Читать книгу: «Драгун. На задворках империи», страница 4

– Не сможем уже Макара с Герасимом забрать, никак не пробиться нам к дому! – делая выпад в сторону перса напротив, прокричал Чанов. – Чуть-чуть ведь времени не хватило нам, Иванович! Мы ведь с Ваньками уже и в дом даже забежали, а тут эти нахлынули. Выход нам перекрыли и напирают. Мы еле-еле через ограду смогли перелезть и уже из другого дома на улицу выскочили. На! – Он сделал рывок вперёд и воткнул штык в грудь бородача. Тимофей прикрыл его с одного бока, Лёнька с другого, и, вырвав гранёный клинок из тела, здоровяк отпрыгнул назад.

До стены и прохода в башню было уже недалеко, противник напирал, и русские ряды стояли насмерть, давая уйти своим раненым.

– Братцы, в атаку! Отгоним басурман! – прокричал майор-пехотинец, и солдаты, переколов передних ханских воинов, заставили податься остальных назад. Изо всех соседних улочек к месту боя спешили всё новые толпы. Вот уже и русские под их напором начали обратно пятиться к башне.

– Ваньку Малого ранили! – донёсся слева крик Кошелева. – Отходи, Ванюша! Отходи-и!

– Держите строй! – крикнул Чанову и Лёньке Гончаров и бросился на голос Федота.

Как видно, Резцову просекли бедро, и он, припадая на раненую ногу и отбиваясь от наседавших ханцев, пятился назад.

Медленно, слишком медленно.

Двое обошли его с боков, сверкнули сабли, и Малой Ваня, обливаясь кровью, рухнул на землю.

– Братка-а! – Калюкин вырвался из напиравшей русской шеренги, надеясь прикрыть друга. Бахнул выстрел, и он упал с ним рядом.

– А-а-а! Гады! Убью! – Тимофей в холодной ярости выскочил вперёд и заколол бородача напротив, мушкет назад, и он с хрустом вогнал окровавленный клинок в соседнего ханца. – На! На! На! – мелькал в воздухе его штык. Вот ещё один бородач отскочил назад с окровавленной рукой. Растянутая шеренга солдат подалась вперёд и оттеснила от трупов драгун неприятеля.

– Хватай Мало́го, Васильевич, я Длинного возьму! – крикнул Тимофей и, поднатужившись, перекинул через плечо Калюкина. – Держись, Ванечка, держись! – бормотал он, неся его к башне. – Сейчас наверх занесу тебя, и там уж перевяжем. И Малого тоже перевяжем, авось очнётся.

Глаза заливало солёным, то ли потом, то ли кровью, хрипло дыша и приговаривая, он поднимался шаг за шагом по ступеням. Вот и боковой выход.

– Давай подмогнём! – Двое егерей подхватили его ношу, а он сам, стараясь отдышаться, привалился к стене.

– Сейчас, сейчас я, братцы, его перевязать нужно.

– Чего перевязывать-то?! – перекрикивая шум боя, воскликнул один из егерей. – Всё, кончился твой товарищ, помер.

– Не-ет, не-ет. – Качая головой, Тимофей подполз на коленях к лежащему. Открытые остекленевшие глаза Калюкина смотрели в одну точку, а из уголка рта вытекала струйка крови.

– Ванюша, ну как так-то? – прошептал Гончаров. – Ведь чуть-чуть осталось, отходили же.

– Иваныч, Малой тоже всё. – Весь окровавленный Кошелев опустил убитого рядом с Длинным Ваней. – Там уж сразу понятно всё было, изрубили злыдни.

– Отходим! Быстрее вниз! – крикнул выскочивший из башни Кравцов. – Уходим, Гончаров! На лестницу бегом! Персы напирают, не удержат их долго!

– Я ребят тут, вашбродь, не оставлю. – Тимофей упрямо мотнул головой. – Вместе сюда пришли, вместе и уйдём. Помогай! – крикнул он показавшимся в проходе драгунам. – Лёнька, ко мне! Иван, ты Васильевичу подсоби.

Спуск по шаткой штурмовой лестнице был ещё более трудным, чем подъём по винтовой. Наконец спускавшийся первым Блохин подхватил Калюкина, перекинул его через спину и потащил прочь от стены. Вслед за ними шёл, пошатываясь, и Гончаров. Так же как и они, сотни солдат несли на себе своих товарищей, раненых и убитых, многие сотни их ковыляли, зажимая раны. Сотни так и остались лежать там, где их настигла смерть.

Глава 6. Через ледяные горы

– …Мо́лим Тя́, Преблаги́й Го́споди, помяни́ во Ца́рствии Твое́м правосла́вных во́инов, на бра́ни убие́нных, и приими́ и́х в небе́сный черто́г Тво́й, я́ко му́чеников, изъязвленных, обагренных свое́ю кро́вию, я́ко пострада́вших за Святу́ю Це́рковь Твою́ и за Оте́чество… – слышались молитвенные напевы полковых священников. Батюшки, идя вдоль выложенных на землю рядов погибших, помахивали кадилом. Пахло ладаном.

– Как живые Ванечки наши лежат, – прошептал Блохин. – Пришли вместе, так же вместе и уходят.

– …Водвори́ и́х в со́нме сла́вных страстоте́рпцев, добропобе́дных му́чеников, пра́ведных и все́х святы́х Твои́х. Ами́нь, – заканчивая молитву панихиды, возвысил голос отец Феофан.

Шеренги драгун, где стояли и нижние чины, и господа офицеры, повторяя слова молитвы, перекрестились. Так же как и нарвцы, провожали своих боевых товарищей в последний путь все полки и батальоны осадного русского корпуса. Потери у него были огромные, только из отправленных на штурм четырёхсот шестидесяти трёх нижних чинов Тифлисского мушкетёрского полка назад возвратилось сто девяносто четыре. В остальных полках потери были столь же чувствительны. Но важнее всего был нравственный гнёт, который охватил войска Гудовича. Неудачный штурм, большие потери, холод, лишения, участившиеся болезни и отсутствие хорошего припаса – всё это подрывало боевой дух и силы солдат.

– Хороните! – Самохваловский махнул рукой. – Владимира Францевича и офицеров с этого края кладите.

На укрытые сверху старыми епанчами ряды упали первые комья земли.

– Прощайте, братцы. Царствие небесное вам всем. Вечная память! – прошептал Тимофей и, бросив горсть, размашисто перекрестился.

– Засыпа-ай! – разнеслось по полю, и заработали стоявшие с лопатами солдаты.

– Караул, гото-овьсь! Пли! – Командир первого эскадрона взмахнул саблей.

– Бам! – ударил раскатистый ружейный залп прощального салюта. Размешивая сапогами грязь, в лагерь потянулись вереницы солдат.

– Пойдём, Иванович, – позвал отделе́нного командира Кошелев. – Посидим, помянем ребяток. Нужно ещё в лазарет будет сбегать, хотел я горячего Кольке с Елистраткой передать, там ведь такая суматоха сейчас творится, просто жуть. Не до кормёжки бедолаг, ладно хоть, бадейки с водой выставили. Лазаретные служители с врачами и лекарями раненых беспрестанно пользуют. Ну а те, кто не лежачий и чуть покрепше, самых слабых страдальцев сами водой поят.

– Пойдём, Васильевич, – проговорил со вздохом Тимофей. – Это ты прав, у меня ведь совсем из головы всё вылетело, надо будет за ранеными ребятками нам приглядеть. Им-то ведь вдвойне тяжелее сейчас в лазарете. К врачу напрямую не подойдёшь, значит, нужно будет к лекарям, серебро немного им дадим, чтобы внимание к Елистрату и Кольке было. Глядишь, и поправятся быстрее.

– Это можно, – согласился Кошелев. – У меня в артельной кассе ещё пять рублей с пятиалтынным осталось. А вот едоков сейчас в отделении мало. Спаси, Господи. – И, остановившись, размашисто перекрестился.

Ели в этот раз молча, хмельное на поминовении потреблять было не принято, да и откуда ему было взяться в осадном лагере? С крепостных стен нет-нет да и раздавались пушечные и ружейные выстрелы, русские в ответ не стреляли.

– Куражатся. – Чанов кивнул в сторону Эривани. – Как же, герои, русское войско разбили.

– Не разбили, а отбили, – поправил его Гончаров. – У них потери, небось, никак не меньше нашего, да вот только за стенами они остались сидеть, а мы вот опять в поле.

– Что начальство-то говорит, Тимофей Иванович? – поинтересовался Ярыгин. – Будет ещё один штурм али всё, в Тифлис начнём собираться?

– Да я до большого начальства ведь не допущен, – хмыкнув, ответил Гончаров. – Капитан Самохваловский командование над обоими эскадронами за майора Кетлера принял, пока подполковника Подлуцкого нет. Довёл он до нас только указание генерал-фельдмаршала, чтобы к новому штурму готовиться. А как готовиться, когда в полках половинная убыль людей, а весь осадной припас, что под стенами был брошен, персы сразу спалили? Это теперь надо заново всё войско устраивать, лестницы по новой колотить и плетни с фашинами ладить. Артиллерия все ядра расстреляла, а из патронов у солдат только те, что с собой. А если вдруг опять долгий бой? Не знаю я, братцы, сомневаюсь, что Гудович на новый штурм решится. – Он покачал головой. – Хотя отомстить за ребят не мешало бы. Да и там, в городе, двое наших остались, так ведь и не смогли мы их вынести и честь по чести похоронить.

– Никак не возможно было их, братцы, вытащить, – проговорил виновато Чанов. – Мы ведь с Ванями уже примеривались, думали, ну всё, сейчас Макара с Герасимом себе на спины положим и вынесем. А тут наши в отступ резко пошли, и в дверь дома толпа ханцев давай с саблями ломиться. Хорошо хоть, пистоли заряженные при себе были, ох и выручили. Хлопнул из обоих, и ребятки пульнули да бежать во двор, а там через забор на соседний. Насилу от погони оторвались. Эх, нам бы минуту хотя бы одну лишнюю, мы бы их точно унесли, глядишь, и Ванюшки живыми бы остались, пока в лагерь покойников выносили.

– Ладно, чего ты, не винись. – Сидевший рядом Кошелев толкнул его плечом. – Такая она, значит, у них судьбинушка. Что уж тут поделать, брат, война, война-злодейка.

Последующие три дня подразделения осадного корпуса провели в подготовке к новому штурму, опять колотили лестницы и готовили фашины, чтобы заваливать ими ров, плели из прутьев плетни и собирали в кучи всякий хлам, оставшийся от предместий. Гудович приказал делать это демонстративно, дабы осаждённые видели решимость русских продолжить осаду. Артиллерии выдали последние ядра и порох, и она начала опять время от времени постреливать. С Эривани в ответ также раздавались выстрелы, ханские и персидские воины патроны нарочито не жалели. Воинственно голося на стенах, они потрясали копьями с нанизанными на них головами и скидывали их вниз.

– Пленных порубили али покойников обезглавили. – Чанов скрипнул зубами. – А что, коли поведёт Гудович на приступ, так и пойдём. Пощады тогда пусть не просят!

Граф же вновь в своей привычной манере принялся письменно увещевать коменданта о сдаче. И это после всех прошлых посланий, что уже были до штурма. Вот отрывок из него: «…Если вы надеетесь, что после первого штурма я с войсками отступлю от Эриванской крепости, то в противность такого ожидания могу вас уверить, что надежды вас обманывают. Едва пятая часть войск, со мной находящихся, была на штурме. Из числа же бывших на стенах знают уже дорогу в крепость. Итак, верьте моему слову, что с храбрыми войсками удобно могу предпринять я второй и третий штурмы. Верьте также и тому, что скорее сам лягу под стенами, нежели оставлю крепость». Но на последнее у Гудовича не хватило решимости. Ответа он, кстати, из Эривани опять не дождался. Между тем землю начали накрывать холода, зима в этом году в Закавказье была ранняя и суровая. Горы, отделявшие Эриванскую и Памбакскую области, были буквально завалены снегом, и ни один обоз попросту уже не мог пробиться к осадному корпусу из Грузии. Почти две недели ещё держал фельдмаршал крепость в блокаде, но получив известие от высланных дозоров о полном закрытии перевалов, Гудович приказал начать сборы для отхода в Тифлис. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое ноября основное военное имущество, раненые и больные были собраны к главному лагерю, а к тридцатому поступила команда собраться там же и всем войскам.

– В чём дело, Гончаров, почему трёх вьючных у тебя вижу?! – спросил строго у командира отделения Кравцов. – Велено было всех лошадей из отделений, что без всадников, в обоз отправлять, кроме одной.

– Ваше благородие, так две это для наших раненых, – ответил тот, пожимая плечами. – Драгун Еланкина и Балабанова. В лазаретном обозе сейчас мест не хватает, так что мы, как только в горы зайдём, на этих лошадей их посадим.

– А отправил в обоз сколько? – поинтересовался исполняющий обязанности командира эскадрона.

– Пять, ваше благородие, – доложился Тимофей. – Забрать бы их, конечно, лучше оттуда. Всё-таки строевые они кони, для тягла не больно приспособлены. Не углядят ведь за ними в обозе, падут. Как же потом драгунам да без коней? А вот для нас, для тех, кто в строю, если одвуконь идти, то и переход гораздо лёгким будет. Будем их попеременно, как только утомятся, менять.

– Уж больно умный ты, как я погляжу, Гончаров, – нахмурившись, проворчал штабс-капитан. – А по корпусу приказ дан – ничего врагу здесь не оставлять, или порушить всё, или в Тифлис вывезти. Вот и выкручивайся, как хочешь.

– Бум! Бум! Бум! – громыхнули дальние взрывы.

– На осадной батарее мортиры уничтожают. – Копорский кивнул на дальний курган у Эривани. – Пойдёмте, Павел Семёнович, к шатру, пока его не свернули. Там должны уже чай заварить, унтеры, небось, и сами тут с увязкой вьюков разберутся.

Офицеры пошли в сторону сворачиваемого лагеря, и поручик, обернувшись, погрозил кулаком Гончарову.

– Ярыгин, зараза! – рявкнул Тимофей. – Я тебе говорил, отведи двух коней ближе к ручью? Почему, оболтус, ты это не сделал?!

– Тимофей Иванович, ну чего ты, маненько только не успел, – запричитал Стёпка. – Ну кто же это знал, что их благородия так рано с проверкой пойдут? Ещё ведь и вьюки толком даже не навязали. Да, может, и не надо их к ручью-то гнать, а? Ну ведь сопрут их там пехотинцы. Чего же, стоять, что ли, с ними, сторожить их всё время?

– Да теперь-то уж пусть здесь стоят. На Зорьку много тяжести не грузите, лучше все бурки и полог к её седлу приторочьте. Пока что во всём уставном поедем, а в горах начальству уже не до внешнего вида будет. Ох, чую, намаемся мы с этим переходом. Позапрошлогодний, из Баку, прогулкой покажется.

Двадцать девятого ноября подошли те силы, которые стояли заслоном на реке Гарничай, а тридцатого, как только рассвело, колонна русских войск двинулась на север. В арьергарде, прикрывая колонну, шли борисоглебские и нарвские драгуны, а с ними ещё и два казачьих полка. Первый день вражеской конницы не было. Как видно, эриванский комендант опасался устроенной русскими ловушки и вслед за отходящими свои силы до поры до времени не посылал. Только лишь на вторые сутки пути, когда авангард уже подошёл к горам, в снежной пелене позади бахнуло несколько выстрелов, и вслед за парой десятков казаков в просвет вынеслось вдруг около трёх сотен ханских всадников.

– Спешиться! – рявкнул Самохваловский. – Эскадроны, фронт в две шеренги, становись! К бою! Примкнуть штыки!

Щёлкали клинки, вставая в крепления ствола, а глаза уже выбирали, куда стрелять.

– Це-елься! – скомандовал капитан. – Первая шеренга, огонь!

Семь десятков ружей громыхнули, а их хозяева уже высыпали порох в замки из только что скусанных патронов.

– Вторая шеренга! – Облако от сгоревшего пороха отнесло в сторону, и Самохваловский взмахнул саблей. – Огонь! – Ещё залп – и в накатывавшей конной массе появились прорехи.

«Успеваем, как раз должны зарядиться, – мелькнуло в голове. – А вот вторая уже точно нет».

Проталкивая резким движением пулю шомполом, Тимофей даже не стал его ставить на место, а попросту воткнул в снег. Щелчок курка. Готово! И он совместил мушку с целиком на нёсшемся прямо на него всаднике. Ну же! Команда?!

– Огонь!

Указательный палец надавил на спусковую скобу. Грохот, яркий язычок пламени и удар приклада в плечо. А теперь чуть присесть и штык под углом вперёд.

Так же, как он, сделала это и вся первая шеренга. Вторая за спинами вытянула дула со штыками над её головами. На этот частокол из стальных клинков выскочило из порохового облачка около полутора сотен всадников.

– На! На! На! – резкий укол, укол, ещё укол. Штык ударил остриём лошади в морду, взвизгнув, она шарахнулась вбок, и сабля её хозяина чуть-чуть не достала до русского.

Есть секунда, чтобы вытащить пистоль!

Тимофей, перехватив в левую руку мушкет, вытянул правую и разрядил пистоль в нового наезжавшего на него врага. В самую середину русского строя, сминая его, заскочило двое ханцев, пока их не закололи, они успели порубить шестерых.

– Держать строй! Сомкнуться! – слышался крик Самохваловского, а на Гончарова в это время наезжал ещё один вражеский воин. Опытный, он не стал бросаться, как другие, на штыки, а старался, крутясь на коне, рубануть самым кончиком клинка на предельной дистанции.

– Врё-ёшь, против плотного строя ничего у тебя не выйдет! – процедил сквозь зубы Тимофей и, отшатнувшись после удара противника, тут же сам сделал выпад. Штык прошёл в какой-то пяди от тела ханца, и он, резко ударив конские бока пятками, отскочил.

– Ура-а! – из-за спины с криком вылетели казачьи сотни.

Ханцы развернули своих коней и припустились по протоптанной дороге назад.

– Где вы были-то раньше? – проворчал Кошелев. – Ещё бы немного – и точно бы прорвали нам центр, а вот там было бы худо, коли без хорошего строя б остались.

– Отби-ились, – заключил Чанов, вытирая комком снега окровавленный штык. – Эко они ходко на нас выскочили, вторая шеренга только и стрельнула разок.

– Лёнька, Ваня Чанов, Васильевич, Стёпка, все здесь, все живы, – облегчённо выдохнул Тимофей, пересчитывая друзей. – На этот раз даже не поранило никого. А вот из первого эскадрона ребяткам не повезло. Из того места, куда прорвались ханцы, выкладывали в снег окровавленные неподвижные тела. Троих перекинули через лошадиные спины и погнали за колонной.

– Раненых в лазарет вывозят. – Кошелев кивнул им вслед. – Вишь как, шестерых намертво срубили, троим тоже досталось. Плохо дело, в такой-то вот холод с кровью вся сила из человека выходит.

Пользуясь затишьем, пара десятков самых ушлых казаков сгрудились около подстреленных лошадей ханцев и споро свежевала туши.

– Иванович, тоже бы не мешало мясом запастись, – проговорил озабоченно Кошелев. – Крупа и сухари у нас есть пока, но с мясом оно бы, конечно, лучше было.

– Действуй, Васильевич, – одобрил Гончаров. – Пока коней не подвели и суматоха с посадкой, немного времени у тебя есть.

– Понял. Ваня, за мной. Лёнька, Степан, а вы коней наших примите, как только их подведут.

Второго декабря вся русская колонна зашла с равнины в горы, путь был завален глубоким снегом, и для расчистки Ортнавского ущелья вперёд выслали батальон Саратовского полка и казаков. Но, несмотря на это, войска брели по пояс в снегу при страшных вьюгах и морозах. Солдаты, не имевшие при себе тёплой одежды, гибли в таком количестве, что за шесть дней перехода в горах убыль всего отряда превысила тысячу человек. Сам генерал-фельдмаршал жестоко простудился и лежал на самодельных санях с жестоким приступом ревматизма. Подразделения корпуса пришли в невероятное расстройство, никакого строя уже не было, шли как могли, а у борисоглебских драгун пали все кони, так что они продолжали переход в пешем порядке. Крайнее расстройство Борисоглебского полка граф Гудович приписал нераспорядительности его шефа и отрешил его от должности, а сам полк как бесполезный для войны в Закавказье отправил обратно на линию. На его место взамен были истребованы нижегородские драгуны, составившие позднее вместе с нарвскими кавалерийскую бригаду генерала Портнягина. Так состоялся приход в Закавказье славных нижегородцев. Будь Борисоглебский полк в большей исправности, и нижегородцы остались бы на Моздокской линии, а перед началом Отечественной войны ушли бы в Россию, и Кавказ не стал бы ареной их славных подвигов в течение целого столетия.

Неприятель вслед за отходившим в горы корпусом не пошёл, и Хусейн-Кули-хан даже отправил послание в Тегеран о том, что победил русских под стенами крепости Эривань и изгнал их остатки в зимние горы, где они все и сгинули. Меж тем, теряя людей, корпус двигался медленно в сторону Тифлиса.

– Темнеть начинает, – взглянув на затянутое снеговыми тучами небо, проговорил озабоченно Кошелев. – Привал нужно делать. Дальше пойдём или, может, тут встанем?

Тимофей огляделся, в седловине снега, конечно, побольше, но зато не так ветер задувает, как в том же ущелье. Впереди, шагах в двадцати, валялась перевёрнутая сломанная арба, рядом с ней лежали три уже заледеневших трупа.

– Разгребай прямо тут под стоянку, Федот Васильевич. – Он кивнул головой в сторону повозки. – На ночь нам дров из неё точно хватит, чтобы греться. Лёня, Степан, вы раненых на снег спустите с коней, а потом Васильевичу помогите с обустройством. Потом уж коней все вместе покормим. Пошли, Ваня, покойных хоть немного в сторону отнесём, не дело это, чтобы они прямо на дороге вот так вот валялись.

Ветер бросал снег в лицо, а они с Чановым, натужно дыша, волокли одеревеневший труп к скалам.

– Вот тут и положим солдатиков у камней. – Тимофей указал на видневшиеся из-под снега огромные валуны. – Сейчас и остальных сюда же притащим, а потом их снегом немного закидаем. По весне травой хорошо прикроет, а глядишь, и камнями с оползнем засыплет, всё не в дорожной грязи они будут лежать.

Со стороны темневшей на снегу повозки раздавался стук, и вскоре потянуло дымком. Ребята, расчистив до колена сугроб и плотно утоптав оставшийся снег, постелили на него полог, затем воткнули кол и натянули сверху конусом второй, большой кусок парусины. С прикрытой палаткой, с подветренной стороны, уже разгорался костерок. На него повесили сверху котёл, в котором плавился снег.

– Как вы тут, братцы? – Тимофей заглянул в темневшее нутро самодельной палатки. – Руки-ноги чувствуете? Не застыли?

– Хорошо, хорошо нам, Иваныч, – отозвались Елистрат с Колькой. – В бурках-то совсем тепло, а тут даже теперь и не дует. Не беспокойся.

– Перевязать бы вас не мешало, да боюсь, застудим, – проговорил Гончаров озабоченно. – И ведь чистой перевязи никакой не осталось. Дня три ещё, и спуск в долину будет, там уж и холста, и тряпок всяких прикупим.

– Много не закидывай дров, Лёнька! – донёсся ворчливый возглас от костра. – А то на варку сейчас и на утренний разогрев этой повозки точно не хватит, чему тут с одноосной особо-то гореть, так, кошкины слёзки одни.

– Хорошо хоть, эту нашли, – отозвался Блохин. – Деревьев совсем никаких в округе нет.

– Ну, так-то да-а, считай, повезло нам сегодня, – согласился Кошелев. – Палатку, конечно, никак не протопишь, зато с горячим ужином будем. Ваня, ты давай-ка конину тонюсенькими пластами начинай стругать, так она быстрее сварится.

К сидевшему на пологе Гончарову подошёл Лёнька и, скинув с себя бурку, накинул её на друга.

– Всё, твоё время, Тимох, грейся, я всё равно у костра толкусь.

С готовкой на заморачивались, в закипевшую воду засыпали мелко дроблённую на крупу пшеницу, сюда же кинули тонко наструганную конину и заледеневшие сухари.

– На раз только соли. – Кошелев покачал головой, взвешивая в ладони холщовый мешочек. – Всё сыпать али как?

– Половину, наверное, – предположил Тимофей. – Всё хоть немного для вкуса на второй раз будет.

– В такой морозной жути и соли не нужно, лишь бы горячая пища была, – заметил Чанов. – В прошлый раз ледяными сухарями ужинали, словно и не ел. Брюхо от голода часа через два уже скрутило. Заколел, если б не растолкали, так бы и не проснулся, поди.

– Зато сегодня прямо по-ба-арски ужинаем, – проворковал, пробуя варево ложкой, Лёнька. – Жидковато, конечно, не как на квартировании каша, но зато ску-усно.

– Так и ничего, что жидковато, – произнёс Чанов. – Мясное же. Ну-у чего ты, долго ещё ждать?

– Обожди, Ваня, крупа не разварилась, – дуя на ложку, ответил ему Блохин. – Чего толку не размякшую глотать, такая и сытость не даст. Ещё немного времени нужно.

– Не разварилась у него, а сам вон уже третью ложку подряд мечет, – проворчал Чанов. – У меня, глядючи на тебя, уже опять брюхо, как вчера, сводить начало.

– Всё, нет больше деревянного. – Ярыгин кинул обрубки от повозки в кучу подле костра. – Маленькая арба была. Лёнька, дай мне тоже попробовать? Гляди, сколько я тебе дров наготовил.

– Да обождите вы! Ну чуток ведь ещё поварить нужно! Стёпа, ты треть дров в сторону отложи, чтобы ненароком всё не спалить. Утром в оставшееся в котле снега докинем, покипит маненько, и жижу как похлёбку черпать будем.

Эту ночь драгуны из отделения Гончарова спали сытыми. Храпели, прижавшись друг к другу под одной буркой, Тимофей с Лёнькой, так же как и они, грелись все остальные, а порывистый ветер накидывал на парусиновую палатку снег, заметая её. Дремали рядом, сбившись в небольшой табунок, и кони. Они-то и разбудили поутру Кошелева своим фырканьем.

Еле сдвинув в сторону занесённый снегом полог, Федот, кряхтя, вылез на карачках наружу. Ветер стих, в распадке прояснилось, но стало заметно холоднее.

– Вставайте, ребятки! – крикнул он, оглядываясь. – Подъём, подъём, вон как подморозило. Встаём, наших догонять нужно.

Через два дня растянутая колонна осадного корпуса достигла предгорий у Памбакской долины. Здесь, у селений, стояли армейские обозы, не посмевшие зайти в горы. Спустившись, Гудович дал войскам пять дней отдыха. Далее они пошли неспешным маршем в Тифлис.

Также претерпели страшные лишения и войска под командованием Небольсина, которые, дабы не быть отрезанными от основных сил персами, Гудович повелел выводить из Нахичевани. На марше они были окружены и атакованы тридцатитысячной армией Аббас-Мирзы, но, разбив её, сумели прорваться через Карабахский хребет к Шуше. Дорога на Елисаветполь была для них открыта.

К Рождеству обе части Закавказской армии смогли достигнуть зимних квартир. Эриванский поход Гудовича, покрывший славой русских солдат, нанёс репутации и высокомерию фельдмаршала жестокий удар. Расстроенный физически и нравственно, осознавая своё бессилие руководить делами в Закавказье, он просил государя уволить его с должности наместника и командующего армией.

Просьба маститого фельдмаршала была уважена, и указом Александра I в преемники ему был назначен генерал от кавалерии Тормасов Александр Петрович.