Читать книгу: «Восемь Волков», страница 2

Резкий прилив прохладного ветра чуть не сбил с ног, заставил задыхаться. Я огляделась. Раскинувшаяся повсюду зелень пряталась в легком полумраке вечера. Лесная свежесть пробирала до самого нутра, вызывала трепет, ощущение страха и свободы.

– Что ты видишь?

Как только слова строчкой пробежали в голове, впереди вспыхнули два желтых огонька. Они становились все ближе и ярче, вынуждая щуриться.

– Я вижу глаза.

– Глаза? – переспросил голос, пока нечто продолжало нестись навстречу.

Два огонька плясали и прыгали, будто дразнили. Я чувствовала, что существо все ближе. И его приближение пробуждало первобытный страх. Голова вдруг обратилась в камень и, не способная ясно мыслить, пульсировала болью. Тело пробило бесконтрольной дрожью.

– Это зверь. Он приближается, – крик застрял в горле.

– Ты в опасности? – слова превратились в бессвязную кашу, заглушаемую нарастающим грохотом.

Все, что я видела – это слепящий свет. Все, чего мне хотелось – упасть на колени и свернуться калачиком. Я думала, что если стану как можно меньше, то зло уйдет, но я становилась только больше. Меня распирало изнутри, и я заполнила собой все и лопнула, как воздушный шарик.

И на мое место пришел страх, липкий, пахнущий сыростью и железом. Он пульсировал раненой плотью, бился дичью, подстреленной, но оставленной умирать. В то мгновение я была не собой, а той, что умела бояться, ведь ей было, что терять. Болезненное воспоминание вырвалось на свет: приглушенные голоса и страстное желание жить.

– Мамочка, пожалуйста, не умирай!

Сильная рука схватила меня за запястье, и прикосновение ожогом выбросило обратно в реальность. Я распахнула глаза, жадно хватая ртом воздух, словно только что вынырнула из-под толщи воды.

– Дыши, смотри на меня. Ты в безопасности, все закончилось.

Айдан сидел передо мной на коленях и крепко сжимал мою ладонь, обеспокоенно глядя в глаза. Все еще тяжело дыша, я отшатнулась. Я не могла поверить, что он шарил грязными руками в моей голове и нашел те раны, о существовании которых я и не подозревала.

– Прошу прощения, я был слишком опрометчив, – его голос дрожал, и он казался искренним, но это не придавало уверенности. – Для первого сеанса гипноз был не лучшим вариантом.

– То, что я увидела…

– Проблемы с памятью – нередкое проявление посттравматического синдрома. Травмирующие воспоминания могли быть подсознательно заменены на…

– Чудовище?

– Фантазию. – Айдан все еще был близко, но уже старался не касаться. Он выглядел холодным, и только глаза выдавали его беспокойство. – И часто ты видишь то, чего нет?

– Иногда вижу тени в уголках глаз. Когда не смотрю, они становятся больше, когда вглядываюсь – исчезают.

– Со сном проблем нет?

– Кошмары, – коротко ответила я, все еще тяжело дыша, а про себя добавила: каждую ночь.

– А ты уверена, что не спишь прямо сейчас?

Я моргнула.

– О чем вы?

– Выглядишь так, будто не высыпаешься. Может, дам тебе какой-нибудь отвар для сна.

– Хотите сказать, что я плохо выгляжу?

– Я бы ни за что такое не сказал.

Повисло молчание.

– Видишь ли, – откашлялся он, меняя тему, – разум – посредник между нами и реальностью. И иногда, стремясь нас защитить, он сводит с ума.

– Предлагаете отречься от разума?

– Мы слишком зависим от того, что видят наши глаза и слышат наши уши. И когда задумываемся слишком сильно, реальность начинает подстраиваться. Можно? – Не дожидаясь ответа, он бережно взял мою ладонь и положил себе на грудь. – То, что ты думаешь, является мной, – лишь образ, созданный твоим опытом. Меня, которого ты знаешь, не существует. Я умру, когда ты отвернешься.

– Вы хотите сказать, – я вырвала руку, он опустил глаза, – что нет смысла бояться своих фантазий?

– Все это время мы говорили только об одном – о неопределенности. – Айдан поднялся на ноги и прошел обратно к креслу. – Обозначь себя в этом мире и ничего не бойся, даже своих фантазий. И у меня есть то, что поможет тебе в этом. – Он засуетился, но тут же замер и издал нервный смешок. – Только дай мне слово, что это останется нашей маленькой тайной.

– О чем вы?

Он пошарил в тумбочке, вытащил тонкий черный блокнот в кожаном переплете. Я потянулась за ним, но он одернул руку.

– Твой дневник до инцидента, – он разглядывал меня с предвкушением и осторожным любопытством, точно терпеливый удав – беспечную мышку. – Я не читал и даже не открывал.

– Я не помню, как его писала, так что…

– Просто хотел, чтобы ты знала, чтобы доверяла мне.

– У меня ведь нет причин не доверять, верно?

Он расплылся в улыбке.

– Думаю, на этом наш сеанс можно закончить, – он передал дневник, и его пальцы на мгновение задержались на моих – холодные, как металл. – Жду тебя завтра на занятиях.

Я цыпочках шла по коридору, как вороватая кошка, что стащила мясо с хозяйского стола. Черный блокнот жег ладони и мертвым грузом тянул к полу. Фантомная боль искрила на кончиках пальцев. В какой-то момент я хотела выбросить дневник, но лишь крепче прижала к груди. Несмотря ни на что, я ощущала странное предвкушение, которое заставляло сжимать блокнот до белых костяшек. Трепет – липкий, как пот, – сдавливал горло.

Кирпичное здание в три этажа – и академия, и общежитие в одном – было тесным, как склеп. Учебные аудитории и кабинеты преподавателей располагались на третьем этаже, жилые комнаты – на втором, а внизу – спортивный зал, столовая, кабинет директора и пост охранника. Сюда не принимали просто так: только по приглашению.

Наша с Айсой комната была невзрачной: тесный прямоугольник с двумя кроватями у стен, а между ними – стол и окно. Внутри меня ждала тень – худая и черная. Я замерла, пока не осознала, что всего лишь вижу свое отражение. Зеркало у двери поставила Айса. Она всегда вертелась перед ним, когда собиралась куда-то. А я избегала в него смотреть. Сегодня не получилось.

Вид в зеркале пугал: тело, малокровное и угловатое, плоское со всех сторон, с выпирающими костями. Все говорили, чтобы ела больше, но я не могла – не чувствовала голода. Тогда они смотрели на меня с такой невыносимой жалостью, что аппетит пропадал еще на несколько месяцев вперед. Я знала, о чем они думали – о моих родителях. Им меня жаль. Они не говорили ни слова, но глаза выдавали. Может, они и правы. Может, я и скорблю. Но как же это странно – скорбеть о том, чего не помнишь.

Я небрежно бросила рюкзак у кровати, которая теперь принадлежала мне, опустила голову на твердую подушку и наконец оторвала от груди дневник. Я смотрела на него с расстояния вытянутых рук, но так и не решалась открыть. Прочесть его казалось одновременно и таинством, и святотатством. Странно, что я не ощущала подобного в кабинете Айдана. Тогда дневник казался чем-то несерьезным и неважным, словно Айдан играл со мной. Сейчас же, физически ощущая его в руках и осознавая, что он может в себе таить, я совсем растерялась.

Выдохнув, я наконец решилась, но не успела открыть дневник, как из него выпорхнула фотография. Я осторожно взяла ее в руки, отложив блокнот в сторону. Фотография была маленькой и старой, на ней был запечатлен молодой парень с резкими скулами и каштановыми волосами. Но больше всего цепляли глаза – выразительные и медово-карие.

Я вглядывалась в пронзительный вгляд незнакомца, изучала черты его лица и гадала, кто он такой. Но чем дольше я смотрела, тем сильнее сползала внешняя красота, обнажая сокрытое звериное нутро. Я видела, как что-то отвратительное и искаженное плескалось в глубине его глаз. По спине пробежал холодок. На меня смотрела тьма.

Я отбросила фотографию, покачала головой, прогоняя навязчивый образ, и зашелестела страницами: даты и события мелькали, обгоняли друг друга, торопясь рассказать историю, которую я забыла – мою историю. Из каждой строчки и каждого слова на меня смотрела прошлая я, а я в настоящем изо всех сил пыталась разглядеть ее в ответ.

Я узнала, какой кофе она любит, какой чай пьет, ее любимый цвет, узнала о ее родителях, о парне, который нравился. И по мере приближения к сегодняшней дате, во мне росла тревога. Узелок страха все сильнее затягивался внутри.

И вдруг я осознала: это все – не я. К горлу начала подступать тошнота.

Я в ужасе швырнула дневник в стену.

Но тут же вскочила и подобрала его. Страницы были пусты.

Трясущимися руками я перебирала их, пока не наткнулась на единственную запись: “Погибая в моей памяти, ты каждый раз воскресаешь, моя Птичка-Феникс.”

Город купался в утреннем тумане, томно потягиваясь. Он только-только просыпался, неохотно и неспешно, под щебет птиц, что перебивали друг друга взахлеб. Небо искрилось розовым и висело так низко, что протяни руку – и облака молоком польются по ладоням. Утренняя прохлада кружила голову, наполняла легкостью сердце и каждый шаг. И казалось, что вокруг были сплошные декорации, особенно приторные перед катастрофой.

Передо мной раскинулась знакомая площадь – каменый остров с фонтаном и скамейками, очерченный дорогами и окруженный громоздкими административными зданиями. Не было ни души, и лишь иногда проходили редкие люди и проезжали редкие машины.

Я спешила. В животе порхали бабочки, а в груди ныло сладкое предвкушение чего-то большого и прекрасного, но с горьким послевкусием напрасных надежд.

Я увидела его издалека. Он сидел на скамейке, запрокинув голову – бледный силуэт на фоне розового утра. Я подошла ближе, и он, будто почувствовав, повернулся ко мне, и до боли знакомая улыбка вспыхнула на его лице. "Я знаю тебя," – пронеслось в голове. – "Но откуда?"

Застигнутая врасплох, я застыла испуганной ланью, но через мгновение все же улыбнулась в ответ – решила поверить в иллюзию.

– Привет, – кивнул он, изучая меня взглядом с ног до головы, но избегая смотреть в глаза.

Я села рядом, стараясь выглядеть спокойной. Еще секунду назад я точно знала, кто он, и хотела столько всего ему сказать, но сейчас голова опустела, наполнилась воздухом. Я и сама почти растворилась в окружающем, каждый раз задыхаясь, когда порыв ветра проходил насквозь.

– Дай руку, – улыбнулся он.

Я послушно протянула ладонь, он накрыл ее своей и слегка сжал.

– Прости, – сказал он еле слышно, одними губами.

Я вспомнила это слово, почти ненавистное. Он часто его повторял.

– Тебе не за что извиняться, – отрезала я голосом, что принадлежал не мне.