Фрида

Annabel Abbs

FRIEDA: THE ORIGINAL LADY CHATTERLEY

© Annabel Abbs, 2021

Cover © Crow’s Eye Productions / Arcangel

© Таулевич Л., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Моей дочери Имоджен, которая всегда и всюду остается собой

Ты знаешь, что я бы умер за тебя.

Эрнест Уикли, письмо к Фриде Уикли, 1912 год

Любовь к тебе будет жить, как и прежде, сильнее, чем прежде, и если ты вернешься, пусть много лет спустя, даже если угаснет моя надежда, знай: я – твой.

Отто Гросс, письмо к Фриде Уикли, 1907 год

Если бы она меня бросила, я бы и шести месяцев не протянул… Господи, как я люблю ее и эту муку.

Д. Г. Лоуренс, письмо к Эдварду Гарнетту, 1912 год

Часть I
Ноттингем, 1907

Нет худшей трагедии для женщины, чем понять, что в ее жизни чего-то не хватает: вероятно, самого главного… Как страшно осознавать, что умрешь, не выполнив своего предназначения.

ДЭВИД ГЕРБЕРТ ЛОУРЕНС, «ПОДЛИННАЯ ЛЕДИ ЧАТТЕРЛЕЙ»

Глава 1
Фрида

Уже потом, когда разразился скандал и газеты превратили ее в парию, она мысленно вернулась назад и вспомнила день, когда все началось. И даже точную минуту. Временами это мгновение вставало перед глазами с головокружительной ясностью, будто фотография. Тринадцать лет семейной жизни и трое прелестных детей сливались в одну картинку. И Фрида задумывалась, как нечто столь грандиозное могло прорасти из такого пустяка.

День начался чрезвычайно волнующе. Вспыхнуло розовым огнем небо, взорвались листвой серебристые березы, в росистой траве замерцали желтые блестки чистотела, пробившегося из черной земли. Дети носились по дому, вопя: «Тетя Нуш едет из Берлина!» Монти скакал по дивану, Эльза размахивала длинными лиловыми бусами, и даже Барби во время завтрака стучала ложкой по столу, крича:

– Нуш едет!

Миссис Бэббит все утро что-то чистила, драила, вытирала пыль. Монти с Барби насобирали примул и колокольчиков, а Эльза расставила их по дому в баночках из-под варенья. Фрида испекла Apfelkuchen и щедро посыпала изрытую кратерами корочку пирога корицей и сахарной пудрой. Даже Эрнест, который обычно не выходил из кабинета, неприкаянно слонялся по дому, тыча пальцем в угольную пыль, осевшую на подоконниках, и отковыривая от плинтусов облупившуюся краску.

К полудню, когда должна была прибыть Нуш, погода переменилась. В окна сердито застучал дождь, и небо словно раскололось надвое: одну половину затянули тучи, а вторая оставалась молочно-голубой. Эрнест отправился на вокзал встречать Нуш, взмахнув перед уходом свернутым зонтом и воскликнув:

– Смотрите, не ослепните от блеска ее драгоценностей!

Он театрально прикрыл глаза, и все засмеялись, а Фрида преисполнилась смутной гордости.

Картина, увиденная час спустя, навсегда запечатлелась в ее сознании. Нуш выбралась из двуколки, приподняв подол и выставив на всеобщее обозрение изящные кружева нижней юбки и дорогие кожаные башмаки с резными каблуками и жемчужными пуговками. Отряхнув с дорожного костюма пыль и песок, она оглядела невзрачный дом с простыми кирпичными стенами, узкой входной дверью и крошечным садиком и сказала:

– О господи, бедняжка!

У Фриды не хватило духу возразить, и она повела сестру в гостиную, весело рассказывая о программе развлечений: прогулка по Шервудскому лесу, экскурсии в Ньюстедское аббатство и Уоллатон-холл.

Она прижалась к стене, чтобы пропустить Эрнеста с чемоданом сестры, и вдруг замерла, точно громом пораженная. Нуш, задрав голову, громко втянула носом воздух, будто подхватила простуду или грипп. Затем как бы подавила слабый рвотный позыв, сунула руку в перчатке в ридикюль, вытащила носовой платок и прижала ко рту.

– Дети насобирали для тебя полевых цветов, – сказала Фрида.

Еще не договорив, она поняла, что их семейный очаг вызывает у сестры стойкое отвращение, и никакие первоцветы Ноттингема не в силах заглушить въевшийся в стены запах вареных костей и кухонного газа. Она указала рукой путь в гостиную и внезапно увидела свой дом глазами Нуш: дешевые хлопчатобумажные шторы с окантовкой не в тон, вздувшаяся краска на стенах, почерневший от сажи узорчатый абажур. Даже собственноручно вышитые накидки на подушечки с алыми розами и лилиями в слоновую кость выглядели слишком непритязательными и простенькими.

Нуш оглядела комнату, брезгливо скривив губы и изогнув брови, и приподняла юбки, ступив на лысеющий ковер, словно опасалась, что на нее накинутся блохи или крысы. Придирчиво обследовала диван, вытерла носовым платком и опасливо присела на краешек. Ее взгляд вновь скользнул по комнате, отметив поднимающуюся от пола сырость, скудный очаг и дипломы Эрнеста в рамочках, гордо красующиеся на стене.

– Тебе не следовало выходить за него, он тебе не ровня. Его наглость…

Фрида уже хотела вступиться за Эрнеста и тут вдруг заметила в зеркале над очагом свое отражение: волосы скручены в растрепанный пучок, на лбу полоска корицы, поплывшие щеки не нарумянены, к губам приклеена натянутая улыбка. Почему она не умылась? И можно ведь было заколоть волосы изящными расписными гребешками, которые Эрнест подарил ей на свадьбу! А это клетчатое платье со слишком тесным после троих детей воротничком и бесформенной старомодной юбкой! Нужно меньше думать о пирогах и больше следить за собой.

Когда с улицы ворвались дети, капая дождем со шляп и мокрого платья, она с облегчением повернулась к двери.

– Раздевайтесь и высушите волосы, не то намочите тетю Нуш, – весело скомандовала она, прогоняя детей слишком небрежным взмахом руки.

– Их так взбудоражил твой приезд, дражайшая Нуш. Они хотят расспросить тебя о своей двоюродной сестричке. Как жаль, что ты не смогла взять ее с собой!

– Путешествия и дети несовместимы, – хохотнула гостья.

Она подалась вперед и слегка понизила голос.

– С тех пор как я сошла с корабля, никто не бросил на меня заинтересованного взгляда. Что случилось с английскими мужчинами?

– Они сдержанны, а ты слишком привыкла к военным. Но у меня есть для тебя кое-что получше: собственноручно испеченный пирог.

Скорее бы миссис Бэббит подала чай! Добрый кусок пирога придаст сил не замечать насмешек сестры; у Фриды потекли слюнки.

– Дети прелестны, несмотря на мокрые волосы. Они даже слишком очаровательны для отпрысков Эрнеста.

Нуш встала и расправила юбки; Фриду поразил безупречный наряд сестры; новенький, с иголочки, дорожный костюм с чересчур блестящими пуговицами и роскошными перьями цапли выглядел неуместным в их тесном, непритязательном доме.

Позже, когда Ида увела детей, а миссис Бэббит подала чай и вышла из комнаты, Нуш откашлялась и сообщила:

– Все женщины с современными взглядами в Берлине и Мюнхене имеют любовников.

Она с напускным смущением опустила глаза в чашку.

– Даже баронесса должна быть соблазнительной, иначе она никто. Я не намерена быть ничтожеством.

– Ты не ничтожество. И у тебя есть все, – возразила сбитая с толку Фрида.

– Я говорю не о себе. Как бы то ни было, мы, баронессы фон Рихтхофен, не созданы для скучной жизни. Нам это противопоказано.

У Фриды сдавило грудь, словно ее стянули металлическим обручем.

– Моя жизнь вовсе не скучная, – сказала она, указывая тяжелой, негнущейся рукой в окно.

В саду играли дети, и Фрида хотела показать Нуш, как они ее радуют. Но в голове настырно зудел тоненький тихий голосок, отвлекая от действительности: тоска, скука, ничтожество…

– Тебе следует навестить Элизабет в Мюнхене. Богемное кафе, где собираются анархисты и художники, обсуждающие свободную любовь, и твоя сестра в самой гуще событий. Я предпочитаю военных, а вот тебе, я думаю, понравится. Ты всегда отличалась радикальными настроениями.

Нуш сделала паузу, пристально разглядывая свои унизанные кольцами пальцы.

– Помнишь, как ты мочилась под грушу в отцовском саду? Ты задирала ногу, как собака. Бесстыдница!

Фрида откусила большой кусок пирога, пытаясь придумать достойный ответ. Нуш облокотилась на подушки и вновь заговорила о прошлом.

– Всегда поражалась, как ты не утонула, когда наш папаша бросал тебя в это озеро. Помнишь? Он прыгал с этого шаткого мостика, а ты цеплялась за него, как обезьяна… Да еще голые солдаты, которые там купались!

Подведенные брови сестры подпрыгнули и опустились.

– Мать ему запрещала, да что с него возьмешь. Тебе вправду нравилось? Или ты делала это в угоду старому мошеннику?

– Ладно тебе, я была маленькая.

– Он так отчаянно хотел наследника. Думаю, старый дурень надеялся превратить тебя в мальчишку!

Нуш сдернула с колен салфетку и бросила на стол.

– И вот ты здесь. Счастливая английская женушка!

Она потянулась и зевнула. Фрида размазывала по тарелке Apfelkuchen, наблюдая, как пирог рассыпается в бесформенную кучку желтых крошек и кусочков яблока. Когда в тишине резко щелкнула дверь и появился Эрнест – сутулый, с жидкой прядью светлых волос, упавшей на глаза, – она почувствовала неожиданное облегчение.

– Нуш советует мне навестить Элизабет в Мюнхене.

– Пока материнство не превратило ее в полную зануду, – кокетливо покачала плечами Нуш, и бриллианты в ее ушах пустили по столу стайку солнечных зайчиков.

– Почему бы и нет? – спокойно кивнул Эрнест. – Мы с миссис Бэббит справимся, а Ида присмотрит за детьми.

– А ты не хочешь поехать со мной, милый? – Фрида потянулась к руке Эрнеста, холодной и сухой, как пергамент.

Он редко позволял миссис Бэббит разжигать камин в своем кабинете, всегда экономил на себе.

– Мы могли бы посетить салон Элизабет и походить по театрам. Ты ни разу не отдыхал с тех пор, как мы вместе.

Он энергично помотал головой.

– Не могу, я занят. Поезжай сама.

– Одна?

Фриду охватило радостное возбуждение. Она еще никогда не оставляла детей, хотя Монти уже исполнилось семь, Эльзе – пять, а Барби – три года. Неужели это возможно? Она бросила взгляд на сестру. Нуш хладнокровно смотрела на нее, чуть склонив голову, будто кошка, узревшая мышь.

– Да, Фрида. Вернись к нам, пока не поздно.

– Гм, «поздно»… да, чрезвычайно любопытна этимология этого слова.

Эрнест замолчал и провел большим пальцем по усам.

– Скорее всего, оно берет начало от индоевропейской основы и восходит к латинскому post – после, потом, и является родственным современному английскому past – прошлый, прошедший. Производные: после, потом, опаздывать…

– Ну да: «завтра, завтра, не сегодня…» – фыркнула смешком Нуш, поправляя гребни из слоновой кости в гладко причесанных золотистых волосах.

– Когда у тебя трое детей, не так-то легко путешествовать в свое удовольствие. У тебя только один ребенок, так что тебе не понять, – уязвленно отвернулась Фрида.

Оконные стекла нервно задребезжали от острых капель дождя.

– Возможно, я все-таки съезжу в Мюнхен одна.

Сказав это, она почувствовала себя мятежницей.

– Да, пожалуй, поеду.

Глава 2

На следующий день Нуш объявила о своем намерении вернуться в Берлин раньше. Они шли домой через поля. Фрида обожала этот прогулочный маршрут из-за диких аметистовых орхидей, которые цвели здесь каждую весну. Сестру выводила из себя грязь, которая может испачкать ее кожаные сапожки и шелковые чулки. Вместо того чтобы любоваться орхидеями, она не сводила глаз с серой линии дымящего трубами горизонта.

– Ты же только что приехала, – обиделась Фрида. – Я запланировала несколько поездок. Англия весной прекрасна: вся природа расцветает, молоденькие листочки, ягнята на лужайках.

– Знаю, знаю, только мой любовник требует, чтобы я вернулась. Мы сейчас с трудом переносим расставания, – хихикнула Нуш и с деланым смущением прикрыла рот рукой.

Фрида оторопела: выходит, это и есть настоящая причина ее визита. Не повидать сестру или племянников, а похвастаться любовником.

– Мы встречаемся каждый день в наглухо занавешенной карете и ездим туда-сюда по Унтер-ден-Линден, пока не выбьемся из сил. Он страстен, ненасытен и безумно в меня влюблен. Наверняка наши крики слышит весь Берлин.

Нуш покачала головой, затем понизила голос и добавила:

– Он обожает, когда я сверху.

Фрида подумала об Эрнесте, который уходил по вечерам в гостевую спальню и лежал на узкой кровати с тощим матрасом и Библией под подушкой. Он придумал кучу отговорок, чтобы спать отдельно. У Фриды якобы беспокойный сон, она слишком громко дышит, от ее веса прогибается матрас. А ему нужно хорошо высыпаться, «особенно теперь, когда приходится кормить столько ртов». Поэтому он уходил спать в одиночестве. Фрида не собиралась говорить об этом сестре. Равно как и признаваться, что в жизни не была сверху. Нет, она не доставит Нуш этого удовольствия.

А еще… она любила ранние утра, когда дети врываются в комнату, прыгают по кровати, забираются под одеяло, выпрашивая сказку или затевая бой подушками. Если бы они с Эрнестом спали вместе, это было бы невозможно. Внезапно ее охватило нездоровое любопытство.

– Надеюсь, у Элизабет нет любовника?

– Конечно есть! Ах, бедняжка, ты и понятия не имела, правда? У нее самый необыкновенный любовник, известный на весь Мюнхен. Они исповедуют свободную любовь. Уж им-то карета со шторами без надобности!

– Ч-что?

Фрида потрясенно открыла рот. Элизабет, в числе первых женщин в Германии поступившая в университет, получившая докторскую степень и «мужскую» работу, вышедшая замуж за серьезного очкарика Эдгара! Нет, это уж чересчур. Нуш все врет.

– Мюнхен – храм свободной любви. Элизабет – новообращенная.

– И что же делают эти новообращенные?

Фрида почувствовала, что ее лицо вспыхнуло. Краснота спустилась под платье, все тело горело.

– Обмениваются любовниками. Ничего не скрывают. Открыто спят кто с кем хочет. Мне лично импонирует этот трепет, когда делаешь что-то предосудительное. – Нуш взглянула на Фриду из-под ресниц. – Разве тебя это не искушает? Эрнест такой сухарь.

– Я думала, Элизабет страшно занята своими суфражистками, двумя особняками, салонами и разбазариванием денег Эдгара, – возмутилась Фрида, которой внезапно расхотелось слушать о свободной любви и о поклонниках сестер.

– Да, она много работает в Федерации немецких девушек, но находит время и для удовольствий. Ты познакомишься с ее любовником, если поедешь в Мюнхен. Стоит поехать только ради того, чтобы его увидеть.

Нуш остановилась и принюхалась – как тогда, в холле.

– Что за ужасный запах?

– Ветер сегодня дует со стороны фабрик. Возможно, аммиак, или сера, или зольные ямы, или скотный рынок. Зато посмотри на деревья. – Фрида запрокинула голову, любуясь пыльными сережками и клейкими листочками, похожими на миниатюрные зеленые зонтики. – Разве они не прелестны?

Нуш поднесла к носу платок и помахала рукой.

– Элизабет не понимает, почему ты не хочешь открыть салон. Она принимает гостей каждую неделю – то в Мюнхене, то в Гейдельберге. Я ходила в прошлом месяце. Выступали Макс и Альберт Веберы. Аудитория гудела от возбуждения, я едва слышала собственные мысли. Тебе бы понравилось.

Нуш опустила носовой платок и вновь опасливо принюхалась.

– Она писала тебе о братьях Вебер? Макс – гений, и у него множество последователей. Элизабет убеждена, что его идеи изменят мир. По ее словам, все самые потрясающие идеи исходят сейчас из Мюнхена или Гейдельберга. По-видимому, Англия себя исчерпала.

Фрида пыталась успокоить пустившиеся вскачь мысли, глядя на пробивающиеся из земли фиалки и одуванчики, на крахмальные белые розетки терновника, на птиц, взмывающих в небо. Единственный способ выстоять – сосредоточиться на окружающей красоте, и тогда голос сестры смолкнет. Но перед глазами вставали то Нуш в занавешенной коляске с задранными выше головы бархатными юбками, то Элизабет, внимающая дискуссиям великих людей.

– Да, Элизабет часто пишет мне о Максе Вебере, о его книгах и статьях, – спокойно произнесла она, а про себя подумала: «Только о свободной любви никогда не писала».

– Макс и его брат Альберт всю ночь не давали мне уснуть, рассуждая о связи интеллектуального с эротическим. Я не поняла ни слова, но братья Веберы во всем прислушиваются к мнению Элизабет. Она говорит, что благодаря ее салонам началась новая эпоха – эпоха свободы.

Нуш громко откашлялась и взмахнула рукой.

– А может, тебе устроить салон здесь?

– Для кого? В Ноттингеме нет ни философов, ни поэтов, – ответила Фрида. – Мы тут живем спокойно.

«Чересчур спокойно», – подумала она и вновь вспомнила недавние слова сестры: скука… ничтожество… пока не поздно.

– Элизабет с Эдгаром каждый вечер обсуждают произведения Льва Толстого, если только она не с любовником. Эдгар во всем с ней советуется. Вы с Эрнестом тоже можете. Он ведь обсуждает книги со своими учениками, а ты чем хуже?

Фрида вздохнула. Разумеется, она делала все, что могла. Она пыталась обсуждать с мужем Шекспира, Стендаля и других авторов, книги которых читала одинокими вечерами. Ей хотелось поделиться своим пониманием героев, их чувств и проблем. Но Эрнест либо начинал читать ей лекции о жанрах литературы, либо исправлял грамматику. В конце концов ему надоедало, и он уединялся в кабинете, а Фрида облегченно вздыхала.

– Он слишком занят подготовкой своего монументального труда по этимологии, – опустив глаза, ответила она.

– Меня от твоей жизни в дрожь бросает, бедняжка, – передернулась Нуш и тут же облегченно рассмеялась. – Слава богу, я уже в эти выходные буду в Берлине!

Вечером Фрида забралась к Монти в кровать и обняла сына, вдыхая запах распускающихся почек и мыла. Глядя в темноту, она задумалась, каково это – быть хозяйкой салона в Мюнхене. Гул голосов, смех, толкотня, звон бокалов. Фруктовый пунш в хрустальных чашах, яркие лампы, горящие допоздна. И она сама, одетая в ослепительные шелка, с алыми маками в волосах, в самой гуще оживленных дебатов о будущем литературы. По позвоночнику пробежала дрожь.

Наутро после отъезда Нуш Фрида распахнула все двери и окна, как можно шире раздвинула шторы и подперла двери стопками книг. Комнаты залило светом, ворвавшийся в дом холодный апрельский воздух сдул с вешалки шляпы и разбросал по коридору бумаги Эрнеста. Когда Эльза спросила, что она делает, Фрида ответила:

– Хочу почувствовать в доме весну. Я уже забыла это ощущение.

– Но все же испачкается! – запротестовала Эльза.

Фрида ответила, догоняя улетевший лист бумаги:

– А ты не говори папе!

Глава 3
Монти

– Mutti, кто такие гунны? – шепотом спросил Монти.

Он не хотел, чтобы его услышали посторонние. Вокруг за столиками сидели дамы и джентльмены, а по залу кафе «Микадо» бегали туда-сюда официанты с пирожными, чаем и кофе на подносах.

– Что, любовь моя?

Мама оторвалась от книги. После отъезда тети Нуш неделю назад она много читала.

– Гунны. Это как монахи?

Монти взял очередной скон и начал выбирать из вазочки с клубничным вареньем ягоды и аккуратно выкладывать на булочку.

– Гунны – древнее воинственное племя. Свирепое и уродливое.

– А Барби назвали в честь варваров?

Он выстроил ягоды по кругу и потянулся за сливками.

– Барби – сокращение от имени Барбара, и оно не имеет ничего общего с варварами. Тебя что, дразнили в школе?

Монти задумчиво покачал головой. Он не хотел говорить маме, что старшие мальчишки обзывали его гунном и толкались, а потом отобрали ранец и подбросили так высоко, что тот открылся и книжки с тетрадками падали с неба, как листья с деревьев.

– Ты должен гордиться тем, что наполовину немец. Мы подарили человечеству великих мыслителей, к примеру этого.

Она указала на обложку книги. Это была история о человеке по имени Заратустра. Книга без картинок выглядела совсем неинтересной.

– Почему на нас так смотрят, когда мы говорим по-немецки?

– Понимаешь, сынок, – мама отложила книгу и налила себе еще чашку кофе из серебряного кофейника с крутящейся крышкой, – Германия стремится стать империей, а англичане привыкли, что империя – только у них. Они думают, что мы, немцы, становимся слишком сильными и могущественными. Англичане любят только себя.

Она бросила в кофе кусочек сахара и медленно размешала. Монти жевал и хмурился, пытаясь разобраться в маминых словах.

– Поэтому у тебя нет друзей?

Монти хотелось, чтобы она рассмеялась. Ему нравилось, когда мама смеется так сильно, что заколотые кудри вырываются на волю, а в зеленых глазах вспыхивают золотистые огоньки. Вместо этого она постучала по обложке книги и сказала:

– Почему нет? Господин Ницше – мой друг, Монти.

– Он скоро придет к нам на чай?

Мама долго не отвечала, поэтому Монти шумно проглотил крошки, прилипшие к деснам. Наверное, слова прилипли к ее рту, как крошки от скона. Он вновь громко сглотнул.

Фрида помолчала и вдруг выпалила на одном дыхании:

– Тебе уже семь, Монти, и я могу тебе сказать, только никому не говори, это будет наш секрет.

Монти кивнул и вытер испачканные кремом губы тыльной стороной ладони.

– Недавно я поняла, что во мне что-то растет и изо всех сил пробивается наружу. То, чем я могла бы стать. Трудно объяснить, mein Liebling.

Монти посмотрел на мамин живот и очень медленно кивнул. Ему не хотелось иметь еще одну сестру, а вот от братика он бы не отказался.

– Словно тайный огонь.

Она сделала паузу и приложила руку к груди, а потом к животу.

– Я боюсь умереть раньше, чем начну жить.

Монти сочувственно кивнул. Он знал, что некоторые женщины умирают родами.

– Я буду за тебя молиться, – сказал он, намазывая сливочным маслом новый скон.

– Мне помогает мой друг, мистер Ницше. – Она вновь взяла книгу. – И ты, Монти. Ты, Эльза и Барби.

Монти легонько похлопал маму по руке, как делал иногда отец. Его обеспокоило, что единственный мамин друг сидит в книге. Как может герой книги помочь родить ребенка?

– А папа знает?

– О чем, любовь моя?

Фрида подняла глаза от книги и рассеянно посмотрела на сына, как будто что-то читала, что-то очень сложное, а он мешал сосредоточиться.

– О том, что растет внутри тебя.

Монти дернул головой в сторону ее живота. Ему показалось, что живот вырос. И округлился.

– Пусть у нас будет секрет, Монти. Не стоило тебе говорить, но мне больше не с кем поделиться.

– А когда твой друг придет на чай?

Она улыбнулась и провела большим пальцем по его щеке.

– Господин Ницше давно умер, любовь моя.

Монти моргнул и стал жевать. Мама больше не читала. Она с отсутствующим видом уставилась в потолок, будто увидела там что-то страшно интересное, – очень уж долго сидела и смотрела. Он поднял голову, но ничего не увидел, даже паутины.