Читать книгу: «Про то, как враг народов войну выигрывал», страница 5

Раз уж она фактически всегда была до чего и впрямь надежно приватизирована исключительно так одним лишь, тем ведь строгим большевистским здравым смыслом.

А как раз потому в ходе той одной, сугубо отдельной и донельзя так ограниченной карательной акции и было возможно даже и не такое весьма славно, хотя куда вернее, более чем бесславно и жестокосердно на скорую руку вполне безупречно уж разом так провернуть.

Надо было всего-то лишь совсем безотлагательно стать абсолютно и всевластно на редкость же исключительно бесчеловечным…

Да только попробуй нечто подобное хоть сколько-то осуществить, когда на тебя не то, чтобы и впрямь до мозга и костей совсем неумелого, однако на том самом чисто военном поприще безыскусно безграмотного именно издалека всею силой разом попрет безумно бравая вражеская армия.

Да к тому же еще и такая, что с истинно большим умом и талантом сколь безукоризненно сходу до чего молниеносно взаимодействует промеж всех своих самых различных родов войск.

Все равно одолеем, наше дело правое – победа будет за нами.

И за ценой мы, ясное дело, вовсе-то никак явно не постоим, однако цена эта не только пот и кровь, но еще и пустое разбазаривание всего вот разом, и вся…

«У храбрости ума мало», – эта фраза фронтовика сапера Зиновия Герда, сказанная им в фильме «Место встречи изменить нельзя», отлично передает все безумие на редкость слепой самодостаточности, доверху переполненной наивысшей убежденностью в той чисто грядущей и близко так никак неминуемой нашей всеобщей победе над заклятым нацистским врагом.

Однако та чисто штабная храбрость – это нечто другое, чем самоотверженность воина на деле, а не на словах вполне ведь готового отдать свою мелкую жизнь во имя существования чего-то значительно большего, чем он сам.

Этот нескончаемый поток ужасной брани, который так и изливался из уст высокопоставленных ослов, каковые явно не имели в своих планах абсолютно никакой иной задачи, кроме как гнать и гнать массы на врага в самом откровенном качестве исключительно так слегка сдерживающей его смазки для всех уж выставленных им вперед острых штыков.

Другая тактика боевых действий потребовала бы до чего явственного напряжения мозговых извилин, а нечто подобное попросту и невозможно было бы себе представить, покуда Россией правят все те же господа товарищи…

Причем подобные люди, будучи чисто гражданскими лицами, а не полководцами (пусть даже и при погонах) всегда как-никак, а, в конце-то концов, уж явно ведь проигрывали сражения, и это несмотря на все те с виду кажущиеся довольно-таки значительными чисто вот временные свои успехи.

Знаменитый Пирр, четырежды в пух и прах разбивал римское войско, однако это как раз именно после той четвертой по счету его победы он во весь тот наверняка, как есть начисто сорванный громкими командами голос некогда сколь громко же завопил:

«Еще одна такая победа, и у меня не останется армии», – причем этот крик смертельно раненой воинственной души и может послужить наиболее явным и исключительно бесславным историческим примером, чего это именно делать военачальнику и близко так вовсе нисколько не следует.

Ну, а в качестве довольно-то небольшого военного чина люди подобного склада характера разве что лишь себя и других более чем бездарно для всякого ратного дела, как есть и впрямь явно так понапрасну до чего попусту так губили.

И как раз в данном-то духе оно всегда уж и было, причем довольно-то еще издревле – сильно храбрые никогда подолгу не жили; по-настоящему храбрый воин – это тот, кто в самом пекле сражения головы никак не теряет.

Ну а храбрецы, одним лишь нахрапом пытающиеся врага одолеть, как правило, одну разве что окропленную кровью землю совсем так безысходно своими бренными телами сколь еще вдоволь тогда только и удобряют…

52

Однако это как раз-таки в эти наши новые, славные и добрые времена и возник тот сколь еще бесновато воинственный класс храбрецов, кои сами под пули никогда не полезут, зато сколь еще многих других они под их на редкость ужасающий свист до чего отчаянно в спину упрямо и вдохновенно разом так до чего сходу толкают.

И при этом они сколь ужасающе корчат геройские рожи, и всех тех, кто их вразумлять довольно-то опрометчиво, не дай только Бог вот действительно вздумает, всенепременно ждет тот самый как есть незамедлительный трибунал, а то и та чисто же безымянная общая могила.

А если уж беспристрастно повернуться к лику истинных былых героев, то тогда само собой и окажется, что не нападать на врага, достаточно долго выжидая для того более удобного часа, никакая не трусость, а военная хитрость и гуманизм по отношению к солдатам, которых ждут, не дождутся дома их родные и близкие.

Родину, ее и близко нельзя было столь иступлено защищать, дабы разве что на редкость обильно, затем оросить кровью ее сынов леса, поля…

А для чего тогда были большие и малые реки?

И надо ли было весьма поспешно останавливать немцев не теми сходу так и близко явно же неодолимыми водными преградами, а лишь, в сущности, теми, с одного только виду будто бы и впрямь полностью неистощимыми, человеческими ресурсами?

53

А между тем настоящих людей (а таких в России немало) надо было хоть сколько-то на деле, а не на пустых словах как-либо уж действительно попытаться от той самой верной и неминуемой смерти вполне ведь явственно уберечь и как щепки в огонь их уж попросту так никак совсем не подбрасывать.

Пусть лучше пришлые недруги дохнут, словно мухи от бескормицы, как то некогда уж и бывало во времена Наполеона, ну а своих надо было, словно зеницу ока хранить ради всех тех лишь затем еще некогда грядущих побед, да и поражений, кстати, ведь тоже.

Кутузов, к примеру, своих до чего только по мере сил весьма так старательно всячески же берег.

И вот чего пишет о нем Лев Толстой в его романе «Война и мир»:

«Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению. Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости, то, что они могли бы понять – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем. Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте вместо донесения лист белой бумаги. И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей. Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску».

54

Ну а во времена самого еще начала Второй мировой войны роль, и ног под собой, никак уж не чуя драпающего Наполеона, с самым превеликим прискорбием исполнила почти вся та довольно-таки не в меру языкатая, но совершенно ведь при всем том исключительно немощная умом советская номенклатура.

ПРИЧЕМ ВСЕ ТЕ ЕЕ отчаянно бравые, и никак нескупые на слово деятели были буквально-то вдоволь без году неделя всякими званиями и привилегиями уж всецело вот вкривь и вкось до того щедро одарены, что они в отличие от всего остального народа целиком и полностью были именно в том самом весьма красочном своей этикеткой коричневом шоколаде…

Причем состояла эта серая умом масса (благодаря всем тем сталинским чисткам) из той самой, что ни на есть наиболее отборной, да еще и на редкость тщательно выпестованной, и вышколенной сволочи.

Ну а она у любого народа почти всегда до чего неизменно во всем полностью идентична…

Тем более что тогдашняя советская власть вообще была бесподобно интернациональна, а потому и любые сколь беспочвенные обвинения в русофобстве на самом-то деле попросту вообще уж на деле смешны, если не сказать – абсолютно абсурдны.

И вся эта «отчаянной храбрости» братия тикала со столь невероятной поспешностью, что иногда (бывало и такое) пришедшую издалека машину надо было затем довольно-таки долго вполне всерьез, отмывать.

Раз уж те самые господа товарищи вовсе так не были готовы отойти по нужде в кустики.

А между тем когда прижмет, всякое как-никак, а непременно может еще явно случиться.

Однако при всех тех чисто же «сугубо своих достоинствах» новоявленные приспособленцы, выпестовавшиеся внутри лона большевистской партии как раз-таки после той чрезвычайно тщательной ее очистки от почти всякого самого изначального своего элемента на том сколь судьбоносном перепутье сумрачных и злосчастных 30-х годов…

Нет, в конце концов, эти людишки как-никак, а непременно так вполне еще разом на деле оправились.

А именно тогда и стали они сколь уж бесцеремонно расстреливать боевых офицеров за все их настоящие или мнимые самими чекистами с почти чистого листа надуманные просчеты.

55

И главное, при всем том в свете всех тех чисто официальных прожекторов все это и поныне выглядит вовсе-то совершенно же иначе, а именно разве что, как всегда, лишь, только-то, значит всецело по-ихнему…

Поскольку именно для того она и существует та самая до чего слащаво же ЛЖИВАЯ и сугубо официальная версия истории, дабы все вот, значится, некогда действительно бывшее на деле в те самые как есть иные тона сколь ведь острым орлиным глазом совсем «реалистично» и масштабно весьма же предметно раз за разом более чем сходу преобразовывать.

А между тем Лев Толстой в его романе «Война и мир» на редкость же наглядно всем нам преподносит, чем это вообще занималась в его время прикладная история, а она сколь еще уж бессмысленно тогда наводила буквально на все, то навеки ушедшее в былое и славное прошлое тот еще изящный искристо блестящий глянец.

Причем делалось это как раз-таки ради того, дабы вся та навек опостыло некогда имевшаяся в далеком прошлом, чудовищно же несветлая обыденность неизменно бы затем смотрелась (в глазах грядущих поколений) до чего как-никак недвусмысленно ярче и многопланово красочнее.

Раз уж и близко нельзя было допустить и мысли о создании в людском сознании тех самых довольно выпуклых образов, вполне непосредственно связанных именно с той невзрачно так мрачной серостью безликих будней безо всякой той считай, что ее самой так явной «гипергероизации»…

А между тем то самое истинно настоящее мужество и близко никак не заключено в том еще самом бешеном и показном энтузиазме, и оно весьма малоприметно и достаточно так более чем скромно.

Да вот, однако, кое-кому было явно никак не с руки – освящать реалии и будни войны именно в свете всей той, до чего же бескрайне суровой и крайне, так совсем неприглядно правдивой, а заодно и сколь выпукло вполне настоящей действительности.

Да и вообще, кое-кому нужно было, прежде всего, всеми теми исключительно так верно светлыми красками до чего еще полноценно ведь освидетельствовать все, то восторженно хлесткое очарование той уж навсегда вовсе так ныне канувшей в лету эпохи.

И вот они, на сей счет весьма так изумительно воодушевляюще верные слова Льва Толстого:

«В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополчение за ополчением поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаяньи, горе и геройстве русских. В действительности же, это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем, в действительности, те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из-за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращала никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего.

И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени. Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват».

56

Однако, уж, как всегда, на редкость бестолково и обезличенно виноватых, мы ведь явно без труда сколь доблестно как пить дать где-нибудь да обязательно вскоре так разом еще отыщем.

И этакими за все от начала и до конца виноватыми и совсем же безответственными личностями, прежде всего, как есть, до чего непременно окажутся именно те простые и бравые солдаты, у которых зачастую вся сила их великого духа, собственно, и является главной оборонительной и наступательной мощью.

Причем бывает она, куда и впрямь сколь так значительно поважнее всяческой той или иной военной амуниции.

А как раз-таки про нечто подобное граждане советские историки нам-то все уши весьма ведь давненько уж до чего старательно прожужжали… на все лады вальяжно вещая безо всякого перерыва…

Слабая у нас, оказывается, была армия, плохо обученная, крайне недисциплинированная.

А между тем как раз ради того, чтобы СОВЕРШЕННО уж незамедлительно более чем сходу перейти в контратаку, и нужна была та весьма неумолимая воля командиров и истинно железная дисциплина солдат, да только откуда всему тому, собственно, было взяться у армии, которую враг вмиг уделал в хвост и в гриву?

57

И той армии нужно было бы прямо так сразу отойти назад, да постепенно и неспешно перегруппироваться, но то явно оказалось бы вовсе-то никак попросту совсем не по-советски.

Такие вещи в те времена неизменно рассматривались нисколько не иначе, а именно как самое откровенное паникерство!

Причем ничто не ново под луной, правда, в оригинале Экклезиаст сказал: «Нет ничего нового под солнцем», – но это, собственно говоря, абсолютно никак ныне неважно.

Вот как ярко живописует Лев Толстой в «Войне и мире» довольно же схожие события, некогда действительно приключившиеся во время войны 1812 года.

Причем надо бы более чем веско уж разом чисто ведь сходу подметить, что та самая сколь на деле беспочвенная дискредитация бравого боевого артиллеристского поручика Льва Толстого и близко никак полностью неправомочна…

«И об этом-то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так, как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии – об этом-то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда-то, а Тормасов – туда-то, и как Чичагов должен был передвинуться туда-то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д. Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно».

58

Да вот, однако, в те самые несусветно проклятые царские времена за то, что некто и впрямь осмелился бы высказать вслух никак недвусмысленные предположения относительно самой принципиальной невозможности чего-либо слишком так никак уж не в меру явно поспешного…

Нет, того человека разве что зачастую только ведь и ожидал один лишь весьма резкий окрик, а никак не пуля, но то были совсем другие «жестокосердные сатрапы», они-то порою с народом излишне же простодушно цацкались…

Не губили они огромные людские массы, словно бы то было враз ставшее вследствие всего своего идеологически вредного непослушания полностью так отныне всецело бесхозным и никак ничейным добром.

А между тем как раз именно так оно точь-в-точь сколь неприглядно же выглядело в той-то самой, надо сказать, до чего первозданно вполне ведь естественной большевистской обыденности.

59

Однако та вычурно лживая красная пропаганда буквально уж все розовощеко разукрашивает красками весьма вот искристо вовсе иной и на редкость безупречно величественной и одутловато помпезной действительности.

Поскольку чего-либо иное было бы для нее никак неприемлемо в качестве самого так наглядного живого примера всякого де отсутствия безмятежно единой и безумно гордой собой сопричастности ко всему тому безмерно великому делу сколь полноценно деятельного освобождения всей той нашей некогда всецело единой социалистической родины.

Попросту говоря, некоторые совсем незамысловатые рассуждения, прозванные на чиновничьем языке «окопной правдой», неизменно же входят прямо без стука в исключительно явное и крайне грубое противоречие со всем тем, до чего еще официозно укоренившимся взглядом на всю ту кромешного ада войну.

Нам-то все уши до чего давно на редкость злосчастно же прожужжали о той самой немыслимо плотной сплоченности масс пред коварным врагом, что взял да посмел и впрямь невообразимо так нагло так вторгнуться в совершенно необъятно бескрайние пределы всего этого нашего славного отечества.

60

И попросту было сколь безыскусно, именно таким макаром как раз ведь и принято в том-то самом безо всякого прискорбия ныне покойном СССР – вместо всей той достоверно объективной реальности явственно же преподносить народу ее идеологически строго так через самое мелкое сито процеженное героизированное краснобайство.

Все омытые великой людской кровью события Великой Отечественной войны в ту ныне достаточно давнюю советскую пору до нас доходили разве что в виде всесильно верной помпезно официальной версии.

Ну а она между тем имела в точности то отношение к доподлинным историческим реалиям минувшего века, что и всякий клинический идиотизм к тому самому вовсе уж совсем элементарному здравому рассудку.

Все время муссировалась и муссировалась вся та, до чего сладкоречивая ложь, что была вот на редкость популярно изложена во всех тех бесчисленных великолепно иллюстрированных монографиях.

Она была крайне уж проста и незамысловата, как, впрочем, и всякая другая наглая кривда, что всегда так, словно гранит, цельно тверда, а в том числе и от всей ее самой уж полнейшей восторженной безнаказанности.

61

Еще раз и все о том же для общей наглядности явно так повторимся: – подобные рассуждения никак не являются каким-либо безудержно наглым русофобским бредом, ни даже чем-либо сходу очерняющим СССР включая при этом совсем без остатка все ведь его многонациональное народонаселение.

Можно подумать, что СССР и вправду был неким единым монолитом, а потому и всякая критика его военного или тем более политического руководства может представлять из себя одно лишь то разве что только и рассчитанное на одних лопоухих легковеров весьма наспех же штампованное шельмование чести и достоинства всего того тогдашнего населения в целом.

Однако куда скорее именно этим и занимались всевозможные исторические мужи, взявшие себе за труд во всем, как-никак, а до чего складно поддакивать политически столь подобострастно выдержанному тону крайне тщеславного и восторженно скверного, если не сказать исключительно лживого освещения всех тех как-никак, а совсем ведь недавних глав нашей всеобщей отечественной истории.

И если зримо отринуть от всякой своей души их сколь так еще безудержно усердные и никак не милосердные старания, то вот тогда сам по себе разом и возникает тот до самого неприличия каверзный вопрос: а кто это вообще некогда и впрямь оказался никак не готов к той войне?

А ответ на него был потрясающе прост и исключительно ясен в смысле самой уж, в принципе, более чем элементарной его вполне так логичной разгадки!

62

План «Барбаросса» во всех его тактических подробностях был еще изначально задуман и осуществлен гитлеровской военщиной не только против СССР, некогда сколь непомерно огромной великой державы.

Ну уж нет, прежде всего, он был злодейски приведен в исполнение именно супротив сталинского бесчеловечного режима, что не в очень уж отдаленной перспективе скоропостижно почил себе в лету.

И это именно тот безмятежно самоуверенный конгломерат на редкость бездеятельной, и чисто советской тупости и лжи и был никак не готов к тому самому на тот 1941 год для него и впрямь весьма злосчастному стечению всех тех более чем внезапно открывшихся обстоятельств.

Однако чисто же официально вся эта сущая неподготовленность фактически также, как и ранее вот сколь беззастенчиво так и перекладывается именно на плечи всего того простого народа.

А впрочем, до чего беспочвенно перекладывать все свои повседневные неудачи с больной головы на общенародную здоровую и было самым обиходным же делом всех тех больших и малых эмиссаров никак незамысловато бестелесных советских истин.

Все эти кропотливо иллюстрированные труды были и впрямь всецело пронизаны самой девственной белизной – идеально чистой, словно слеза младенца, истинно же верноподданнической коммунистической праведности.

63

И в глазах данных серых личностей вся вот слава великой победы почти безо всякого остатка принадлежала лишь одному тому, вовсе так как-никак на редкость всевластному государственному истеблишменту, да и нынче разве что только лишь ему она и принадлежит.

Причем – это как раз-таки его сколь же тщедушно, помпезное тщеславие попросту и близко не имеет абсолютно никаких границ, ни каких-либо более-менее наглядно видимых пределов.

Да только теперича все те ее воинственные деятели из красных в желтых КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ наскоро вовсе так считай «набело» раз и навсегда сходу же перекрасились.

Однако при всем том они как-никак, а словно бы тот еще исполинский колосс до чего самонадеянно стоят именно на всех тех чисто прежних своих весьма бравых позициях священной лжи во имя более чем должного поддержания на должном уровне величавого ореола сущей безгрешности никак небезызвестно с макушки и до пят кровавой клики.

Есть и по сей день те самые люди, что без всякого страха и упрека пребывают в точности той никем и ничем непробиваемо «твердолобой уверенности», что буквально за все заслуги перед отечеством всенепременно следует благодарить разве что единственное так незыблемо правую центральную власть.

Ну, а в адски тяжкие времена той безудержно кровопролитной Великой Отечественной…

Совсем не иначе, а народ и партия были уж во всем исключительно едины, но разве что как-никак, а по одним тем, до чего еще сказочно лживым воззваниям.

В то самое время как в том вполне реальном, и строго повседневном, а никак не в том чисто ведь абстрактно плакатном существовании – аристократия пролетариата, большевистская партия попросту явно так совсем вот неробко только уж и восседала на простом народе, словно наездник на норовистом жеребце.

64

Причем то самое сколь безумно дикое разграничение между тем самым так элементарным житейским статусом представителей простого народа и вознесенных над всем и вся главарей государства при этом-то нашем современном сколь еще демонически крайне упитанном тоталитаризме  исключительно же безгранична, а потому абсолютна.

Этакая разве что самонареченная народной считай так черносотенная власть думает только о своей тысячеглавой гидре, ну а народ для нее один лишь тот еще песок, из которого ей и надо будет во всем том дальнейшем строить свои волшебные замки.

Причем для нее самой тем уж, как есть наиболее так главным является разве что, то, чтобы он более чем неизменно оставался увлаженным кровью до чего неправо умничающих граждан и никак не подсох на солнцепеке простых и вовсе не восторженных истин.

А вот вполне здраво подумать о том, что никак не весь же капиталистический мир слеп и глух потому как глядит он разве что лишь самому себе в тот, более чем широко открытый карман…

Ну а из всего того, до чего сходу разом так следует, что уж ту красную ликом и задом власть и вправду в чем-то можно было застать совсем ведь попросту явно врасплох.

И она и впрямь в июне 1941 несколько уж более чем явно опростоволосилась.

А тем паче это так, коль скоро новоявленная пролетарская держава сколь еще явственно ожидала ото всех ею хорошо продуманных действий на большой международной арене самых еще позитивных для нее последствий.

Да только удача-стерва, даже и, не вильнув при этом хвостом, нелепо и зло изменила, оказавшись женщиной более чем непритязательно ветреной.

И вот как раз тогда вся та сталинская клика, более чем скоротечно полностью спекшись «в котле мартеновской печи» своих-то собственных исключительно скабрезных, заоблачных планов по почти бескровному захвату всей старушки Европы, весьма наглядно же предпочла спрятать все концы в воду…

И ведь проделала она – это сколь сходу же опустив свой великого мужества народ считай, что прямиком всем его лицом в зловонную лужу того-то самого почти так искренне всею большевистской партией совсем отчаянно надуманной его тупости и сущей неорганизованности.

Этак-то явно приложив буквально все к тому более чем должные усилия, а именно дабы как есть весьма многозначительно доказать всему этому миру сам тот, до чего же прискорбнейший факт полнейшего де отсутствия во всей его крайне разношерстной массе самого так понятия о вполне должной воинской дисциплине.

Да и плюс к тому речь тут явно шла и о почти что нисколько так вовсе незамысловатом невежестве всякого российского солдата во всех вопросах основополагающе должного ведения современных военных действий.

65

А между тем вся вековая история европейских войн сходу доказывает исключительно же нечто как-никак, а буквально во всем совершенно так явно обратное!

Именно Россия и надломила хребет никем и близко доселе непобедимому Наполеону.

И вот, как и близко никак не сладкоречиво, а сколь еще наглядно уж фотографически так правдиво разом отзывается о силе российского народа и его оружия великий общемировой классик Лев Толстой в его романе «Война и мир».

«Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника».

Именно так!

Российская армия не раз доказывала звание лучшей армии Европы, если не всего этого мира.

И это совсем не потому, что ее и впрямь-таки разом окажется легче же легкого более чем безрассудно бросить в бой, а прежде всего потому, что она всегда была, да и оставалась самой что ни на есть в этом мире более чем долготерпеливой, а это и делает ее наиболее сильной духом среди всех прочих армий.

66

Да и командиры у нее всегда были очень даже вполне вот сметливые.

Виктор Астафьев, был рядовым солдатом, не мог он взглянуть на все происходящее глазами комбрига, к которому чисто так насильно в «подмогу» был тем еще правящим паразитическим классом приставлен тот самый вечный языком трудяга комиссар, мозоли на нёбе себе сколь старательно изо дня в день натирающий.

И ведь тот верный партиец так и донимал комбрига всеми-то бесконечными своими попреками о явной так недостаточной расторопности выполнения приказов из штабов, а там между тем жили на том совсем ином свете…

И уж посильно там воевали именно что посредством всяческого рода самых так жалких бумажек, а, никак не сходясь впрямь-то в рукопашную с лютым и коварным врагом…

67

И это как раз то самое всесильное штабное начальство, что неизменно было на редкость сколь аморально бездеятельным, со всем тем дьявольским огоньком в очах так и нагоняло героизму на тех, кому и следовало рисковать жизнью.

И главное, делалось – это никак не ради общей победы, а разве что, чтобы кто-то уж мог совсем безразлично и самодовольно поставить галочку в своем блокноте о том, что населенный пункт был взят или заново отбит у врага.

Ну а вся цена вопроса при этом этих людишек вообще уж нисколько попросту так явно так вовсе не волновала.

И эта во всяком военном же деле зачастую до чего безграмотная чернь, вылезшая из самой грязи в князи, так и упивалась властью и радостно лизала сапоги черни, что располагалась рангом выше.

Правда речь тут может идти только о штабных офицерах, причем далеко никак вот точно не обо всех.

Однако при власти сущих нехристей большевиков само ведь наличие именно что целой прослойки подобного рода штабной вши было делом как-никак, а полностью уж самим собой разумеющимся и никак нисколько уж чисто так неминуемым.

Исходя, так сказать, из общих реалий той общественной жизни, что само собою сложилась после зверского выдворения всего того, что хоть сколько-то даже и издали попахивало самой той еще элементарной здравой начитанностью, а не только изощренно въедливой и крайне пустозвонной демагогией.

Стерев с лица земли многих из тех, кто смел высказывать свое мнение никак при этом не согнувшись в три погибели большевики до чего прочно закрепили во главе угла не разум а спесивое самомнение, за которым отныне и были все права казнить и миловать чисто так, считай ведь в меру своего собственного скотского разумения.

А как раз, в связи с этим всякие доблестные витязи штабного начальства уж и были вовсе так бестрепетно вконец упертыми упрямцами.

И вот будучи и впрямь совсем так чернильно бездушными, весьма неутомимо взывали они и взывали к дикому рывку строго вперед на врага.

Ну а заодно то и дело рвали они перепонки отборнейшим матом всем тем, кто хоть сколько-то вообще еще на деле пытался всячески отстоять необходимость чисто оборонительных усилий.

Причем, как и во времена, басовито дутых сталинских пятилеток, точно те люди все также более чем бестрепетно призывали ко всему тому, совсем же незамедлительному исполнению всех тех кем-либо спешно так взятых на себя весьма ведь существенных обязательств…