Читать книгу: «Пыльные ангелы»

Глава 1

Ключ заедал, как всегда. Лика пнула дверь ногой – тупой удар эхом отдался в пустом подъезде. С треском щеколда поддалась. В квартиру вкатилась волна вони: перегар, прокисшая тряпка, что-то сладковато-гнилое, въевшееся в стены. Лика вдохнула ртом, привычно задержав дыхание.

Прихожая – свалка. Горы грязного тряпья – то ли одежда, то ли ветошь. Пустые бутылки из-под дешевой водки и пива валялись как павшие солдаты после боя. Одна катилась под ноги. Лика пнула ее обратно в темноту. Башмаки, пропитанные химией для полов и городской грязью, она скинула прямо у порога. Ноги гудели, будто их били всю ночь. Так оно и было. Шесть часов на ногах, отдраивая унитазы и линолеум в «престижном» бизнес-центре. Престиж – для тех, кто там сидел в тепле. Для нее – запах хлорки, въевшийся в кожу до костей.

В крохотной кухне – бардак. Гора немытой посуды в раковине, на столе – открытая банка тушенки с ржавой ложкой торчком, крошки, лужицы засохшего чего-то. Холодильник гудел, как умирающий зверь. Лика дернула ручку. Внутри – пусто. Бутылка кефира с плесенью под крышкой, пачка соли, пустое ведро из-под майонеза. И запах… Тот самый, въевшийся. Источник – мешок с мусором, расплывшийся в углу. Мухи.

– Сука… – прошипела Лика беззвучно. Не впервой. Надо было брать сегодня что-то с «раздачи». Не успела. Проспала после ночной смены, еле успела на дневную – раздавать рекламу дерьмовых кредитов у метро. Три часа под ледяным ветром, в тонкой ветровке, с дурацкой табличкой. Люди шарахались, как от прокаженной.

Она схватила пластиковый пакет из угла – вчерашний, с остатками чужой пиццы, которую рискнула стащить с помойки бизнес-центра после уборки конференц-зала. Кусочки засохли, но съедобно. Для Сёмы. Для себя – хватит и этого.

Тихо прошла мимо зала. На продавленном диване, под грудой вонючего одеяла, храпела Рая. Лицо опухшее, землистое. Рот открыт. От нее пахло перегаром и немытым телом. Лика сжала кулаки. Гвоздями впилась в ладони – старый способ не заорать, не схватить эту тварь за волосы и не бить головой об стену. Держись. Ради Сёмы. Скопим на этот курс – станет легче. Может… очухается? Ложь, горькая и привычная.

Тихонько приоткрыла дверь в маленькую комнатку. Здесь пахло иначе. Лекарствами. Дешевым детским мылом. И тяжелой, сладковатой болезнью, въевшейся в штукатурку.

– Сёма? – шепотом.

На узкой кровати под застиранным одеялом шевельнулся комочек. Лика подошла ближе. Сёма лежал на боку, лицом к стене, худенький, как прутик. Волосы, редкие после химии, слиплись на висках. Он дышал часто, поверхностно. Лика опустилась на колени у кровати, положила руку ему на лоб. Горячий. Опять.

– Сестрёнка? – слабый голосок, хриплый.

– Я, солнышко. Как ты?

Он медленно перевернулся. Глаза огромные, темные, ввалившиеся в синеватых кругах. Лицо – восковая маска боли. Он попытался улыбнуться, но получилась жалкая гримаса.

– Нормально… – прошептал он. – Только спинка… болит. И ножка.

Лика знала. Нейробластома. Эта сволочь грызла его кости. IV стадия. Слова врача – «агрессивная», «низкие шансы», «очень дорогое лечение» – колотились в висках. Цифры на бумажке из поликлиники, зажатой в кармане, жгли кожу. Недостижимые.

– Сейчас, Сёмка, сейчас… – она встала, подошла к тумбочке. Баночки с таблетками, пузырьки. Шприцы. – Надо укол сделать. Обезболивающее.

Он кивнул, стиснув зубы. Боялся уколов. Но боялся еще больше той боли, что скручивала его по ночам в тихий, жалобный вой. Лика быстро, профессионально – опыт уже – набрала лекарство в шприц, протерла спиртом худенькую ягодицу.

– Дыши, солнышко, глубоко. Раз-два…

Шприц вошел. Сёма вздрогнул, но не закричал. Слеза скатилась по виску. Лика прижала ватку. Терпи, солдатик. Терпи. Я тут. Я с тобой.

Потом она развернула пакет.

– Смотри, что я тебе принесла! Пицца! Немножко, но вкусная!

Его глаза оживились на секунду.

– Правда? Спасибо, сестрёнка!

Он взял маленький треугольничек, откусил крошечный кусочек. Жевать было больно: сжались челюсти. Лика смотрела, как гвоздь в сердце вбивали.

Внезапно, ярко и больно, вспыхнуло: солнечный день. Речка. Поляна. Чистое небо. Она, отчаянно сэкономившая на обедах, купила дешевые сосиски, хлеб, бутылочку лимонада. Сёма – еще не такой худой, еще с густой шевелюрой, бегал по траве, смеялся. "Сестрёнка, смотри, бабочка!" Его глаза сияли, как тогда, до болезни. Они жарили сосиски на костре из хвороста, пахло дымом и свободой. Сёма дул на горячее, смешно надувая щеки. "Вкусно! Лучше маминых!" И они смеялись. Несмотря на то, что знали – дома ждет пьяная мать, распластанная на том же диване. Но в тот момент, на той поляне, под теплым солнцем, они были счастливы. Так просто, так чисто. Как пыльные ангелы на грязном подоконнике. А потом приходилось возвращаться… Но этот миг – он был. Настоящий. Единственный якорь.

Лика села на край кровати… Сема почти ничего не мог есть. Но старался. Для нее.

Взяла его руку в свою. Холодную, тонкую, с синими прожилками. -Рассказывай, как день прошел?»

Он замялся.

– Мама… ругалась. Орала. Потом уснула. – Его голос дрогнул. – Я… я испугался. Она бутылкой в стену кидала…

Лику снова обдало кипятком ярости. Сука! Сука пьяная! Ему и так хуже! Она впилась ногтями в колени, сдерживая крик.

– Ничего, Сём. Не бойся. Я тут.

Он вдруг пошевелился, испуганно глянул под одеяло.

– Сестрёнка! Там… там опять!

Лика резко отдернула одеяло. По простыне, рядом с худой ножкой Сёмы, быстро пробежал усатый таракан. Крупный, жирный. Сёма вжался в подушку, зажмурился.

– Гадина! – Лика вскочила, смахнула насекомое на пол, пришлепнула тапком. Раздался противный хруст. Она вытерла подошву о край ковра, чувствуя, как трясутся руки. От бессилия. От гадости всего этого.

– Все, Сём. Убила. Больше не придет.

Он открыл глаза. В них был ужас. И стыд.

– Я… я не мог прогнать… – прошептал он. – Он по мне полз… Я боялся пошевелиться…

Слова ударили Лику в солнечное сплетение. По нему полз. Пока я мыла чьи-то сортиры. Пока он лежал один в этой конуре… Ком в горле встал такой, что не продохнуть. Она наклонилась, обняла его осторожно, чувствуя под пальцами ребра, выпирающие под тонкой пижамкой.

– Ты молодец. Герой. Спал, вот он и полез. Больше не полезет. – Голос звучал хрипло, чужим.

Он прижался к ней, как к спасительному плоту в бушующем море. Его дыхание было горячим и неровным.

– Сестрёнка… а мы… мы скоро накопим? На лекарство? Мне… мне страшно. Болит…

Лика закрыла глаза. Перед ними всплыла цифра из бумажки в кармане. Сумма, которую она не заработает и за полгода, даже на трех работах. Если не умрет от истощения раньше. Врешь, тварь, – мысленно бросила она себе. Врешь ему.

– Копим, солнышко. Копим. Скоро. Очень скоро. Ты только держись, хорошо? – она гладила его по редким волосикам. Ложь горьким комком застряла в горле. Но другая правда убьет его сейчас.

Он кивнул, доверчиво прижавшись.

– Хорошо… Я буду… Я сильный.

В зале грохнуло. Рая свалилась с дивана. Послышалось пьяное бормотание, ругань. Потом тяжелые шаги зашаркали в сторону туалета.

Лика застыла. Ярость, холодная и острая, как лезвие, прошла по нервам. Сильный. Он сильный. А она… Она встала, подоткнула одеяло вокруг Сёмы.

– Спи, солнышко. Я рядом. Если что – позовешь.

Она вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь. Встала спиной к ней, как щит. В прихожей появилась Рая. Распахнутый грязный халат, спутанные седые волосы, опухшее лицо с мутными глазами. Она тыкалась в стену, бормоча.

– Где… где водяра? Кто допил? Ты, стерва? – она уставилась на Лику, пытаясь сфокусироваться. Повело в сторону.

Лика молчала. Смотрела на нее. Взглядом, в котором клокотала вся грязь, вся боль, все унижение этих лет.

– Чё смотришь, уродка? – Рая плюнула на пол перед ее ногами. Слюна тягучая, желтоватая. – Работаешь? Бабки где? Харчи покупать надо! И водку! Мне, блядь, плохо! Голова трещит!

– На Сёму надо, – тихо, но отчетливо сказала Лика. Голос не дрогнул. – Лекарства. Еда ему.

Рая фыркнула, махнула рукой, едва не потеряв равновесие.

– Помрешь, болелкой! Помрешь – не страдал! И ты туда же! Чмо нищее! Работай! Тащи бабло! Чего встала, как столб?

Слова «помрешь» ударили, как нож. Лика сделала шаг вперед. Кулаки сжались так, что ногти впились в старые шрамы на ладонях. Глаза стали узкими щелочками. В них горел лед.

– Ты… – голос сорвался на хрип. – Ты… сука конченная.

Рая опешила на секунду. Потом лицо исказилось злобной гримасой.

– Ага! Сама такая! Папка твой – мразь! И ты – вылитая! Такая же тварь! Поняла? ТВАРЬ!

Вылитая. Слово ударило, как молот. Всплыло: она, одиннадцатилетняя, прижалась к щели в двери своей комнатки. Крики в прихожей резали воздух. Мать – еще не Рая, а просто мама, но уже с дрожью в голосе и запахом перегара: "Толя, не уходи! Ради нее! Я исправлюсь!" Отец – Анатолий – холодно, отстраненно: "Отстань, Раиса. Надоело. Лику… обеспечу. Как смогу." Чемодан захлопнулся. Шаги к двери. Глухой удар, стон. Лика приоткрыла дверь. Мать на коленях, обнимает его ноги. "Не бросай! Я умру!" Он резко дернул ногой, отшвырнув ее. "Сдохнешь – похороню. За мой счет." Дверь хлопнула. Мать осталась на полу, рыдая в истерике, билась головой об линолеум. Пила она и раньше, но после этого… это был уже не запой. Это было самоубийство растянутое. И Сёму… Сёму она нагуляла уже потом, в этой пьяной тоске, от какого-то случайного мужика. Никогда не любила. Ни его, ни Лику. Только свою боль и бутылку.

Волна тошноты и бешенства накрыла с головой. Лика резко развернулась. Не к Рае. Не к кухне. К своей каморке – бывшему чулану под ванной. Зашвырнула туда пакет с остатками пиццы. Захлопнула дверь. Встала лбом к холодной, липкой от сырости стене.

Трясло. От голода. От усталости. От ненависти. К матери. К отцу. К этой поганой жизни. К себе. Больше всего – к себе. За то, что слабая. За то, что терпит. За то, что не может сломать все к хуям.

Она с силой ударила кулаком в стену. Раз. Потом еще. Костяшки протерлись до крови, но боль была желанной. Острой. Настоящей. Она била, пока рука не онемела, а на облупленной штукатурке не остались красные пятна. Потом прислонилась лбом к месиву из гипса и крови. Дышала тяжело, рвано.

В ушах стоял пьяный вой Раи из прихожей и тихий, прерывистый кашель Сёмы за тонкой стенкой. Мир сузился до боли в кулаке, вони в ноздрях и цифры в кармане, которая светилась в мозгу, как приговор.