Читать книгу: «Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 15. Чернила и перья», страница 3

– Да тут и лекарем быть не нужно, чтобы видеть, как вы устали, – говорит Брюнхвальд. – И не только я вижу, младшие чины тоже вашу бледность замечали. Уже разговоры пошли, что колдуны на вас хворь наслали. Многие не думали, что вы до Швацца дойдёте.

– Не думали? – а вот это действительно ему было неприятно слышать. И он добавляет: – Карл, это всё из-за тех оскорблений, что нанесли мне горожане. Вот отчего меня хворь стала одолевать. И из-за денег ещё… Я же на то серебро, что у Тельвисов отняли, думал замок достроить.

– Я это знал, господин барон, я знал, что тело ваши всякие трудности переживёт, вы очень крепки телом, а вот обиды… Я давно заметил, что обиды наносят вам раны, которые вы переживаете труднее, чем раны от железа, – замечает полковник. – И то, что бюргеры обидели людей наших, вас ранило не меньше, чем утеря серебра.

Волков снова вспоминает пережитые ощущения и снова чувствует прилив черной досады в душе, которая… которая его и убить когда-то может. Он начинает растирать горло, и Карл это, конечно, замечает, и вдруг говорит:

– Думаю, купчишки городские ещё про вас не слыхали, – тут полковник вдруг смеётся. – Иначе живыми бы нас не отпустили, – и он продолжает, но уже потише, чем до этого: – Я, пока лагерь ставил, видел несколько мерзавцев из Туллингена. Проезжали по дороге. Все в бархате, в золоте, слуги у них… Ведут себя, как истинные сеньоры. И подумал: а что же они так ездят… беззаботно? Сами заезжим в Туллинген людям зубы выбивают, а сами катаются без охраны.

Странное дело, но от этих слов генералу вдруг полегчало… Да, да… Так и должно быть… На оскорбление всегда нужно отвечать, всегда, ибо ещё пращуры говорили: «Nemo mi impune lacessit» (никто не оскорбит меня безнаказанно). Так тому и быть. И тут воспрявший духом генерал и говорит своему товарищу:

– Только не спешите, Карл, не спешите. Сначала присмотримся. Пусть Мильке или Дорфус походят по городу, пусть всё поглядят, всё узнают… Где купчишки из Туллингена обживаются, может, у них тут дома есть.

– Конечно, конечно, – понимающе кивает Карл. – Всё, как вы любите, господин генерал: разведка, рекогносцировка, сосредоточение сил и никаких сумасбродных, неподготовленных атак.

– Да, именно так, – согласился Волков и почувствовал, как на смену чёрным тонам обид в душе приходит к нему радостное возбуждение ожидания… чего-то хорошего. – Да, Карл, разведка и рекогносцировка.

Этот разговор с товарищем они продолжили уже в городе, в неплохой таверне, где им буквально за гроши приносили целые кувшины очень неплохого вина, и при том разговоре присутствовали, кроме фон Бокка и Кляйбера, также капитаны Нейман и Мильке и ротмистр Хаазе. Дорфус остался в лагере за коменданта. Ещё им подавали отличные печёное баранье седло и бока, ребра. Все это было приправлено чесноком и травами, про которые Волков уже и забывать стал, так как на их севере они не росли.

– Чёрт, а мне нравится такая еда! Баран жирный и не старый. Сразу видно, кругом горы, есть где их пасти, – восклицал удивлённый Нейман. – Я-то баранину не очень… Но в этом Швацце, клянусь непорочностью святой Девы, отличные повара. Не то что наши кашевары от дьявола.

И все смеялись и соглашались с ним.

Ужин был мало того, что неплох, он ещё и обошёлся генералу недорого. И у него улучшилось и настроение, видно, от вина, и самочувствие, наверное, от разговоров с товарищами; в общем, возвращался во дворец принцессы барон в добром расположении духа, и под ключицей у него почти не кололо.

***

Едва он вступил под кров замка, как к нему поспешил лакей с лампой в руке и, поклонившись, уточнил:

– Господин барон фон Рабенбург?

– Да, чего тебе? – поинтересовался Волков. Признаться, он ждал, что ему хотя бы объяснят, почему его так и не позвали на совет, хотя до этого приглашали.

– Её Высочество просит вас быть у неё к ужину, – лакей снова поклонился.

– Сейчас? – снова спрашивает генерал. Уж есть-то он точно не хотел. Но отказываться от встречи с маркграфиней не собирался.

– Да, сейчас, – говорит слуга, – Её Высочество давно ждёт вас, она уже дважды справлялась, не пришли ли вы.

– Веди, – говорит Волков и идёт за лакеем, но фон Готта и Кляйбера не отпускает, они тоже идут за ним.

Так, вчетвером, прошли по пустынным лестницам и коридорам замка, причём не по самым парадным, то были ходы для слуг, и это поначалу немного настораживало генерала, но лакей довёл их до коридора, что вёл в большую залу. Перед дверьми стояли столики и комоды с посудой, едой, соусники, большие блюда с фруктами и удивительно красивым виноградом, а ещё тонкие, но вместительные графины из цветного стекла с разными винами и подсвечники с незажжёнными свечами. Лакей попросил Волкова и его спутников остановиться и сказал:

– Доложу Её Высочеству, что вы прибыли.

И дверь не успела за ним закрыться, как он уже появился и пригласил его:

– Господин барон, Её Высочество ждут вас.

Генерал зашёл и увидел её. За окном уже было темно, но на столе стояли три подсвечника, они-то и освещали её. Маркграфиня стояла у стола в прекрасном платье из синего атласа, её грудь была открыта. На голове её был красивый кружевной каль. Хоть и небольшой, но всё-таки чепец, не девица же. А ещё даже при свечах было видно, что она подрумянила щёки и подвела глаза, а её пальцы и уши богато украшало золото. Те простые платья, простая одежда, в которой он видел её, те простые причёски, что делала она себе сама в дороге, всё осталось в прошлом. Теперь перед ним стояла настоящая принцесса, наследница одного из первых титулов империи Клара Кристина Оливия графиня фон Эден маркграфиня Винцлау. И барону, хотел он того или нет, пришлось низко кланяться ей.

Глава 6

Она сделала шаг навстречу и протянула генералу обе руки, и Волков, приблизившись, ещё раз склонился и поцеловал их, одну за другой, чувствуя при этом дурманящий запах, исходящий от женщины. И принцесса, улыбаясь немного виновато и не выпуская его рук из своих, сказала негромко:

– Это всё так нехорошо получилось… Я должна перед вами извиниться, дорогой барон.

– Извиниться? – после выпитого за ужином он был благодушен, пожал плечами и сделал вид, что ничего она ему не должна. – Это вы про то, что меня не допустили на совет?

– Я хотела, чтобы вы были на совете, но господа… – продолжала принцесса; кажется, женщина немного волновалась, она по-прежнему не выпускала его рук, – господа сказали… – она не договорила.

– Что чужакам не место на совете, – догадался Волков. Это как раз он мог понять.

– Я хотела, чтобы вы подтвердили мои слова, мой рассказ про Тельвисов, – продолжила маркграфиня.

– Подтвердил ваши слова? – а вот тут Волков уже немного удивился. – Вот как? Кто-то из господ советников осмелился сомневаться в ваших словах? В словах своей сеньоры?

И по её лицу, по той очаровательной гримаске, что она изобразила, генерал понял, что не всё просто в этом дворце. Впрочем, как и во всех остальных дворцах, в которых ему довелось побывать. Он и вспомнить не мог, в каком из дворцов не было интриг, соперничества или даже ненависти.

А Оливия украдкой взглянула на дверь в столовую, не ту, через которую входил генерал, а на парадную, и потом произнесла негромко:

– Давайте уже сядем за стол.

Генерал, подходя к столу, заметил, что посуда на нём дорогая, красивая, серебро и золото, дорогое стекло, вот только… это ему показалось странным, что она вся как будто собрана из разных сервизов – у маркграфини тарелка из серебра была побольше, его тарелка была меньше и от иного мастера.

И тут дом Маленов выигрывал в порядке и организации. Если уж герцог Ребенрее устраивал званые ужины, то посуда у всех была одинаковая. А потом он заметил, что и высокие бокалы для вина были разные. И подсвечники тоже.

Волков согласился и вместо лакея придвинул ей стул, а уже потом уселся и сам. И тогда она, постучав вилкой по графину, вызвала прислугу. Двери распахнулись, вошли четыре лакея – один из них был тот самый, который приглашал генерала, – и начали они подавать блюда, наливать вино. И маркграфиня сразу заметила, что гость её выбирает самые маленькие кусочки. Только попробовать, не более… Женщина внимательно следила за ним. А Волков взял одно жаренное с перцем крылышко цыплёнка, маленький кусочек говяжьей вырезки с розмарином и совсем немного хлеба отломил…

– Вы, конечно, уже поужинали? – догадалась она с заметным огорчением.

– Да, поужинал с товарищами. Вы дома, просьба Его Высочества курфюрста Оттона исполнена. Тяжкое дело завершено, нужно было отпраздновать это.

– Я заметила… – она взяла бокал с вином. – Вы очень дружны со своими офицерами, – произнесла принцесса.

– Боевые товарищи, – он тоже взял свой стакан, – люди, проверенные войнами – это лучшие друзья. Мне с ними спокойно. Я сам из их числа, – отвечает ей генерал.

– Вы их всех хорошо знаете?

Тут Волков усмехнулся:

– На войне всех видно насквозь, Ваше Высочество.

И тут она жестам дала понять лакеям, что они свободны, и дождалась, пока слуги уйдут и закроют дверь, а потом вдруг сказала серьёзно, а может быть, даже и печально:

– А вот у меня нет товарищей; товарок двух моих ближних и двух близких служанок убили Тельвисы, моя подруга оказалась предательницей, единственный истинный рыцарь, господин Альбрехт, тоже убит, – она, держа бокал и глядя на Волкова, произнесла с настоящей тоской в голосе: – Барон, я здесь абсолютно одна. У меня тут никого нет… Кроме дочерей. Никого.

И что тут мог сказать ей генерал? Он собирался уйти отсюда через неделю. Волков молчит и делает глоток отличного вина и ставит бокал на стол. Генерал выпил немало за ужином, и теперь ему лучше быть умеренным. А Оливия продолжает:

– Когда был жив муж, всё было иначе, а теперь… Теперь они делают, что хотят, я знаю… – тут она снова взглянула на дверь и стала говорить ещё тише, – что слуги за мною подслушивают и всё доносят им. Это… Это так неприятно…

Волков не всё понимал, но голос понизил тоже:

– Они? И кто же эти «они»?

И опять женщина смотрит на большую дверь и лишь после этого произносит:

– Канцлер Брудервальд, казначей Амциллер, майордом Вергель, – она помолчала и добавила: – Это Амциллер и Вергель настояли, чтобы вы не были допущены на совет. И я не смогла убедить других советников, – она вздыхает. – Они… Никто не слушает меня. Только Кримль, но он один ничего не может сделать.

– А кто этот Кримль? – интересуется Волков.

– Наш бургомистр, он хороший человек. Он мой родственник, – говорит принцесса и добавляет невесело: – Как, впрочем, и Брудервальд, – тут она поднимает на него глаза. – На совете решено наградить вас и ваших людей, барон. Людям вашим будет подарена тысяча талеров, и вы тоже будете вознаграждены.

– Уверен, что это ваша заслуга, – говорит генерал и добавляет негромко, но многозначительно: – Но я больше надеюсь на награду лично от вас, Ваше Высочество.

После выпитого за ужином невозможно просто сидеть и смотреть на эту красивую женщину и не говорить ей комплименты. Кто, интересно, смог бы?

Но женщине не до того, она пропускает мимо ушей его намёки и остаётся серьёзной, видно, ей сейчас не до игривых настроений генерала. Маркграфиня опять бросает взгляд на дверь, словно та не даёт ей покоя, а потом говорит уже тихо, едва не переходя на шёпот:

– Кримль сказал мне, а ему сказал наш маршал фон Хойслинг, что до совета – до того, как я пришла на совет, – господа советники обсуждали созыв ландтага.

«Созыв ландтага?».

Тут и у генерала испарились игривые настроения. Сразу серьёзные мысли появились в голове. И он так же тихо, как и она, спросил:

– И для чего же господа советники хотят созвать местных сеньоров?

– Канцлер хочет собрать сеньоров, святых отцов и представителей горожан по поводу… – она обдумывает следующие слова, глубоко вздыхает всей грудью, кажется, пытается не заплакать и наконец отвечает: – По поводу моего будущего замужества.

– А что же… – генерал немного растерялся; он наваливается на стол, чтобы быть к Её Высочеству поближе. – Я не понимаю. Чего же хочет канцлер? Зачем им ландтаг? Ведь вопрос с вашим вторичным замужеством уже решился и отражён в каком-то там договоре между домом императора и домом Маленов.

– Местные господа считают, что им нужно тоже участвовать в выборе моего супруга. – говорит она.

– Они недовольны кандидатом от дома Ребенрее? – теперь у него и хмель начал пропадать. – Ваш жених молод, это образованный и богобоязненный человек из знатного дома. Он будет отличным сеньором и прекрасным мужем… Что же им нужно, вашим советникам?

Тут она смотрит на него сердито. Да, именно сердито! То первый раз за всё их знакомство. То ли ей не понравилось, что он расхваливал ей будущего супруга, то ли то, что он ничего не понимает во внутренних делах Винцлау, в общем, принцесса решила всё ему разъяснить и сказала:

– Кажется, у наших сеньоров есть свой претендент на мою руку.

Волков тут ухмыльнулся: «Ах, как это мило, ну да, конечно, конечно, свой претендент, видите ли, у них есть. Да уж, у многих важных людей есть хорошие родственники, которым очень бы пошёл титул маркграфа, со всеми причитающимися богатствами». А после он спросил у неё всё так же легкомысленно:

– И что же? Кандидат от местных сеньоров осмелится перечить курфюрсту Ребенрее и императору?

И тогда она, посмотрев на него загадочно и переходя на шёпот, произнесла:

– А может, он и не будет перечить императору, может, император ещё и руки потирать будет, глядя, как ваш прекрасный богобоязненный юноша вздумает тягаться за меня со всеми сеньорами и горожанами Винцлау.

Как рукой сняли с него всю его игривость эти слова. Волкова как водой ледяной окатили. Он и есть не хотел, но тут взял с тарелки крылышко куриное и начал его обгладывать. Делал он это машинально, думая о том, что…

«Принцесса-то, может быть, и права».

А ещё ему вдруг показалось, что ищет она в нём, в бароне Рабенбурге, как и в герцоге Ребенрее… неужели защиту? Что скорее принцесса пойдёт замуж за мальчишку из фамилии Маленов, чем… «Неужто она догадывается, кого ей прочат в мужья местные сеньоры? – и тут он понимает, что так и есть. – Она знает, кто из местных соискателем её руки будет. И, видно, тот человек ей не мил». И он решает уточнить:

– И вы знаете, кого вам прочат в мужья местные сеньоры?

– Наверное не знаю, – отвечает она, и из этого её ответа Волков делает вывод, что женщина говорить о том не желает. А окончание фразы его убеждает в правоте этой мысли – она продолжает: – А гадать не хочу.

Генерал смотрит на неё пристально, а принцесса глаз не отводит.

Во взгляде твёрдость и… решимость. Истинная принцесса. Истинная.

«Всё она знает, говорить не хочет почему-то».

И тут одна мысль, простая по природе своей догадка, приходит ему в голову, и он вдруг радуется и спрашивает у неё – кстати, теперь и сам шепчет, без усмешек:

– И что же, вы полагаете, что ваше пленение… – Волков не договаривает, этого делать и не нужно. Женщина всё поняла и отвечает ему:

– Да откуда же мне про то знать.

Он бросает курицу в тарелку, вытирает салфеткой пальцы, потом и губы.

– Хорошая курица.

– Это горная куропатка, – отвечает она ему. И берёт в руки бокал.

Да… Он и раньше думал, что она неглупа. Волков тоже берёт свой бокал и спрашивает:

– А кто может собрать ландтаг? Кто имеет на созыв право?

– Не знаю… – отвечает принцесса и качает головой. – Батюшка мой собирал, помню… По каким-то торговым и таможенным делам собирал. А вот мужу того не надобно было. Ему и так всё нравилось, лишь бы охота была хорошей. С соколами в горах или с собаками в долинах. Зверь есть для добычи, и то хорошо, – и она заканчивает: – А про созыв ландтага я не знаю, тут законы наши читать нужно.

«Вряд ли канцлеру такое право дано. Это право сеньоров, – думает генерал. – Тем не менее…».

Он снова наваливается на стол и почти шепчет ей:

– И кто же главный проводник этой идеи созыва ландтага? Ваш канцлер?

– Кажется, он, – говорит маркграфиня, – Кримль сказывал, что уже слыхал эту мысль от канцлера. Он сказал, что ещё до моего паломничества Брудервальд уже говорил о том, что моё замужество для всех в Винцлау важно и на всех отразится, и что сеньоры имеют право на участие в собственной судьбе.

– Брудервальд… Он и канцлер, и ваш родственник?

– Он мой двоюродный дядюшка, двоюродный брат моего покойного батюшки, – рассказывает принцесса Оливия. – Но он всегда был своевольный, батюшка его бранил за строптивость, и мой муж им доволен был не всегда.

– Если так, то вам надо вашего канцлера отставить, – предлагает генерал, и так, как будто это простое дело.

– Отставить его? – она перестала есть, держит кусочек куропатки в пальчиках и смотрит на генерала с удивлением. – Он на месте канцлера сидит уже со времён моего батюшки. У него все нити в руках. Он его двоюродный брат. Как его отставить?

– Да так и отставить, как нерадивого слугу, – объясняет Волков. – И ничего, что он вам дядей приходится. Вот принц Ребенрее взял и отставил своего канцлера, когда решил.

– Боюсь, это невозможно, – отвечает маркграфиня. – Он ещё во дворянском собрании заседатель, и судья там же. За него все сеньоры будут. Мой муж не стал его отставлять, хотя и злился на него не раз, – и тут она вдруг опускает голову и говорит едва ли не с отчаянием: – Я здесь никого отставить не могу, даже прислугу.

– То есть это как…? Почему же вы слуг выгнать не можете? – удивляется генерал.

– Одна горничная у меня воровала одежду, – начала принцесса. – Это было ещё до того, как я уехала в паломничество. Я её уличила, поймала в моей нижней рубашке. При том она была ещё и дерзкой. Отпиралась, хотя я видела, я знала, что это моя одежда. Тогда я потребовала у кастеляна, чтобы её выгнали, так он сказал мне, что других сейчас на то жалование, что я им плачу… других не найти. Но я настояла. И он её убрал из моих покоев, но я… я потом встретила её во дворце, она теперь прибирается в залах. Никуда воровка не делась, – да, женщину тот случай задел, это было видно, так как она продолжила свои рассказы, более походившие на жалобы: – Сегодня я просила мне платье принести, что мне нравится, и горничная говорит мне: нет такого. Я говорю: да как же нет, оно нарядное, я не стала брать его на богомолье. А она твердит своё: нет, и всё тут. Я говорю: сама буду смотреть, пошла, все платья перебрала – и вправду нет его, а ещё нет двух нижних рубах батистовых, шитых шёлком, мне купцы их дарили, и всяких других мелочей… Чулок алых атласных… Ещё чего-то… Я прекрасно помню эти рубахи, и муж мой сказал тогда, что они изысканны. А теперь их попросту нет.

И тут генералу стало ясно, отчего посуда на столе вся разная, словно собирали её из непохожих сервизов.

«Хозяина не стало, а хозяйку челядь ни во что не ставит. А отчего так? Да потому, что высшие сановники земли свою сеньору сами не уважают, не считаются с ней. А дворня всё видит, дворня всё чувствует. У дворни на это нюх особый, каждый раб знает, когда хозяин бессилен, когда у него можно красть безнаказанно. И кастелян её ворует впереди всех слуг. Опять же, почему? Потому что майордом – вор. И никак иначе. Разве при хорошем смотрителе дома важному, дорогому гостю и хозяину поставили бы разные тарелки и бокалы? Вот и на совет она меня позвала… Она, она, конечно, так её её же вассалы и осадили. Дескать, ни к чему нам здесь какой-то чужак. И ничего с тем принцесса поделать не смогла, – теперь картина становилась для него всё яснее. – Хозяин помер – слуги распустились. И что же то был ещё за хозяин, раз набрал подобных слуг. Хотя теперь Бог ему судья. Ну что же, будет о чём рассказать герцогу. Пусть он о том голову ломает».

Глава 7

Генерал даже не стал спрашивать женщину про казну, с этим всё было ясно: если дела с её гардеробом обстояли именно так, то к казне, к докладам о состоянии финансов принцессу и близко не подпускали. Волков дождался, пока она сделает паузу в своих стенаниях, и спросил у неё:

– А что же с вашими драгоценностями? Дорогими подарками? Вы их посмотрели?

И тут она замерла, уставилась на него и прижала руку к груди.

– Господи, да я и не подумала о том. Я ведь в монастырь на моления ничего ценного не брала, а сейчас так взяла, что первое приглянулось. Теперь ещё и драгоценности нужно посмотреть. Тем и займусь. Хотя я всего и не упомню… – она смотрит отстранённо, как будто уже вспоминает и мысленно перебирает свои украшения.

– Так этого и не нужно, – говорит ей генерал. – Пусть ваш кастелян подаст вам опись ваших сокровищ. И вы с ним, согласно описи, проверите, всё ли в наличии.

– Опись? – теперь она удивилась, а потом и вспомнила. – Конечно же! Должна быть опись! Должна! Первые драгоценности дарены мне были на свадьбу, как в приданое, с ними были описи. И потом они, кажется, велись. Нужно на них будет взглянуть.

А Волков ещё подливает масла в огонь и, обводя рукой стол перед собой, и вспоминает:

– Кстати, у серебряной и золотой утвари также должна быть опись; например, в доме Ребенрее она есть, да и в доме де Приньи, при котором я служил, ничего нельзя было украсть незаметно. Там драгоценная посуда перед пирами выдавалась по описи и принималась по описи. И слуги это знали, и если кто и крал столовое серебро, так то исключительно гости, – говорит он и добавляет: – Неплохо бы, чтобы ваш кастелян проверил и описи посуды.

И здесь маркграфиня даже не ответила ему; видно, никогда в жизни она не занималась подобными делами. Она просто смотрела на генерала, а потом вздохнула и взяла в руки свой бокал.

«Сюда бы госпожу Ланге. О, уж она бы здесь всё пересчитала, все описи затребовала, все документы от казначея попросила бы. А эта… Нет, не приучена принцесса к делам. Романы зато читала во множестве. И муж, видно, у неё такой же был, только романов не читал. Ни во что не вмешивался, ничем не интересовался, кроме собак да соколов своих. И вот итог. А теперь ей в мужья мальчишку дадут. А что юноша сможет сделать? Как он пойдёт против местного сеньората и, главное, с кем? Я один пошёл, но я калач, войнами тёртый, и то который год с одной семейкой, с негодяями Маленами, мучаюсь, сладить не могу. И то в одном графстве, а тут целая земля, тут таких графов полдюжины будет, если не больше. Надо герцогу обязательно сказать, чтобы с женихом сюда прислали людей опытных. Чтобы они тут хоть видимость порядка устроили».

А Её Высочество говорит ему:

– Вы сыты, я вижу, съели по малому кусочку и больше ничего не просите. Тогда я велю подавать пироги и сыры с ликёрами.

Он берёт себе на тарелку кусок говяжьей вырезки впрок и соглашается: давайте пироги. И она снова зовёт слуг, и те меняют блюда, принося новые кушанья и новые вина. И пока они не ушли, барон и маркграфиня молчали. А как закрылась за слугами дверь, так она сразу заговорила, всё так же тихо, как и прежде:

– В моём доме нет людей, на которых я могла бы положиться, все мои служанки подлы, все лакеи тоже. Один лишь спальный лакей Николас, это он вас звал к ужину, да ещё, возможно, мальчик-посыльный, ну и доктор Бизетти, лекарь моей дочери, – она подумала. – Бургомистр… Но и ему я не до конца доверяю. Он лицо политическое. Зависимое. Понимаете, барон, в этом огромном доме я почти одна.

– Это скоро закончится, Ваше Высочество, – уверенно заявляет Волков. – Скоро сюда приедет ваш будущий супруг. Возможно, уже до Рождества. Он, несомненно, влюбится в вас, и тогда вас будет двое, и с ним вы сможете перестроить свой дом под ваше удобство. И если какой-то канцлер вздумает перечить вам и вашему супругу, вы сможете указать ему на дверь.

– Вы думаете? – с какой-то детской надеждой спросила женщина.

– И ему, и кастеляну, и майордому, и казначею, и даже бургомистру, если вы ему не доверяете. И на их места назначить людей, вам угодных.

– Но всё это… – маркграфиня всё ещё сомневалась в его словах. – Всё это влиятельные люди. За которыми стоят старые фамилии земли Винцлау.

– В земле Ребенрее есть первое влиятельное лицо, это курфюрст Оттон Четвёртый. Все остальные влиятельные лица герцогства влиятельны ровно настолько, насколько это угодно первому влиятельному лицу. И вашей земле я бы порекомендовал подобную политическую систему, так как при своей, казалось бы, относительной бедности, земля Ребенрее – одна из наиболее сильных земель в империи.

– Это потому, что ваш герцог задирист, – неуверенно отвечает принцесса. И поправляется: – Ну, так мне о нём говорили. Говорили: чуть что – так войну собирает. Вот и вас меня вызволять прислал, другой какой, может, и не прислал бы.

– Это не потому, что он задирист, а потому, что в герцогстве единая воля, хотя мнений бывает и несколько. А канцлер, или маршал, или министр какой, – все эти советники знают своё место и служат общему делу. Делу Его Высочества. И свои дела никогда выше дел сюзерена не ставят, – отвечает генерал назидательно. – Честно говоря, я даже и представить не могу, где окажется канцлер Ребенрее, пожелай он, только волей своей, объявить о собрании ландтага герцогства. Да только заикнись он про то, так его сразу отстранят… И предметом отстранения будет… – тут он добавляет в слова многозначительности и кивает головой, – измена. Да, измена. А может, и мятеж. В кандалах окажется тот канцлер немедля, под судом, а впоследствии не удивлюсь, если и на плахе.

Измена? Мятеж? Кажется, такой расклад маркграфине приходился по нраву. Слушала она генерала очень внимательно. И когда он закончил, она сразу задала правильный вопрос:

– А как же так ваш герцог правит, как он в руках всё держит, как не позволяет своим вассалам возвышаться?

– Во-первых у всех Маленов есть дух. Природное их упрямство… Их непреклонность.

– А что же во-вторых?

– Они не боятся применять силу, брать на себя ответственность. И главное – находить людей, что их волю будут проводить неуклонно, – объясняет ей генерал. А женщина в свою очередь говорит ему, почти возражает:

– Это потому, что у них есть эта сила, есть люди, а вот у меня их нет. Нет людей вокруг, что взялись бы смело мою волю отстаивать. Были немногие, такие как кавалер Альбрехт, так они все сгинули на мосту, и всё… И то те были люди отца моего да их сыновья… А других у меня не появилось.

– И не появятся, – вдруг произносит генерал. Причём говорит это с беспощадной суровостью.

– Не появятся? – удивляется и, кажется, обижается на его слова принцесса.

Но вместо ответа Волков сам спрашивает у неё:

– Семьи погибших рыцарей вознаграждены? Сыновья погибших или их дочери приближены ко двору, к вам?

– Нет, – отвечает она, и её глаза выдают её удивление, казалось бы, такой простой вещи.

– Если есть деньги, наградите семьи погибших, – продолжает генерал, – а окружая себя детьми павших за вас рыцарей, людьми, как правило, преданными, вы и себя укрепляете.

– Я никогда и не думала о том, – всё ещё удивляясь, говорит принцесса.

– И это понятно, за то вас упрекать нельзя, – соглашается с её праздностью Волков, – о том матери и жене думать не нужно, о том надобно думать её супругу, – и тут он понял, что юный муж этой женщины, тоже, скорее всего, не будет сведущ в подобных делах, и стал надеяться, что герцог найдёт достойных людей жениху в свиту. – Но теперь супруга у вас нет, и вам придётся это делать самой. И начинать нужно немедленно.

– Да, да… – соглашается она, – вы правы, барон, хорошо, что на то вы раскрыли мне глаза.

– У вас есть деньги, Ваше Высочество? – честно говоря, генерал не был уверен, что она сможет осуществить какие-то изменения в своём доме, пока не прибудет муж со свитой.

– Деньги? – принцесса, кажется, уже думала о первых шагах, которые собиралась произвести. – Деньги у меня есть.

– Я имею в виду настоящие, большие деньги, золото, а не ту мелочь, что лежит у вас в личном кошелёчке, – всё ещё продолжает сомневаться барон.

– У меня есть накопления, – отвечает маркграфиня уверенно.

– Они находятся у казначея Винцлау? – уточняет генерал. Если так, то это вовсе не значит, что принцесса получит доступ к своим деньгам.

– Нет, – отвечает женщина, – я графиня Эдена, и весь доход… В общем, я никогда не пользовалась своими деньгами от личного домена. Они мне были не нужны. Деньги должны быть там, в Эдденбурге, у моего доверенного человека, у управляющего Гальберта. Он ежегодно привозит мне отчёт о делах в графстве. Там, кажется, скопилось уже изрядное количество серебра. Я не помню сколько.

Волков, услыхав это, только вздыхает. Принцесса даже не знает, сколько у неё денег. А вот он знает, всё до крейцера, мало того, он знает свои доходы наперёд и уже знает, в чьи жадные лапы они пойдут. Всё уже расписано. А ещё ему надобно серебро, чтобы закончить свою бесконечную стройку, нужно изыскать всего-то двадцать семь тысяч в серебре.

«Счастливы те, кто даже и не ведает, сколько у них денег».

Впрочем, принцесса не очень походила на счастливую женщину, скорее она напоминала женщину испуганную. А Волков ещё добавляет ей страха, когда произносит:

– Не говорите о том никому и никогда.

– Не говорить? – удивляется маркграфиня. – О чём не говорить?

– О том, что у вас есть деньги, и тем более – сколько их. Об этих деньгах должны знать только вы и ваш самый доверенный человек, – объясняет принцессе Оливии барон. – Даже будущему мужу не говорите. Это ваши деньги и деньги ваших первых дочерей.

И она кивает: да, да. Кажется, она хочет запомнить все слова, что он ей говорит, но и этого маркграфине мало.

– А что же мне делать? Ну, что мне делать вообще?

– Что делать? – генерал не сразу нашёлся, что ответить.

– Да, что мне делать? Просто ждать этого мальчика, что прочит мне в супруги ваш сеньор? Но я могу и не дождаться… – в её голосе он разбирает нотки отчаяния или паники, – ведь канцлер… Если он надумает собрать ландтаг, и там сеньоры, отцы церкви и горожане решат, что… ну, что мне нужен другой муж. Что мне тогда делать? Мне нужно как-то… сопротивляться тому…

«Она точно знает, кого изберут ей в мужья местные сеньоры, случись им собраться вместе».

Теперь-то генерал в этом не сомневался, как и в том, что замуж за этого неизвестного она идти категорически не хочет. Даже предпочтёт юношу, что ей годится в сыновья, лишь бы не выходить за кандидата от канцлера. И так как он не отвечал, взволнованная женщина снова спросила:

– Так что же мне делать, пока жених не приедет? Барон, ну скажите же? С чего начать? Вот прямо завтра? С чего?

Прежде чем ответить, он на мгновение задумался, подумал о том, что бы он предпринял на её месте, и потом начал…

Глава 8

– Во-первых, как встанете и позавтракаете, так пошлите за казначеем.

– За казначеем? – переспросила Оливия. – Денег просить, что ли?

– Именно, – отвечает генерал. – И просить нужно немало. Не много, но и не мало. Попросите у него… ну, тысяч пять серебром.