Читать книгу: «Ощущение близкого праздника», страница 2

Прощание

 
Свет зелёный загорелся,
Ты сказала мне: «Прости!»
И тогда я лёг на рельсы,
Зачеркнув собой пути.
 
 
Стали сразу рельсы слева
Рельсам справа не равны.
Ведь вагон, куда ты села,
Едет с правой стороны.
 
 
И уже подъехал близко,
В днище виден каждый гвоздь.
Вспыхнет жизнь трамвайной искрой
И пробьёт меня насквозь.
 
 
А ножи колёсной пары
Там порежут, где ты мне
«Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы»
Рисовала на спине.
 

Мышиный король

 
Деревенелый как Щелкунчик
В сосновом ящике лежишь,
Не можешь двинуть ножек-ручек.
И тут к тебе приходит мышь.
 
 
На голове её корона,
Таких голов у мыши три.
Она в гробу твоём как дома
Повсюду шастает внутри.
 
 
И лезет, нет, не целоваться,
Пока ты ждешь, холодный весь,
как все резцов её двенадцать
Хотят лицо тебе отъесть.
 
 
И писк ее загробный страшен,
И взгляд её невидим злой.
И что кричишь ты: «Маша, Маша!»,
Никто не слышит под землёй.
 

Сорока-ворона кашу варила…

 
А мы всё ждали пищу нашу,
Мы всё надеялись, а тут
В ладошке сваренную кашу
Кому попало раздают.
 
 
Кто не носил воды с колодца,
Кто дров ни разу не рубил,
Тому вся каша достаётся.
А нам уже не хватит сил
 
 
В кулак собраться на ладони
И вспомнить, выстроившись в ряд,
О тех сороке и вороне,
Что в небе яростно парят.
 

Панкреатит

 
Под ложечкой больного мира
Весна пылает нестерпимо,
От ледяного аспирина
Никак зимой не становясь.
Похоже, будет приступ долог.
И мудрый гастроэнтеролог
Пропишет нам лечебный голод
И обязательную грязь.
 
 
Всё, как написано в рецепте:
Картошки нет в боекомплекте.
Плывёт мечтой о скором лете
По бруствер залитый окоп.
А мы в него пускаем корни,
И молодым побегом в горле
Крик, вопрошающий «Доколе?»,
Торчит из нас как эндоскоп.
 

Мариуполь

 
Орёт сиреною тревоги
Неумолкающий намаз.
Сжимает дым головоногий
Горящий в щупальцах алмаз —
 
 
Так ярко наш завод чугунный
Пылает каменным углём.
А наступающие гунны,
Трещат и вспыхивают в нём.
 
 
И между выстрелов столь быстро
Что, можно думать, ускользнёт,
Взмывает к небу словно искра
И гаснет в море вертолёт.
 

Солдат

 
Когда себе все листья в ноябре
Суицидально оборвали клёны,
Солдат ещё висел на фонаре,
Как будто был фонарь вечнозелёным.
 
 
Он вырос в одночасье на виду
У остальных, попрятавшихся дома.
И скрип его верёвки на ветру
Размерен как удары метронома.
 
 
Оставшихся навряд ли ждёт весна,
У фонаря другие дух и буква.
Вечнозелёным нам и смерть красна,
Сладка как подмороженная клюква.
 

Клаустрофобия

 
В комнатке моей, вырубленной в толще гранитных плит,
Нет ни двери, ни форточки, ни туалета с кухней.
Пусто в ней, только лампочка на проводке горит.
Значит, живой пока ещё. Если умру, потухнет.
 
 
Тронешь её – качается лампочка между стен,
Или же накреняется пол, и они в согласии
Катят планету с комнаткой в будущее – затем,
Чтобы узнать, как именно солнце для них погаснет.
 

Про кино

 
Под небом люди есть везде,
Но мёртвые всё чаще.
Бессмертны боги на звезде.
И на звезду смотрящий
 
 
За тонкий луч на звёздный гвоздь
Подвешен к небу глазом.
А значит, что бы не стряслось,
Он к вечности привязан.
 
 
Он от звезды бессмертья ждёт,
Хотя в небесном теле
Уже последний водород
Преобразован в гелий.
 
 
Но свет, испущенный давно,
Остался, и навряд ли
С живой звездой идёт кино
В ночном кинотеатре.