Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках

– Какие другие? Где он сейчас находится?

– Как я полагаю, подозреваемый в преступных действиях покинул Екатеринбург. Возьмите ваш кулон…

5.

Настоящая фамилия Ясного была прозаическая – Кузин. Михаил Сергеевич, как Горбачёв. В уголовных делах проходил также под именами Ивана Соломатина, Андрея Игнатьева, Ильи Спиридонова, Юрия Лившица, Абрама Зильдовича и так далее. В синагоге, по словам капитана Воронина, его знали чуть ли не как главного еврея Свердловской области; в епархии сказали, что Ясной очень активно сотрудничал с ними, когда сгорел в очередной раз один из храмов на Ганиной Яме.

– Сгорел до сотрудничества или после? – не удержалась Юля. – А с мусульманами он как-то взаимодействовал? С буддистами?

Воронин хмыкнул. Странно, он вовсе не выглядел расстроенным, как любой другой на его месте, – такая крупная рыба сорвалась с крючка и даже кусочка губы на крючке не оставила! А капитан (почему он всего лишь капитан, кстати? Не самое высокое звание, если Юля правильно помнит) был как будто даже довольным. Можно сказать, гордым, как родитель, отпускающий взрослого сына в свободный полёт.

– Вы знаете, сколько лет Кузину? – спросил Воронин весело.

– Тридцать? Тридцать пять?

– Полтинник!

– Не может быть! Никто не может выглядеть так молодо в полтинник.

– Никто, кроме Кузина.

Воронин с нескрываемым восторгом рассказывал о жизненном пути Михаила Кузина, уроженца города Реж Свердловской области. Рос в неполной семье (мать – учительница), очень любил читать, увлекался историей, посещал театральный кружок при местном Доме культуры. В шестнадцать лет, не окончив школы, ушёл из дома, оставив матери записку – чтобы не искала и не волновалась.

Спустя несколько лет в Свердловске генерал МВД, проживающий со своей семьёй в Доме Чекистов, увидел из окна, как его уже не очень юную дочь провожает до подъезда кавалер. Выправка кавалера генералу понравилась, спину он держал прямо, а руки, между прочим, не распускал. (Хотя мог бы и распустить – дочь засиделась в девках.)

Дальнейшее сверху было разглядеть затруднительно.

Дочь у генерала была единственная, он над ней трясся больше, чем над своей карьерой.

– Познакомишь с избранником, Аннушка? – спросил генерал. – Кто таков, кстати? Как звать?

Аннушка сказала, что молодого человека зовут Илья Спиридонов – он военный врач родом из Ленинграда. У Ильи очень хорошая семья. Одна бабушка – переводчик с древних языков, другая – родственница Достоевского по линии первой жены. Дед был художником. Отец погиб на фронте, мама – блокадница. Есть младшая сестра Агния. В Свердловск Илью направили по распределению, он работает в 354-м военном госпитале на Декабристов. Специальность – терапевт.

– Ну что ж, приводи его к нам на ужин, посмотрим, что за терапевт такой, – сказал генерал.

Велел супруге организовать угощение первого уровня (у них в семье для всего были уровни, установленные лично генералом) – с холодными закусками, мясным блюдом и домашним сладким пирогом (для сравнения: угощение высшего уровня включало в себя горячую закуску типа «жюльен», бульон в супнице и торт из кафе «Киев» по спец- заказу).

Илья пришёл точно в указанное время, с двумя букетами цветов и бутылкой коньяка. Генералу гость понравился. Ощущалась в нём приятная любому военному человеку склонность к дисциплине; кроме того, он был отличным слушателем, поддерживал компанию в выпивке и вообще вёл себя так, как положено серьёзному молодому человеку.

– У тебя начальник-то Попов вроде бы? – спросил генерал, пока женщины суетились с чаем.

– Попов – это главврач, – улыбнулся Илья. – Я пока рядовой, мне другое начальство положено.

– Ну если будут обижать, не стесняйся, говори, – по-родственному сказал генерал. – С Аннушкой-то серьёзно у вас?

– У меня очень серьёзно, – тихо сказал Илья. – У Ани, надеюсь, тоже.

– А лет тебе сколько?

– Двадцать шесть.

– Выглядишь моложе, – заметил генерал.

– Это у нас семейное, – засмеялся Илья. – Отец, уже когда женатый был, откроет дверь слесарю, а тот говорит: «Взрослые дома есть?»

Посмеялись.

После сладкого пирога генерал пригласил гостя к себе в кабинет.

– Ну если серьёзно у вас, так женитесь!

– Да я готов! – просиял Илья. – Только вот как же мне жениться, если у меня нет ни квартиры, ни машины, ни денег. Аннушка достойна лучшего.

Аннушка, легка на помине, заглянула в кабинет – лицо ничем не примечательное, фигуры, можно сказать, нет, зато прожитые годы разобрать проще простого. Какого она там лучшего достойна, это вопрос высшего уровня!

– Значит, так, – сказал генерал. – Денег я вам дам. Женитесь. А пока можешь к нам перебраться, места хватит.

Аннушка просияла, стала почти хорошенькой. Илья покраснел, как мальчишка.

– Так он и есть мальчишка, – сказала ночью супруга. – Нет ему никаких двадцати шести. И о другом как бы не врёт, но привирает. Ты бы проверил его, Петя.

Генерал обычно прислушивался к мнению супруги, она была женщина мудрая, кадровиком работала на крупном заводе. Кадровики редко ошибаются. Но не хотелось генералу обижать зятя, тем более тот очень растрогал его своим скромным чемоданом в серую клеточку – с похожим чемоданом один юный курсант прибыл много лет назад к месту своей первой службы, не мечтая о звёздных погонах… И вообще чем дальше, тем чётче генерал видел в Илье самого себя – ранимого, одинокого в чужом городе юношу.

Илья чуть не на следующий после приглашения день перебрался в Дом Чекистов и зажил с Аннушкой одной семьёй. Не откладывая, молодые пошли подавать заявление в загс, но у Ильи какого-то важного документа не оказалось на руках, поэтому отложили на несколько дней.

Супруга вроде бы помягчела, слегка расположилась к Спиридонову – ей ведь тоже хотелось для дочери счастья! Когда узнала, что Петя собирается дать денег на свадьбу и машину (квартира – своим чередом, а на машину очередь подходила), заулыбалась:

– Я тебя сама хотела об этом попросить, но ты прежде меня догадался!

Генерал собрался рассказать супруге о том разговоре с Ильёй в кабинете, но что-то его в тот момент отвлекло. А потом забыл – мало ли у него хлопот да обязанностей по службе!

Вечерами они вчетвером ужинали, приятно беседовали. И во время одной такой беседы супруга вдруг вспомнила старую легенду о Доме Чекистов.

– Говорят, в одной из квартир нашего подъезда запрятаны ценные исторические документы. То ли план какой, то ли карта.

– О, прямо остров Сокровищ! – воскликнул будущий зять.

– Ну сокровища не сокровища, но определённо что-то ценное, – сказал генерал. – И видно, что их разыскивали. Мы когда здесь получили квартиру, удивились, почему в казённом жилье обои как бы с ножичком везде пройдены.

– Потом уже соседи рассказали, что эта история чуть не с первых лет постройки дома тянется, – добавила жена. – Забраться сюда чужим людям непросто, жильё режимное, а всё равно, видать, забирались, искали.

– Помните, мам-пап, – оживилась Аннушка, – как к нам водопроводчик приходил без инструментов?

– Точно, было такое, – подтвердила супруга. – Аферист какой-то! Так и зыркал глазами по стенкам, притом что его не вызывали и никаких протечек у нас не было. Я его сразу определила, так он убежал, только пятки сверкали! Я аферистов за версту вижу.

Разговор перешёл на другую тему, а утром генералу сообщили, что можно выкупать автомобиль. Собрался записать его на имя Ильи, тот отказывался:

– Мне как-то неудобно. Но если вместе с вами, тогда ладно.

– Добро, – сказал генерал, – я деньги сегодня сниму со своей сберкнижки, завтра вместе поедем, оформимся.

Аннушка тогда нигде не работала, всё не могла трудоустроиться, чтобы по душе пришлось (ещё одна боль родителей, которая должна была отпасть вместе с первой). И вот каждое утро она вместе с Ильёй вставала в семь пятнадцать, чтобы проводить его до госпиталя – и каждый вечер ровно в шесть встречала его на КПП. По дороге жених рассказывал невесте о сегодняшних больных, о взбалмошной хирургине Ксении Юрьевне, к которой Аннушка слегка ревновала, о том, как солдатики бегают из одного корпуса в другой с направлениями и анализами, – в общем, рабочий день Ильи генеральская дочь представляла себе объёмно и живо, в подробностях.

Вечером накануне покупки машины генерал удивился, что Аннушки с зятем так долго нет. Дочка вернулась только к девяти, одна и расстроенная.

– С ним что-то случилось, папа! Я ждала у КПП, как всегда. Ко мне даже солдата отправили. Сказали, ну так позвоните ему в отделение, а у меня номера телефона нет, никогда я ему не звонила!

Илья так в тот вечер и не вернулся в Дом Чекистов, а генерал, уже когда лёг спать (Аннушку отпаивали настойкой пиона до самой ночи), вдруг вздёрнулся весь и поспешил в свой кабинет. Там на столе, между двух папок с документами, лежали деньги на машину. А теперь, конечно, не лежали.

– Дурак же, какой я дурак! – ругал себя генерал. Так сильно ругал, что супруга смолчала, обошлась безо всяких «а я говорила».

Труднее было с Аннушкой. Никак она не могла поверить в то, что жених её сбежал, ограбив родителей. Даже когда генерал при ней звонил в госпиталь и ему сказали, что никакого Ильи Спиридонова там не знают. А вот Ксения Юрьевна там действительно работала, только была не хирургиней, а процедурной сестрой…

Генерала вскоре перевели в Москву со всем его пострадавшим семейством, соседям юный «Спиридонов» не слишком-то примелькался, поэтому спустя столько лет и стал заново шнырять по квартирам Дома Чекистов. Не давала ему покоя та история с секретными документами.

– Вбил он себе в голову, что это были личные бумаги Анастасии Романовой, которая будто бы спаслась каким-то чудом после казни в Ипатьевском доме и жила до самой смерти в режимном подъезде, – рассказывал капитан Воронин. – Он вам, Юлия Ивановна, показывал следы ермаковских пуль на фасаде?

– Показывал.

– Но вы же понимаете, что никаких следов там остаться не могло, даже если бы Ермаков и вправду стрелял тогда в генеральскую жену? Фасад неоднократно обновляли. Тем более после такого вопиющего случая.

– А почему он тогда?..

– А потому что наш Михаил Сергеевич, или, как вам привычнее, Олег Аркадьевич, одержим не только мелкой и крупной выгодой, но и тем, чтобы любой ценой сделать жизнь увлекательнее! Свою, вашу, мою, нашу общую жизнь… Украшал правду, обставлял реальность подробностями, привирал всегда со знанием дела. Знал, что́ на кого подействует. Вас попытался своей генеалогией впечатлить. Других – военными или врачебными заслугами. На женщин действовал неотразимо, куда нам, грешным…

Аннушку он соблазнил совсем ещё молодым человеком – ему только-только восемнадцать стукнуло. Всех делов-то было – регулярно от корки до корки читать «Медицинскую газету» и «Красную звезду», куда при всей нашей секретности просачивались любопытные факты, которые Кузин запоминал и использовал. Да он чужие биографии носил как костюмы! И все приходились впору.

– Ну не знаю, – засомневалась Юля. – Мне вот он как-то сразу показался подозрительным. Но я тоже сомневалась! Даже ругала себя, что плохо думаю о незнакомом человеке. А что было после Аннушки, на чём он засы́пался?..

Генеральских денег Кузину хватило ненадолго. Он быстро привык жить на широкую ногу: одевался на вещевых рынках, обедал в ресторанах, целое лето провёл в Крыму. Там на пляже познакомился с новой «невестой» – с ней пришлось возиться дольше, потому что она была обеспеченная вдовушка с маленьким сыном. Жила в Волгограде. Обобрал в конце концов и вдовушку. Поехал с деньгами в Сочи, там – новый роман, старая схема… Любовь, признание, загс, исчезновение с деньгами или ценными вещами. Даже как-то надоело уже. Обязательно брал на память о каждой своей подруге какой-то небольшой трофей – так повелось с аметистового перстенька глупой Аннушки, пропажу которого она заметила, уже когда переезжала в Москву.

При этом Кузина тянуло заняться чем-то серьёзным – сказать своё слово в исторической науке, написать книгу. Хотелось вернуться в свердловский Дом Чекистов и найти тайник с документами. Но отвлекала презренная бытовуха: вечный поиск новых несчастных баб, мелкое мошенничество с землёй, позднее – оконный «бизнес», на котором он, кстати, попался во второй раз, не сумев отказаться от приработка.

Несчастные бабы, к счастью, не переводились – этого добра у нас хоть пруд пруди. Вот только выдавал теперь Кузин себя не за врача, а за военного. Это после того, как связался с очередной невестой, а у неё, как выяснилось, вся семья – докторишки. Тут уж «Медицинской газетой» не отделаться, хотя он и энциклопедию почитывал, а всё-таки опасался погореть.

Не только женщины ему, кстати сказать, верили. Он был очень убедителен, врал с каждым годом всё лучше и выглядел всё представительнее. Когда требовалось – молодел, если нужно – старел.

Неделю спустя после своего тридцатилетия Кузин под личиной Андрея Игнатьева ехал в спальном вагоне с очередным генералом – то ли случайно так совпало, то ли по плану, это Воронину неизвестно.

Из Киева в Москву шёл тот поезд. Генерал был в хорошем расположении духа, предложил попутчику составить ему компанию. Выпили немного, потом добавили ещё немного. Оба ведь служивые, есть о чём поговорить. Правда вот, Андрей Игнатьев был в штатском. И невесёлый.

– Чего грустишь? – по-доброму спросил генерал.

– Да к матери еду в Москву, генерала мне дали недавно, а форму сшить не успели. Хотел всего лишь старуху свою обрадовать…

– Ну, этому горю я точно смогу помочь! – обрадовался попутчик. – Как только приедем, отправляйся по этому адресу, скажешь, что от меня. Будет тебе форма! А звание твоё давай прямо сейчас отметим.

Отметили.

– Ты где служишь-то? – спросил Игнатьев первым.

– В Киеве, а ты?

– Под Ленинградом. В Полтаве у родни гостил.

Как раз недавно была в «Красной звезде» статья о достижениях одного военнослужащего из Ленинградского военного округа. Игнатьев пересказал её своему новому знакомцу в подробностях, не переврав ни одной фамилии.

– О, так ты с Женькой Телятниковым знаком? – обрадовался генерал. – Это мой однокашник. Хотелось бы мне его повидать. Передай привет!

– Передам, не забуду, – клялся Игнатьев.

Общаясь с военными, изображая одного из них, самым главным было никогда не «служить» в тех частях, где служил собеседник. Желательно, чтобы они находились одна от другой на максимальном удалении! Благо страна позволяла. А если сыщутся общие знакомые, так это не страшно. Важно первым задать правильный вопрос и самому не лопухнуться с ответом.

Прибыли в Москву, пожали друг другу руки, Игнатьев поблагодарил генерала за помощь – и отправился за формой. Такие она перед ним возможности открывала, что он их даже осознать все сразу не мог! Отвлёкся, расслабился. И, уже наряженный в новенькую «парадку» генерала, крепко уснул в зале ожидания Казанского вокзала, откуда собирался выехать в Свердловск.

Именно в тот час, на беду Игнатьева, в здание вокзала вошёл военный патруль. Смотрят – а там целый генерал спит! Без сопровождения, даже, кажется, без багажа. Непорядок. Стали будить аккуратно:

– Товарищ генерал, проснитесь! Товарищ генерал!

Спросонок не сумев оценить ситуацию верно, Игнатьев сделал именно то, чего делать не следовало, – побежал от патруля. Его догнали, уже безо всякой уважительности потребовали документы – и выяснили, что никакой Игнатьев не генерал, а всего лишь гражданин Кузин, который к тому же находится в розыске.

Присудили ему вполне божеские четыре года, наказание отбывал в Новой Ляле Свердловской области. Показал себя примерным и раскаявшимся, так что на свободу вышел не только с чистой совестью, но и годом раньше. И первым же делом после освобождения рванул в Свердловск. Не давали ему покоя таинственные бумаги из Дома Чекистов, всё искал способ, как бы к ним подобраться. А капитан Воронин искал способ поближе подобраться к Кузину, потому как присматривал за ним после освобождения по личной просьбе одного высокопоставленного московского военного.

– Чем больше я о нём узнавал, тем сильнее меня поражала его невероятная, безграничная наглость! – сказал Воронин. – Мешало Кузину только то, что он не мог сконцентрироваться на одном крупном деле, постоянно отвлекался на мелочи. Самое смешное, Юлия Ивановна, что он действительно написал книгу о Доме Чекистов, и она получилась весьма занимательная! Вы не читали?

– И не собираюсь. Уверена, там сплошное враньё.

– Ну не сплошное. И потом, как изложено! Роман!

– Вы им будто бы восхищаетесь, – сказала Юля.

– Виноват, – развёл руками капитан Воронин. – Ничто человеческое, сами понимаете. И если бы он не увлёкся побочным мошенничеством с окнами, то мог бы не пускаться в бега!

Погорел Кузин на тех самых евроокнах, которые предлагал по льготной цене жильцам Дома Чекистов. Ему надо было попасть во все квартиры режимных подъездов без исключения, но сделать это по легальной причине: я, дескать, пишу книгу, не согласитесь ли ответить на пару вопросов? – получалось не всегда. Люди теперь стали намного подозрительнее, это в советское время можно было постучать в любую квартиру, попросить стакан воды и получить его. Вот Кузин и совмещал приятное с полезным, историю с бухгалтерией. От денег отказываться он с самых юных лет не умел и, когда доверчиво обобранные им старушки начали возмущаться, пропал из виду окончательно. Нашёл он тайник или нет, так по сей день и неизвестно. Но по заявлению одной из потерпевших жиличек был вновь объявлен в розыск. А тут и Юля с Пашей удачно подвернулись под руку…

– Мне всё-таки кажется, что вы специально его упустили, – сказала Юля, когда капитан Воронин прощался с ней, будем надеяться, навсегда. Сказала она это тихо, и капитан вполне мог сделать вид, что ничего не услышал.

6.

О смерти Ясного Юле сообщили в крайне неудачное время, когда она везла экскурсантов на Ганину Яму. Один из них, очень высокомерный, в автобусе делал вид, что не слушает, как Вогулкина рассказывает о старой Коптяковской дороге, и демонстративно читал книгу «Пятьдесят лет в строю». Автор – генерал Игнатьев. Раньше Юлю разволновало бы это совпадение, но в последнее время она отмахивалась от подобных сюжетов, как от комаров. Её не разволновало даже внезапное явление на виртуальном горизонте полной тёзки, которая уехала в Великобританию и сделала там научную карьеру.

«Вроде бы мы с тобой учились в одном классе», – написала ей вторая Юлия Вогулкина, после чего довольно агрессивно потребовала, чтобы первая сделала официальный запрос в гугл – потому что при запросах в сети всплывало не только имя учёной мартышки Вогулкиной, но и никому не нужного уральского гида. И её довольно неудачная, скажем честно, фотография.

«Количество упоминаний в научном мире сейчас приобретает особое значение», – сообщила мартышка. Юля ответила, как будто они снова были четвероклассницы: «Тебе надо, ты и пиши. В гугл».

Вторая Вогулкина потрясённо замолчала, но в гугл, судя по всему, обратилась, потому что теперь при упоминании их общего имени в Сети появлялось уточнение – (Rus) или (En).

Телефон зазвонил, когда автобус уже свернул на узкую дорогу, ведущую к монастырю, и за окнами, как вертикальные жалюзи, замелькали берёзы. Юля всегда отключала звук на время экскурсии, а тут вдруг забыла. Схватила трубку после первого звонка.

– Мне тут в музей рассылка пришла, – сказал Паша Зязев. – Олег-то наш Аркадьевич внезапно скончался. И нас с тобой зовут к нему на похороны. Завтра в одиннадцать, в крематорий.

Экскурсию Вогулкина вела после этого известия как во сне. Мерещился ей за каждым деревом то Ясной в своём сером костюме, то капитан Воронин-Ваулин, который, судя по всему, потерял всякий интерес к делу об аферисте Кузине… Она тарабанила раз и навсегда сложившийся текст о царской семье, показывала, где находятся свечная лавка и трапезная, провожала до туалета, но думала в это время совсем о другом: неужели Ясной действительно умер?..

Такие люди не имеют права уходить из жизни запросто, думала Юля, на автомате объясняя при этом водителю, как проехать в Поросёнков лог. Высокомерный экскурсант, читавший в автобусной тряске мемуары генерала Игнатьева, сказал, что специально договаривался в турбюро о поездке к Мемориалу царской семьи – и что ему глубоко фиолетово, если остальным участникам экскурсии это неинтересно.

– Мне всегда нравился глубокий фиолетовый цвет, – сказала Юля, но всё-таки попросила водителя сделать крюк в сторону лога. С турбюро она потом разберётся.

Неужели Ясной умер, неужели его больше нет? Нашёл ли он тайник в Доме Чекистов? Под каким именем провёл последние годы?

– Я вам вопрос, вообще-то, задала, – обиженно сказала низенькая экскурсантка в потёртом синем платочке. Стрёмненький синий платочек… – Если церковь не признаёт захороненные в Петербурге останки за мощи святых царственных страстотерпцев, так зачем нам ехать к тому месту, где их обнаружили?

– Господи! – немедленно отозвался высокомерный. – Вы ещё у неё спросите про Анастасию Романову, правда ли она спаслась?

Зря он так, конечно, подумала Юля. Сейчас начнётся религиозный диспут, хорошо хоть, ехать недолго.

– Мы стараемся предоставить нашим туристам объёмную картину, – сказала Вогулкина, пытаясь отцепить от своих мыслей Ясного, образовавшего там нечто вроде колтуна. – Действительно, официальная церковь не признаёт найдённые в Поросёнковом логу останки Романовых. Я ведь рассказывала вам об этом, когда мы осматривали монастырь! По версии церковников, после уничтожения тел Романовых уцелела одна лишь фаланга пальца Александры Федоровны. Она замурована теперь в Брюссельском храме. Мы как раз подъезжаем к Мемориалу. Вещи можете оставить в автобусе, остановка будет совсем короткая.

Почти половина экскурсантов осталась на своих местах, но синенький платочек почему-то ринулся к Мемориалу первым.

– Вот здесь обнаружили тела почти всех Романовых и их верных слуг. А вон там, – Юля махнула рукой в сторону небольшого леска, куда вела узкая тропинка, – были найдены останки Марии и Алексея.

Высокомерный с каким-то особенным смаком щелкал фотокамерой, словно бы заново расстреливая Романовых, а «синий платочек», пригорюнившись, сказала Юле:

– И ведь даже берёзы здесь растут кривые да низкие! Вот какая вам ещё нужна правда, безбожники?..

Юля так вымоталась после этой поездки, что даже в квартиру к себе поднялась не сразу. Чуть не полчаса сидела на лавочке, остывая. Яблони уже начали облетать, и после недавнего дождя нежные лепестки прилипали к туфлям: звучит романтично, а выглядит, как будто встал ногой в размокшие бумажные салфетки.

Снова позвонил Паша.

– Ты чего такая варёная? Дома сегодня? Заехать?

– Не надо, – сказала Юля. – В крематории завтра увидимся.

Слово «крематорий» показалось вдруг нежным и сладким. Крем здесь звучал, не кремация.

Был ли Ясной таким же ухоженным в гробу, как в жизни?

Был ли там Ясной вообще?

И почему никто не предупредил о том, что хоронить его – или очередного двойника, Кузина, Спиридонова, Игнатьева, Зельдовича, всех сразу – будут под крышкой?..

Вогулкина приехала в крематорий раньше времени. Пока ждала, купила в киоске четыре красных гвоздики (их здесь бессловесно заворачивали в бумагу, не предлагая «как-нибудь оформить»). Наблюдала за тем, как входят в зал ожидания другие прощальники – лица их были Вогулкиной незнакомы, но пару старух из Дома Чекистов она вроде бы опознала. Они были без цветов, с решительным выражением на лицах. Странное дело: Ясной умер, сама Юля постарела, а обманутые старухи почти не изменились. Заколдованный дом. Там, наверное, не бумаги Анастасии Романовой замурованы, а рецепт вечной жизни.

А вот капитан Воронин-Ваулин в крематорий почему-то не явился.

Тоже умер, поди. И ведь не проверишь! А старухи – живы…

Чем дольше стояла Юля у закрытого, с прикрученной винтами крышкой гроба, тем сильнее прорастала внутри неё тоска: стойкий сорняк с мясистым корнем.

Стебель тянулся от сердца к горлу, чтобы выскочить воплем, – но по кому ей вопить, не по Олегу же Аркадьевичу Ясному?

Или всё-таки по нему?

Жизнь большинства людей скучна и утомительна, особенно жизнь условно порядочных людей, таких как Юля и Паша. Да, они не обманывают, не воруют, не выдают себя за генералов и даже грешат исключительно по расписанию, утешая себя тем, что не хотят доставлять своим ближним непереносимых мучений. Но жизнь их становится с каждым годом всё тяжелее, каменеет день ото дня. Сбросить бы её с плеч, как гору, которую Сизиф вполне мог бы принести к Магомеду, – и стать таким образом его двойником.

Паша, пробравшись ближе к гробу, взял Юлю за руку, и она вспыхнула от радости, которая пока ещё не растворилась в утомительной, скучной жизни. Но скоро и от неё ничего не останется, кроме двух-трёх искр в памяти – и те со временем погаснут.

«Кто зажёг в тебе свет, обернётся твоей тенью и в ночной тишине вырвет сердце из груди», – на сей раз это не Паша, а Юля вспомнила подходящую к случаю цитату.

Но вслух произносить не стала.

Смотрела, как условный брат Ясного идёт к микрофону, слегка раскидывая носки в стороны. Балетная походка!

Думала, что покойник, скорее всего, и вправду учился в Пермском хореографическом училище, был внуком генерала Игнатьева и владельцем работ Марка Шагала. Вся его ложь – временами топорная, временами изысканная, как брюссельское кружево, все его преступления, мошенничества, обман – вырастали из желания быть честным с собой, а не с другими. Он сам был своим собственным двойником, а не искал сходства с другими, как это делает весь мир.

Юля высвободила свою ладонь из Пашиной руки – и улыбнулась, как не принято на похоронах.

Даже на похоронах афериста.