Читать книгу: «Ведьмин дар», страница 4

– Знаю. С такой-то защитой палача в твои мысли никто не полезет, – усмехнулась она. – Они поди всё на зелье правды напирали, от которого у тебя иммунитет?

– Сначала на него, – подтвердила я, переступая с ноги на ногу и обратно. – Потом подсели на легенды о стародавних, которые я пачками сочиняла на ходу. А потом им стало интересно, когда же я наконец мумифицируюсь и за счёт чего живу.

– Предсказуемо, – Ужка внимательно и оценивающе осмотрела меня с головы до ног. – И ни маяков, ни магнитов, ни слежки… Скучно, Эф. Хоть бы кого-нибудь привела – мы бы размялись. Но выглядишь… модно. Неожиданно.

– Тьфу на тебя… – я безрезультатно вытерла тыльной стороной ладони яркую помаду с губ. – А я всё жду, когда отвалится…

Отступница и давняя подруга улыбнулась:

– Не надо. Так ты интереснее, – и после паузы тихо: – Я рада, что ты вернулась. Молодец, что выжила.

Мы не любим проявлять чувства – мы не умеем проявлять чувства. Мы живём в постоянном напряжении и ожидании – нападения, смерти, плена, безумия. И стараемся не привязываться, чтобы спокойно и философски относиться к неизбежным потерям. Ужкины слова стоили дорогого.

– Спасибо, – я тоже улыбнулась. – Кстати, там, на обочине, под покровом невидимости, есть симпатичная наблюдательская пятёрка. Скажи старшим, пусть решат, что с ними делать. Я пока их скрутила, усыпила и… – и спохватилась: – Мои добрались?

– Да, – она сунула амулеты в карман ветровки. – Девочка до сих пор в трансе… парень – тоже. Он не ожидал, что его замечательная бабушка отстроит целый город. Называет нас ходячим замком и почему-то улыбается. Почему?

– Книга такая есть, – вспомнила я свои немногочисленные познания мира людей, которые здесь считались запредельными. – И мультик. Японский. Будешь среди людей – посмотри. Тогда поймёшь. Я не видела, только слышала.

– Будешь… – весело фыркнула Ужка, проводя по воздуху рукой и открывая проход. – Издеваешься? Я же известная трусиха. Мне одной разведки за глаза хватило. Больше не хочу.

Да уж, для обитателей приюта огромный и непонятный мир людей, полный к тому же наблюдателей, – страшная сказка на ночь. И, конечно, никакого замка здесь нет. Хвойная полоса древних сосен и кедров, а за ними – пологий холм с кольцами каменных парапетов и «ласточкиными гнездами» разноцветных домишек. Дары природы и земельного трудолюбия, чтобы поесть, ливни и снег – чтобы мыться и пить, магия – чтобы светить и обогревать. Каменный век по сравнению с человеческим городом, но лишь здесь ведьмы с даром чувствовали себя в безопасности. И жили как люди, а не загнанные звери. А прочие нужды – одежду, обувь, информацию – обеспечивали те, кто не боялся наблюдателей или не верил в страшные сказки, работая в человеческом мире.

Мы пошли хвойными тропками и, поглядывая под ноги, я поинтересовалась:

– А как… он? – и стукнула пяткой трости по земле.

– «Китёнок»»? – уточнила Ужка, обернувшись. – А его же главное кормить. Он пьёт растворённую в воздухе силу и плывёт, куда скажут. А у нас силы, сама знаешь, на десятерых таких хватит.

Наставница Удавка не мудрствуя лукаво создала приют, пользуясь известной сказкой о Рыбе-ките и, собственно, «китом» – нечистью. Это добродушное чудо легко принимало нужную форму, лишь бы она была большой, и прекрасно ладило со всем миром, если он не проявлял агрессии и кормил. И помогал только за еду – и так недавно подруга скормила «киту» убитого за помощь с безымянным. И ещё поэтому наблюдатели ходят вокруг приюта, как коты вокруг сметаны, а нападать боятся. С голодным-то «китом» едва управится десяток опытных заклинателей, а уж с нашим, отъевшимся на силе… И «китёнок» за нас и свою постоянную «еду» порвёт любого.

Усыпанная душистой хвоей и шишками тропа привела к подножию потрескавшейся каменной лестницы с каменными же парапетами, и я остановилась, набираясь духу. И терпения. Пятьсот ступеней до вершины холма и дома подруги меня не вдохновляли совершенно.

– Тормозим, – я оперлась о трость.

– Ай, прости! – Ужка виновато наморщила нос. – Отдохни, а я сбегаю наверх, поищу воздушницу. Твоя магия так и не включилась?

Я отрицательно качнула головой. Своя бы, врождённая, работала, но чужая, даже подаренная, здесь сбоила, конфликтуя с защитным полем. Оно автоматом отключало все артефакты, а мои «угли», по сути, именно что артефакты.

Подруга вприпрыжку ускакала наверх. Я проводила её тоскливым взглядом, упрекнула себя в недостойной зависти и села на ступеньку, вытянув ноги. Тёплый, прогревшийся на солнце камень, опять же солнышко, ласковый хвойный ветер, уютная тишина… Собственно, какого лешего я наверху забыла?.. Мне и тут хорошо…

Позади быстро затопотали тяжёлые шаги. Я и оглянуться не успела, а Илья уже сбежал вниз. Плюхнулся рядом и молча сгрёб меня в охапку.

– Илюх, ты что? – изумилась я. – Это что за сопли?

– Я переживал, – проворчал он, – не чужая же. Безымянный был?

– Был, – я трепыхнулась для пробы и сразу оставила попытки освободиться. – К сожалению, достался он не мне.

– Ну и чёрт с ним. Другого добудем. Добралась – и хорошо.

Я поёрзала, изворачиваясь, подумала, что да, добрались, и надо бы поблагодарить за помощь по-человечески… Повернулась и неловко чмокнула его в щёку.

– А это что за сопли? – ухмыльнулся приятель.

– А это – спасибо, что довез Анюту и не рванул за мной по наблюдательские души, – честно отозвалась я. – Ведь хотелось же?

– Мало ли, чего я хочу, – он пожал плечами и потёр щёку: – Всё, месяц ни мыться, ни бриться…

Я молча и привычно перехватила трость, Илья так же молча и привычно расплылся в выжидательной улыбке, но всё наше старое, доброе и вечное разрушил тонкий голосок сверху:

– Я лечу-у-у!

Я едва успела вскинуть трость, защищаясь от неизбежного «нападения», и летящая девочка «приземлилась» прямо на змеиную голову – замерла над ней в позе парашютиста. И, конечно, какую же ещё воздушницу Ужка могла прислать… Только своего ребёнка.

– Руся, – я терпеливо улыбнулась, – сколько тебя просить не бросаться на людей?

– А я и не бросаюсь, – звонко возразила она, – я сбрасываюсь. Эф, ну можно?.. – заканючила просительно.

Я отложила трость, протянула руки, и девочка с радостным визгом «упала» на меня, уселась верхом, прижавшись всем телом, и заявила:

– Чего ты так долго? Я соскучилась!

– И я, – и на душе потеплело. – Очень-очень. Я… работала, Русь.

– Да, мама говорила, что ты учишь, – девочка отодвинулась и посмотрела с любопытством: – Всех выучила?

– Ой, да… – меня вдруг накрыло осознанием, что всё, больше никаких наблюдательских студентов и иже с ними.

А Илья уставился на Русю молча и не находя слов. Глубокие и синие, как августовское небо, глазки девочки смотрели, но не видели – и видели. Видели гораздо больше, чем дано узреть простому смертному. Ибо через неё смотрела Вещая видящая. И не редкими трансами, как в случае с Аней, а практически постоянно.

– Русь, слезь-ка, – попросила я мягко, – и поздоровайся с нашим гостем. Это Илья. И это его бабушка придумала и создала наш дом.

Девочка отлетела на шаг, приземлилась на ступеньку и, теребя длинную футболку, застенчиво пробормотала:

– Драстье… А чего вы на меня так смотрите?

Я толкнула приятеля локтем в бок, и он опомнился. Кашлянул и сипло сказал:

– Наставницу твою… вижу. Как тень. П-привет.

– Ты видящий? – обрадовалась она. – А ты меня покатаешь? А то мама говорит, что Эфе нельзя, она маленькая и болеет. А ты большой и сможешь!

Я поперхнулась смехом. Незрячие глазки девочки не выражали никаких эмоций, но рожицы она строила такие уморительные… Слишком мелкий для её возраста рост, толстая соломенная коса через плечо – Руся во всём походила на Ужку. Только бояться, к счастью, пока не научилась.

– Ну… э… садись, – Илья отчего-то смутился.

– Ура-а-а! – и Руся легко взобралась ему на плечи, свесив босые ножки, ухватила за уши и скомандовала: – Поехали!

Я закашлялась, чтобы не засмеяться в голос, а приятель покорно встал и протянул мне руку:

– Поехали, Эф.

Я взялась за трость и неохотно поднялась на ноги. И, конечно, на радостях ребёнок совершенно забыл, что мама прислала его вниз помочь «болеющей» тёте Эфе. Я посмотрела на счастливую девчонку и вздохнула:

– Тоже туда хочу…

– И что тебе мешает? – Илья уже поднимался по ступенькам. – Гордость?

– Она, родимая, – я медленно поползла следом. – И иногда думаю, что лучше бы ей от палача досталось… а иногда нет.

– А какой ты видящий? – Руся, взяв быка за рога, а свою жертву – за уши, вернулась к любимой теме. – А мама говорила, что мальчики видеть не умеют.

Илья беспомощно оглянулся, и я подбодрила:

– Давай, шаман, толкай свою теорию духов нечисти и прочего. Не смотри, что она мелкая. Ей семь лет, и она очень умненькая. Поймёт.

Приятель осторожно заговорил. Через сто ступенек Руся перебила его уточняющим вопросом, а ещё через сто ступенек они подружились, наперебой обсуждая духов, нечисть и свои профессиональные секреты. Я, рассеянно прислушиваясь к разговору, упрямо ползла наверх, радуясь, что никому нет до меня дела и можно пыхтеть, ругаться шёпотом, сопеть…

– Ой, Эфа! – вспомнила Руся, когда позади осталось двести шестьдесят пять героически преодолённых ступеней. – Извини, я забыла…

Да-да, вся в маму…

– Я сейчас!..

Земля ушла из-под ног так стремительно, что я едва не выронила трость. И после, болтаясь воздушным шариком, только смотрела на проплывающее внизу орудие пытки и думала об одном: спать. Спать, спать, спать. Об Анюте позаботятся, об Илюхе – тоже, Руся теперь вообще с него не слезет… Забиться в уголок, накрыться одеялом, и пусть весь мир подождёт.

Ужка ждала наверху, у каменного парапета, отделявшего узкую улочку от обрыва.

– Руся, не как в прошлый раз, – строго напомнила она, напряжённо наблюдая за моими воздушными трепыханиями. – Не бросай тётю Эфу на землю. Опускай плавно и аккуратно.

«Тётя Эфа» на всякий случай опять выставила трость – дар знает, чем бы она помогла, но за долгие годы это стало защитной реакцией на всё, от реальной угрозы до безобидных Илюхиных подколов.

– Погоди, – у него сдали нервы при виде стандартных Русиных «приземлений» объекта. – Эф, да убери ты свою палку, покалечишься… Руся, опусти её пониже. Ещё. И ещё. Стой, – и обхватив меня, скомандовал: – отпускай.

«Приземление» всегда напоминало удар под дых. Я на секунду задохнулась, вцепившись в Илюхины плечи, а в себя пришла уже стоя на земле.

– Всё, мыть руки и за стол, – Ужка изловила своё летучее чадо, зажала под мышкой и, устремляясь к домику, начала воспитательный процесс: – Руслана, как тебе не стыдно…

– Эф, неужели и их… тоже?.. – Илья напряжённо посмотрел вслед ведьмам.

Я хмуро кивнула:

– Без вариантов. Час назад безымянный заявил, что шепчущим нет места в этом мире. Для Руси бы его тоже не нашли. Ты же видишь, какая она… необычная. И под наставничеством она с младенчества. Остановила бы безымянных беззащитность ребенка? Нет, – я взяла его под руку и потянула за собой. – Ужин ждёт. И обижать хозяев негоже.

– У нас же ещё от бабы Любы харчи… – вспомнил приятель.

– Отдай Ужке. Руся – она как ты, она всё сметёт.

Илья оскорблённо фыркнул, но промолчал.

– Увидишь, сколько она ест, не удивляйся, – добавила я. – На поддержку наставничества уходит очень много сил.

А на крыльце каменного домика, утопающего в тени рябин и увитого плющом, с прибалдевшим видом обреталась Аня. Заметив нас, она встала, пошатнулась и ухватилась за поручень.

– Ну, ты как? – заботливо спросила я, подходя.

Ведьма-шепчущая лишь кивнула: дескать, норма.

– Эф, ты у меня остановишься или к себе пойдёшь? – Ужка отпустила дочь и задала её полету направление «домой». – Оставайтесь, места всем хватит.

– Да, домой я завтра загляну, – согласилась я. Всё равно там холодно, голодно и пусто. Не дом, а склад. – Переодеться найдёшь?..

Коридор, пестря семью зашторенными дверными проёмами, упирался в большую кухню-столовую-гостиную. Я привычно ушла в свою комнату, Аню отправили в гостевую, а Илью определили в кабинет мужа с напутствием покопаться в домашней одежде и поискать что-нибудь на смену. Приятель отнёс на кухню пакет и мой рюкзак с харчами от бабы Любы, выложил всё на стол и отправился уединяться. Ужка порылась в шкафах, выдала всем по свёртку и улетела на кухню.

Мы с Аней, переодевшись, оказались в длинных, мешковатых и явно мужниных широких штанах и майках, ибо Ужкино налезало только на неё. Илюха выпендрился и остался в своём, а Руся в честь гостей нарядилась в голубое платье и подпрыгивала за столом в ожидании ужина. Оный начался быстро и первое время протекал в довольном молчании – все ели. А потом начались бытовые и прозаичные разговоры.

Аня, понаблюдав за Русей, естественно, заинтересовалась, почему её наставница приходит редко и не остаётся насовсем.

– Потому что у тебя неправильная сфера силы, – взялась объяснять Ужка, не забывая подкладывать нам то салатов, то хлеба. – Шепчущие всегда появлялись из огня, как видящие – из воздуха, а ты – вода. Что-то в вашем роду засбоило, почему-то водяных стало больше. Твоя прародительница, усыпляя дар, наверняка задала время пробуждения – чаще всего им было тринадцатое поколение. Дар проснулся, но вместо огня оказался в воде.

– Слушай, а кто её муж-то? – прошептал Илья, наклонившись ко мне. – Я прогулялся по приюту – мужиков вообще нет. Зато детей – полный холм. Откуда?

– Да уж не из библейской легенды, – тоже шёпотом ответила я. – Отцы – чаще всего обычные люди. Умирать в одиночестве, не успев передать знания рода, – не по ведьмовским понятиям. Здесь принято иногда выходить на разведку – смотреть, что в мире делается. Ну и заодно… семьи пополняются. Люди чаще всего не в курсе, что и зачем.

Я глотнула чаю и добавила:

– А Ужкин муж – наблюдатель. Он много лет в разведке – ищет по архивам семьи с даром, отслеживает, в ком странная сила проснётся. Подозреваю, это он Анюту откопал и ко мне отправил, пока её дар не заметили те, кто… с «медузами», пока рядом тёрлись исполнители попроще. Он Русю лет пять не видел. А Ужка всё ждет, что он однажды вернётся. И боится, что не успеет вернуться.

– Ужка… – приятель хмыкнул. – Почему?

– По фэншую, – я улыбнулась. – Это маленькая и безобидная с виду змейка. Но змейка – это всё-таки змейка.

– Вы специально себе такие прозвища подбираете?

– Нет, наблюдатели начали. С Ехидны, если ты о ней слышал. А мы подхватили. Многим из нас удобнее прятаться за прозвищами, чем за именами. Если встретишь отступницу с именем, то знай: она потомственная, из семьи отступников. А все пришлые – кто из Круга сбежал, кто от наблюдателей, – все под прозвищами и обычно змеиными.

Спрашивать, откуда я, Илья не стал – давно знал, что не скажу.

Допив чай и вяло прислушавшись к разговору, я поняла: сейчас усну. А у меня ещё дела.

– Илюх, будь другом, не трогай меня завтра. Совсем. Я последние лет семь в постоянном шухере и не помню, когда спокойно спала. Если заскучаешь, попроси Русю показать наш заповедник – там живет нечисть, безобидная для людей, но подлежащая истреблению по старым наблюдательско-ведьмовским спискам. И будет тебе счастье. А я дико хочу выспаться.

Он понятливо кивнул.

Я пожелала всем доброй ночи и, прихватив рюкзак, ушла в свою комнату. Достала «пейджер» и устроилась за столом. Для начала написала бабе Любе – добрались, отбились и снова добрались, а потом – своему начальству. Вкратце описала наш с Аней эпичный побег и сообщила, что снова в строю. Одной ногой, но к подвигам готова. И попросила вернуть меня к старым делам, пока этим не занялся серьёзно ушлый Удавкин внук. О его деле я тоже написала, и будет забавно, если начальство заинтересуется и даст добро. И даже посоветует половить безымянного на живца – на меня то есть.

Кстати, если постараться, можно наши с Илюхой дела состыковать – нам ведь необходимо одно и то же существо. Для разных исследований и отчётов, но тем не менее. Правда, я совершенно не умею работать в паре… Да и находиться рядом со мной опасно.

Очень.

Глава 5

Волшебство сохраняется только до тех пор,

пока тебе ничего не надо.

Эрих Мария Ремарк «Тени в раю»

Утро началось, хвала дару, позже обычного, но всё-таки с побудки. В доме, где живут дети, сон есть, только пока они спят. А уж если дитё проснулось и заскучало…

Руся разбудила меня, шумно плюхнувшись с потолка на постель.

– Эф, вставай! – заныла она, дёргая меня то за одну косичку, то за вторую, то за третью. – Уже обед скоро, а ты всё лежишь и лежишь! – упрекнула капризно. – Вставай!

– М-да-м?.. – я сонно вынырнула из объёмной подушки. – Обед?.. Погоди, я сейчас… – и неудержимо зевнула, подавляя зверское желание нырнуть обратно, и хоть трава не расти.

– Знаю я ваши «сейчас»! – Руся мячиком запрыгала по постели к потолку и обратно. – Мне мама объясняла! «Сей-час» – значит «в этот час», а час – это долго! Вставай!

О господи…

Я сонно села, протёрла лицо и попросила:

– Русь, сделай доброе дело, поставь чайник. Я только в ванную загляну и сразу на кухню, честно-честно.

– Если опять ляжешь – я приду и отнесу, – сурово пообещала девочка на выходе, добавив по слогам: – от-ле-ви-ти-ру-ю. Вот, – и усвистела.

Я потянулась и с трудом выгнала себя из постели. На «пейджере» обнаружилось лишь одно сообщение – от бабы Любы, с приветом «дитятке», а начальство загадочно молчало. Может, и к лучшему. Если что, я и сама к делу пристроюсь. Позиции, условия и обязанности оговорены давным-давно, и вряд ли за четыре года моего бесславного «отпуска» они изменились. Другое дело, что изменились обстановка и знания «объектов», и мне позарез нужна информация о нынешнем состоянии дел. Что-то, конечно, расскажут старшие приюта, но они насквозь местные и в курсе лишь теоретически.

А кто ещё в полях и в теме? Кроме живых – мёртвые. И это… мысль.

В ванной я быстро умылась над тазиком и побрела на кухню, где как раз закипал на огне чайник и летала Руся, напевая и расставляя чашки-ложки. На столе обнаружились тёплые драники, и я с удовольствием подмела всё, что было, залив Ужкину стряпню кружкой ромашкового чая.

– Эф, а почему ты так редко приезжаешь? – Руся висела в любимой позе парашютиста, облокотившись о стол и болтая босыми ножками. – Почему на совсем не останешься? Здесь скучно без тебя…

– Нельзя, – я встала за второй кружкой чая. – Я… В общем, я здесь умираю.

– От чего?.. – вскинулась девочка.

– Вот, – я подтянула длинноватый рукав футболки. На смуглой коже левой руки рваной чадящей раной чернела лунка, где прежде находился «уголь». – Это называется «выжигание». «Уголь», с которым я родилась, мне выжгли. Теперь я живу за счёт «углей», заключённых в артефакты, – и кивнула на трость, – а они здесь не работают. И я в любой момент могу мумифицироваться.

Детям, поучала наставница, надо всегда говорить правду, какой бы она ни была. Да и врать Русе бессмысленно – она чует ложь не хуже нечисти. И у меня – камень с души. Я устала ходить вокруг да около, объясняя, что не приезжаю не потому, что не люблю.

Девочка посмотрела на трость, лежащую поперёк стула, и поняла:

– Там нечисть. Это домик для нечисти. Для какой, Эф?

– Да, для какой? – раздалось с порога.

И леший знает, как давно Илья пришёл и сколько успел подслушать…

– А вот… – проворчала я, добираясь до стула. – Интересно? Разбирайтесь. А то всё вам вынь да положь… Только не трогайте. Нечисть может среагировать на чужие руки даже в спячке.

Любопытствующие предсказуемо оккупировали место у стула. Присмотрелись к трости, переглянулись, снова присмотрелись, снова переглянулись – разочарованно.

– Я одно вижу, – первой заговорила Руся, – оно само – как источник силы. Живой источник. И он не должен отключаться, как у него вот, – и по-свойски ткнула пальчиком в Илью, – сила не отключается. Как не отключается у нашей нечисти. Но сейчас оно почему-то спит, силы не даёт и вообще почти незаметно. Почему?

– Потому что этот вид нечисти не ладит с тем, который хранит наш приют, – намекнула я.

– Или «клещ», или «ящерица», – сразу догадался Илья. – У «китов» мало своей силы, и они очень не любят тех, кто слишком много хочет.

– Верно, – я улыбнулась, погладив трость. – Там «ящерица». Поэтому на чужой территории я прошу её спать как можно дольше и крепче, чтобы не беспокоить хозяев. И поэтому, – виновато посмотрела на Русю, – максимум через неделю я уйду. Но скорее всего раньше.

– Но сейчас мы пойдем гулять, – тоном, не допускающим возражений, объявила девочка. – Ты же моих улиток не видела. И деревянных гномиков. А ещё у меня рыбки в пруду и…

Я молча и покорно встала. Улиток нельзя не посмотреть. Гномиков – тоже. Зато потом я опять залягу и шиш встану.

– Одну минуту, переоденусь… А где остальные?

– Мама в огороде, Ане сказки про Великую шепчущую рассказывает. А то она не знает. Представляешь? – хихикнула Руся.

Илья увязался за нами, но, понятно, не из-за улиток с гномиками. Следующим после рыбок обязательным пунктом стоял заповедник, и заклинатель-шаман был не прочь снова туда наведаться. Да, с утра уже сбегал и с тех пор пребывал в нирване. А с хранительницей он познакомился ещё вчера.

Всё-таки, как рассказал приятель по дороге, опять катая Русю, чтобы попасть в приют, пришлось таранить стену. Аня спала в трансе, сам он ни черта не видел и тупо кружил по указанному на карте пятачку меж рощиц в надежде врезаться. И врезался. На шум сбежалось полприюта, и среди них оказалась и ведьма – хранительница заповедника. Она сразу обнаружила провезенную контрабандой нечисть, успокоила «кита», усыпила незаконных и даже пообещала оставить некоторых несчастных здесь, в заповеднике, набираться сил и обретать телесную суть.

– Я одного не понял, – подытожил Илья, – почему её хранительницей называют?

– Из-за них, – я пощекотала босую Русину пятку, и девочка радостно захихикала. – Сначала нечисть жила здесь, как все, – я махнула рукой на домики, мимо которых мы шли к лестнице, – но любопытные дети – это любопытные дети. Они сбегались поглазеть на неведомых существ, а заодно и понюхать, пощупать… Нечисть, устав от внимания, перебралась в незаселённую часть холма, и к ней приставили пару ведьм – оберегать покой. Ребятня в конце концов привыкла, но должность осталась. Да и новая нечисть время от времени появляется, слухи расползаются, а дети… – я снова пощекотала подставленную пятку. – Их любопытство неистребимо.

– Но они же интересные, – оправдалась Руся и требовательно дёрнула Илью за ухо: – Правда?

– Правда, – охотно подтвердил он, – в любом виде и в любой форме.

Мы спустились до середины лестницы и свернули на самую длинную улицу, кольцом огибавшую холм и уводящую к заповеднику. По дороге до оного с меня стребовали обещания привезти в следующий раз «что-нибудь интересное, хотя бы котёнка», ещё раз посмотреть на рыбок и заплести девочке такие же косички, и чтоб их было много-много, и чтоб надолго. Я, вздохнув, распрощалась с дневным сном и упрямо нацелилась на ранний вечер и последующую ночь. Кто знает, когда теперь получится выспаться перед новым этапом работы…

Заповедная часть приюта начиналась с домика хранительницы, которая как раз копалась в огороде. Я поздоровалась, минуты три потратила на обсуждение погоды и урожая морковки, и мы потопали дальше – мимо ухоженных каменных домиков в липах, рябинах и ёлках, за низкими плетёными изгородями, с огородами и цветниками. И уже у пятого домика меня окликнули, и голос оказался таким щемяще знакомым и внезапным – здесь, в приюте…

– Ой, я же забыла! – ахнула Руся и азартно замолотила ножками по Илюхным плечам. – У нас же тоже есть своя «ящерица»! То есть свой!

– Эфуша! – Анатоль Михайлович, с неизменными седыми усами и «козлиной» бородкой, отложил книгу и встал со скамейки. – Ты ли это? Сколько лет!.. Иди, обниму! Ну-ну, не корчи недотрогу! Ты ж не нечисть, ты же красивая баба!

Настала Илюхина очередь давиться смехом. «Ящерица» по старой дружбе обтискал меня всю и чуть не задушил в объятьях.

– Эфуша, – повторил Анатоль Михайлович умильно, – сколько лет… Садись, дорогая. А что с ногой? – заметил профессионально. – Дай-ка гляну… Не боись, говорю. Не больно гляну.

Я опустилась на скамейку и вытянула левую ногу. Похоже, здесь я наконец освою непростое искусство «змейки на солнышке»… Анатоль Михайлович сел рядом, протянул руку, шевельнул пальцами и сразу же вытер ладонь о неизменную полу старого медицинского халата, с которым, кажется, никогда не расставался.

– Ну, ты даешь! – присвистнул он. – Кто приголубил? Знаю, что палач. Кто из? А то была у меня одна знакомая из местных…

– Нет, не местные, – я скривилась. – Это я на Урале… подцепила. Съездила… по делам.

– Так-так… – «ящерица» снова протянул руку и пощупал воздух над коленом. – А давай тебе искусственный сустав поставим.

– Чего? – возмутилась я. – Искусственный? Протез? Не надо!

– Да не такой уж и протез. Тьма ты тьмущая, Эфуша, – укорил он. – Заклятье же в одном месте сидит, по ноге не расползается? Не знаю, чем ты его сдерживаешь, но делаешь всё правильно. Оно сидит в суставе, как в клетке. Хотя… Да, сидит, пока силы нет – подпитки от природного «угля». И её, эту клетку, можно вынуть. Вместе с проклятьем. А у людей, знаешь, есть одна весьма полезная инновация…

Я вполуха слушала о наноматериалах, о том, что такие «наносуставы» сгибаются-разгибаются, не болят и вообще есть не просят, а сама думала, но отнюдь не о суставах. А об удаче, которая порой так складно сводит пути-дороги. «Ящерица» же гениальный хирург. И гениальный патологоанатом.

– Анатоль Михалыч, а вы дорого берёте? – спросила я, едва дождавшись окончания лекции.

Он обиделся и отодвинулся, сложив руки на солидном пузе:

– Ох и вредная же ты, Эфуша… И гордая больно. Ты, парень, как с ней уживаешься? – обратился к Илье, который стоял под липой, усыпанный оборванными Русей листочками. – Если ж она вообще никак не?.. А?

Илья флегматично пожал плечами и спрятал очередную ухмылку.

– Да я не про колено, – пояснила я торопливо. – Я в общем за, но потом, мне пока не до операций. Вы патологоанатомическую экспертизу можете провести? Нелегально?

– Кого резать? – заинтересовался Анатоль Михайлович.

Приятель перестал ухмыляться и подошёл ближе.

Я, уповая на Русину увлечённость листиками, вкратце обрисовала свою малоперспективную идею вскрыть безымянного.

– Есть подозрение, что они – не совсем люди, – заключила я. – Вы когда-нибудь слышали… Возможно ли пересадить что-то от нечисти магам или ведьмам? Чтобы допспособности появились? У многих видов нечисти сила находится в одном месте – в подобии нашего «угля», но у ведьм это концентрированный клубок силы, а у нечисти, как я слышала, орган – железы, жабры… печень, сердце. Ведьмины «угли» же пересаживаются без утраты способностей, но удачно – лишь от ведьмы к ведьме. А если попробовать с нечистью?..

– А ты в теме, – хмыкнул в усы Анатоль Михайлович и погладил бородку. – Слышал, Эфуша. И даже делал. Дохлый номер.

– А если подопытным будет не просто маг, а потомок одержимых? – уточнила я. – С силой беса в крови?

Илья подошёл ещё ближе. Такого факта о безымянных он, разумеется, не знал.

– Вероятность есть, – «ящерица» снова погладил бородку, но уже задумчиво. – Потомки – редкость, специально для нужд науки их не ловили… Поймаешь – приноси, – предложил деловито. – Посмотрю. Ищешь на них управу, а? – прищурился хитро.

– Для начала хочу понять, как вообще их искать, – я нахмурилась. – Эти сволочи – будто невидимки. Ни запаха, ни магического излучения, ни следов существования… Ничего. Мы всегда натыкались на безымянных или случайно, или по их инициативе. Да, ищем, – я инстинктивно сжала рукоять трости, – не век же нам здесь сидеть. Да и нет его – вечного. Однажды наблюдатели рискнут – подобрать ключи к «киту», напасть… Уничтожив безымянных, мы обескровим наблюдателей. И тогда у нас появится шанс. Выжить.

Да, во-первых – выжить. А уж после…

– Помогу безо всяких «сколько», – повторил Анатоль Михайлович веско. – Найди и притащи. А я для такого дела вернусь в мир. Осталась у меня пара подпольных операционных… Неси. Или зови. Инструменты подготовлю. Всё выясним.

– Спасибо, – я улыбнулась.

– Пойдём чаю-то выпьем, – вспомнил о гостеприимстве «ящерица». – Ты, парень, Удавкин же? Да, есть в тебе что-то… Заходи. А малая пусть полетает. Я ушки ей прикрыл, но это силы много жрёт. А у меня их сейчас – три капли. Больше из закромов беру – «китёнок» нервничает.

Я снова пообещала Русе рыбок и косички, и она с радостным визгом улетела гонять ближайшую птичку.

– Эх, детство-детство… – ностальгически вздохнул Анатоль Михайлович. – Эх, молодость… – и распахнул дверь своей берлоги. – Прошу, молодёжь. Эфуша, не трогай палку. Я же вижу, что не болит колено. Болит поди или от сильной нагрузки, или к вечеру, в час проклятья. А хромаешь ты, потому что больше выпендриться нечем. Хотя такая ж девка видная… Вредность из тебя выбить некому. Слышь, парень, я тебе вот чё скажу…

«Ящерица» умел не только мёртвые тела отлично препарировать, но и мозги вправлять. Правда, в моём случае он перестарался, вывернув их наизнанку – так хотел, чтобы я стала «нормальным человеком». Хотя бы. Для начала. И из его дома я вылетела пулей, едва не забыв попрощаться, зажав под мышкой трость и почти не хромая, хотя «час проклятья» наступал на пятки во всех смыслах этого слова. Удирая из заповедника, я даже Илью обогнала и притормозила только перед лестницей. Села на верхнюю ступеньку и мрачно воззрилась на подвижные макушки далёких сосен.

– Ни слова, – я подняла руку, когда приятель заинтересованно открыл рот. – Сейчас будет пятиминутка страданий о неправильно прожитой жизни и упущенных возможностях. Не сбивай с мысли. Она очень интересно раскручивается.

Илья кивнул, сел рядом и ровно через пять минут, как засекал, вопросил:

– И?..

– Я ни о чём не жалею, – я пожала плечами. – Всё бы повторила, кроме одного дурацкого опыта. Хотя в целом он тоже пошёл на пользу.

– Да я и не сомневался. И бабушка говорила, что тем, кто оглядывается назад, нечего делать среди отступников.

– Ай, мало ли что она говорила… – проворчала я. – Я всегда оглядывалась. И сейчас оглядываюсь. Если прошлое не мешает идти дальше, в оглядках нет ничего плохого. А у многих из нас прошлое – это единственный дом, где любят и ждут. Всё остальное – склады и гостиницы.

Я встала и целенаправленно захромала вниз, размышляя, что это всё из-за студентов. Это из-за них я так привыкла картинно хромать и страдать на каждой ступеньке, что сама не заметила, как роль стала частью меня. Люблю приезжать в приют… После общения с отступниками старые шкуры сползают моментально, как после длительного пребывания на злом южном солнце. Правда, и оставляют после себя новую кожу, нежную и беззащитную… Но у меня ещё есть пара дней, чтобы «подзагрубеть» в нужном направлении.