Читать книгу: «Операция «Артефакт»», страница 5

Глава 4. Война

Первые дни войны я помню плохо. На душе было очень неспокойно. Люди метались по магазинам, обсуждали на каждом перекрёстке всевозможные слухи, а меня просто физически тянуло в военкомат. Но военком мне опять сказал, что не изготовили ещё такой винтовки, чтобы она была меньше моего роста, и что война скоро закончится. В райкоме комсомола, где записывали в ряды ополчения, мне тоже дали от ворот поворот. Сказали, мол, иди, мальчик, отсюда, не мешай людям работать. Подрастёшь, вот тогда и приходи.

Чистякова призвали на третий день войны. Видно, не хватило у него в этот раз связей, чтобы отмазаться от армии. Но когда я увидел его в военной форме в звании капитана артиллерии, я подумал, что напрасно возводил на него напраслину. Вон какой он теперь видный и бравый офицер. Он идёт защищать нашу страну, нашу Родину. И я был горд за него и за себя. Внешний вид и походка у него изменились до неузнаваемости. Мне показалось, что он всегда носил эту славно подогнанную под него форму и не был никогда тем заштатным инженером-механиком, каким я его знал на протяжении последних пяти лет.

Перед нашим прощанием он наказал мне:

– Ты, Архип, дурью не майся, по военкоматам и там всяким сборным пунктам не ходи и на фронт не просись. Всё равно тебя на войну не возьмут. Вот увидишь, война долго не продлится и скоро закончится. Ты лучше квартиру береги и на заводе работай усерднее, чтобы к тебе претензий не было. А я, как вернусь, так сразу тебя найду. Помнишь, что я тебе говорил? Нас ждут с тобой впереди большие дела? Вот то-то же. Всё, бывай.

Сказал, как отрезал, и стремительно вышел из квартиры, даже не обняв меня. А мне почему-то от этого стало грустно-грустно. Я стоял и смотрел на только что закрывшуюся передо мной дверь, и по моим щекам текли слёзы.

* * *

То, что мир уже никогда не будет прежним, мы поняли в первый день войны, после того, как Левитан зачитал сообщение правительства о нападении Германии.

Что тут говорить? Конечно же, вся наша жизнь изменилась в одночасье. Многие из нашего цеха ушли на фронт, а вместо них за станки встали вчерашние школьники. Меня назначили мастером-наставником над этой молодёжью, и начал я их учить, как вытачивать корпуса снарядов. И хотя я сам был старше их на два-три года, обращались они ко мне по имени отчеству – Архип Захарович. Много их поменялось у меня в ту блокадную зиму. Одни уходили на фронт, вместо них приходили другие. Часто бывало так, что людей не хватало, и мы месяцами не уходили из цеха, работая по шестнадцать-восемнадцать часов каждый день. В самый тяжёлый период блокады, зимой с сорок первого на сорок второй год, мои подопечные умирали от истощения и голода по несколько человек в месяц. Тогда в мои обязанности входило узнавать, что произошло с тем или иным моим работником, почему он не пришёл на работу. А что там узнавать, если я и так знал, что они умерли? Но, тем не менее, после работы я отправлялся пешком по адресам, где жили мои подопечные, с целью выяснения причины их отсутствия на заводе. Порядки были такие…

И чего только я тогда не насмотрелся. Прихожу, например, я по адресу, а дома по указанному адресу нет. На его месте зияет огромная воронка от прямого попадания бомбы, и все жильцы погибли в этой общей могиле. Или иду по другому адресу, а там вся семья моего подопечного умерла от голода, и он их на саночках отвозил на кладбище. Чувство голода преследовало всех без исключения. Те, кто работал и получал «усиленный» паёк, экономили на своём питании, чтобы отнести его своим родным и близким. Одинокие, как, например, я, делились своим хлебом с этими детьми, стоящими за станками и выполняющими за смену далеко не детские производственные нормы. Голод витал в сознании людей, и мысли были только о еде и хлебе. С этими мыслями люди ложились спать и с этими же мыслями просыпались. Мы думали, что голодает весь город, но в действительности были ещё сволочи, которые не испытывали его, а паразитировали и наживались на этом.

Случилось это в самый канун Нового, сорок второго, года. Пошёл я тогда после смены по одному адресу, по которому жил мой ученик, Серёжа Климов, который не вышел в тот день на смену. Уж кто-кто, а Климов был очень ответственным парнем, и на него это было совсем не похоже. Так вот, иду я, а меня самого с голодухи качает из стороны в сторону, будто пьяного. Мороз стоял такой, что телогрейка особо и не согревала, поэтому, чтобы немного согреться и спрятаться от пронизывающего ветра, я на своём пути периодически заходил то в один, то в другой подъезд. Зайдя в очередной такой подъезд и постояв там несколько минут, я уже был готов отправиться дальше, когда на втором этаже открылась дверь, и я стал невольным свидетелем разговора двух мужчин.

– Да, и ещё, – проговорил сиплым голосом первый. – Серый велел передать, что в следующий раз товар будет в четверг. Поэтому оплату приготовь заранее, чтобы я тут не ждал, как сегодня.

– Вы что, думаете, у меня тут продовольственный склад, – огрызнулся скрипучим голосом хозяин квартиры, – и я храню продукты у себя под кроватью? А вдруг вы не придёте в четверг, что тогда? Так что передай своему Серому, пусть не выкобенивается, а слушает старших. Всё. Иди, – приказным тоном скомандовал он.

Дверь со скрипом закрылась. Посетитель ещё немного постоял на площадке и грузной походкой начал спускаться вниз. Чтобы не столкнуться с ним, я тихонько по стеночке отступил в темноту и спрятался под лестничным маршем. Дождавшись момента, когда мужчина выйдет из подъезда, я через несколько секунд последовал за ним. На улице по-прежнему мела метель, дул сильный ветер, и хотя улица хорошо просматривалась в обе стороны, вышедшего из подъезда мужчины уже нигде не было. Он как сквозь землю провалился. Я же, потоптавшись на месте, отправился дальше разыскивать своего Серёжку.

Придя по адресу Климовых, я постучал в дверь квартиры, на которой висела медная табличка с надписью «Академик Климов П. Г.», но мне никто не ответил. На эти звуки из соседней квартиры вышла шатающаяся от голода женщина, закутанная с головы до ног в одеяло.

– Вам чего надо, молодой человек, что вы тут стучите?

– Здравствуйте. Не подскажете, как мне найти Серёжу Климова? Видите ли, я пришёл с завода, на котором он работает. Сегодня он не пришёл на смену, и мне надо срочно его найти.

– Я видела Серёжу вчера, – ответила женщина, – примерно в это же самое время. Мы встретились с ним на лестнице, он поднимался, а я спускалась. Я ещё тогда поинтересовалась у него о здоровье Веры Николаевны, его мамы, а то я уже два дня как не видела её. Он поздоровался со мной, сказал, что мама жива и здорова, а он забежал на минутку проведать её и хочет вернуться до темноты на завод.

– Скажите, а можно как-то попасть в их квартиру? Может, у кого-то из соседей есть запасной ключ?

– Нет-нет. У соседей запасных ключей нет, я это точно знаю, но он может быть у нашего дворника, Савелия, который живёт на первом этаже.

Я спустился на первый этаж, где после долгого и настойчивого стука в дверь ко мне вышел совсем обессилевший пожилой человек, он же дворник Савелий. Выслушав мою просьбу, он согласился подняться и открыть квартиру Климовых.

Когда Савелий вставил запасной ключ в замочную скважину и немного надавил на дверь, то она неожиданно открылась сама. Оказалось, что квартира была не заперта, а только плотно прикрыта. Когда мы заглянули внутрь, то увидели в прихожей лежащую в лужи замёрзшей крови женщину, в которой соседка опознала хозяйку квартиры, Веру Николаевну, а дальше по коридору лежал Серёжа, у которого из груди в области сердца торчал нож. Видя, что дело принимает дурной оборот, сторож отправил меня за милицией, а сам остался с соседкой охранять место преступления. Пока я привёл участкового, прошло не меньше часа. Участковый, старший лейтенант Гаврилов, записав меня и Савелия понятыми, приступил к осмотру.

В квартире Климовых царил полный беспорядок. Все вещи были разбросаны, посуда разбита, одеяла и подушки вспороты, отчего по всей квартире летал белый пух. Пока милиционер составлял протокол, я с его разрешения прошёлся по комнатам, но, к моему сожалению, я не смог разглядеть события разыгравшейся здесь трагедии. Наверное, из-за истощения организма и промозглого холода все мои способности отключились, как отключается радио, когда нет электричества. Пообещав себе вернуться сюда ещё раз, чтобы во всём разобраться, я с разрешения Гаврилова отправился обратно на завод.

Только в конце февраля сорок второго года, когда за счёт «дороги жизни» снабжение города немного улучшилось, и на заводе стали выдавать хлеба по шестьсот грамм, я смог вернуться в квартиру Климовых. К тому времени и соседка, и сторож Савелий уже умерли. Квартира Климовых была не закрыта на ключ, но была опечатана. Сорвав никому не нужную печать, я вошёл внутрь. В ней всё было без изменений, как и тогда, накануне Нового года. Все тот же белый пух на полу и вещах и всё тот же леденящий холод. Сдвинув круглый стол с центра комнаты в сторону, и освободив от пуха её центральную часть, я нарисовал на полу заранее приготовленным для этих целей кусочком мела замысловатую пиктограмму. Затем, встав в центр круга, я прочитал заклинание, закрыл глаза и стал ждать того божественного момента, после которого в сознании, как на фотобумаге, должна была проявиться картина произошедших событий. Долго-долго я ничего не видел, кроме густой темноты, но постепенно мрак стал отступать, и сквозь туман времени я увидел картину разыгравшейся трагедии.

«…Слышится стук в дверь. Женщина поднимается с кровати, медленно подходит к двери. Отпирает её ключом. Врываются двое мужчин и одна женщина. Один хватает женщину сзади и ладонью закрывает ей рот. Второй бьёт ножом в сердце. Нож поворачивается на пол-оборота. Тело убитой кладут на пол. У них есть план квартиры. Ищут металлическую коробку с драгоценностями. Коробка спрятана в тайнике предыдущими жильцами. Климовы не имеют к этому никакого отношения. Ищут долго, простукивают стены и пол, ничего найти не могут. Злые. Ругаются между собой, матерятся. Стук в дверь. Открывают и затаскивают в квартиру Сергея. Бьют его ногами. Он говорит, что ничего не знает о тайнике. Женщина приказывает убить подростка. Нож вонзают ему прямо в сердце, он умирает». И в этот момент я понимаю, что Сергей сказал бандитам неправду. Он знал про тайник.

…Я отматываю время назад. И вижу: вот он находит коробку в вентиляционной отдушине на кухне, рассматривает найденные драгоценности, берёт какое-то кольцо и идёт менять его на хлеб. Здесь он попадает в поле зрение бандитов, и они «пасут» его до самой квартиры.

Надо полагать, что в тот день Серёжа Климов собирался преподнести своей матери новогодний подарок, поэтому и пошёл после смены домой, чтобы обменять ещё одно украшение на хлеб. Но бандиты уже ждали его в квартире, и финал этой истории был мне известен.

Пройдя на кухню, я без труда нашёл место, где лежала коробка с драгоценностями. Правда, отдушина находилась под самым потолком, и туда надо было ещё как-то добраться. Для моего роста это была целая проблема. Пришлось городить из подручных средств целую горку. Коробка была завёрнута в промасленную бумагу и перевязана верёвкой. Когда я её открыл, то пространство кухни наполнилось радугой света, которую излучали драгоценные камни. Это было завораживающее зрелище. Коробка, как магнит, притягивала к себе, обжигала руки своей лучистой энергией и порождала в моём сознании видения и облики бывших владельцев этих сокровищ.

Выйдя через какое-то время из оцепенения, я обнаружил, что просидел на этой кухне не меньше часа, и что мне надо срочно возвращаться назад. Коробку я решил отдать по дороге в милицию.

Я брёл по пустынной улице и чувствовал приятное согревающее тепло у себя на груди. Потом сквозь туман своих мыслей я увидел, как будут развиваться события в милиции, когда я туда приду. Как я буду врать, что нашёл эту коробку на улице, и, естественно, мне никто не поверит. А если я скажу, что я забрал её из квартиры недавно убитого товарища, которая к тому же была опечатана, то меня осудят за мародёрство, и по закону военного времени меньше чем через час расстреляют. Вот так я шёл и думал, что же мне делать. До милиции оставалось всё меньше и меньше метров, а я так и не принял окончательного решения. Поравнявшись со входом в отделение, я на секунду остановился, и в этот момент из открывшейся двери вышел старший лейтенант, который составлял тогда протокол убийства Климовых. Встретившись со мной взглядом, он узнал меня.

– Ну, что, живой ещё, пацан? Ничего, скоро будет полегче, – затем слегка похлопал меня по плечу и пошёл в противоположенную сторону, туда, откуда я только что пришёл.

А я, потоптавшись на месте пару секунд, продолжил свой путь на завод. Про себя я решил, что сохраню эти драгоценности у себя, а при первом же удобном случае подброшу коробку в милицию…

Глава 5. Возвращение Чистякова

В первых числах марта меня прямо из цеха вызвали на заводскую проходную. Ещё за несколько метров до неё я увидел стоящего за забором Чистякова в шинели с майорскими нашивками, живого и невредимого. Внешний вид его был не чета нашему. Мы тут все доходягами стали, а у него наоборот даже лицо округлилось, видно, неплохо его в армии кормят. Увидев меня, он замахал руками, и я прибавил шаг. Мы крепко обнялись, и снова, как в прошлый раз, на моих глазах навернулись слёзы. Хоть и не были мы родными, но ближе этого человека у меня никого сейчас не было.

– Ну, что ты плачешь, Архип? Видишь, как и обещал, я вернулся, – он пристально посмотрел мне в глаза. – Я же всегда выполняю свои обещания. Ты же должен был догадаться, что я приеду, сегодня, или что-то не так? – и он ещё более внимательно заглянул в мои глаза. – Вижу я, что ты тут совсем дошёл до ручки, худющий, как скелет. Иди в цех и отпросись с работы, но обо мне никому не слова, я потом тебе всё объясню.

Позже, когда мы уже шли по заснеженным улицам к нашему дому, он спросил меня, в каком состоянии находится квартира. А мне ему и ответить нечего. Я там не появлялся с середины октября и даже не знаю, стоит ли вообще на месте наш дом или разбомблен, как многие дома в городе.

– Я же тебе строго-настрого говорил, чтобы ты за квартирой присматривал, а ты что, всё забыл? – бранил он меня.

– А вы думаете, что мне так легко было ходить каждый день с Кировского на Васильевский и обратно? Полгорода умерло от голода, а у вас мысли только о своей квартире. Что-то я вас не пойму, Вениамин Карлович? – в свою очередь стал напирать на него я.

И действительно, за то время, что он меня не видел, я сильно изменился. Война всех нас изменила. Теперь я был не тем забитым деревенским пареньком, которым он привык управлять, а взрослым самостоятельным мужчиной, который не покладая сил ковал вместе с другими победу в тылу.

На эту мою реплику Чистяков не сказал ни слова, а только зыркнул своими глазищами на меня, как на врага народа, и прибавил шаг. Когда мы по льду Невы подходили к стрелке Васильевского острова, завыли сирены, объявлявшие о начале очередного авианалёта. Мы бегом устремились к ближайшему бомбоубежищу, у входа которого уже выстроилась порядочная очередь из тех, кто ходил за водой. Пока мы спустились в убежище, пока нашли место, где пристроиться, послышались первые взрывы. Сидевшая напротив нас пожилая женщина после каждого взрыва крестилась и шёпотом молилась, не обращая на нас никакого внимания. Согревшись среди тесно сидящих людей, я незаметно для себя уснул и проснулся от того, что кто-то трясёт меня за плечо. Открыв глаза, я увидел перед собой военный патруль, который проверял у всех документы. Подав начальнику патруля свои документы, я краем глаз увидел, как сильно нервничает Чистяков. Однако проверку он прошёл успешно, и вскоре мы поднялись наверх. Кое-где были видны следы пожаров, а в воздухе стоял запах гари.

Почти половина домов на Васильевском острове, да, впрочем, как и во всём Ленинграде, были разрушены. Но люди каким-то образом научились жить и выживать в этих нечеловеческих условиях. И как только закончилась бомбёжка, народ снова потянулся с саночками за водой к реке. Мы же, перебираясь через завалы разрушенных домов, продолжили свой путь. А дом наш стоял на своём месте как ни в чем не бывало, хотя все близстоящие дома были или разрушены, или частично повреждены. Не встретив никого из соседей, мы поднялись на площадку третьего этажа. Ключ, вставленный в замочную скважину, легко повернулся, дверь со скрипом открылась, и мы увидели, что вся квартира занесена снегом. Глазницы окон зияли пустотой, все стёкла были выбиты взрывной волной, а по комнатам гулял ветер. Однако это нисколько не смутило Чистякова, он как будто даже не заметил отсутствия окон и снег на полу, а сразу прошёл в свою комнату, в которой провёл минут пять. Когда он оттуда вышел, по его лицу можно было догадаться, что он нашёл там то, ради чего мы тащились сюда через весь город.

– Садись, Архип, – сказал Чистяков, ставя передо мной стул, – я тебе сейчас всё объясню. Раньше не хотел об этом говорить, пока не убедился, что вот это, – он указал пальцем на квадратный свёрток, – находится в целости и сохранности. Это из-за него я тогда тебе говорил, чтобы ты присматривал за квартирой. Знаешь, что находится в этом свёртке? – он внимательно посмотрел мне в глаза, ожидая моего ответа.

А я, как кролик, который не может сопротивляться силе хищника, положил свою руку на свёрток и механически проговорил:

– Здесь находятся рукопись и какие-то чертежи.

– Правильно, мой юный друг, только что-то ты так долго думал? – он с прищуром глаз впился в меня. – Что это, отсутствие тренировки или результат длительного голодания? – задал он вопрос непонятно, к кому обращённый. И уже как бы делая вывод для самого себя, продолжил: – Я думаю, что в этом повинно как первое, так и второе. Надо будет срочно заняться тобой и восстановить всё, что ты умел делать пред войной. Самое главное, что я нашёл тебя живого и невредимого.

Он даже как-то повеселел от своих слов, и было видно, что теперь он находиться в приподнятом настроении.

– Так вот, Архипушка, – он впервые так ласково назвал меня, – нам предстоит выполнить большую и важную работу. Видишь ли, в связи с тем, что война пошла не так, как мы ожидали, а приняла затяжной характер, есть большая вероятность того, что рано или поздно нам придётся сдать город немцам. Поэтому правительство Советского Союза поручило мне и группе товарищей провести работу по изъятию ценностей из тайников города, спрятанных ещё до Октябрьской революции буржуями, капиталистами и прочей сволочью. Для этого меня и отправили с передовой в Ленинград, наделив особыми полномочиями, и с этого момента ты поступаешь в моё полное распоряжение. В этом свёртке находятся списки высокопоставленных чиновников царской России, проживавших в Петрограде до октября семнадцатого года. Здесь же лежат чертежи их квартир, в которых они проживали, и, конечно же, у меня есть ты со своим уникальным даром. Ну а после окончания операции я переправлю тебя на «большую землю», где ты сможешь, если, конечно, захочешь, пойти учиться на танкиста. Как тебе, Архип, такие перспективы? Только учти! Операция эта секретная, о ней и о том, кто в ней участвует, не должен знать никто. Даже если при каких-то обстоятельствах ты попадёшь в руки милиции или военной контрразведки, ты всё равно должен молчать. Даже под страхом смерти. Понял?

Я мотнул головой в знак того, что всё понял, но моего молчаливого согласия для Чистякова было недостаточно. Он достал лист бумаги и заставил меня написать расписку, что я добровольно и без принуждения поступаю в его полное подчинение, с указанием даты, фамилии и подписи. Когда с бумагами было покончено, я без задней мысли рассказал Чистякову о коробке с драгоценностями, которую нашёл в квартире Климовых, а также о том, что я хотел отнести её в милицию, но в последний момент испугался последствий. По мере своего повествования я не упустил случая рассказать и о том странном разговоре, который я случайно подслушал в подъезде. И о своих предположениях, что голос одного из говорящих напоминал мне голос воровского авторитета Булькина, которого я считал умершим.

Выслушав меня, Вениамин Карлович похвалил моё усердие в поиске коробки с драгоценностями, однако он посчитал, что такая самодеятельность могла закончиться для меня трагическими последствиями. И наказал впредь согласовывать каждый свой шаг с ним. Перед выходом из квартиры мы условились, что отсюда я ухожу на завод и забираю там все свои вещи, вплоть до последнего клочка бумаги. Встретиться мы договорились в шесть часов вечера у Казанского собора.