивала в памяти самые важные события. Просьбу Мирны и её посмертную тень. Короткую «беседу» с Тихной. Находку в очаге. Убитого летника и чары «воронки». Дом торговца и дыхание Стужи. И впечатывала в свою кровь каждый образ, каждое слово – так, чтобы родичи не просто прочитали память. Так, чтобы они увидели всё моими глазами. И так, чтобы образы пришли к ним сами, в ближайшем же сне, без просьб и обращений.

У нас нет времени на долгое ожидание. Хотя мне так хочется, чтобы я ошибалась по неопытности и малолетству…

– Ося! – снова раздалось из-за леса возмущённое. – Темнеет!

Ай, какая разница?.. Что здесь лес – что через десять вёрст… Я худо-бедно помнила карту долины: неприступный хребет полукругом, один выезд из долины на Серединную равнину – ущелье Врата, три города близ гор. Всё остальное – дикий лес и отдельные, опустевшие с приходом зимы деревушки и хуторки. Единственная дорога разделяла долину надвое, развилками уходя к мелким поселениям и двум городам, обрываясь у третьего. И, конечно, ни на какие ночевки в города мы заезжать не будем, чтобы не терять время.

Да, время…

Я закончила с «письмом», застегнула куртку и поспешила обратно, решив первым делом, когда выберемся из долины, одеться по погоде. Пусть жарко. Зато не подозрительно.

До Врат – три-четыре дня пути. Я сунулась сюда, полагая, что успею к центральному северному до снегов. Один день уже подходил к концу. Мы двигались небыстро – Зим прокладывал дорогу на совесть, чтобы чары держались крепко и дорогу до весны не заметало, – но и надолго в сугробах не застревали. Знающий заранее предвкушал скорый конец пути, а вот меня грызли сомнения и беспокойство. Я с утра ощущала что-то, чему никак не могла найти ни объяснения, ни обоснования. Или хотя бы названия.

У саней я остановилась, встревоженно оглядевшись. Старый еловый лес стоял непроходимой чёрной стеной. Тучи опустились так низко, что, казалось, вот-вот застрянут в древесных макушках. Зим расчистил дорогу, и покрытые коркой льда снежные стены вставали выше моего роста. Снег то лениво кружил в холодном безветрии, то, подхваченный резким порывом, накрывал мир пуховым одеялом.

И никто ничего странного не ощущал. Даже пёс. На него я, признаться, надеялась особо. Его древняя, волшебная, сложная природа и животные инстинкты обязательно должны обнаружить непонятное. Но пёс под моим внимательным взглядом лишь протяжно зевнул, встряхнулся и почесал задней лапой за ухом. На меня он смотрел с опаской, но без прежнего страха. И вёл себя как обычно.

Или просто хорошо притворялся, чтобы не наводить смуту.

Я нырнула под тулуп, и пёс рванул по расчищенной дороге. Съёжившись на жёсткой лавке, я зажмурилась и попыталась понять: что именно чувствуется? Что мне это напоминает? У моего народа есть много врождённых навыков, которые проявляются сами по себе в своё время. И, может, это именно оно – проявление. А может, и нет. Но пока пёс не нервничает, хочется верить именно в первое. А оно, побери его Забытые, напоминает просто предчувствие. Пока.

Парни на облучке беспрестанно о чём-то шептались, и, прислушавшись, я разобрала слово «поляна». Зачем? Снежный дом можно и на дороге построить – и вряд ли он помешает обитателям долины. Всё, дорожная жизнь здесь замерла до оттепели. Редкие отважные ребята, конечно, будут рисковать и гонять из города в город, но изредка и по очень большой нужде. Зачем?..

Зиму, однако, было виднее, и вожделенную поляну он нашёл сразу после наступления темноты. Я с удовольствием выбралась из саней и запрыгала по дороге, разминаясь, а распряжённый пёс с таким же удовольствием рванул в лес. Зевающий Норов закопался под сиденья, выбрасывая на дорогу сухие ветки и щепки, а знающий исчез в лесу, прежде пробив в снежной стене проход и проложив плотную тропу.

– Жрать охота, – посетовал Норов, почёсывая живот. – Чали, у тебя будет чего погрызть?

Я зарылась в сумку. Мы так спешили убраться из Солнцеясного и опередить обещанную Зимом месть разбуженной стихии, что совершенно не позаботились о припасах. У знающего даже дорожной сумки не было – каким я его разбудила, таким он в путь и отправился, а у меня после лавок Солнцедивного осталось лишь немного бубликов и укропа. Но да извозчик нам нужен живым и полным сил…

Отдав Норову тёплые бублики, я украдкой подбросила в карман его тулупа пару искр – согреть одежду и обувь. И зажевала ветку укропа. В отличие от людей, страдающих в холода повышенным обжорством, я, наоборот, насыщалась силой и могла несколько дней не есть вообще. Но вот чайку бы… не отказалась. У меня и травка подходящая есть.

Первым вернулся пёс, сбросив к хозяйским валенкам чью-то несчастную тушку. Меня слегка замутило. Дорожная жизнь – дорожной жизнью, но от такого откровенного «мяса» мне со времён Гиблой тропы было не по себе. Норов просиял, потрепал пса по морде и снова нырнул под сиденье, выгребая оттуда помятый котелок, вертел, рогатины, нож и прочие необходимые для решения многих проблем вещи.

Пёс опять перемахнул через снежную стену и скрылся в лесу, зато появился Зим. При виде тушки он одобрительно хмыкнул, сгрёб дрова и отправился обратно. Норов подхватил походное добро. А мне остались только тулуп… и совесть.

Знающий работал и не жаловался, но едва мы остановились, я сразу заметила на его руках кровь – морозные трещины вскрылись от напряжения. И мне стало очень стыдно и противно на душе. Я ведь могла без особых затрат проложить длинный солнечный путь – и растопить снег, и прогреть землю, чтобы она забрала воду. Но открываться… нельзя. Разве что по чуть-чуть, не привлекая внимания, удлинять проложенную Зимом дорогу…

Поколебавшись, я решила с утра послать на расчистку пути Вёртку, прихватила тулуп и отправилась вслед за своими спутниками. Мимо густых елей, отводя тяжёлые лапы, осторожно и медленно, чтобы не получить веткой по лицу. К небольшой полянке, на которой гордо возвышался огромный сугроб с чёрной дырой – входом. В полнейшей, напряжённо замершей тишине – ни птиц, ни зверья. Природа затаилась, словно выжидая.

– Ось, наломай лап, – раздалось из сугроба. – У тебя же осталось немного силы?

– Да, – коротко отозвалась я.

Сбросила у входа тулуп и отправилась выполнять наказ. Пока никто за мной не наблюдал – с помощью подручных искорок. А когда Вёртка предупредила о появлении Зима, я села на еловые лапы и устало вытянула ноги. Это ужасно – не иметь возможности быть собой, чаровать не скрываясь и без страха…

Знающий посмотрел на меня с подозрением, к которому я уже начала привыкать, сгрёб еловые лапы в охапку и исчез в сугробе. Вёртка сразу же передала, что «можно». Я вскочила на ноги и быстро нарезала ещё с десяток лап. Внизу они росли огромными, пушистыми, пышными. Штук пять вполне сгодится для одной удобной лежанки.

Зим опять выбрался из сугроба, оценил мою работу, скомандовал «хватит» и забрал ветки. А мне опять достался неприкаянный тулуп. Я ещё немного побродила вокруг сугроба, услышала: «Ось, ужин!» и, пропихнув вперёд себя тулуп, пригнулась и просочилась в сугроб.

Насчёт ужина знающий зачем-то пошутил – вода в котелке едва закипала, и нечто, похожее на мясо, трепыхалось на поверхности. Норов закончил сооружать третью лежанку, почесал в затылке и скривился, проворчав: «Сыро!» Дрова тоже еле теплились. Я закатала рукав и с сожалением использовала одно из последних осенних заклятий, просушивая и ветки, и дрова, и одежду.

Костерок у дальней стены сразу затрещал веселее. С низкого потолка закапало, но Зим приморозил подтопленное, заодно уменьшив «дверной» проём. Сам он – зимник же – мог долго обходиться без тепла, «прогреваясь» работой с чарами, но вот второй хладнокровный… В сугробе (да рядом с костром) было довольно тепло – для меня даже слишком, но извозчик, промёрзший за день на облучке, ёжился и очень старался не стучать зубами.

– Оденься, – я бросила Норову согретый тулуп.

И села на лежак, закопавшись в сумку. Так, укроп, чайные травы, три бублика…

В сугробе быстро стало душно и жарко. Дым от костра и варева поднимался к потолку, но, как я слышала, никаких «труб» в снежных домах быть не должно, только низкий вход. Всё для сохранения тепла. Я поёрзала, привалилась к стене и закрыла глаза. Норов, судя по сопению, тоже устало задремал. Только Зим бдел – и за едой, и за огнём, и за погодой.

Я проснулась внезапно, когда за моей спиной задрожала стена. И сразу же услышала разочарованный вой – голодный, сердитый. Дом вздрогнул, но выдержал. Я выпрямилась и встретила взгляд сразу двух внимательных пар глаз – Зима и пса, который успел просочиться в дом и теперь занимал собой едва ли не всё свободное пространство. Под его боком, согревшись, счастливо похрапывал Норов.

– Начинается, – негромкой заметил знающий, помешивая «суп» единственной ложкой. – Слышишь?

Снова сердито взвыло. Раздался глухой удар, и дом-сугроб тряхнуло так, что с потолка посыпалась наледь.

– Выдержит, – Зим снял с огня котелок и протянул мне. – Доедай, пока горячее.

Я ещё не проголодалась, но по человечьей природе должна бы, поэтому взяла котелок и доела остатки супа. Остальные, судя по всему, поели, пока я спала. Знающий тщательно вычистил пустой котелок снежком, насыпал с руки снега и снова подвесил над огнём – для чая.

– Проследишь? Посплю.

Я молча кивнула. Зим растянулся на лежаке, отвернулся к стене и сразу же засопел. Но – чутко. Очень чутко, подтвердила и Вёртка, «предупреждая», что искрами баловаться не стоит. Да и пёс к магии не располагал. Он лежал неподвижно, зажмурившись, но я остро ощущала – не спал. Конечно, пёс никому ничего не расскажет, но вот среагировать на простейшие чары может непредсказуемо.

А зима злилась, безумствуя: дом дрожал, осыпаясь снежной крошкой, вой стоял такой, что закладывало уши. Снег в котелке растаял, и вода начала закипать. Поворошив палкой угли и подбросив в огонь пару веток, я высыпала в воду травы. И, помешивая чай, думала.

Ещё сочиняя маме послание, я сообразила, что разбудить сгусток не так-то просто. Могла ли справиться с этим одна знающая? Или их всё-таки было двое – Тихна и Горда? И если Тихна под прикрытием «родичей» проникла в город давно и беспрепятственно, то Горда могла отсидеться в одной из ближайших деревень, а потом или невидимкой проскочить, или под тем же чужим обличьем. Тогда она, конечно, рванула из долины и опережает меня ненамного – на всё те же четыре-пять дней, и я вполне могу настигнуть её на центральном северном. Зима затруднит ей передвижение так же, как и мне.

А второй мучивший меня вопрос: зачем? Зачем они разбудили дыхание Стужи? Он бы им не подчинился – он послушен лишь хозяину. Остальные, даже сторож и его семья, вряд ли имеют власть над сгустком. Держат сонные чары – и только. Так зачем? И единственный ответ: плата. Они сделали это в обмен на знания. Второй вопрос – зачем будить сгусток – ответ имел простой и страшный: искать старую кровь. Именно для этого они и создавались.

И значит ли это, что создатель Забытых до сих пор жив? Вполне, хотя прошли сотни лет. Старая кровь проживёт пять-семь человеческих жизней, а если есть цель, то и больше. И, кроме искрящих, говорящих и пишущих, есть безлетные – древняя, первая ветвь старой крови, которая является единственным живущим вечно народом. Но в её причастность я не верю. Им давно слишком… всё равно. И вообще: зачем старой крови истреблять своих? Незачем. А вот люди…

Людям изначально не полагалось ни капли силы. Знающих до Забытых не существовало, и это точно. Они появились после, «унаследовав» растворённую в мире силу старой крови. И к этой мысли склонялись многие искрящие: люди. Именно они в основном становятся знающими. Старой крови среди меченых я почти не встречала. На огромную, больше сотни людей, общину нас было всего четверо. И сейчас, с тем, как развиваются события, я склонялась к тому, что Шамир дал мне шанс… чтобы не допустить беды. Чтобы в центре событий оказался хоть кто-то… помнящий.

– Ты знаешь, – прошептала я, и моя рука замерла над чаем. – Ты понимаешь, что происходит. Ты… ты предвидел. Ты наблюдал. И узнал. Почему же ты не можешь сам убрать того, кто собирается начать новое бедствие?..

Спросила – просто так. Ответ на этот вопрос я знала давно. Есть дети любимые, есть – не очень. Но и те и другие – дети. И вторым из жалости и надежды на чудо, ощущая свою вину за «недовоспитание» или всё ту же нелюбовь, родители порой помогают больше, чем любимым. Шамир ничего не сделает ни новым Забытым, ни их создателю – или создателям. Ничего… кроме меня и ещё пары знающих старой крови. И ещё чего-нибудь – нам помогающего.

Надо встретиться со знающими старой крови при случае. Обязательно.

Я вновь вернулась к помешиванию – и к людям. Или существует некий род-наследник, или… Знающие тоже живут очень долго. Мой наставитель-человек, по слухам, приближается к первой сотне лет. Меченые силой медленно, очень медленно стареют, почти не болеют и, исправно работая на благо Шамира, способны переплюнуть в долгожительстве даже искрящих. Но как они додумались? Где раздобыли знания? Почему начали будить спящее зло именно сейчас? И под чьим руководством? И что ещё восстанет из небытия, чья тень поползёт по снегу следующей?..

Ничто не возникает из ниоткуда, всему есть причины. И объяснение.

Чай сготовился. Отложив ложку, я снова привалилась к стене и вспоминала, вспоминала, вспоминала. Мы много думали о происхождении Забытых и имели несколько версий. Неужто придётся проверять их все?.. Прежде то руки не доходили – слишком нас осталось мало, то страхом накрывало – опять же, нас очень мало. А теперь… Как бы не было поздно.

А зима всё не унималась. Рычала, скреблась, билась, как зверь в силке. Дом дрожал так, что порой становилась жутко и неуютно, несмотря на огонь и запах чая. После каждого сильного удара в воздухе возникала «пылевая завеса» из мелкого снега и льда.

– Ось, а что ты всё-таки нашла в том доме?

Я невольно вздрогнула. Зим проснулся и сидел, глядя на меня в упор через костёр. Сказать – опять не поверит, не сказать – не отстанет…

– Это связано… с Забытыми, – ответила я с запинкой.

Знающий недоверчиво поднял брови:

– Что? С кем?

Я посмотрела на него порицающе:

– Зим, не дури. Ты же знающий. Тебе нельзя не знать историю мира и особенно период Забытых.

– Я слышал эти сказки много раз, – он улыбнулся. – И не очень-то в них верю. А ты, похоже, очень?

– Я не просто верю, – я поджала губы. – Я знаю, что Забытые были.

И знаю, что ещё будут.

– Интересно… – Зим прищурился. – В старых книгах о них почти нет упоминаний – кто такие, откуда взялись, куда пропали. Забытые остались лишь в людских сказках, ночных пугалках да проклятьях. Почему? И каждое следующее поколение верит в них всё меньше. И я сам, если честно, иногда думаю, что не было никаких могущественных чаровников. Были могущественные стихийные бедствия, из-за которых люди вынужденно бросили одни земли и перебрались в другие. А? Что скажешь?

– Учиться лучше надо, – отрезала я.

Зим снова улыбнулся, зачерпнул единственной кружкой чай из котелка и предложил:

– Докажи. Назови четыре памятных места. Их ведь было четверо? Стужа, Потоп, Зной и Буря. Четыре места – по одному на каждого. Где бы осталась память нестихийного свойства. Здесь, Ось. Места Обжитых земель. Которые можно навестить, увидеть и потрогать.

– Тебе, может, и существование души мира доказывать надо? – я тоже улыбнулась. – В Шамира ты тоже не веришь и считаешь его сказкой?

– Ну… – Зим чуть не поперхнулся чаем. – Ну ты сравнила…

– Вот именно, – я откинулась на стену и вытянула ноги. – И Шамир, и Забытые незримы. Знаний о них мало, одни догадки да сказки. И одна общая основа – вера. Неужели Гиблая тропа не научила тебя тому, что всё в этом мире возможно?

Он слегка смутился.

– Я не смогу ответить на твой вопрос, и ты об этом знаешь, – я прикрыла глаза. – Тут следов Забытых очень мало – на Обжитых землях они развернуться не успели. Говорят, появились – и пропали. И то не все, лишь Зной со Стужей здесь побывали. Когда люди почуяли беду – они, конечно, побежали. И Забытые протянули горы, чтобы запереть выживших в западне своих пределов, прошлись немного по местным долинам и… всё. Исчезли. Я не верю в сказки, Зим, и не буду их выдумывать в угоду тебе. Но я – знающая и верю в правду. Вот о ней могу говорить, если знаю хоть немного. Пей чай. И не тереби меня попусту.

Зим глянул досадливо, но чаем занялся. А я слушала зимнюю бурю, дышала чайными травами и дымком от костра. И вспоминала – всё, что мне рассказывали о Забытых в семье. Мама. Дед. Память предков. А остальная моя семья сгорела в огне собственной силы, пытаясь обуздать её и нащупать новые возможности. Как и я когда-то. Как и многие до меня – такова участь большинства искрящих. И лишь мне Шамир дал шанс. Прежде я ломала голову – почему. А теперь понимаю: так совпало. Наверное. Может, ещё что-то было, чего я пока не могу понять в силу молодости и недоученности.

– И всё же, – снова подал голос Зим, – что ты нашла в том доме? Как оно связно с Забытыми?

Достал, хладнокровный…

Я открыла глаза и посмотрела на него в упор:

– А ты подумай. Вспомни всё, что знаешь. И докажи, что веришь. Назови памятные места, Зим. Здесь, в долине. Они есть, эти места. Найдёшь и обоснуешь – может быть, поделюсь. Ты не нуждаешься в тепле и не ощущаешь его, как и холода, так смысл рассказывать тебе, зачем нужен натопленный дом или большой костёр? Смысл рассказывать о забытом тому, кто не хочет верить, знать и вспоминать? Я донесу нужные сведения до своего наставителя, как положено. И закончим на этом.

Я накинула на голову капюшон и растянулась на лежаке. И почти сразу раздался сухой треск и запахло хвоей – Зим нервно ломал веточки. Понимая, что он не отстанет – хотя его происшествие в доме никоим боком не касается, мы не обязаны работать в парах и отчитываться друг перед другом, если не считаем нужным, – я заготовила ответ. Неприятный.

– Однако, Ось… – помявшись, снова начал знающий.

– Говорят, – спокойно перебила я, – что после Гиблой тропы люди теряют всё. Прежние знания и умения, частично память, частично – нрав. Единственное, что и остаётся неизменным, и проявляется в увеличенном виде, – то, что стало внутренней причиной смерти. Думаю, Зим, тебя сгубило непомерное любопытство. Сунул нос, куда не следует, – и оказался одной ногой на Гиблой тропе. Так?

– Не твоё дело, – он резко замкнулся в себе.

– Запомни эти слова, – я расслабленно закинула руки за голову. – И говори их себе почаще, когда интересуешься тем, что тебя не касается. Извини за резкость. В следующий раз нагрублю. И будь добр, проветри. Нам-то с тобой всё ничего, мы почти бессмертны, пока честно трудимся на благо Шамира, а вот парень – человек. Может и не проснуться от дыма.

Зим недовольно засопел, и веточки так и захрустели в его пальцах. Но больше я не услышала от него ни слова, и по полу потянуло замечательно ледяным сквозняком. Я закрыла глаза и погрузилась в короткую дрёму. И хорошо бы, мама приснилась… Хотя путь ко мне ей каждый раз отыскивать непросто – Гиблая тропа и инородная сила путают даже кровные связи. Но прежде у неё получалось, и теперь получится. Обязательно.

Я проснулась резко и от странного ощущения. Чего-то не хватало… Я села, повернулась и встретила застывший взгляд Зима. Норов тоже проснулся и отчаянно тёр лицо собранным с пола снегом. Пёс чутко замер, поводя ушами. И было… тихо. Очень тихо. Сугроб больше не вздрагивал, и зима не ломилась к нашему костерку. А знающий шевелил губами, будто… считал.

– Собираемся, – велел он сипло. – Очень быстро. Это не конец. Временное затишье. Все на выход! Быстро-быстро!

Норов сгрёбся мгновенно. Только что зевал – и вот уже сноровисто собирает котелки-кружки. Я привычно прихватила тулуп. Зим одним ударом пробил стену и вышел первым. Пёс – за ним. А следом, переглянувшись, мы с извозчиком.

Знающий устремился вперёд почти бегом, и за ним пушистым хвостом потянулся растревоженный снег. Слетая с занесённой тропы, он быстро и послушно укладывался в высоченные сугробы. Тропку Зим прокладывал узкую – двум встречным не разойдись, – но нам хватило. Я даже оглядеться успела – ничего не видно из-за снежной завесы, кроме сумерек. Раннее утро. Едва светает.

Ездовой пёс живо нашёл в снегу сани, Зим шустро их выкопал и, пока Норов запрягал, расчистил дорогу. Пользуясь всеобщей отвлечённостью, я шёпотом велела Вёртке двигаться впереди нас и прогревать тропу, удлиняя проложенный путь. И пусть знающий снова заподозрит меня в непонятном. Не позволяет мне совесть ехать на чужом горбу при здоровых ногах.

Сани полетели по свежему снегу быстро и задорно. Подставив лицо ветру, я снова прислушалась к себе и поняла: предчувствие вернулось. В покое оно замерло, уснуло пригревшейся кошкой, спрятав мордочку в пушистом хвосте, а сейчас снова появилось. Зевнуло, потянулось, запустив в меня коготки, и уселось. Ждать. И я ощутила его острее, чем вчера. И снова оно почудилось неопасным.

И я тоже… подожду.

Затишье оказалось удивительно долгим – мы ехали до поздних сумерек. И, наверное, двигались бы и дальше, если бы Зим видел в темноте, как мы с псом. Но знающий скомандовал привал, хотя зима не подавала признаков злости. Ни дуновения ветра, ни снегопадов. Даже солнце несколько раз приветливо выглянуло из-за туч, и свежий снег в его лучах вспыхнул сотнями искр – на пуховом покрывале сугробов, на разлапистых елях, в морозном воздухе.

Однако едва стемнело, Зим снова нашёл поляну и обустроил очередной сугроб. Пёс за это время опять быстро сбегал на охоту и притащил несчастное пожёванное тельце. И, казалось, всё будет как вчера – и зима привычно рассердится, и ночь отзеркалит ночью.

Но – нет.

Когда голодный Норов, на завтрак и обед сжевавший мои последние бублики, скрылся с тушкой и котелком в снежном доме, Зим отозвал меня в сторону и прямо спросил:

– Сколько у тебя чар осталось? Ты же запаслась загодя?

– Мало, – недовольно сморщилась я. – Пять-семь. Из них лишь три – сильные. Вернее, они были бы сильными в мой сезон. Сейчас… увы. Осени в них – три капли вместо сотни. А что? – и насторожилась. – Кто?

Знающий оглянулся на сугроб, наклонился ко мне и шепнул:

– Дети зимы. Голодная стая.

Я невольно сглотнула:

– Где?

– Пока далеко, но я их уже слышу. Думаю, к середине ночи будут. И их так много, что бежать уже некуда. Сметут.

Дети зимы – малоизученная и бесконечно опасная волшебная необычность. Зачем Шамир их создал, никто не понимал, но – зачем-то создал. Существа, сотканные изо льда и снега, появлялись с началом зимы и проносились подобно горной лавине, сметая всё на своём пути, словно зверским голодом одержимые. Они ничего не боялись и не видели препятствий. Но, как и всё снежное, были чувствительны к теплу. И к непреодолимым препятствиям в виде гор и прочных городских стен, о которые разбивались, превращаясь в мёртвый снег. Но до тех пор могли натворить много бед.

Шамир изо всех сил старался сделать так, чтобы стая появлялась только раз в сезон и в пустынных местах, подальше от людей. А одинокие спутники… сами виноваты.

– Ось, – тихий голос Зима стал смущённым. – Ты не ругайся, но… У тебя есть… ещё что-нибудь? Ну, э… Ну что-нибудь?.. Я поставлю стену… но не уверен, что её хватит. Я же не Забытый, чтобы горы возводить. Первый десяток разобьётся, но второй проломит.

– Есть, – поколебавшись, призналась я. – Но ты не должен этого видеть.

– Твой план? – с готовностью уточнил он.

Я тоже оглянулась на сугроб, хмуро посмотрела на древние ели и решила:

– Проложи тропы в том направлении, откуда прибежит стая. Я пойду в лес одна. Одна, Зим. Расставлю силки и прорежу тварей. Ты за мной не пойдёшь. Останься здесь. Я вернусь, когда закончу.

– Успеешь? – засомневался знающий.

– Успею, – кивнула я. – Но на всякий случай не жди. Я смогу спрятаться и найти безопасное место, чтобы переждать. Защити человека.

…этот несчастный парень виноват лишь в том, что его матушке сильно не нравилось, как он отдыхает.

Зим посмотрел на меня с недоверием, но спорить не стал. Отошёл в сторону, присел, зарылся пальцами в снег, и тот сам собой стал проседать и уплотняться, образуя несколько троп, разбегающихся в трёх направлениях. Я мысленно окликнула Вёртку и назначила место встречи. И снова перебрала в памяти то, что знала о голодной стае.

Не съем, так хоть понадкусаю… Всех не перебью и не смогу развернуть поток тварей в другую сторону, но проредить сумею.

Подмигнув Зиму, я сунула руки в карманы куртки и поспешила в лес. И уж чего не ожидала…

– Зачем идёшь? – я обернулась и встретила мудрый светлый взгляд ездового пса. – Напугаю ведь. Ты же не любишь мой огонь.

Он мотнул косматой головой, ощерился и, облаком тумана просочившись вперёд меня, неспешно потрусил по тропе в лес. Который, закутанный в пушистое одеяло, ещё казался таким обманчиво спокойным, мирным, тихим, сонным и безопасным. Даже не верится, что его вот-вот наводнят бездушные ледяные твари…

Утоптанная тропа уверенно петляла вдоль высоких сугробов и старых елей. Пёс опережал меня на несколько шагов и двигался неспешно, лениво. Не торопясь. Заразительно спокойно. И успокаивая.

И я успокоилась. Невольно подстроилась под его шаг и перебрала все доступные мне силки. Не так уж много – но и не так уж мало. И большего пока не дано – но и меньшего уже не отнять.

Интересно, сколько рассерженная зима сотворит деток на этот раз? Обычно стаи собирались небольшие – двадцать-тридцать голов. Но нынче время необычное, а значит, и тварей может быть под сотню. Если повезёт. Если очень повезёт.

Пёс понимал, что чем дальше мы отойдём от стоянки, тем лучше – тем меньше отголосков и отблесков силы докатится до Зима. И целенаправленно вёл меня в древнюю чащу. Мощные лапы елей сплетались в колючую многоярусную изгородь, макушки сливались с чернотой неба, стволы – не обхватить и троим, и пятерым. То низко наклоняясь, то изгибаясь, я проскальзывала в игольчатые просветы, а впереди мелькал путеводно серый хвост.

И, в очередной раз наклонившись, я заметила, что иду уже не по тропе Зима, а по следам пса. По проложенной им дорожке.

– Куда? – я остановилась, насторожившись. – Куда ты меня ведёшь?

Он не ответил. Лишь раз обернулся, и в сумраке льдисто сверкнули светлые глаза. И снова устремился вперёд. Я помедлила, но продолжила путь. В конце концов… Да, они всегда нас боялись, как зима боится весны, как стужа – солнечного тепла. Но и врагами никогда не были.

Пёс привел меня на поляну, оглядев которую я одобрительно хмыкнула и улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд: отличное место! Ели расступались, образуя длинную неровную проплешину – достаточно удобную, чтобы чаровать и не натыкаться на лапы, достаточно узкую для солнечной паутины.

– Ты понял, да? – я снова улыбнулась. – Всё-то вы знаете…

Он фыркнул, отступил в сторону и плюхнулся в сугроб, подняв облако мелкого снега. Явно не собираясь уходить. И мне отчего-то стало ещё спокойнее. И, окликнув Вёртку, я принялась за работу.

Разулась и сняла куртку, оставив вещи рядом с псом. Вдохнула-выдохнула, расслабляясь, и взобралась на толстый снежный покров, не проваливаясь и не оставляя следов. Прошлась лёгким шагом, едва касаясь щекочуще ледяного снега, по поляне, посчитала ели, прикинула длину и толщину нитей. Сжала в ладонях кончики двух веток, перекинула на них несколько искорок, и иглы засияли солнечно. И полупрозрачные лучи потянулись к соседним веткам, к елям напротив, через полянку. А искры запрыгали по деревьям, как белки, и везде, где они коснулись коры или игл, разгоралось крошечное солнце.

Убедившись, что первых чар хватит на нужную часть леса, я нашла примерный центр поляны, присела и зарылась пальцами в снег. Он не растает и не растечётся – я умею как насыщать теплом, так и отнимать его, а холодное зимнее солнце снег не топит. Но оно сияет – яростно, слепяще, и когда отражается от свежего снега, глаз не открыть. И снег на поляне засиял изнутри – рукотворное солнце забило из-под него, от земли.

Пёс переносил мои чары удивительно спокойно. Лежал под ёлкой, зарывшись в сугроб, только уши и любопытный нос торчали наружу. Я старательно обошла его убежище, направляя искры так, чтобы не коснуться своего помощника. А в том, что он ещё поможет, я не сомневалась. Чары эти древние существа использовали крайне редко, обходясь зубами, когтями и природной мощью, но и последнего для защиты хватит. Даже от голодной стаи.

Наконец вернулась Вёртка. Высунувшись из-под снега, она огляделась и счастливо ринулась к центру поляны. Полосатое тельце мелькнуло крошечной молнией и снова исчезло в сугробе. И пусть. Чары не нарушит, а силы наберётся на месяц. Или на одно очень большое дело.

Закончив с очередной западнёй, я позволила себе короткую передышку. Села на снег и закрыла глаза, расслабляясь. И пытаясь понять: где. Где находится стая, как далеко – или как близко. Пока не слышалось ничего – снег не скрипел, ветки никто не ломал. Я недовольно наморщила нос. И живой крови в этих существах – и тепла, – конечно же, не было. А больше во мне ничего не развито… к сожалению.

Хотя надо бы, наконец, научиться ощущать не только тепло, но и его полное отсутствие. Ощущаю же я хладнокровных как сквозняк? Ну вот. И ледяной ветер тоже пора начать чувствовать. Вернее… распознавать как не просто ветер, а как дыхание ледяной крови. Конечно, в тёплое время года или в протопленном помещении это, наверное, получится само собой… но мне-то навык необходим сейчас.

Снова собраться с мыслями и настроиться на работу оказалось непросто. Я долго сидела и смотрела перед собой, вспоминая. За годы работы на знающих я почти забыла о себе-искрящей. Забила память иными знаниями, закрылась от исконной силы, почти не касалась солнечных чар. Нужды не было. И таких дел, которые сыпались на меня сейчас, тоже. Но всё проходит – и мирное время тоже.