Читать книгу: «Ведьма приходит по понедельникам», страница 3

– Ага, ты сына застеснялся! – возражает жена – в действительности никогда она не бывала столь сварливой за все время их связи. Неужели Варя такой может быть? Или это он ее довел? – Нет, пусть парень слышит. Пусть знает, как его любимый папочка себя ведет! И каким мужчине быть не подобает!

– Сеня, Варя! Да не было ничего! Все это твои, Варвара, болезненные фантазии!

– Да-да, «болезненные»! Давай меня в сумасшедшую запиши. Это у тебя заболевание, приапизм называется, или седина в бороду, бес в ребро: ни одной юбки не пропускаешь, особенно если она – на молоденьких крепких бедрах.

Данилов злится все сильнее, притом (он ощущает это во сне) его зрение становится как бы туннельным: оно сужается, потому что по краям обзора – красноватая пелена, и только в середине стелется, извивается шоссе. Но вместо того чтобы сбавить ход и остановиться, образумиться, отдохнуть, он нажимает на акселератор все сильнее. Так что даже Сеня, любящий быструю езду, сзади замечает:

– Папа, сбавь ход!

И ровно в этот момент периферическим зрением, в багровой пелене, Алексей замечает какой-то объект, вдруг бросающийся поперек его движению со второстепенной дороги: кажется, это машина, выкатывающаяся на основную трассу. Но вместо того чтобы затормозить – а места для этого, кажется, хватало, – Данилов, уходя от столкновения, резко дергает руль влево. Его авто выскакивает со своей полосы движения, пролетает встречную. А потом – удар. Обочина, кювет, и машина летит, кувыркаясь, через голову.

Алексей на секунду теряет сознание.

Бешеное вращение прекращается через пару секунд. Данилов приходит в себя. Авто лежит на крыше. Сработали все возможные подушки безопасности. Кругом осколки от разбитых окон.

– Варя! Сеня! – орет он. Ему никто не отвечает.

Алексей смотрит направо. В ремнях висит безжизненное Варино тело. Он отстегивает свой ремень безопасности. Падает вниз, на лежащую на земле крышу.

Пытается выбраться из авто. Дверь заклинило.

Цепляясь о погнутое железо, он выползает через разбитое окно наружу. Машина беспомощно лежит колесами кверху. Из-под капота растекаются жидкости и поднимается парок.

Данилов встает. Кажется, он ничего не повредил, руки, ноги, шея, голова – в норме. Только сильно болят ребра от ремня безопасности. Алексей бросается к Варе. Она на своем сиденье недвижима. Лицо ее залито кровью. Но при этом она дышит. Он дотрагивается до ее шеи, чувствует ровный пульс: слава богу!

Алексей кидается назад, к сыну. А вот там все плохо. Тело мальчика неподвижно и выглядит безжизненным. Оно беспомощно висит на ремне.

– Сеня, Сеня! – тянет к нему руки отец. Но нет никакого отклика.

Неимоверным усилием он отстегивает ремень безопасности и через разбитое окно пытается вытянуть мальчика наружу. Тот не проявляет признаков жизни. Руки и ноги его болтаются, как у тряпичной куклы.

Данилов вытаскивает его из машины. Теперь тело сына лежит на очень зеленой траве.

Выбегают какие-то люди из остановившейся на шоссе машины – возможно, из той, что выскочила им наперерез. Слышатся возгласы:

– Нужен врач…

– Звоните в скорую…

Некогда Данилов, как человек, постоянно работающий с людьми, брал уроки по оказанию первой помощи. Он не забыл основных принципов, и, пока кто-то названивает в скорую, Данилов пытается делать ребенку искусственное дыхание – но губы того безжизненны и холодны.

И тогда он отрывается от них и, стоя на коленях и воздевая руки к небу, отчаянно орет…

– Лешенька, Леша! – Он просыпается от того, что его трясет за плечо Варя. За окнами совсем светло, но еще длится ночь. Подушка вся мокрая от пота. – Ты кричал во сне.

– Сон, слава богу… – бормочет он. – Ох, какой ужасный…

– Опять? – участливо склоняется над ним Варя.

– Да, ты себе не представляешь какой.

Он встает и идет на кухню выпить воды и утихомирить разыгравшееся сердцебиение.

Варя

На следующий день, в понедельник, Данилов уехал в автосервис, куда был давно записан. Пугать и расстраивать Варю он не стал, ничего ей не рассказал.

Когда Сенечка днем крепко заснул, Кононова, ничего не ведая, решила безмятежно просмотреть старые альбомы с фотографиями.

Ремонт в квартире после пожара в конце позапрошлого года они сделали. Но украсить стены так руки и не дошли. В гостиную, правда, она вернула всегда там висевшие (и не пострадавшие от огня) портреты мамы, папы и бабушки. Но хотелось обустроить и остальные комнаты.

Ездить по вернисажам закупать картины времени не хватало. И Кононова решила использовать для дизайна фотки из семейных альбомов. Отобрать подходящие, потом увеличить их, обрамить – и пусть Данилов развесит.

С фотографическими альбомами в их семье, как и во многих, было покончено в начале цифровой эпохи, году в тринадцатом-четырнадцатом: с тех пор фотки она печатать перестала, хранила в памяти телефонов и компов. Но бумажные собрания прошлых лет остались. Они не пострадали при пожаре, наведенном и устроенном в ее квартире два года назад Козловым, – в том, что виноват именно он, она нисколько не сомневалась.

Козлов… Ее случайный любовник. Соблазнитель. Человек, с которым Варя двадцать лет назад провела впечатляющую ночь в квартире на Патриарших. От которого она забеременела и (единственный раз в жизни) делала аборт.

Этот тип был настоящим исчадием ада. Сатаной, нечистым и лукавым. Он достиг в этом мире огромных высот и всячески при этом вредил россиянам и всему человечеству. А мог бы принести еще больше зла.

Если бы они его не остановили.

Ее мысли то и дело возвращались к событиям почти двухлетней давности.

Вот они обманом проникают вчетвером – Варя, Данилов, полковник Петренко и экстрасенс-отставник Кольцов – в квартиру актрисульки Аллы, чьим любовником был Козлов. Вот, не говоря ни слова, Петренко немедленно начинает стрелять. Вот изо всех сил сопротивляется Козлов и расшвыривает нападавших. Вот падают замертво актриса и несчастный Кольцов. И Данилов вонзает выточенный из осины кол прямо в глотку Козлова. А тот, умерев, превращается в несчастную лужицу черного маслянистого цвета.

Варя не жалела Козлова, нет, нисколько не жалела. Человек не просто без чести, совести и моральных принципов – он был особой, которая просто не ведала о существовании этих категорий. Козлов старательно насаждал зло вокруг себя. Он заражал всех бациллами неверия, цинизма, насилия, лжи. Он все самое гнусное называл нормой и пытался превратить в норму, а все самое светлое объявлял отжившим и запретным. Он, безусловно, заслуживал смерти.

Но они казнили его без следствия, без суда, без приговора. Понятно, что никакой суд над исчадием ада невозможен. Он бы отвертелся, выкрутился, снова вознесся. Но все же, все же…

Козлов в том числе был человеком. И, как человек, заслуживал правосудия. А они казнили его без суда.

И жалко было артисточку Аллочку, вся вина которой заключалась только в том, что она соблазнилась Козловым, потянулась к нему и через него к главным ролям и большим деньгам. И вот – погибла, не дожив до тридцати.

А особенно Варя жалела Ивана Кольцова, которого они специально для операции вытащили из военного городка на Урале; который поверил им, пошел за ними – и погиб. Действительно, безвинная жертва; милый, красивый, работящий мужик. В том, что его соблазнили на подвиг, есть и ее, Вари, вина.

Варя глубоко вздохнула. Далеко же завело ее мысли просматривание старых альбомов. Надо сосредоточиться на том, что она задумала, а то ведь так до дела и не доберется.

Один из последних снимков, некогда отпечатанных на фотобумаге, был Варе особо памятен – из двенадцатого года. Его Кононова с тех пор прятала так, чтобы, не дай бог, никто с ее службы не обнаружил. То была их первая с Алешей совместная поездка. Тогда они всячески шифровались от комиссии, которой явно бы не понравилось, что один из ее оперативников (в лице капитана Кононовой) встречается с объектом разработки Даниловым. Поэтому по отдельности брали билеты (но в один самолет), заказали разные отели (но потом она отказалась от своего и проживала в Лешином) и ехали разными такси в аэропорт.

С визами в Америку тогда было намного проще, сотруднику компьютерной фирмы «Ритм-один» (учреждение прикрытия для Вари) охотно дали сразу на три года, и потом эта виза дважды пригодилась для дела. Первый раз, когда она расследовала реинкарнацию великого форварда Эдуарда Стрельцова и моталась в город Рино в штате Невада. И во второй, когда втиралась в доверие к олигарху Корюкину, занималась с ним джоггингом в нью-йоркском Центральном парке и ездила в особняк на атлантическом берегу.

Российские ученые на безразмерные деньги Корюкина потрясающее открытие совершили. Они исполнили вековую мечту человечества: научились путешествовать во времени. Да, это было сложно, опасно, дорого. Но вышло так, что первым, кто устремился в прошлое, стал Данилов, тогда ее бойфренд. В то время как его тело в коме осталось здесь, его душа, его сущность отправилась в тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год и вселилась в тело собственного молодого отца.

Да! За последние двенадцать лет, за полный астрологический цикл, им с Алешей довелось испытать многое. На три жизни хватило бы. И тем ценнее оказалась теперешняя тихая заводь: живи, расти сына, наслаждайся общением с мужем.

Варя с удовольствием вспоминала, что они тогда с Лешенькой в свою самую первую совместную поездку, в две тысячи двенадцатом, просто отдыхали. Курс доллара был в три раза ниже, поэтому денег хватало, и они с удовольствием провели две недели на восточном побережье Штатов: обозревали Манхэттен с небоскребами с верхнего этажа Рокфеллер-центра, слушали мюзиклы на Бродвее. Потом арендовали машину и катались почти без цели, по наитию: ели устриц в Бостоне, ходили в бесплатные музеи на молле Вашингтона, гуляли по Филадельфии, играли в рулетку в Атлантик-Сити.

Вот Варе и захотелось фотку из тех счастливых, беззаботных дней, когда они были на двенадцать лет моложе, повесить на стену обновленной спальни.

Она нашла альбом – по-прежнему, по старой памяти, задвинутый в самый дальний угол секретера – и стала его перелистывать.

Но что это? Варя рассмотрела одну из самых своих любимых фоток, на которую изначально мысленно нацеливалась. На ней они с Алешей плавают на кораблике вокруг Манхэттена – тогда снимали не на телефоны, как нынче, а на фотоаппарат, у Данилова был «Кэнон», и он попросил щелкнуть их какого-то туриста, то ли корейца, то ли китайца. Да, вот они с Алешей в обнимку, оба довольные, веселые, улыбаются в объектив на фоне далеких небоскребов.

Варя хорошо помнила то фото. Но! Теперь на снимке на ней оказалась не та кофточка, в которую она была тогда одета. Совсем другая! Та, которую она купила (Варя точно знала это) три года спустя. В пятнадцатом году. И в двенадцатом на ней этого одеяния быть просто не могло!

Может, ошибается, путает? Но нет! Женщины хорошо помнят подобные вещи, и она не исключение! Не могла Варя быть на том кораблике в кофточке из будущего!

Варя полистала альбом дальше. Там было несколько отпечатанных наилучших снимков из того же дня.

Вот Варя с Даниловым едят утку по-пекински в ресторанчике в Чайна-тауне – туда они и впрямь зашли после морской прогулки. И там она снова запечатлена в той самой, невозможной кофте. И дальше: в тот день они после обеда поехали в MoMA, Музей современного искусства, и там девушка снова, на фоне уорхолловских банок с супом, – в этом одеянии!

Что за белиберда! Варя решила непременно поговорить об этом вечером, когда муж придет. Не для того, чтобы супруг подтвердил – она была тогда в другом наряде. Сильный пол обычно не помнит, в чем ты вчера-то была одета, что говорить о событиях двенадцатилетней давности! Просто спросить его, что он думает на сей счет.

Тут захныкал, заворочался Сенечка, и Варя отвлеклась на него. Да, сыночку пора вставать.

Кононова переодела малыша после сна, подогрела ему протертый супчик, усадила обедать. Они с Даниловым решили по новейшей методе обучать ребеночка есть самостоятельно, и парнишка с помощью пластмассовой ложки уделывал обыкновенно собственное лицо до бровей и ушей, а также распашонку, стол и кормящего – ну и в рот кое-что попадало. Зато независимость.

После обеда Варя его помыла, держа на одной руке над ванной.

На улице было слишком жарко, и молодая мама решила на вторую прогулку его не вести. Пусть посидит в манеже в прохладе генеральской квартиры, поиграет сам с машинками и игрушками. Сеня рос покладистым и самодостаточным малым, и его не требовалось постоянно развлекать, мог и сам себя занимать довольно изрядное время.

Варе хотелось хоть как-то довести до ума начатое предприятие. Если она не нашла подходящей фотки их с Даниловым, решила отыскать другую – из тех, что наметила, – на которой была запечатлена она сама, но маленькая, с родителями. Таких имелось совсем немного. В ту пору, когда мама с папой были живы, не началась эпоха «мыльниц» и проявки-печати в лабораториях «Кодак». Снимали советским фотоаппаратом на черно-белую пленку, а потом папа (Кононова хорошо помнила) отдавал ее в лабораторию в своем институте, чтоб там напечатали.

И вот один из конечных совместных альбомов. Отец, мама и Варя, все втроем, отдыхают в Пицунде. Ей лет девять-десять, и это последнее безмятежное курортное время в Абхазии. Даже она, ребенок, чувствовала тогда разлившееся в воздухе напряжение, а потом, едва успели они уехать в Москву, там началась война между грузинами и абхазами. Но все равно: широкие пляжи и безмятежное солнце, мама с папой расслаблены, и улыбаются, и много времени уделяют ей: играют, читают, учат плавать с маской и трубкой. Вот один прекрасный снимок: они втроем стоят на небольшой плотине ГЭС – их повезли тогда в новоафонские пещеры, папа все-таки был директор оборонного НИИ и генерал, и на экскурсии всю семью отправляли с сопровождающим на «Волге». Тогда, помнится, пещеры произвели на девочку Варечку колоссальное впечатление: огромные, как соборы или вокзалы, а там, внутри, настоящее метро ездит.

На черно-белой фотке на плотине они с родителями прекрасны: легкие, улыбающиеся, – однако слишком дальний план, лица маленькие для того, чтобы повесить на стену в гостиной. Надо найти что-то более крупное. Варя стала перелистывать альбом – он был настоящий олдскульный, огромный, как плита, а внутри карточки крепились в специальные полукруглые пазы. И вдруг: на фотке из того абхазского времени конца восьмидесятых, где изображены мама с папой за столом (видимо, это какое-то уличное кафе – граненые стаканы с вином, шашлык на картонных тарелочках), рядом с ними вдруг оказался улыбающийся человек, один в один похожий на капитана Вежнева.

Как это может быть?! Вежнев?! Во взрослом виде? В 1989 году? Да он тогда если и родился, было ему годика два-три!

Но на карточке точно Вежнев! Высокий красавец улыбается всеми своими огромными зубами в объектив. Как такое возможно?!

В остолбенении Варя стала перелистывать плотные картонные листы дальше. И снова увидела Вежнева рядом с родителями! Такого не было никогда, она же помнит и то время, и те фото, сто раз их пересматривала! Отец, мама и Вежнев стоят на самом берегу, ласковые волны почти касаются их ног, все трое держат оборудование для снорклинга – тогда такого слова не знали, не слыхивали, а называли просто, в одно слово: маска-ласты-трубка.

Все улыбаются, и Вежнев опять выставил ослепительную улыбку – он, как и в настоящей жизни, очень высокий и мускулистый, выше отца как минимум на голову.

Да что же такое происходит!?

Варя стала листать дальше. Больше в альбоме Вежнева не появлялось, но и найти подходящий снимок не удалось – все настроение пропало.

– Ма-ма! – требовательно позвал из своего манежа Сенечка.

Она с облегчением захлопнула тяжелый альбом и бросилась к нему.

Данилов

Алексей не стал рассказывать Варе свой ужасный ночной кошмар.

Возможно, они обсудят позже – но не сейчас. Не по горячим следам.

В свой выходной понедельник Данилов для начала доубирал вчерашнюю, брошенную на полуслове посуду, а потом напился кофе и уехал в автосервис.

Его любимый железный конь давно требовал профилактики. Из сервиса три раза звонили, приглашали.

С тех пор как хорошую новую европейскую машину купить стало проблематично, Данилов к своей заслуженной, бывалой начал относиться с особенной ревностью. Хотелось, чтобы она ему прослужила как можно дольше – хотя вчерашний сон демонстрировал, что к тридцать пятому году у него все равно появится китайская. Но «китайца» в собственности мечталось отменить – как и все прочее, предсказанное сном: свары с супругой, свои собственные приключения на стороне (которые, возможно, случились, не на пустом же месте Варвара начала на него наезжать). И главное, трагедию с сыночком.

По прошлому опыту он знал, что сны его не бывают стопроцентно вещими. Они, скорее, предупреждение, предостережение, вариант альтернативной истории. В его силах прислушаться к возможному и сделать так, чтобы оно никогда не наступило.

Но тревога все равно не отпускала. Значит, что-то в его жизни случилось (или случится), раз начались такие ночные видения?

Кто-то или что-то опять вползает в его судьбу?

Пока Алексей ехал за рулем в сторону, противоположную ежеутреннему потоку, из центра Москвы к окраине, озабоченность слегка отпустила.

Заехал на стоянку автосервиса, поговорил с мастером-приемщиком.

– Проверим вашу ласточку, пришлем на телефон видеоотчет о состоянии. Из регламентных работ – пора поменять тормозную жидкость, а также, как обычно, масло и фильтры. Думаю, за три часа управимся. Здесь подождете? С нас чашка кофе или чая бесплатно.

– Пойду погуляю. Вы ведь позвоните, как будете готовы?

– Конечно.

Из кондиционированной стужи сервиса Данилов вышел в солнечный московский день. Жара набирала обороты.

Тяжелое чувство, вызванное ночным видением, понемногу растворялось.

Вот интересно: он сто пятьсот раз проезжал по этому шоссе мимо здешних мест. И в самом сервисе неоднократно техобслуживание проходил. Но никогда не гулял тут по окрестностям. Не знал, что интересного есть вокруг.

Как обычно бывает с жителями большого города, Данилову были ведомы и изучены лишь личные географические «пузыри», в которых он проводил почти все свое время. Раньше – пятиэтажка, где он жил в Перово на Металлозаводской улице. Потом – квартира на Рижском проезде близ Маленковской. Теперь – хоромы Кононовой на Краснопролетарской. И пространство вокруг его офиса на Полянке. А также, конечно, то, что находится внутри Садового: театры, бульвары, кафе и кино. Но девять десятых площади Москвы были им не то что не освоены – Алексей во многих местах за двадцать с лишним лет жизни в столице и не побывал ни разу.

Как и здесь. Судя по навигатору, неподалеку раскинулся Лосиный остров. «Пойду там погуляю», – решил он. Ему требовалась, он чувствовал, перезагрузка, выпадение из пространства ежедневного бега.

Данилов отправился перпендикулярно Ярославскому шоссе. Рядом проходила улица с романтичным именем – Вешних Вод. Однако, кроме названия, не находилось вокруг ничего романтичного: тянулся глухой бетонный забор с мотками колючей проволоки по верху. Вскоре появился указатель, что это, оказывается, районное управление МВД.

Данилов отправился дальше, в глубь квартала. Вскоре шум от шестиполосного (в каждую сторону) шоссе примолк. Начались разномастные жилые дома. Выглядели они, словно их перенесли с окраины провинциального города: деревья, достигающие самых верхних этажей; белье, развешанное сушиться прямо на улице; ржавый мангал в центре полянки. Иные здания оказались четырнадцатиэтажными, кирпичными, рядом, как часто в Москве бывает, – силикатная пятиэтажка, а то и вовсе дореволюционного вида полузаброшенная постройка с табличкой «Общежитие» на входе.

Народу в этот жаркий день во дворах практически не было. Данилов двигался все дальше и дальше перпендикулярно шоссе. Теперь он вступил в квартал общежитий. Несколько стандартных, скучных домов из серых блоков, одни шести-, другие – двенадцатиэтажные.

На улице по-прежнему почти никого, только на детской площадке на качелях раскачивалась взрослая, наверное, восемнадцатилетняя девушка в черных очках и наушниках. Странное занятие для половозрелой особы.

Она качалась равномерно, безучастно, с одинаковой амплитудой. Качели отчаянно скрипели.

Из общаги вышла другая печальная девушка с красным чемоданом на колесиках, в теплой, не соответственно дню, плащовке и отправилась по направлению к шоссе – наверное, на автобус, а потом на вокзал и домой. Из вуза выгнали? К сессии не допустили?

На бордюре сидела и курила девица в простеньком домашнем платье. Оно задралось, обнажая до самого бедра длинные красивые ноги. Когда Данилов проходил мимо, девушка отчего-то радушно с ним поздоровалась.

В этот момент он ощутил вожделение к ней – и это оказалось странно и даже неприятно, как если бы человек, который привык вкусно есть дома или в лучших ресторанах, вдруг захотел шаурмы в грязной привокзальной забегаловке.

Данилов сделал над собой усилие, чтобы не заговорить, не завязать общение, и прошел мимо.

Многие окна в общагах оказались распахнуты, поэтому виднелись веками не стиранные тюлевые занавески и одинаковые люстры. Странно, но некоторые из них, несмотря на яркий солнечный день, светили.

И вдруг ему на миг пришло другое видение, на этот раз наяву.

Минуло лет тридцать или сорок. Он лежит на кровати почему-то именно здесь, в этой общаге, – или, может, в ином казенном заведении. В какой-то богадельне: одинокий, несчастный, больной, в жаркой, душной комнате. Туалет и ванная в конце коридора, ему, чтобы туда дойти, надо собрать все силы.

Да что это с ним опять такое?!

Он вышел из квартала общаг и оказался на берегу пруда. Кажется, наваждение кончалось. За прудом расстилался лес.

Купаться в пруду запрещалось, но кое-кто загорал на солнышке на подстилках – в основном девушки и молодые женщины.

Данилов сверился с навигатором: это Большой Лосиноостровский пруд, а дальше расстилаются широкие просторы Лосиного острова. Он вышел на тропинку, в тень – и сразу стало легче дышать.

Вдруг подумалось: раньше сны и видения предсказывали ему будущее страны, а то и всей планеты. Предупреждения порой случались апокалиптическими, они с Варей (и с полковником Петренко) тогда выходили на бой, пытаясь изменить происходящее. Им это зачастую удавалось. Самого страшного (в их понимании) не совершалось. Однако взамен в мире происходили иные бедствия – возможно, гораздо более тяжелые, о которых они не имели понятия и потому никак не могли предотвратить.

Была ли бесполезна и бессмысленна их борьба? Нет, Данилов верил, что не бесполезна и не бессмысленна. Но Зло оказалось многолико и неисчерпаемо, и у него, словно у сказочного дракона, взамен одной отрубленной головы вырастало две.

А теперь, похоже, Мироздание или Господь предупреждает о больших-пребольших проблемах его самого. О трагедии, которая, возможно, угрожает ему и его семье. Ему надо что-то совершить и изменить в своей жизни, чтобы нечто очень плохое не свершилось с ним.

Из сервиса позвонили не через три часа, а через четыре. Данилов ноги себе истоптал по аллеям Лосиного острова.

Он пришел, заплатил, сел в свежевымытую, бодрую, воспрявшую духом машину.

Вдруг, после дальнего похода – больше десяти кэмэ пешком, как показал одометр в часах, – ужасно захотелось есть и пить. Бутылка с водой у него всегда в салоне имелась – она и нагреться особо не успела, машина обреталась в прохладном боксе. А вот с едой затык.

Данилов обычно, когда покупал где-то на заправках кофе или чай, сахар не сыпал, вкус напитка не портил. А саше с песком жалко было выкинуть, и он их бросал то в бардачок, то в нишу у ручки переключения передач. Вот и сейчас упаковки со сладеньким там валялись.

Чтобы повысить глюкозу в крови и забить чувство голода, он разорвал один из пакетиков и, не глядя, высыпал себе в рот.

И о гадость! Внутри оказалась – соль!

Осознав это, Данилов растворил дверцу и выплюнул все, что успел высыпать в рот, на улицу, на асфальт. Потом долго отплевывался, запивал неприятное чувство водой. Схватил разорванный пакетик – как он мог так ошибиться?

Однако на саше типографским способом оказалось отпечатано: «Сахар», 5 граммов – и название фирмы.

Господи, что же там эти производители творят?

Или – не они?