Читать книгу: «Про то, как враг народов войну выигрывал», страница 2

Нет, ему разве что только и хочется показать саму суть той войны, как и чудовищно же недостойные средства, при помощи которых некогда была напрочь-то вырвана с мясом, а не здравым умом вполне завоевана – вся эта апофеозно-официальная победа.

9

Говоря про то сколь откровенно же грубо и на самую прямоту, весь тот официально признанный подход к войне – это одна кроваво красная самореклама членов военных советов, всегда добропорядочно державшихся от линии фронта на некотором отдалении (не ближе 5 километров), по свидетельству Виктора Некрасова в его повести «По обе стороны стены».

Вот они его слова.

«У тов. Брежнева очень убедительно об этом сказано. И о том, что они, политработники, всегда на два шага впереди нас были, рядовых офицеров. А я, дурак, думал, что километров за пять от передовой… Виноват. Каюсь. Было бы время, переписал бы „«В окопах Сталинграда“. ». А может, еще и успею».

10

И ведь при всем том и близко не было в речах «борзописцев дорогого и всеми нами на редкость искренне со всем тем сколь еще только пылким же сердцем, на самые небеса превозносимого генсека» ничего такого, собственно, нового.

Французские историки, некогда уж значительно ранее тоже всецело проявили самый максимум смекалки, как и здравого околонаучного смысла, дабы задолго до всех тех «златоглавых академиков Анфиловых» буквально в той же благочинной манере весьма ведь безупречно обелить крайне однобоко великий военный гений огненосца стратега Наполеона.

Современным услужливым переиначивателям всемогуще светлого прошлого было с кого себе брать достойный пример для самого так заискивающе бравого подражания, раз их сознание и впрямь-то было до чего еще явно ослеплено чьим-то сколь исключительно неземным же величием.

Вот как беспристрастно и здраво описывает всемирно известный писатель граф Лев Николаевич Толстой все эти их потуги как следует натянуть бы «парчу исторической правды» на тот, несомненно, злой гений Наполеона в его бессмертном романе «Война и мир»:

«И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам, историками, как что-то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание. Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик».

11

Важные и во всей своей науке, до чего верно, подкованные мужи в те абсолютно любые прошлые времена сколь еще вот премудро бряцали восторженными словесами, тем лишь только и всего, что, весьма запальчиво оправдывая весь свой спецпаек, а также и все прочие крайне необходимые для написания их «шедевров мысли» благие удобства…

А впрочем, не им ли сколь наскоро громыхать чужою алой кровью добытою славой, столь откровенно же пыжась при этом люто безбожным и безбрежно над всем и вся довлеющим своим всезнанием.

Причем сами-то они при этом исключительно ведь скромно стояли именно что в тени всех тех ярчайше пышных лавров, что были получены ими в дар из рук вполне по временам и впрямь-то весьма гостеприимной и на широкую руку бесподобно щедрой политической власти.

А уж она как-никак безо всякой в том тени сомнения, всех их до чего прилюдно и радостно одаривала, причем совсем не иначе, а именно в качестве платы за весь тот донельзя усердный и вовсе незаурядный их эпистолярный труд…

Причем как раз чисто подобным образом оно буквально-то всегда, собственно, вот и было, всласть обласканные властью деятели гусиного пера с самых незапамятных времен переписывали историю во вполне подходящих для каких-либо теперешних правителей рамках.

И главное, все – это считай, как есть разве что только поскольку, что те в ответ их от всей же души разом одаривали всяческими и всевозможными земными благами, да и окружали их тем истинно же неземным почетом.

12

И то, кстати, никак не ново во всей той незамысловато мутной и грязной политической истории, в которой попросту как есть еще изначально именно подобным образом и было принято обделывать все те крайне-то подчас насущные дела.

И уж кого-либо при всем том почти искренне было сколь еще загодя заведено, никак, не утруждаясь какими-либо объективными реалиями века, весьма вот благочинно всячески возвышать.

Ну а кого-либо другого совершенно так немедля нисколько при этом невзирая на лица, и впрямь-то полагалось стирать в порошок, раз теперича у нас этакая общая линия.

ВОТ, НАПРИМЕР, тот словно гром, среди ясного неба до чего незамедлительно грянувший после смерти великого полководца Александра Македонского самый полнейший развал всей его блистательно великой империи…

У того необычайно талантливого завоевателя и близко уж, в конечном итоге, не оказалось того, считай, как есть чисто ведь, одного более-менее достойного приемника.

Ну а как раз потому фактически сразу после кончины Александра Македонского его империя и была спешно же сходу разделена на части его сколь так отчаянно ревностными в соискании славы и доблести – диадохами.

Однако этакая правда была кое-кому вовсе-то принципиально вот явно так неприемлема и отвратительна, да и никак попросту совсем неудобна.

Уж как-никак, а дегероизация и в те давние времена была и близко никак нисколько не в почете.

То есть, явно на лицо было самое так вовсе бесстыдное перекрашивание истории на некий кое-кому идеально нужный лад, только и всего, что дело это было никак не сегодняшнее, а той еще двухтысячелетней давности.

И то истинно общеизвестный факт, что весьма немалым числом тех ныне давно позабытых древних подхалимов-историков тот, до чего совсем же незамедлительный раздел империи Александра более чем бестрепетно и исторически лживо именовался заранее преднамеренным разделом своего царства великим вождем.

Раз уж он и впрямь находился в сущем предчувствии самого так неизбежно скорого своего конца.

Современников, быть может, подобная трактовка вполне безупречно и вправду на деле более чем вероятно на деле так явно устраивала.

Однако нынешняя история – наука предельно точная, и она всегда со временем не мытьем так катаньем весьма так старательно докопается до святой и кем-либо некогда же чисто как есть преднамеренно затаенной истины.

Вот в точности эдак довольно-таки недавно был полностью обелен Ричард III, оболганный современниками и впрямь-то, как есть, вознесенный великим Шекспиром на жертвенник, считай вековой исторической кривды…

Горба у него точно никакого не было.

И да, конечно, в поисках сколь основательно затерянной или тем паче кем-либо весьма ведь злонамеренно утаенной правды надо бы проявлять довольно-таки большую щепетильность.

А все это потому, что  никому и никак нельзя же бросать даже и самую малую тень на всех тех зачастую безымянных защитников нашей не столь и давно бескрайне широкой, единой родины.

Раз именно их светлой памяти мы все как один разом обязаны – своим до чего уж обыденно простым чисто физическим существованием.

13

Однако при всем том будет никак так невозможно уж чисто сходу вовсе-то на деле разом вот явно никак не признать…

Более чем, несомненно, что будет, куда так намного получше узнать горькую истину, нежели чем всю свою жизнь без конца и края столь старательно пережевывать, да пережевывать басни старой и близко не в меру славно подслащенной советской лжи.

На тех же немцев никто в Европе искоса так ныне нисколько не глядит, и никто в них пальцем не тычет, как на диких и заклятых вандалов.

И уж как водиться разве что только-то потому, что некогда их отцам и дедам поистине довелось жестоко развязать кровавую бойню, – зверски изничтожив при этом миллионы и миллионы гражданских людей.

В свое время всем тем никак не в меру спесивым представителям германского народа, что более чем самозабвенно во всеуслышание провозгласили самых-то себя высшей расой, был, как есть наглядно преподан тот самый безупречно достойный и весьма славный урок.

Им в свое время было очень так даже доходчиво считай, уж на пальцах разъяснено, куда это именно им на деле соваться, вот явно так и близко не следовало.

Причем этакая их дьявольски окостенелая нацистская идеология всецело уж в себе несла, те самые чисто ведь сатанинские нотки, раз для нее была исключительно характерна лютая ненависть ко всему, что не мы и донельзя грубое самообожание…

Ну а коли наших общих предков до чего бесстыдно и подло некогда попросту так обманули, наобещали им сладкую жизнь, добро и свет…

То разве вот то никому и никак непонятно, что дело это не в едином своем глазу нисколько несхоже с тем, до чего еще напыщенно так эгоистически беззастенчивым возвеличиванием всего своего собственного, как есть безупречно наилучшего из всех существующих на этом свете народов…

В России звериный национализм в массах никак не мог бы вполне благополучно прижиться.

Но при этом внешне заявленное единство и братство народов было разве что только единством рабства, да и более наглядно прослеживалось сколь последовательное уничтожение всяческой былой самобытности…

Да и вообще ложь коммунистическая еще изначально была, куда коварнее и значительно поболее завуалированной, нежели чем та подчас до конца откровенно эгоистичная нацистская кривда.

Вывернутая весьма многозначительно совсем наизнанку чистая правда всегда намного хуже подлого вранья тем более коли она изнутри считай разом же переполнена ненавистью и страхом перед всем тем чужим и будто бы на редкость вовсе-то явно инородным.

СССР некогда и вправду так активно же защищался от отчаянно грубой вражеской агрессии, но при этом сталинская клика разве что попросту никак не сумела нанести свой подлый удар именно так вполне правомочно же первой.

Однако нечто подобное нисколько не подразумевает всякое отсутствие той самой крайне уж тяжкой чисто ведь ее никак непростительной вины за всю безнадежно отчаянную ретивость монстра СССР в том и впрямь невообразимо суровом развязывании Второй Мировой Войны.

Да только само уж признание данного факта явно не преуменьшит заслуги народов СССР в самом планомерном удушении на сколь долгие века проклятого фашистского рейха.

И коли на одну ту самую короткую минуту и вправду допустить, что Советская Россия и вправду по-братски мечтала искренне обнять в медвежьих объятьях социализма весь необъятно же широкий западный мир, то это всего-то лишь сходу бросает некую дополнительную черную тень на извне завезенную проказу обезличивающего все и вся большевизма.

Однако при этом нечто подобное и близко никак не подразумевает хоть чего-либо, как есть и впрямь же значительно большего.

И вот коли подобного рода факт всецело будет всеми ныне признан полностью так официально, то, чем это тогда те никак не вчерашние грехи промозгло серого умом коммунистического тоталитарного режима хоть как-то на деле сумеют сколь неистово взбаламутить мутную воду не столь и далекого прошлого?

14

И разве можно то хоть сколько-то и далее, до чего тщательно же скрывать?

Между всеми теми весьма будничными действиями истых приверженцев коммунизма и нацизма было чрезвычайно так много действительно общего, кроме разве что чего-то всецело ведь явно так одного.

И это как раз те два крайне тяжкие десятилетия интернационального социализма и создали условия для возникновения затем во времена войны ни с чем былым абсолютно так вовсе вот не сопоставимого числа предателей из своих.

То есть именно тех нелюдей, что весьма так запросто были готовы вновь и вновь обагрить и замарать руки кровью мирных граждан и своих же соотечественников, находясь при этом на службе у Третьего рейха.

А то между тем и был именно тот, сколь заклятый во всех тех грядущих веках безумно лютый режим, безжалостнее и продуктивнее которого во всякого рода убийстве попросту так никогда доселе и не знавала вся та, как она есть человеческая история.

Причем весь тот его чудовищно зверский лик, что был в течение нескольких лет войны до чего беспрестанно же обращен в сторону граждан советской России, нисколько не имел ровным счетом ничего общего с тем или иным отношением к каким-либо людям ведь вообще.

А впрочем, и те напрочь бесчеловечные условия дьявольски скотского содержания наших военнопленных, как нечто ведь иное затем явно еще поспособствовало всему тому дальнейшему бурному развитию в самых обычных людях донельзя свирепых инстинктов сущей бесчеловечности.

И это при том, что все те совершенно обезвоживающие саму душу людскую жесточайшие обстоятельства исключительно же тягостного пребывания советских военнопленных в том, сколь еще непомерно суровом немецком плену могли бы и впрямь оказаться на редкость в корне иными, подпиши СССР те всецело надлежащие к их подписанию международные соглашения…

И вот тогда наши солдаты вполне так и жили бы в тех несколько иных условиях, как по накладной, бесперебойно же получая посылки Красного креста.

Да и вообще при этаком раскладе фашисты с нашими пленными точно никак тогда не отважились бы обращаться чисто так, как с теми для них ровным счетом совсем же бесполезными животными.

Поскольку, ясное дело, что в данном случае хоть как-то еще существовал, в том числе и некоторый международный надзор над всем тем, так или иначе происходящим в лагерях советских военнопленных.

Причем эти-то лагеря были, прежде так всего образцом именно той медленной и мучительной смерти.

Да и были они почти с самого начала войны никак уж нисколько несчетны, причем, пожалуй, как есть словно бы звезды на небе.

И наиболее главным тут было, как раз именно то, что, те пленные солдаты никак при этом вовсе ведь явно не считались охранявшими их оккупантами хоть сколько-то вообще за настоящих людей…

Ну, а коли положение военнопленных советских солдат, и близко бы не было столь ужасающе плачевно, то, как это тогда и впрямь удалось вот всем тем нацистским агитаторам весьма уж основательно поставить под ружье под знаменами рейха настолько большие солдатские массы?

Медленная и мучительная смерть или служба на благо врагу, уж кто это вообще был в том виноват, что советскому воину попросту жизненно так было необходимо принимать решение и, кстати, непременно затем еще отдавать самое определенное предпочтение и впрямь-то почти подневольно сделанному им выбору?

А между тем тот никак недосужий выбор буквально-то для каждого человека, жизнь или верная смерть, более чем частенько вовсе так невольно совершается именно в пользу продолжения жизни, и с этим совсем ничего никак не поделаешь.

15

Так что и близко же нечего столь откровенно поражаться всем тем невероятным масштабам всего того, до чего безумно массового предательства среди принимавших присягу на верность родине красноармейцев.

Родина сама их всех до единого предала, причем как есть задолго до всякого начала каких-либо военных действий, чисто так, злонамеренно не присоединившись к Женевской конвенции.

И дело не только во вполне гуманном обращении с пленными или тех или иных прямых же обязанностей, всецело накладываемых конвенцией, даже коли страна, ее подписавшая воюет со страной, которая ее не подписала.

Подпись под Женевской конференцией снова бы надо то повторить безупречно гарантировала хоть какую-то возможность инспекций санитарных условий в лагерях военнопленных и посылки Красного креста…

Но для Сталина и близко никак не было пленных солдат, они все до единого для него были разве что те еще грязные подонки, предавшие его личную персону и уж, как и понятно мать родину вместе с ней.

Он возвышался над всем и вся не только своими статуями, но и крайне завышенным самомнением, а потому все кто вышел из-под его опеки и оказался в стане врага совершенно же автоматически ставился им на одну доску с неприятелем.

И то было совсем нисколько так далее неважно, полностью так добровольно он там оказался или его взяли силой, когда у него более уж явно не оставалось не единого патрона.

Люди, оказавшиеся в плену, в вовсе-то нечеловеческих условиях подчас разом теряли всякий свой прежний моральный облик, а потому и цеплялись они за службу немцам как за ту самую единственную возможность вырваться из цепких объятий костлявой старухи с косой.

Да и сама та идея, которой им отныне предстояло сколь верно служить вовсе не была, по всей своей сути, столь уж донельзя отличной от всего того, к чему они давным-давно уж чисто так поневоле более чем явно привыкли.

Причем, конечно, автор и в мыслях не имел хоть как-либо оправдывать тех, кто пошел служить немцам.

Однако были люди, сломавшиеся до чего еще легко, а были между тем и те, кто сделали выбор, в сторону жизни, находясь на самой грани от голодной смерти.

И главное, всегда уж есть именно те, кто смотрит на войну явно так разве что вовсе так именно издалека.

Причем данные на редкость глумливые умы крайне так гадко осуждают всех тех, кто поднял руки, хотя сами они это сделали бы гораздо вот явно уж ранее.

И среди подобного рода ура патриотов действительно есть именно те, кто вполне подчас явно находится на тех ни для кого из каких-либо простых смертных никак недосягаемо высоких должностях.

И это как раз эдакие беспардонно язвительные и языкатые молодчики, вальяжно развалившись в своих мягких креслах, более чем откровенно так весьма ведь самозабвенно командуют парадом, отдавая войскам на редкость убийственные и крайне так нелепые приказания.

И это именно где-то более чем глубоко внутри политически злокачественных опухолей на всем теле этого мира, Третьем Рейхе и СССР, явно же имелись чиновники, совсем безыскусно державшиеся от линии фронта, как можно только ведь явно подалее.

Но, зато сколь еще бесцеремонно и крайне так навязчиво без тени стеснения явно вот смели эти людишки столь проворно же лезть прямо в душу с советами к тем, у кого над головой все время рвались и рвались снаряды.

16

В суровых реалиях СССР (учитывая только лишь ему и свойственную государственную действительность) все это выглядело, куда так значительно хуже, чем оно было в Германии, и именно в связи с тем гитлеровцы и прошагали своим бравым, и до чего неробким шагом от весьма неблизких же окраин почти до самой Белокаменной.

Причем нечто подобное никак не было той можно сказать единственной и решающей причиной невозмутимо стремительного продвижения гитлеровских войск прямиком в самую глубь страны.

И во главе угла тут, прежде всего, как раз и было именно то, что та отчаянно ретивая командно-административная система попросту уж гнала и гнала свой народ строго вперед и на запад.

Ну, а враг беспрестанно крошил все эти солдатские массы в самую мелкую труху, причем зачастую безо всяких больших своих людских потерь.

17

А между тем, какая бы мощная силища на нас сколь еще внезапно так не поперла, впрямь-то сходу скомкав все наши войска, а все равно свои полуобескровленные части можно было бы и несколько рассеять, спешно создав в тылу у безудержно прущего вперед противника чувствительно разящие врага столь многочисленные партизанские отряды.

У всякой армии обоз – это и есть его наиболее слабое место.

Да и вообще, гнать и гнать вперед и только вперед современные войска в случае внезапного вражеского нападения могла одна та пресловуто всенародная политическая система, что своих от чужих, если и была хоть как-либо в состоянии различить, то разве что на ощупь и где-то в самой непосредственной с собой более чем явной близости.

Поскольку буквально все для нее были вполне одинаково никак так явно уж совсем не свои…

Она более чем всеобъемлюще и безоглядно стремилась к одному тому самому беспримерному расширению всех своих и без того необъятно широких границ, как и до чего беззастенчивому перерождению всего этого мира под флагом именно что чисто своей весьма старательно перемалывающей людские кости штампованно аляповатой идеологии.

Ну, а с умом и честью защищать свои собственные государственные границы она абсолютно никак не в едином своем глазу никак уж попросту и не умела, да и вообще попросту никак того явно и не могла.

И было оно так, а не иначе, разве что чисто ведь только поскольку, что в ней еще как есть считай, изначально был слишком-то глубоко заложен хищнический инстинкт.

Ну а как раз потому и атаковать было единственно верным, с ее точки зрения, средством защиты от подлого агрессора, как есть сходу более чем внезапно посмевшего разом же посягнуть на вотчину единственно верного по всем своим «светлым» идеям марксизма.

18

А может, все-таки как-никак, а было бы вполне предостаточным всего-то навсего несколько ниточек магистралей, совсем не мешкая разом перерезать, мосты вовремя подорвать, и все – конец блицкригу?

Да только чего-либо подобное было бы явно так уж нисколько не по-советски.

Тут, понимаешь ли, даешь незамедлительное контрнаступление – и баста!

А между тем любые выступления войск куда-либо вперед и только вперед надо было осуществлять со всем тем достаточно зрелым, светлым умом и безо всяческой напрочь остекленевшей в глазах панической истерии.

То есть коли на самом деле явно уж следовало как есть действительно делать подобного рода донельзя поспешные вещи…

Да только все равно же более чем незамедлительно выполнять нечто подобное со всей ответственностью следовало весьма ведь безупречно так вдумчиво и рассудительно, а нисколько не безумствующе и безрассудно.

А, кроме того, кое-кому точно ведь надо было, в том числе и сколь стояще до чего крепко так загодя еще призадумываться о безумно злосчастной судьбе тех бессчетных войск, что были безо всякой нужды и пользы совсем вот напрасно загублены в результате прорыва обороны отнюдь никак неглупого противника!

В 1942 году именно при подобных трагических обстоятельствах и попал в плен генерал Власов.

Причем несмотря на то, что был этот человек всецело верным долгу сталинским выдвиженцем, да вот, однако все равно было бы несказанно лучше, кабы он и далее продолжил службу своей родине на той единственно верной ей стороне.

И уж чего тут не говори, а более чем бесспорные полководческие таланты генерала Власова могли бы принести стране до чего и впрямь-таки сколь еще значительную пользу.

Причем надо бы и то еще разом сходу учесть, что уж как тут не крути, а довольно-то многие другие сталинские соколы были по всем своим явным задаткам, на редкость, куда только хуже предателя родины Власова.

Ну а как раз именно потому и весь тот немалый вред, что был ими сколь навряд ли, вовсе уж бессознательно причинен на деле так своей родной отчизне, во сколько раз многократно превышал все то зло, что вполне преуспели на своем веку сотворить все офицеры РОА.

Серенькие мыслишки безнадежно тупых обогревателей высокопоставленных начальственных кресел черным дегтем мазали всякое подчас жизненно необходимое отступление, как и полностью до конца планомерно продуманное создание весьма четкой линии должной обороны.

А между тем как раз это на всякой современной войне и есть то наивысшее преступление супротив всех своих же бравых защитников.

Полное незнание истинных батальных реалий, пребывание в своем собственном мире идеологически верно выверенного угара…

Все это тогда вот и создавало крайне уж настороженно удушливую атмосферу более чем беспрестанного сивушно перегара всяческих сколь отчаянных наступлений на пятки врага.

Да только тот тем временем улепетывать восвояси вовсе-то и близко явно не собирался.

19

Тупо бежать куда-то резво вперед и в борьбе со страшной стихией совсем так никак и близко ведь явно не дело!

Ну а когда речь идет о враге разумном и вполне здравомыслящем, то уж тогда точно пиши, вот пропало!

Ну а как раз потому и перед тем, как той одной полностью до конца укомплектованной личным составом дивизии этакий суровый приказ до чего еще наспех, рубя с плеча отдавать…

Да и чего там, даже и самому отдельному боевому подразделению, прежде чем куда-либо на новые позиции давать же распоряжение весьма спешно так вперед выдвигаться…

А между тем так и патроны в белый свет как в копеечку совсем уж попусту тратить явно ведь солдату никак не полагается, а тут как-никак живые люди.

А как раз потому и надо бы вовсе-то, не скупясь на время, буквально-то все четко и взвешенно более чем досконально со всех сторон разом обдумать.

Мысленно взвесить все препятствия и преимущества, сопоставить топографию местности с расстановкой сил, причем как своих, да так и противника.

Ну а иначе из всего того могло выйти разве что одно пустое и почти бессмысленное разбазаривание, как техники, а впрочем, в том числе и, действительно вполне же храбрых духом людей.

И вот они, те как-никак лишь недавно весьма на редкость уж милостиво разрешенные к их публичному опубликованию меткие и хлесткие слова великого белорусского писателя Василя Быкова.

Его повесть «Карьер» более чем наглядно повествует о наиболее главной задаче всех тех до самой так невозможности безразмерно разбухших штабов – порождать одни лишь сущие горы в дальнейшем (в стратегическом плане) полностью бесполезной бумаги.

Василь Быков, «Карьер».

«– Да ну их, этих щелкоперов! – снова повысил голос Желудков. – Терпеть не могу. И на войне не терпел. За что их уважать?

Бывало, если какая операция намечается, сроки ведь ужатые, так эти штабы на бумаги все время и угробят. Месяц с бумажками возятся, графики чертят, перечерчивают, утверждают и согласовывают. Потом ниже спускают, опять чертят и согласовывают и так далее. А придет, наконец, к исполнителю, в полк или батальон, времени и не остается. Комбату некогда на местность взглянуть, где наступать будут, до атаки час светлого времени остается».

20

Причем это как раз из-за подобного рода невозмутимо заоблачных планов самое начало той войны великая страна и встретила во всеоружии до чего изначально же всецело бесплодной попытки чисто нахрапом вытеснить подлого врага именно туда, откуда он к нам более чем сходу разом пожаловал.

А между тем среди тех наиболее уж зрительно выпуклых последствий как раз-таки подобного рода безбожно простецкой тактики и стало то вовсе беспардонное вклинивание немецких войск в ту самую никак невообразимо чудовищную глубину разве что лишь доселе сугубо советской территории.

И надо бы тут и про то весьма скабрезно и желчно совсем так мимоходом вполне же заметить, а именно, что все те сколь еще грандиозные поражения неизменно оказывают САМЫЙ, тяжелейший психологический эффект.

Да и вообще смело наступать и прямо-то в лоб отчаянно атаковать, можно было лишь в том единственном случае, коли тебе и впрямь вот, про то как-никак уж хоть как-либо чисто еще заранее ведомо.

Причем именно как раз ведь о том чего это вообще такое день и ночь несусветно творится на вверенном тебе участке фронта.

Ну, а коль скоро сквозь мутную нетрезвость только и хватит у главнокомандующего его большого ума после наглого трезвона телефона встать во фрунт, да и послушно отрапортовать о том, что все, мол, давным-давно готово к тому давно уж долгожданному широчайшему наступлению…

И оно и впрямь до чего непременно вскоре начнется, и будут бессмысленно гибнуть люди, поскольку без тщательно выверенных на карте точек удара всякое наступление более чем незамедлительно превращается в самую простую свалку.

Причем картина всеобъемлющего хаоса сопровождала именно уж практически все большие наступления Красной армии.

А между тем всеми теми отчаянно бравыми кавалерскими наскоками можно было разве что только лишь сгоряча своему врагу вовсе вот невзначай, да и на скорую руку до чего, верно, во всем сколь ответственно сходу разом уж подсобить.

В самой великой спешке никак необдуманно затеянное, а заодно и выражающее одно лишь то на редкость залихватское желание, куда поскорее надрать бы уши наглому агрессору может подчас оказаться выгодным одному треклятому врагу, а особенно коли он свое дело во всем до конца верно же ведает.

21

А также этаким путем, кстати, совсем ведь недолго и свои собственные части морально во всем на редкость безнадежно ослабить и разложить, причем как-никак, а явно задолго до подхода живого противника.

Причем ничем иным, а как раз всем тем чисто идиотски тупым изматыванием своих войск еще по пути к фронту пешком, да и сущей той безостановочной бестолковщиной.

Ну а заодно вот, как и понятно, и сколь несусветно же зримой явной неразберихой…

То есть, те самые гражданские люди, что были лишь вчера до чего наспех так призваны в армию, уж совсем вовсе так незадачливо выйдя из своего родного двора…

Все они пока живы-здоровы, но заспаны они и ничего не поевшие толком, затасканные в дороге и сутолоке, а потому и бросать их сходу в бой – значило только-то лишь отдать их на заклание фрицам. Причем почти уж никого они при этом не убьют и ничего не остановят, а попросту даром полягут все, как один…

Но отчетность есть отчетность, а потому и все те новоприбывшие войска совершенно же незамедлительно и вправду на деле ведь следовало разом без всякого разбору бросать на затыкание прорех в весьма, надо сказать, чрезвычайно протяженной линии фронта.

А, кроме того, при советской системе многоглавого, а все-таки совершенно же при всем том, сколь бестолкового командования, понять, где свои, а где немцы, было порой очень так даже явно непросто.

А все, это чисто потому, что столь многое весьма отчаянно разом же полностью перемешивалось во времена всякого до сущего сумасбродства и впрямь сумасшедшего натиска чудовищно массивного, словно слон в посудной лавке, необычайно массового наступления.

Ну, а потому те же танки порою, куда поболее своих солдат давили, нежели чем тех еще истинно лютых врагов.

Ну а в самом начале войны тем более сущая разноголосица иступленных криков, раздающихся откуда-то исключительно издалека, до чего бесшабашно призывающих солдат умирать за родину, попросту подчас напрочь убивала в них саму веру в грядущую победу.

А между тем безо всякой в том тени сомнения, ум простого человека, он и близко никак абсолютно не развит, но то уж еще вовсе не значит, что он у него принципиально отсутствует совершенно так вообще.

И вот ведь всему тому в подтверждение слова, взятые из дневника деда автора Спиртуса Бориса Давидовича.

«Помню такой характерный эпизод. Мне позвонили из облвоенкомата и попросили выступить на вокзальной площади перед бойцами четвертой армии, которые отступали от румынской границы в сторону Донбасса, но отбились от своих частей и попали в Крым. «Только учтите, – сказали мне, – когда будете читать лекцию, что, по их мнению, у нас ничего не осталось, и война фактически уже кончилась». Когда я увидел эту толпу небритых людей в потрепанных шинелях без поясов, то разозлился и стал говорить с большим подъемом, стараясь воздействовать на их души. Я доказывал им, что война только начинается, наши силы неисчислимы, и победа будет за нами. Сам был поражен, как эти люди преображались у меня на глазах. Я понял, что, несмотря на тяжелое положение, на пережитые беды, они способны творить чудеса, если их воодушевить и умело ими руководить. Когда кончилось мое выступление, они дружно прокричали «Ура!» и стали задавать мне вопросы. Один из них задал два каверзных вопроса.