Читать книгу: «Маленький дорожный роман», страница 3

– Я понимаю вас и не выдам, конечно. Но согласитесь, что в данной ситуации, если бы камеры работали, то полиция быстро вычислила бы убийцу, если это, конечно, не несчастный случай.

Итак, Женя узнала главное – нет камер. Но что в этом ценного? Ребров наверняка уже об этом знает, достаточно поговорить со старшей по подъезду. И та скажет, что камеры временно не работают, соврет, потому что ей наверняка приплачивают хозяева сдаваемых квартир. Так что посмотреть, кто находился рядом с квартирой Охромеевой в момент убийства, что за мужчина, здесь ли живет или был в гостях, не удастся.

Результатом разговора с хозяйкой, равно как и демонстрирования слабых артистических способностей Жени, был ноль. Все усилия оказались напрасными. Она ничего ценного не узнала. Да и на что она рассчитывала, когда расспрашивала всего лишь квартирную хозяйку? Что такого нового, необычного, интересного она могла рассказать о любовниках, снимающих ее квартиру?

Соседка, прибирающая эту квартиру, могла знать гораздо больше. Но никакой фантазии Жени не хватило бы, чтобы хотя бы предположить, какого рода подробности могли бы приоткрыть тайну смерти Валентины Троицкой, намекнуть на мотив убийства, не говоря уже об имени самого убийцы. Ну, встречались люди и встречались.

Пора было закругляться, заканчивать разговор, пока не поздно, пока не приперли к стенке и не спросили в лоб, а кто ты, собственно, такая. Но разве могла Женя предположить, что произойдет в следующую минуту, когда она приняла такое решение?

Дверь в квартиру была распахнута, и Женя из спальни видела, что Ребров с Журавлевым все то время, что она беседовала с хозяйкой, курят и разговаривают на лестничной площадке.

И вдруг в квартиру спокойно, минуя двух увлеченных разговором следователей, вошла женщина. Глубоко беременная. В белом платье, украшенном вышивкой, красивая и нежная, как и подобает выглядеть женщине в ее положении. На плече ее висела розовая сумка, свободными руками она придерживала живот, словно он уже и не мог держаться без помощи, настолько был большой и сильно выпирал.

«Там мальчик», – подумала Женя.

Женщина беспрепятственно подошла к двери спальни, заглянула туда, увидела Женю с Охромеевой, оглянулась, словно боясь, что ее кто-то увидит, и решительно шагнула в комнату. Несколько секунд смотрела на кровать, потом тихо так заскулила, отпустила свой живот и платочком, зажатым в правой руке, промокнула выступившие слезы.

– Где он? – наконец, всхлипнув, спросила она, обратившись к женщинам. – Ну где? Мне скажет кто-нибудь?

– А вы кто? – строго спросила Людмила Петровна.

– Здесь где-то должен быть мой муж, Алексей Хованский. – Женщина уже плакала в голос.

Людмила Петровна смотрела на нее почти с таким же выражением лица, как если бы это она была жертва, а не Троицкая. Покачав сочувственно головой, даже пальцами рот зажала, как если бы боялась сказать что-то лишнее.

Женя предположила, что в эту минуту Охромеева, как хозяйка, сдающая квартиру любовникам, почувствовала вину перед беременной женой квартиранта.

И точно в этот же момент, как нарочно, дверь кухни отворилась, и первым вышел как раз Хованский, огромный, нескладный, уныло волочащий свои длинные ноги. Голова его была опущена, одной рукой он даже прикрывал свое лицо, словно на него были нацелены камеры. За ним – Борис.

Жена Хованского, а Женя была уверена, что это она, увидев мужа, набросилась на него, осыпая его мелкими и мягкими ударами своих кулачков. По лицу, правда, не била.

– Как, как ты мог, Леша? Ну скажи мне почему? Почему? Что было с нами не так? И что теперь с нами будет? Леша? Куда тебя уводят? А что мне делать?

Алексей Хованский, пусть даже и чувствующий свою вину, несомненно, стыдился такого поведения жены. Сначала уворачивался от ударов, потом поймал руки ее и крепко сжал:

– Эмма, прекрати! Возьми себя в руки. Потом поговорим. Не усугубляй…

– Эмма, здравствуйте. – Это был уже Борис.

Он, к величайшему удивлению Жени, обнял за плечи женщину и оторвал от мужа, увел в гостиную.

Женя стояла под дверью и подслушивала их разговор прямо на глазах Охромеевой. Пусть думает, что она просто такая любопытная.

Хованский трусливо сбежал обратно на кухню.

«Вот интересно, его арестуют, наденут на руки наручники или же отпустят под подписку о невыезде благодаря Борису?» – думала Женя.

Судя по тому, как они общались, Женя поняла, что они знакомы, возможно, даже дружили какое-то время, потому что Эмма вела себя с ним запросто.

– Боря, ну скажи мне, чего ему не хватало? Я родила ему троих детей, скоро родится четвертый ребенок. Что вам всем, мужикам, не хватает? Каких-то острых ощущений? Кем была эта баба? Она что, устроена каким-то особым образом, у нее что, поперек…

– Эмма, успокойся… – тихо убеждал ее Борис. – Это место преступления. Все очень серьезно, и, если ты не хочешь, чтобы Алексея обвинили в убийстве, постарайся, повторяю, взять себя в руки и замолчать. Ты готова? Я предупредил, что тебя будут допрашивать. Успокойся, подумай, что ты будешь говорить. Не топи Лешку. Он никого не убивал. Возможно, это несчастный случай, но, когда все это произошло, его здесь не было. Его заманили сюда, понимаешь? Подставили.

– Это что, кино? Заманили, подставили! Боря, я понимаю, ты его адвокат и должен его защищать, но не от меня же!

– Ты мне скажи, ты любишь его?

– Да какая теперь разница? И если ты хочешь, чтобы я обеспечила ему алиби, то это невозможно! – Она сбавила тон и говорила теперь тихо, почти шептала. – Я вчера весь день провела у своей подруги, потом туда пришла еще одна наша знакомая, косметолог, она делала нам массаж лица, маски, потом мы втроем пили чай с тортом… Ты понимаешь? И вариант с алиби, что Леша был с нами, не пройдет. Одна из них вообще мужененавистница, она недавно рассталась с мужем и теперь ненавидит мужиков. Она не станет помогать ему с алиби, это я точно знаю, тем более когда узнает, где и при каких условиях его здесь застала полиция! Убили его любовницу!

– Да не надо никакого алиби, просто не топи его, не говори о нем плохо… Скажи, что он хороший семьянин, тем более что это правда. Он вчера заезжал домой после работы?

– Да откуда мне знать? Меня же дома не было, дети оставались с няней…

– Боюсь, что и тебе тоже понадобится алиби.

– Что-о-о? Боря, что ты такое говоришь?

– Хорошо, если твои подруги подтвердят, что ты была целый день с ними.

– Постой, а когда ее убили-то? Эту женщину, и как?

– Ночью. Шарахнули головой о выступ мраморного стола.

– Но это точно не Леша… Постой, ты сказал, что мне тоже понадобится алиби. Но я ночью-то была дома. И няня может это подтвердить.

– А где был Леша?

– Ты же с ним уже разговаривал! Хочешь сравнить наши показания?

Женя разглядывала Эмму. Невысокая, приятной наружности, волосы едва доходят до плеч, каштановые и блестящие, как шелк. Что она сейчас испытывает? Шок? Или беременность придала ей сил, и она взяла себя в руки и способна здраво рассуждать? Скорее второе.

– Не было его дома, вот что я тебе скажу, понятно? Он сказал, что задержится на работе. Он всегда так говорит.

– Понимаешь, ты, Эмма, обманутая жена, – Бориса было почти не слышно, – и у тебя был мотив.

– Борис, я тебя сейчас убью! – вскипела Эмма. – Ты спятил, что ли? Да кто будет меня подозревать? Это же бред! Я вообще о ней ничего не знала. Вернее, подозревала, что у него кто-то есть, но кто конкретно, не знала. И меня вообще все устраивало. Он хорошо зарабатывал, мы с детьми ни в чем не нуждались, и дома было спокойно. Да вся моя жизнь в детях! И когда я думала о том, что у Леши кто-то есть, вот поверь, мое самолюбие нисколько не страдало. Мы с ним давно уже жили как друзья, как родные люди. Но не как супруги, ты понимаешь, что я имею в виду. Повторяю, меня все устраивало!

– Так многие говорят, – вздохнул Борис. – Но об алиби позаботься.

– Говорю же, я ночью была дома, это няня может подтвердить!

Борис так посмотрел на нее, что она не выдержала, отвела взгляд. Женя поняла – Борис ей не поверил. А вот своему другу Хованскому, судя по всему, поверил.

Они вышли из комнаты, Ребров представился Эмме и сказал, что ей надо проехать с ним в Следственный комитет. Эмма взглянула на Бориса, как на врага, но тот только развел руками: надо так надо, ничего не поделаешь.

– А здесь что, нельзя меня допросить?

– Эмма, поезжай. Все будет нормально.

– Борис, а разве ты не поедешь со мной? Ты не мой адвокат?

– Я адвокат твоего мужа. Но если хочешь, пришлю тебе кого-нибудь из своих коллег.

– Ты свинья, Боря, – сказала, как сплюнула, Эмма Хованская и вышла из квартиры в сопровождении Реброва и Журавлева.

Женю от этого оскорбления покоробило. Что она себе позволяет? Это что у них за отношения такие, что она может вот так запросто, причем в присутствии жены, назвать его свиньей? И вообще, почему они на «ты»? А что, если они были любовниками? Женя поняла бы еще такое панибратство, если бы чета Хованских бывала в их доме, если бы они были друзьями. Но ведь даже Наташа, никогда не отличавшаяся хорошими манерами и по природе своей хамоватая и даже местами вульгарная, проживая в одном доме с братьями Бронниковыми и являясь женой одного из них, никогда не позволяла себе обращаться к Борису иначе как на «вы».

Они точно любовники. Если бы она была женой просто приятеля Бориса, именно приятеля, знакомого, а не друга, то Борис мог бы ее и осадить. Но он вообще никак не отреагировал на это оскорбление, проглотил, провожая ее взглядом.

Следом, погруженная в свои мысли, вышла на лестницу и Охромеева, где заговорила с местным участковым.

В какой-то момент в квартире остались только Женя и Борис.

– На людях ты был с ней на «вы», а когда зашли в гостиную, сразу перешел на «ты». Ну а потом она и вовсе обозвала тебя свиньей, а ты никак не отреагировал. И давно вы с ней в отношениях? Ребенок ее, тот, что еще в животе, может, от тебя? Так, может, это ты и замочил Троицкую, чтобы подставить Хованского?

Борис от непритворного удивления не нашелся что и сказать первые несколько секунд после выдвинутого ему нелепейшего обвинения. Но потом просто закрыл лицо руками, сдерживая хохот.

– Не понимаю, что это тебя так развеселило! – разозлилась Женя.

– Она просто жена моего друга.

– Так друга или приятеля?

– Это так важно? Он мой хороший знакомый. Мы вместе ездили в командировку, я его сопровождал, вместе бывали в мужских компаниях, когда я был еще не женат…

– И ты ухаживал за его женой Эммой?

– Эмма, Гектор… Прямо как какая-то оперетта! Смешно, Женя.

– Но как ты мог позволить ей так разговаривать с тобой? Я понимаю, ее муж был с тобой в мужских компаниях, а она там что делала? Любовников себе выбирала?

– Женя, уймись, а то я отправлю тебя сейчас домой, – зашипел Борис и вызвал этой оголтелой фразой у Жени новый приступ ярости.

Она выбежала из квартиры, унося в себе огромный, просто-таки колоссальный козырь: возможность теперь при каждом удобном случае шпынять Бориса своей придуманной (!) ревностью. Она затерроризирует его этой беременной Эммой. И тогда посмотрит, как он будет себя вести, как реагировать, как чувствовать себя в такие минуты. Будет оправдываться или смеяться, злиться или найдет какой-нибудь свой способ, как ее успокоить.

В дверях она столкнулась с хозяйкой, возвращавшейся в квартиру, чтобы, вероятно, прибраться. Реброва с Журавлевым на лестнице уже не было. Они поехали допрашивать Хованскую. А куда же подевался сам подозреваемый? Скорее всего, его повезли в Следственный комитет, тоже на допрос. Что же Борис-то, его адвокат, медлит?

Он должен был выйти из квартиры с минуты на минуту, и он в силу своего характера не сможет пройти мимо нее, как чужой, посторонний, потянет за собой на допрос или прикажет возвращаться домой. Поэтому Женя ринулась по лестнице вниз и, уже оказавшись на улице и не обнаружив, конечно же, ни одной знакомой машины, завернула за угол дома. Спряталась от мужа.

5. Июль 2022 г

Ирина

Ирина Савченко вернулась с работы поздно, надо было успеть подготовить документы к завтрашнему дню. Зная характер своего директора, его вечное недовольство и завышенные требования к мелочам, на которые другой бы не обратил внимания, надо было сделать всё тщательно, учитывая все его замечания и пожелания. Но при всем этом, постоянно придираясь к своим подчиненным, изводя их своей сварливостью и хронически кислым выражением лица, как руководитель он был справедливым, часто поощрял коллектив премиями и каждый раз, возвращаясь с полей, где они строили или реконструировали фермы, привозил фермерские продукты: мясо, птицу, яйца, молочку.

Ирина жила одна и часто отказывалась от своей доли, отдавая ее семейным коллегам.

«Ну сколько мне одной надо?» – всегда говорила она в таких случаях, и в коллективе, где она проработала почти десять лет, ее ценили за доброту, скромность и тот нейтралитет, который она поддерживала всегда, какие бы внутренние конфликты или даже войны ни разгорались.

Именно эта ее позиция, на самом деле вызванная страхами перед людьми, и сделала ее почти незаметной, превратила ее поначалу в «мебель». Все в коллективе знали, что у нее всегда можно занять денег, попросить ее подвезти куда-то или даже отвезти за город (у Иры была своя машина, доставшаяся ей в наследство от родителей), что она всегда готова поделиться своим фермерским пайком, одолжить кому-то термос на выходные, стать поручителем в банке, и вот в какой-то момент она из «мебели» превратилась в своего человека, в личность, которую все стали уважать и ценить.

И примерно в это время в их коллективе появился молодой мужчина, при виде которого Ирина терялась, не могла работать, перестала спать ночами и постоянно обдумывала план, как бы поближе с ним познакомиться. Она знала, что некрасива, поэтому зачастила в салон красоты, расположенный неподалеку от ее дома, стала экспериментировать с прической, макияжем. Но как бы она ни причесывалась, ни стриглась или завивалась, какой бы дорогой косметикой ни пользовалась, часто меняя свой имидж, ее пассия не обращала на нее никакого внимания.

Мужчину звали Аркадий Борисов. Это был высокий брюнет с бледным лицом и большими печальными глазами. Культурный, образованный, с хорошими манерами, он явно ошибся веком, ему надо было родиться хотя бы в девятнадцатом. Чтобы соответствовать ему, Ирина сменила привычные джинсы или брюки на женственные платья. Начала больше читать русскую классику, всерьез увлеклась Пушкиным (знала, что это любимый поэт Аркадия), словно это могло хоть как-то повлиять на их отношения, которых, по сути, никогда и не было. Разве что в ее фантазиях.

Аркадий не сближался ни с кем из работающих рядом с ним девушек, хотя мог отпустить в их адрес легкую изящную шутку, рассказать невинный анекдот, открыть девушке дверь, помочь донести сумки до автобуса или такси. С мужчинами-коллегами разговаривал исключительно на рабочие темы, был подчеркнуто серьезен. На первые корпоративы он приходил один, пил вместе с мужчинами крепкие напитки, но никогда не танцевал, не рассказывал сальных анекдотов и ни с кем из женщин не заигрывал, хотя в их экономическом отделе работали очень даже симпатичные, современные и вполне доступные девушки.

Но вот однажды на юбилей заместителя директора в ресторан он пришел с девушкой. Понятное дело, что все внимание было приковано именно к ней. Всем же было интересно, какой вкус у Аркадия. И были разочарованы, когда увидели худую черноволосую глазастую молодую особу с ярко-красными губами.

Ирина была разочарована. Ну как, как он мог выбрать такую некрасивую, нескладную, неинтересную девушку? На ней было узкое черное платье, черные туфли, в ушах – сережки с черным камнем. Белое, сильно напудренное лицо и алые, густо накрашенные губы.

Ирина сначала никак не могла понять, чего же в ней не хватает, вроде бы если присмотреться или даже просто привыкнуть к ее внешности, то вроде она и ничего, но, видимо, в ней не было какой-то глубины, какого-то интересного наполнения, харизмы. Она была словно вырезана из картона.

Зато Аркадий не сводил с нее глаз, пил много, постоянно говорил ей что-то на ухо и казался чрезвычайно возбужденным и счастливым. Ирина поняла – он влюблен. Он заболел этой женщиной, как она сама, Ирина – Аркадием.

Девушку звали Валентина. Она, в отличие от Аркадия, была с ним довольно холодна, постоянно отрывала его упрямую руку со своей талии или бедра, словно ей было неудобно. И видно было, что она откровенно скучает. Что она здесь, на этом корпоративе, ни с кем не знакома, что ей здесь все чужие и неинтересные.

Через некоторое время стало известно, что Валентина стала его невестой, Аркадий, уже не стесняясь своих коллег, искал ресторан для свадьбы.

А в июле директор пригласил весь коллектив на пикник к озеру. Приказано было всем одеться соответственно, взять купальники.

Ирина, побаиваясь таких мероприятий, где водки немерено и неизвестно, как поведут себя в алкогольном дурмане вроде бы хорошо знакомые люди, поехала на пикник на своей машине, следуя за корпоративным автобусом.

Был солнечный жаркий день, народ высыпал из автобуса уже в подпитии, веселый. Выгрузили cумки, ящики с напитками; девушки, полуголые, кто в коротеньких туниках, а кто и вообще в купальниках принялись расстилать на траве пледы, накрывать на стол, звеня посудой, мужчины занялись костром. Ирина привезла с собой пироги, фрукты, минеральную воду.

Аркадий и на этот раз не отрывался от своей Валентины. На ней в тот день был ярко-желтый сарафан, который она так и не сняла. Аркадий же ходил, как и другие мужчины, в пляжных шортах и в футболке. Он ухаживал за своей невестой, усадил в тенек на плед, постоянно подкладывал ей закуски, подливал в пластиковый стаканчик шампанское или фруктовый сок.

Валентина же принимала эту заботу спокойно, не спешила одаривать своего возлюбленного хотя бы улыбкой. Она этой своей манерой поведения так подбешивала девушек, что некоторые из них шептались за ее спиной, выражая свою неприязнь. Их бесило в ней все: и ее отстраненность, и нежелание помогать в организации пикника, и то, что она так и не сняла с себя сарафан и они не смогли увидеть ее фигуру, чтобы оценить. Она как была чужая с первого корпоратива, так и осталась ею. Все были единодушны в том, что она недостойна умницы и красавца Аркадия.

Крепко выпил Лева Хрунов, рыжий, круглый, рыхлый парень, душа компании и весельчак. Начал куролесить, отпускать неприличные шутки, потом и вовсе упал на импровизированный стол, уронив стаканчики с напитками и испортив продукты. Мужчины подняли его, увели к автобусу, где и уложили в теньке прямо на траве. Но проспал он немного, встал, все вспомнил, принялся извиняться и снова пить, а потом сказал, что он, дескать, настоящий мужчина и может за себя постоять. Метнулся к своему рюкзаку, достал самый настоящий пистолет и принялся палить по кустам! Девушки закричали, рассыпались по берегу озера, кто-то убежал в лес… Вот после этого мужчины его усмиряли гораздо грубее, отняли пистолет, заломили ему руки и заперли в автобусе. Пистолет вернули в рюкзак.

Аркадий во время пальбы бросился к своей возлюбленной, чтобы укрыть ее своим телом. И когда Леву заперли в автобусе и все успокоились, многие стали свидетелями отвратительной сцены, когда Валентина, явно играя на публику, с силой оттолкнула от себя Аркадия, словно ей что-то было неприятно или неудобно. Вот с того момента Валентина и вести себя начала по-другому, присоединилась к компании, попросила, чтобы ей налили водки, хотя до этого она пила только принесенное Аркадием шампанское и сок, стала более разговорчива. Сказала, что у нее проснулся зверский аппетит, попросила кого-то из мужчин положить ей на тарелку шашлыка, затем перешла на пиво с соленой рыбой… Да и Аркадий как будто бы тоже оживился, обрадовался, что его подруга расслабилась наконец-то, что ей тоже стало весело…

Ирина, наблюдая за этими переменами в поведении Валентины и откровенно жалея Аркадия, изнемогала от ревности. И не будь она за рулем, напилась бы шампанского, умыкнула под каким-нибудь предлогом своего любимого в лес, подальше от посторонних глаз и призналась бы в своих чувствах. Кто знает, может, он хотя бы в подпитии обратил на нее внимание, может, поцеловал бы…

Поздно вечером, когда озеро заволокло туманом и все уже устали, замерзли и захотели спать, директор, который тоже крепко выпил и расслабился, пожалел, что не дал коллективу команду взять с собой палатки. Все-таки была суббота, можно было переночевать на природе, утром выспаться и уже в воскресенье отправиться по домам. Тем более что еды, да и выпивки еще оставалось много.

Прибирались нехотя, вяло, собирая в большие пластиковые мешки грязную одноразовую посуду и остатки еды. Некоторые женщины похозяйственнее укладывали в чистые пакеты фрукты, овощи, непочатые бутылки с алкоголем и водой с тем, чтобы все это было доставлено в офис. Однако директор распорядился разобрать продукты и выпивку по домам.

В автобусе женщины, кутаясь в пахнущие травой и вином пледы, пытались прикорнуть, мужчины же то и дело тянули из ящика бутылки с пивом.

К Ирине в машину сели две девушки-подружки, одной стало плохо, и та, что посвежее и поздоровее, попросила подвезти их домой поскорее. Вот так закончился пикник.

Вернувшись домой, Ирина долго не могла избавиться от чувства, словно ее вываляли в грязи. И это притом, что она была трезвая, в озере не купалась, сохранила свою одежду чистой. Но весь этот пикник показался ей мероприятием грязноватым, непристойным, где все в общем-то приличные люди показали самые свои неприглядные стороны. Разве что Аркадий, несмотря на то что тоже крепко выпил, не превратился в животное, как многие, был тих, но видно было, что он глубоко несчастен.

Ирина, сняв с себя одежду, легла в ванну с горячей водой, согрелась и успокоилась. Потом в пижаме, чистая и счастливая именно этой физической чистотой, заварила себе чаю.

Уже в постели, вспоминая какие-то сцены из пикника, лица, голоса, она вдруг поняла, как же это хорошо, что Валентина именно такая, грубоватая и хамоватая, некрасивая и являющаяся полной противоположностью Аркадию. Он бросит ее, вот точно бросит.

Думала она об этом и весь следующий день, который посвятила уборке. И хотя ее квартира и без того была чистой, без единой пылинки, Ирина принялась вычищать грязь из углов кладовки, лоджии, выдвинула обувную полку и там, к счастью, нашла пыль. Она всегда считала, что, вычищая грязь из места обитания, можно прочистить и свои мозги, избавиться от мусора в голове.

Увлекшись уборкой, она переместилась в подъезд и, не скупясь на сильные препараты, едким и сильно пахнущим химией раствором вымыла с щеткой лестничную клетку. Потом помылась сама, сварила себе картошку, спустилась в магазин за селедкой и с удовольствием поужинала в полном одиночестве. В какой-то момент ей захотелось поставить на стол еще одну тарелку – для Аркадия. Она верила, что рано или поздно он все равно появится здесь, в ее квартире, пусть даже поначалу просто как друг, коллега. А потом, когда он поймет, что она за человек, может, и увидит в ней женщину.

Но во вторник в офисе появилась бледная, с красными глазами Валентина. Она искала Аркадия. Сказала, что он пропал. Что его телефон молчит. Что это на него не похоже.

Она была похожа на безумную, носилась по коридору, заглядывала в кабинеты и реально искала его, как если бы он был ребенком и мог спрятаться от нее под стол…

А в среду тело Аркадия нашли в зарослях в районе Каширского шоссе. Его застрелили.

Не имея связей в полиции, не зная, где можно узнать подробности убийства, Ирина несколько часов носилась на машине по Каширскому шоссе, пока не увидела неподалеку от поворота в Горки развевающуюся на ветру в зарослях кустарников и высокой пожухлой травы желтую оградительную ленту.

Вот оно, место преступления. Понятное дело, что все, что только можно было осмотреть, обследовать здесь, было сделано.

Ирина, приподняв ленту, вошла в замкнутое пространство преступления, как в темное душное облако, и разрыдалась, потом нашла примятую траву с темными пятнами крови, села прямо на нее и заплакала.

Вот никому не достался. Никому.

Отчаянию ее не было предела.