Читать книгу: «Бражник», страница 4

Но однажды ножниц рядом не оказалось. В то утро я счастливо завтракал бутербродом, который представлял из себя два куска хлеба, и никак не хотел думать про сосиски, чтобы не расстраиваться.

А потом на кухню зашел Ярослав.

– Может, оденешься? – спросил я его в расстроенных чувствах, откладывая бутерброд без сосиски.

– Да мне не холодно, – ответил Ярослав, отправляя в свой рот мой бутерброд без сосиски и почти неразличимо добавил: – нормально.

В ответ я возмущенно дернул бровью.

– А мне не нормально!

– Тогда оденься потеплее, – Ярослав невозмутимо пожал плечами.

Но намек им был истолкован верно. И вот, когда утро перекатилось в день, он сказал:

– Слушай, ты сейчас у меня живёшь, да? – в этот момент Ярослав смотрел на меня так, как, должно быть, матери смотрят на неразумных детей, которых вопреки всему любят. – Бесплатно, да? И не работаешь. Мне кажется, что у тебя ко мне претензий вообще быть не должно. А тебе?

Мне, конечно, тоже казалось, что претензий к нему быть не должно. Но претензии были! И, чтобы хоть немного уравнять наши с ним силы, я решил поискать себе работу. Снова. Но на этот раз я был готов поступиться своими принципами и действительно начать работать! Черт с ним, надо что-то делать со своей жизнью. Как оказалось, перспектива свалить от Ярослава – самая действенная для меня мотивация. К тому же, все, что я знал прежде, утекло сквозь пальцы буквально за один день. Я, можно сказать, заново родился.

Работу я хотел такую, чтобы она мне нравилась и работать на ней надо было немножко.

Сам Ярослав работал, как он выражался, в сфере продаж. Об этом он говорил, вздернув нос. Наверно, ему очень нравилась эта сфера. Но на деле он просто сидел на рынке и продавал овощи.

На собеседовании с хозяином палатки Ярослав сказал, что опыт в сфере торговли у него есть, и это была чистая правда.

Обычно все начинается с решения. Тогда все началось с решения Ярослава. Надо сказать, что очень много вещей в мире начинается именно с этого: с решения Ярослава. В тот раз Ярослав решил, что ему нужно получить опыт.

Какой именно опыт – не уточняется. Он и сам не знал. И именно поэтому опыт обязательно нужен был специфический.

Одним из самых ценных навыков Ярослав считал навык работы под прикрытием, наряду с навыком ведения слежки и рукопашного боя. Так что все решила исключительно популярность боевиков в годы нашей с ним юности.

Для наработки своих шпионских навыков Ярослав выбрал сетевой магазин недалеко от дома. В первую очередь потому, что он был недалеко от дома. Не в последнюю – потому, что дом Ярослава стоял на отшибе и тот магазин в округе был единственным маячком цивилизации.

Другими словами, выбирал Ярослав между магазином и курятником. Он выбрал магазин.

Все началось со слежки. Ярослав регулярно прохаживался по улице. По противоположной ее стороне, чтобы не привлекать внимания. Всегда с батоном хлеба, который оперативно крошился на асфальт для прикорма голубей (как алиби). И совершенно неважно, что голубей там отродясь не водилось, а по дороге проезжала одна бабушка с тележкой для продуктов в час. Потому что у Ярослава был план.

Хлеб для несуществующих голубей Ярослав покупал в магазине на другом конце города и делал это преимущественно глубоким вечером, чтобы не пропустить открытие своего, сетевого. Внутрь он не заходил, потому что это противоречило придуманным им правилам: у Ярослава был план, и для осуществления плана требовалось сохранение инкогнито. То есть, его не должны были узнать работники магазина. Для соблюдения этого условия он приложил некоторые усилия, а именно – побрился налысо и отрастил козлиную бородку.

Я до сих пор жалею, что не увидел это воочию.

Сменить внешность его вынудила его же неосмотрительность. До того, как он решил претворить в жизнь свой замысел – и даже до того, как замысел зародился в его гениальной голове, – Ярослав заходил в тот магазин, как покупатель. Потом он часто ругал себя за такую халатность.

Да, все это действие происходило в селе на сто человек. В частном секторе городка на отшибе.

Наш городок стоит на берегу речки, тащится вдоль ее бережка, как бурлак. С высоты птичьего полета он выглядит полукругом, как четвертушка яблока. На набережной, у сердцевины яблока, стоят многоэтажные дома, и с верхних этажей там открывается чудный вид на лоскутное одеяло нашего города. Оттуда легко можно увидеть школу и пятиэтажку моих родителей. Но халупу Ярослава оттуда увидеть нельзя, она притулилась в выгребной яме там, где у яблока растет хвостик. Вернее, откуда растет яблоко. И там, в этой выгребной яме, построили большой сетевой магазин с длинной стеклянной витриной, которая сияла посреди деревенского убожества, как бриллиант.

Через ту витрину Ярослав бегло изучил привычки всех работников и правила, по которым существовал маленький мир внутри магазина, в том числе и часы работы. Конечно, информация не секретная: часы работы, как заведено, указаны на табличке у входа. Но для того, чтобы прочитать эту табличку, надо подойти слишком близко. Ярослав так рисковать не мог. А бинокль, направленный на табличку с противоположной стороны улицы, может привлечь внимание.

Так что режим работы Ярослав заучил по тому, когда двери открывают и закрывают ключом. Он действительно ответственно подошел к выполнению своего идиотского плана.

И вот в один прекрасный день Ярослав выбрил свою лысую черепушку до блеска, сверил часы и вышел из дома. Великий час настал – то, к чему Ярослав так долго готовился, наконец-то случилось. Осталось лишь доказать, что готовился он не зря.

Еще до открытия к магазину подъезжал грузовик с партией свежих продуктов. Подъезжал он со стороны двора – там местность Ярослав изучил не очень хорошо, только прошел раз, чтоб заприметить расстановку сил, потому что ходил там только персонал, а гражданская лысая черепушка сразу в глаза бросалась.

Пока коробки, ящики и тюки выгружались, Ярослав стоял в сторонке и наблюдал, как все кусочки встают в свои пазы, выстраивая общую картину его плана по типу древней мозаики. В тот момент Ярослав был похож на злобного гения, инфернально хохочущего и потирающего руки.

Только стоял он молча, чтобы не вызывать подозрений.

Когда водитель и грузчик ушли ставить подписи, а работники – на перекур, служебная дверь осталась открытой, как и в любой другой день. Перед ней стоял грузовик, створки кузова которого, как крылья бабочки, закрывали обзор на вход.

Тот самый шанс, которого дожидался Ярослав. Он скользнул за грузовик и незаметно шмыгнул в открытую дверь, словно тень.

Казалось, Ярослав подошел к финишной прямой. Только вот он совсем не подумал о том, что не знает строение магазина изнутри.

Но этот парень был не из тех, кто бросает дело на полпути и уходит, опустив руки.

Он плавал по коридорам и подсобкам, как рыба в каналах кораллового рифа. Он выживал в незнакомой местности, как единственный уцелевший после крушения самолета выживает в джунглях.

И вдруг Ярослав наткнулся на шкаф, в котором валялась форменная безрукавка.

Вот это была победа.

Как внезапно найденный ящик с сухпайком для выжившего.

Целый месяц Ярослав приходил на свою новую работу. Никто не заметил подвоха. Он жил по расписанию магазина, которое заучил наизусть. Ни у кого не возникало вопросов: Ярослав стал безмолвным монахом, выполняющим свой долг так безропотно и кротко, как будто читал молитву.

Это было иронично, если участь, что отец Ярослава – батюшка.

Я видел его всего раз, когда мы учились в последнем классе школы. Ярослав хотел стрясти со своего предка денег, а я пошел за компанию.

Отец Отец тогда говорил своему нерадивому сыну:

– Только это тебя и увлекает: разврат. Разврат и краткосрочные удовольствия.

Когда-то я спросил у Ярослава, почему его отец принял сан. А Ярослав пожал плечами и ответил:

– Делать было больше нечего.

Хорошо, когда у людей находится занятие поинтереснее, чем разрушать семейные устои.

В магазине Ярославу не платили, но и работать туда он пошел не ради зарплаты. Он даже не проработал там полный месяц, после которого ему, по идее, должны были заплатить. Он делал это по доброй воле и лишь время от времени брал оплату продуктами со склада.

Сам себе Ярослав платил по-божески.

И в один момент Ярослав просто не пришел в магазин. Уволился.

Он до сих пор не знает, хватились ли его.

После этого Ярослав оперативно отрастил волосы до ежа и сбрил бороду. Теперь он ходит в тот магазин как обычный покупатель, а на голове уже красуется грива почти до плеч.

Когда Ярослав рассказал мне эту историю, я не знал, что и думать. Разумеется, Ярослава я невольно зауважал, но меня не отпускала одна деталь: никто его не заметил. Его не замечали, когда он работал в том магазине, его не замечают теперь, когда он заходит туда за хлебом, который больше не скармливает голубям.

Неужели люди даже не смотрят в глаза тем, кого видят каждый день?

А часто ли я смотрю на кого-либо?

Поначалу я искал хорошую работу, но потом согласился на ту, что дали. Я каждое утро ездил на маршрутке, в ней сидели точно такие же люди, которые тоже каждое утро ехали куда-то, а я не помнил ни одного лица. Сколько в ней таких же, как Ярослав – неузнанных?

Черт возьми, я только устроился на работу, а меня уже начали волновать другие люди. Все потому, что я стал частью их общества. Стал очередным работающим парнем, и ничего во мне больше нет особенного.

У меня появилась работа. До конца поверить в это я по-прежнему не мог.

Ярослав, который вернулся в мою жизнь как раз в тот самый день, когда я героически стряхнул с себя бремя работы, взял меня за рога и, заложив гигантскую петлю, вернул меня аккурат туда, откуда я сбежал. А потом подтолкнул вперед. Не чудеса ли?

Я давно не получал деньги за работу. Если честно – ни разу в жизни не получал, потому что работы у меня никогда не было. И когда у меня появилась полноценная оплачиваемая работа, мне стало стыдно. Я стыдился того, что получил аванс, и с ужасом предполагал, что в конце месяца мне тоже могут заплатить. Предполагал. Потому что до конца не верил в реальность зарплаты. Неужели мне просто дадут денег за то, что я делаю? Звучит как-то странно.

В первое же утро после того, как Ярослав рассказал мне историю с магазином, я твердо решил начать смотреть всем людям в глаза. Запоминать их. Узнавать. Может, даже здороваться, если захочется чего-то эдакого.

И вот я ехал в маршрутке, смотрел по сторонам и зачем-то старался запомнить этот день. От начала и до конца. Во всех подробностях, со всеми его лицами. Посмотрел в глаза каждому попутчику, читал номера на машинах вокруг, даже стоимость проезда на прилепленной к окну бумажке три раза перечитал. А напротив меня сидела девушка, и ей я тоже посмотрел в глаза.

У нее вились волосы. Я люблю, когда у девушек вьются волосы. Кудри лежали на ее голове беспорядочной копной, как будто ей плевать было на эти волосы.

Она сидела передо мной – прекрасная в своей естественной и непоколебимой иронии. Она была ангельски красива и знала об этом, а врождённое знание о бренности этой красоты позволяло ей распоряжаться своими прелестями дьявольски бесстрашно. Если честно, я думал, что её чары меня не возьмут, но…

– Ты что здесь делаешь? – вдруг напали на меня с фланга.

Этот глубоко философский вопрос мне задали оттуда, куда я еще не досмотрел. С той стороны маршрутки осталась горстка людей с глазами, в которые я пока не смотрел. Все потому, что я запнулся об девушку напротив – она уже смотрела в телефон и глаз ее я больше не видел. Но я их запомнил. Серые, как вода в кастрюле. В железной кастрюле. Кипящая вода перед тем, как туда пельмени полетят.

Красивые, в общем.

Но глаза оставались на лице девушки, девушка оставалась напротив меня, а рядом со мной оставалась неизвестность, из которой мне задали вопрос. Я повернулся к нему лицом.

Помните, я рассказывал про пивную лавку? Так вот, в неопознанной части маршрутки тем утром поселился Руслан.

Тот самый, которому идея с пивнушкой в голову пришла.

Я вдруг подумал, что меня, оказывается, всю жизнь тянет к чужим приключениям, но эта мысль прошла мимолетно и я ее не додумал.

Руслан сидел совсем рядом – обернулся с крайнего из сдвоенных сидений и смотрел на меня. Улыбался. Я смотрел на него и не мог поверить, что это тот же человек, с которым мы тогда грабанули пивнушку. Он изменился.

– На работу еду, – ответил я на его вопрос.

Русланово осунувшееся лицо мне кивнуло, волчьи глаза с него сверкнули.

– Да, я тоже, – он будто бы задумался и погрустнел.

Я все еще не мог поверить в происходящее. Неужели мы с ним одного возраста? Неужели мы с ним когда-то жили схожие жизни? Руслан стал настоящим работягой, это сразу видно. Я не заметил, надето ли на палец кольцо, но его вид намекал на семейную жизнь – все старое, поношенное, добротное, на века. Чтоб сносу не было, как у хомута на лошадиной шее. Все в дом, ни копейки лишней. Может, даже ипотеку взял.

Я посмотрел в Руслановы глаза. Заплывший, отупевший мрак.

Я очень хотел увидеть между нами черту. Что-то вроде границы.

Я хотел постучать по воздуху между нами и не узнать, что стучусь в зеркало.

– Тебе выходить скоро? – вдруг спросил Руслан, надеясь на отрицательный ответ.

– На следующей, – сказал я, как во сне.

Я даже не задумался, как ему ответить – просто понял, что пора с этим заканчивать.

С маршруткой, с работой, с этим разговором. Пора менять жизнь.

И я вышел на следующей, даже не попрощавшись.

Почему Руслан живет в моем родном городе? Почему именно сегодня, в день, когда я решил смотреть людям в глаза, он решил повернуться и узнать меня? Во всем этом был чудной символизм, но ответов на эти вопросы я не знал. Я знал только, что раньше был совсем никудышным человеком, да и сейчас из меня человек не очень.

Раньше мне было неприятно, когда кто-то говорил очевидные для меня слова. Сам я не видел в этом надобности. А когда я замечал какую-то смешную закономерность или хотел сообщить о своём умозаключении, я говорил всего одно слово – оно было как бы заглавием всего прочего. Одно слово, и в нем все. Я мог сказать: «это забавно», а потом начать презирать всех за то, что они не увидели тончайшей иронии, которую уловил я. А потом вдруг вспомнить какой-нибудь умный каламбур и презирать всех вокруг за то, что они не вспомнили.

Потом до меня, конечно, дошло, что такие вещи просто никому неинтересны.

Короче, типом я был неприятным. Презирал людей вокруг за то, что они не хотели брать в голову всю ту бредятину, которой я жил. Да и сейчас, похоже, совсем не изменился.

Руслану же наверняка очень одиноко. А я ему даже не улыбнулся.

Теперь я еще и работу, судя по всему, потерял. Сначала сошел раньше нужной остановки, потом половину дня провел в размышлениях о тленности бытия и в итоге решил, что идти туда нет никакого смысла. В конце концов, зачем мне нужна работа, если пришло время наконец-то понять, что я за человек?

Когда Ярослав вернулся домой, он нашел меня на кухне, где я безутешно напивался ромашковым чаем. Точнее, кухни у нас никакой не было, была только комната, в которой мы спали и остальной дом. Их даже дверь не разделяла. Уж не знаю, почему, украли эту дверь или просто разломали на щепки для костра, или, может, Ярослав решил, что этот порок цивилизации ему тоже не нужен и избавился от нее своими силами. В общем, кухня у нас была такая: стол под окном и два табурета. На одном из них сидел я, когда Ярослав пришел. Никакой прихожей в доме тоже не было, поэтому пришел Ярослав сразу же в кухню.

– Я такое говно, – признался ему я с порога.

Потому что все мои долгие размышления о жизни уперлись именно в этот неутешительный вывод.

Что ж, разубеждать меня Ярослав не стал. За это я ему до сих пор благодарен. Ярослав просто начал раздеваться, не обращая на меня внимания – да, раздеваться совсем, догола. Он же домой пришел. Сначала снял куртку и шапку, как все нормальные люди, но потом, ничуть не мешкая, абсолютно такими же неторопливыми, естественными движениями снял и свитер, а затем быстро стянул штаны вместе с трусами. Разуваться не стал: холодно.

В своем домашнем виде, к которому я уже почти привык, Ярослав подошел к печи. В ней у нас стоял чайник, который кипел почти не переставая. Один чайник мы сожгли, потому что вода выкипела до конца и с огня его никто не снял, но Ярослав уже притащил с какой-то помойки еще.

– Да, как человек ты говно, но у нас есть дело, которое мы должны сделать, – просто сказал он, наливая себе чаю и, должно быть, отогревая у печки причиндалы.

Пока Ярослав лил в чашку кипяток, я заметил на столе, прямо перед его задницей, таракана.

Конечно, в его клоповнике водились тараканы. Для них такое место просто рай на земле! По иронии судьбы Ярослав боялся тараканов до смерти. Не то, чтобы я сам их сильно любил. Но для меня соседство с тараканами не сильно отличалось от соседства с Ярославом, и я просто смирился со своей судьбой.

Когда я представил, как мой задушевный друг запричитает и начнёт все кругом перемывать, у меня сердце екнуло.

Последствия уборки Ярослава можно сравнить разве что с торнадо и цунами вместе взятыми.

Убираться Ярослав не умел совершенно. Он просто таскал в дом как можно больше снега – все ведра, что только можно впихнуть на печку – а потом выплескивал их куда только мог. Успела ли нагреться вода Ярослава не интересовало, поэтому окатить меня он мог и ледяной водой, и кипятком. Да, меня Ярослав намывал так же, как и пол.

И когда я представил, как голый Ярослав будет панически греметь ведрами и лить воду на все вокруг, таракана я тоже испугался.

Хорошо, что хоть соседей снизу Ярослав никак не затопит.

Весь мой гнев обрушился на пакостное насекомое. Я гневался на Ярослава за все те разы, когда он заносил ведро над моей головой и я до последнего момента не знал, кипяток на меня польется или лед, не знал до тех пор, пока вода на меня не долетала. Я гневался на самого себя за то, что не мог сбежать от причуд Ярослава так же, как прежде сбегал от причуд Лаврентия. Я гневался на судьбу за то, что все сложилось именно так.

И я отшвырнул таракана пальцем.

Гнев опасен тем, что не дает нам хорошо обдумать свои поступки. Не дает действовать по четкому плану и прицеливаться тараканами, когда они улетают со столов от щелчков наших пальцев.

Да, таракан улетел. Улетел стремительно, ракетой. Вращался в воздухе колесом, а потом ловко ухватился лапками за спину Ярослава, словно воздушный гимнаст под куполом цирка.

Я почти физически ощутил, как ситуация ушла из-под моего контроля.

А таракан на Ярославе чувствовал себя вполне комфортно. Шевелил проклятущими усами и не собирался никуда отваливаться. Удивительно, но Ярослав не заметил, как на него что-то село. Может, от постоянных столкновений с внутренней атмосферой этой халупы его кожа стала толстой, как у бегемота.

Ситуация не просто уходила из-под контроля, она падала в пропасть с адским пламенем.

– Не отвлекайся на мысли о самом себе. Ты все равно ничего не изменишь, пока будешь убиваться, – нравоучительно сказал Ярослав, усаживаясь на край стола, а я в это время с ужасом заметил, как усики таракана кокетливо помахали мне из-за его плеча. – Я не очень хорошо разбираюсь в людях, но ты точно не самый плохой человек из всех, кого я знаю. Хоть и хорошим тебя не назовешь.

Он улыбнулся, и я улыбнулся ему в ответ, приятельски хлопнув по плечу.

Таракан хрустнул. Я ощутил приятную легкость во всем теле.

Ярослав вдруг погрустнел. Это слишком подозрительно совпало со смертью таракана, и я почти поверил, что это был особенный таракан, которого он любил, как родного брата.

– А помнишь, как ты однажды меня обманул? Мы тогда в школе учились, в восьмом классе.

– Что? – переспросил я, незаметно вытирая руку о штаны.

– Ты тогда мне сказал, что меня за школой Дашка ждать будет.

А, Дашка. Да, она ему нравилась и он мне все уши прожужжал этой своей влюбленностью. Дашка такая, Дашка сякая. Одна только Дашка. По детской глупости я даже ревновал: знал, что Ярослав и со мной общается только потому, что Дашка на него внимания не обращает. А так бы ушел к ней и забыл меня. Ну, я на него тогда обиделся.

– Ты сказал, что меня за школой Дашка ждать будет. После уроков, – ударился в воспоминания Ярослав, и по лицу было ясно, что это действительно все еще его гложет. – Она все не шла, я закурил. А потом ко мне вышел завуч.

Помню, как же. Еще как помню.

Ярослав умолк и посмотрел мне в глаза. Я чувствовал себя неловко, слишком уж помятый у него был вид. То ли как у собаки, то ли как у того самого восьмиклассника, к которому не пришла девушка мечты. И Ярослав тихо проговорил:

– Ты даже ни разу не попросил прощения.

– Для того, чтобы просить прощения, нужно знать, что больше такого не повторится, – сказал я, потому что действительно в это верил. – Иначе все зря.

И подумаешь, что у Ярослава больше не будет шанса постоять за школой в ожидании пятнадцатилетней девчонки. А даже если и будет, я надеялся, что он им не воспользуется.

– Достаточно просто попросить, – никак не унимался Ярослав. Уже смотрел на меня с самой настоящей болью в глазах. Как голодный щенок.

Немного поразмыслив, я сказал:

– Наверное, инцидентов с девчонками у нас больше не будет, потому что школу мы окончили. Так что я прошу у тебя прощения и обещаю никогда больше не звать тебя на свидания.

Ярослав засиял.

– Молодец, не взял греха на душу!

На это ответить мне было нечего.

Зато я вспомнил, что ему еще не сообщил.

– Кстати, меня уволили.

Ярослав даже бровью не повел. Отпил чаю, слез со стола и небрежно бросил чашку в раковину, расплескав недопитый чай.

Чашка, судя по звуку, разбилась. Вышло очень эффектно.

Голый Ярослав взглянул на меня снисходительно, как герой боевиков из девяностых. Он знал, что крут. Не обернулся на звук разбившейся чашки.

А потом настал момент для коронной фразы.

– Ну и похер. Я деньги нашел, – Ярослав тряхнул челкой и потянулся. – Кстати, зови меня, как раньше. Яра.

Тогда, в восьмом классе, Яра узнал, что по поводу Дашки я его обманул. Он не мог не узнать, поговорив об этом с ней на следующий день. А вот за сигарету его отца вызвали в школу, и после этого еще неделю Ярослав ходил с подбитым глазом.

Чего Яра не знал, так это что завуча к нему направил я.