Читать книгу: «Пять жизней и одна смерть», страница 2

Глава 2

Жизнь – единственное наше истинное богатство.

Год назад

Когда в то странное утро я первый раз проснулась не в своем теле, само собой, не поняла, что происходит, и попыталась придумать логическое объяснение. Мой мозг судорожно выдавал разные версии. Первая – что это не зеркало, а стекло, за которым находился экран, транслирующий изображение. Я порезала руку и ушибла ногу, снимая это тяжеленное «стекло» со стены. Но это было именно зеркало, а за ним – обычная стена, никаких выемок, технологий, мониторов. Ничего. Только стена, покрытая старой кафельной плиткой. После тщательного исследования всей ванной я пошла в гостиную и стала вываливать на пол содержимое ящиков. Через минуту передо мной была горка чужих вещей. Схватила красную косметичку, которая мирно лежала среди хлама, и высыпала ее содержимое. Теперь на паркете валялись еще несколько помад, тюбик тонального крема, два карандаша, палетка теней для век и пудреница. Я рухнула на колени, взяла пудреницу и открыла. Посмотрела в маленькое круглое зеркальце, покрытое бежевой пылью. На меня глядела все та же незнакомка. Протерла зеркало о штанину, но изображение незнакомого лица стало только четче. Я потрогала короткие волосы и чуть не заплакала.

«Меня накачали наркотой», – с досадой констатировала я.

Кто-то решил жестоко надо мной пошутить или поиздеваться. Подстриг и покрасил волосы, дал мне какие-то наркотики, и теперь я вижу чужое лицо и чужое тело. Это галлюциногены, грибы или что-то еще. Я никогда не пробовала наркотики, поэтому такая версия казалась логичной. Оставался только вопрос – кто сделал это со мной?

Я стала рыться в вещах на полу. Женские солнечные очки, флакон духов, пачка одноразовых платков, какие-то провода, наушники, открытки, резинка для фитнеса, настольная игра, заколки для волос, сдутый резиновый мяч и еще всякая ерунда. Пошла в спальню и заглянула в тумбу у кровати. В верхнем ящике лежала толстая книга под названием «Садовые растения», несколько чеков из магазина и старая фотография девочки и мальчика. А вот в нижнем ящике тумбы оказались квитанции на оплату света, интернета, коммуналки, а под ними документы: паспорт, страховка, договор аренды квартиры. Я вытащила их из ящика, разложила на кровати и села рядом. Трясущейся рукой открыла паспорт. На фотографии было то же лицо, что я видела в зеркале. Имя: Анна Битрайд. Моя ровесница, девятнадцать лет. Рассмотрела фотографию, после чего попыталась приглядеться к страницам паспорта и определить, подделка это или нет. Определить не смогла, выглядел он как настоящий. Неужели кто-то позаботился даже о том, чтобы сделать паспорт? И откуда он мог знать, как я буду себя видеть? В страховом полисе и договоре было ее имя. Я зажала рукой рот и нос, чтобы не разреветься.

«Может, это сон? Просто кошмарный сон?»

Слишком реальный. Дотронулась до пореза на руке – больно. Ушибленное место на ноге тоже давало о себе знать.

«Родители!»

Я резко встала, подошла к шкафу и открыла дверцы. Стянула с себя пижаму и надела первое, что попалось под руку: джинсы, черную футболку, синюю вязаную кофту с большими пуговицами, натянула носки, которые на вид казались не сильно заношенными. Смотреть в зеркало не было желания. Схватила документы – мне нужны были доказательства – и тяжелыми, уверенными шагами проследовала в коридор. При этом прикосновения моих новых ног к земле вызывали странные, незнакомые ощущения. Мне нравилось ровно ступать по полу, я могла двигаться быстро, уверенно, бесшумно. Но я знала, что это невозможно, мне просто кажется, а на самом деле, скорее всего, ничего не изменилось. На полу, за тумбой в коридоре, прятался небольшой черный рюкзак. Внутри я нашла красный картхолдер с одной кредиткой и проездным билетом на автобус. Во внешнем кармане лежали ключи, зубная нить и небольшая сумма наличных.

«Потом верну, когда выясню, что тут происходит», – подумала я.

Запихнула в рюкзак документы, надела чужие кроссовки, которые стояли в коридоре, и вышла из квартиры.

В подъезде никого не было, и я без препятствий спустилась по лестнице с четвертого этажа и вышла на улицу. Вдохнула теплый утренний воздух.

«Жарковато для апреля, особенно учитывая, что сейчас утро», – пронеслось в голове, и я расстегнула кофту.

Этот район был мне точно не знаком. Солнце поднималось и ярко светило в окна невысоких старых зданий. Люди бежали по улицам в разные стороны, только неторопливый дворник подметал тротуар через дорогу. В соседнем доме мужчина выставлял на уличные прилавки коробки с фруктами. Вдалеке на перекрестке был затор из машин.

Я стояла на тротуаре и видела множество улиц, расползавшихся в разных направлениях. Хотелось бежать, только я не знала, в какую сторону. Отошла к углу здания и спросила у проходящей мимо девушки, далеко ли остановка автобуса. Она объяснила, куда идти, и я без проблем отыскала место. Оставалось только узнать, едет ли отсюда хоть один автобус в сторону моего дома. Подошла к пожилому мужчине, который стоял неподалеку.

– Подскажите, пожалуйста… – обратилась я к нему.

Он повернулся ко мне и улыбнулся. Его улыбка показалась коварной. Он все знал, этот пожилой мужчина.

«Все они здесь замешаны», – пронзила меня страшная мысль.

Я отшатнулась и быстро пошла в другую сторону. Сердце бешено стучало, я все ускоряла шаг. Почти бегом добралась до какого-то офисного здания. Как же хорошо, когда можешь бегать. У входа остановилось такси, из которого вылез высокий парень. Я рванула к машине, распахнула заднюю дверцу и села.

Удивленный водитель посмотрел на меня. Я продиктовала адрес дома, достала из рюкзака наличку и положила ее на подлокотник около него. Он пожал плечами, ввел в навигаторе адрес, забрал деньги и поехал. Через полчаса я стояла напротив своего дома. На заборе висело объявление о его продаже. Слезы подступали к глазам, губы дрожали, а я теребила влажными ладонями лямки чужого рюкзака.

«Зачем родители решили продать дом? Это и мой дом тоже. Неужели им позвонили и потребовали за меня выкуп?»

Я открыла дверь калитки и помчалась к двери в дом. Она оказалась закрыта. Я нажала звонок и вдобавок несколько раз постучала.

– Ма-а-ам? Это я. Открывай.

Но дверь оставалась закрытой. Еще раз подергала ручку. Спустилась с крыльца и обошла дом, заглядывая в окна. Я не верила своим глазам: никаких штор на окнах, а вся мебель внутри накрыта тканью. Оглядела сад: он казался заброшенным, чего просто не могло быть.

– Мам? Мам? Папа! – кричала я, обходя дом.

Никто не отвечал, и я вернулась к входной двери. Поднялась по ступенькам, еще раз подергала ручку и с силой постучала в дверь.

«Мне срочно нужно им позвонить», – подумала я и услышала шаги за спиной. Резко обернувшись, увидела женщину в деловом костюме. Она стояла в нескольких шагах от крыльца и рассматривала меня.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – настороженно спросила женщина.

– Я ищу своих родителей. Где они? Они живут в этом доме.

– Родителей? Вы, наверное, ошиблись адресом.

– Нет, это мой дом! – взорвалась я.

– Этого не может быть, – спокойно ответила она. – Этот дом принадлежит супругам Маккольм.

– Да, именно так. А я их дочь – Лина Маккольм.

Глаза женщины округлились, улыбка сошла с лица. Она поднялась на крыльцо и подошла вплотную ко мне.

– Это очень плохая шутка. Тебе лучше уйти, иначе я вызову полицию.

– Что? Почему это я должна уходить? Вызывайте. Да, вызывайте копов, пусть приедут и разберутся, что тут происходит! – закричала я.

Женщина достала из элегантной сумки мобильный телефон.

– Я в последний раз предупреждаю. Уходи и не смей больше возвращаться и говорить подобное.

– А что я сказала? – удивилась я. – Давайте, позвоните маме и папе, скажите им, что я тут.

Она сверлила меня гневным взглядом, все мышцы ее лица напряглись, она сжала челюсти так, что я увидела, как под кожей выступили желваки.

– Супруги Маккольм уехали из города. Они продают этот дом, потому, что два месяца назад… их дочь Лина, – она сделала акцент на моем имени, – умерла.

Воздух застрял в легких, я не отрываясь смотрела на женщину.

– Что за чушь вы несете? – выдавила я. – Я Лина Маккольм. Я Лина, и я жива.

Женщина с силой хлопнула ладонью по двери прямо рядом со мной, я вздрогнула. После чего она отвернулась и приставила к уху телефон. Я же подняла взгляд на свое нечеткое отражение в окне. И не могла отрицать, что вижу там незнакомую девушку.

Сказать, что тогда я все поняла, было бы ложью. Я не поняла ничего из того, что произошло. Все казалось кошмарным сном. Отрицание, страх и абсолютная беспомощность атаковали меня. Это нападение со всех сторон было столь напористым, что я, оттолкнув женщину, сорвалась с места и побежала прочь, твердя про себя свое имя. Я бежала по знакомому тротуару моего района, по длинным чистым улицам, между островками зеленого газона и полянками цветов. Ноги несли меня вперед без остановок, не запинаясь, легко и быстро. Слезы застилали глаза. Я не могла поверить ее словам, но они гулом стояли в ушах: «Умерла, умерла, умерла». Добежав до первого же продуктового магазина, я распахнула дверь и ворвалась внутрь, ошарашенно смотря на окружающих и полки с товаром. Подошла к стойке с газетами, взяла первую попавшуюся и посмотрела на дату – двадцать третье июня.

Это какая-то ошибка.

Я схватила еще одну газету, и еще, и еще. На каждой из них стояла все та же дата – двадцать третье июня. Но я знала, что вчера было двадцатое апреля. Происходящего просто не могло быть, или я не помнила не только вчерашний вечер, но и два месяца после него. Где я была все это время?

Отшвырнула газету и выбежала на улицу. Не переставая рыдать, рванула вперед и услышала громкий визг колес. Но именно в этот момент я замерла, остановилась, застыла, уставившись на неумолимо приближавшуюся машину с одной-единственной мыслью: неужели это происходит вновь?

Когда мне было одиннадцать, меня сбила машина. Первый раз. И да, я могу шутить на эту тему, потому что мне, как вы уже поняли, «везет». Скажу сразу, что и тогда виновата была я. Трагический случай, ничего сверхъестественного. Родители, конечно, считали, что это их вина – не уследили. Но я так не думаю.

В тот злополучный день мы пошли на день рождения маминой подруги. Она с мужем и семилетней дочкой жила по соседству, в большом светлом доме, к которому примыкал прекрасный, ухоженный сад. Дул теплый южный ветер, трава казалась насыщенно-зеленой в лучах яркого полуденного солнца, а качели, которые стояли в саду, тихо поскрипывали в движении. Взрослые жарили в саду сосиски на гриле, и в воздухе пахло костром и чуть подгоревшей мясной корочкой. С десяток младших детей носились по саду и дому, развлекаясь, как умеют это делать только дети. Их визг и смех периодически заглушали звуки улицы и музыку, которая звучала из колонок, вынесенных на веранду. Я была старшей из детей. Если быть точнее, я и задиристый мальчик, который всех доставал. После обеда, когда запах костра стал еле уловим, а деревья в саду начали отбрасывать спасительные тени, я и дочка соседей Сара сидели на крыльце. По всему полу вокруг нас были разбросаны разноцветные карандаши и фломастеры, а на альбомных листах то и дело возникали странные вымышленные звери, рожденные нашей фантазией. И тут мы услышали, как с силой распахивается дверь. Резко обернулись и увидели того противного мальчишку. Он с топотом выбежал из дома, а в руке у него была любимая кукла Сары. Он размахивал ею и ехидно угрожал:

– Попалась, попалась! Хана тебе, куколка.

Сара замерла, неотрывно глядя на куклу.

– Отдай, – испуганно простонала она, вставая с пола.

Но мальчик только крепче сжал куклу в руках и промчался между нами, наступив на мой рисунок и чуть толкнув Сару. Подбежав к калитке, он рванул дверцу на себя и выбежал на улицу. Сара со слезами на глазах погналась за ним, а я взглянула на свой испорченный рисунок, чуть замешкалась, после чего вскочила и бросилась следом. Он был быстрее нас, бежал, оборачивался и громко смеялся. Но Сара не сдавалась, ее маленькие худенькие ножки старались поспеть за ним. Я тоже бежала со всех ног, спотыкаясь и лавируя между прохожими. Во рту все пересохло, большие пальцы на ногах жутко болели, потому что мама надела на меня в тот день новые сандалии с закрытым носом. Мальчишка добежал до угла дома, который стоял у поворота дороги, обернулся к нам, мерзко улыбнулся и рванул через проезжую часть. Я почти нагнала Сару, и мы, не останавливаясь, помчались за ним. Сердце стучало в висках, перед глазами был только он, его надменная улыбка, а в мыслях – единственное желание: поймать, отобрать куклу и двинуть этой куклой ему по лбу. Он проскочил, но, когда на дороге оказались мы, я услышала дикий визг колес и резко толкнула Сару вперед. Почему я это сделала, не знаю – возможно, сработал какой-то инстинкт. Так Сара получила только стесанную кожу на коленях, ладонях и подбородке, а я проснулась в больнице. Серьезные переломы ноги и бедра, ушиб головы и еще куча мелких повреждений. Месяцы на больничной койке, годы реабилитации, неправильно срастающиеся кости и куча последствий. Но это уже не важно, я почти свыклась с укороченной левой ногой, кожа на которой была покрыта многочисленными шрамами, и со своей хромотой. Да, спортсменкой мне было не стать, но я и не собиралась. Я мечтала быть художником, а этому не могла помешать даже хромота.

И вот меня опять сбила машина, всего каких-то восемь лет спустя. Но в этот раз я была в чужом теле, и мне повезло больше. Это смешно, но мне действительно повезло. Как сказали свидетели, я просто вылетела на дорогу, но водитель успел затормозить, и я отделалась сотрясением мозга, вывихом голени, синяками и ссадинами. Так я попала в больницу. Но когда пришла в себя, то, конечно, попыталась объяснить врачам, что я не Анна, хотя при мне нашли документы. Я билась в истерике, доказывая, что я – мертвая девушка Лина. Это было странное время, все происходило как в тумане или в каком-то зазеркалье. У меня случился нервный срыв, после которого меня перевели в другое отделение – скажем так, для не совсем уравновешенных людей.

Вероятно, врачи решили, что я сошла с ума или что травма головы была серьезнее, чем могла показаться. А может, так оно и было. Меня проверяли, изучали, пичкали таблетками, я сдавала анализы и проходила различные тесты. Мне ставили диагнозы, вкалывали лекарства и промывали мозги. Какой-то молодой доктор решил, что я начиталась новостей и молодежной литературы и у меня после травмы случилось раздвоение личности. Другой назвал это скрытой шизофренией, третий – психозом и защитной реакцией. Во все эти диагнозы было поверить проще, чем в то, что человек может проснуться не в своем теле. Но внутри меня, в моей голове, я все так же оставалась Линой Маккольм, хотя для всех остальных была Анной Битрайд.

Каждый вечер я закрывала глаза и молилась всем известным мне богам и святым, чтобы проснуться в своей спальне, услышать голоса родителей, доносящиеся из кухни, выбежать к ним и крепко-крепко обнять. Но следующим утром открывала глаза, смотрела на белый потолок больницы, вдыхала запах лекарств и хлорки и горько плакала. Чудо так и не произошло.

Я хотела сбежать, но не решилась: через окно не выбраться – я лежала в отделении на третьем этаже. Прыгать не стала: вдруг лимит моего везения уже совсем исчерпался? По коридорам постоянно шнырял персонал, двери на выход караулили охранники. Контакты с внешним миром для моего же блага, как мне поясняли, были под запретом – ни телефона, ни компьютера с выходом в интернет. Посетителей у меня тоже не было, никто так и не пришел.

Первое время я ежедневно умоляла врачей позвонить родителям, диктовала номера телефонов и адреса электронной почты. Они кивали в ответ, но родители так и не появились, не забрали меня домой. Подозреваю, что с ними даже не связались, но это к лучшему, как я поняла позже.

Первый месяц, проведенный в больнице, я была одна против всего мира, против себя самой. Только я, мои странные, сумасшедшие мысли и мои нереальные воспоминания. Хвала всем святым, что по прошествии двух месяцев лекарства все же сработали, я успокоилась, пришла в себя, приняв решение жить вопреки всему, вопреки себе, вопреки воспоминаниям. Я приняла новый мир и его обстоятельства. Или, может, я приняла свои психические отклонения. Кто ж с достоверностью скажет мне, реально все это или нет?

Выйдя из больницы, я вернулась в квартиру Анны и начала новую жизнь, скрывая от всех, что со мной происходит.

Глава 3

Интересно, он всегда такой странный или только в моем присутствии?

Сегодня

Пожалуй, воспоминаний достаточно. Просто первый раз во всем и всегда слишком сильно впечатывается в сознание. Не хочется помнить мое первое перемещение, но оно въелось в память, словно многолетняя ржавчина в прогнивший металл. Ржавчина, которую не берет ни одно известное миру средство.

Моя смена подошла к концу, а это значит, что самое время заняться тем, чем я занимаюсь последние несколько недель. Это не что иное, как копание в историях нескольких людей, сбор информации о себе и о тех, в чьих телах я просыпаюсь.

Прогуливаюсь по теплой, наполненной уже заходящим солнцем аллее в направлении дома. Прошел целый год, а я до сих пор испытываю наслаждение от ровных, размеренных шагов без хромоты. И я рада, что мне больше не приходится носить специальную обувь с платформой разной высоты. Но иногда я скучаю по той себе, хотя это может показаться странным.

Перехожу дорогу и еще через два двора заглядываю в супермаркет – за нехитрыми вкусностями, помогающими скрасить долгие тягучие вечера. Брожу по продуктовым коридорам среди высоких полок, забитых до предела. Вижу, что последняя упаковка моего любимого бисквитного печенья с арахисовой прослойкой дожидается меня в самом отдаленном уголке на самой высокой полке. Почему они всегда закидывают его туда? Видимо, чтобы невысокие люди выбирали что‐то подходящее им по росту. Хоть это и не моя вина, но почему-то именно мое наказание. Сейчас бы мою ортопедическую туфлю на высокой танкетке – была бы ступенька. Но придется довольствоваться тем, что есть.

Левой ногой я нахожу небольшую опору в нижней полке и становлюсь выше сантиметров на двадцать или даже тридцать. Приближаюсь к цели, всем телом тянусь к злополучному печенью, словно от него зависит победа целой команды на Олимпийских играх. Еще пару сантиметров, всего-то парочку. Мне бы сейчас очень помогла способность любой части тела к эластичной растяжке, которой у меня, к сожалению, не наблюдалось. И вот оно почти в моей руке, я уже чувствую гладкость упаковки, вдыхаю запах ванили и арахиса, и тут громом среди ясного неба клокочет чей-то голос за спиной:

– Оно действительно того стоит?

Я вместе с пачкой печенья лечу вниз на нарушителя спокойствия, почти сбивая его с ног, словно кеглю. Но, к моему счастью, его сил и равновесия хватает, чтобы удержать и себя, и меня от сокрушительного, постыдного падения. Ну прямо детская сказка под условным названием «Неудачница и герой». Но вот мое печенье никто не спасает, оно падает на пол и скользит под стеллаж с продуктами.

«Да чтоб его!»

Злость вспыхивает, щеки горят, я, не видя ничего, отталкиваю спасителя. Собираюсь сказать ему о неприкосновенности частной жизни и всем таком, но вижу удивленные, взволнованные и при этом смеющиеся глаза Альберта, того посетителя из кафе.

– Какого черта! – ругаюсь я вслух и еще сотню раз про себя.

Поправляю чуть задравшееся платье, приглаживаю всклокоченные волосы и гляжу в сторону сбежавшего печенья.

– Прости, я не хотел. Просто решил поздороваться, – мягкими низкими нотами звучит его голос.

Пытаюсь судорожно спрятать мокрые и липкие от злости руки и натянуть неискреннюю улыбку.

– Забудь.

– Оно действительно так для тебя важно? – немного посмеиваясь, допытывается он.

Мне остается только жестом отмахнуться и подумать, какое же печенье выбрать теперь.

– Ну правда, прости. Я не хотел застать тебя врасплох.

– Однако застал, – угрюмо констатирую я и продолжаю уже увереннее: – И вообще, что ты тут делаешь?

– Ну так, зашел за продуктами.

– Но ты же живешь совершенно в другом районе. Вроде в новой части? Или я что-то путаю?

– Нет, не путаешь, – немного смутившись и пряча глаза, говорит он. – Просто выходил с работы, заметил, что ты тоже закончила смену, и решил позвать тебя на чашку кофе.

– И шел за мной до самого магазина? Ты что, следил за мной?

– Нет, что ты! Я не следил. Я не хотел. Прости. – Он городит какую-то нелепую словесную линию обороны, после чего поверженно опускает голову, а щеки в знак его капитуляции чуть покрываются румянцем.

«Интересно, он всегда такой странный или только в моем присутствии?» – думаю я, разглядывая его более пристально, чем, наверное, стоило.

– Ладно, признаюсь, я шел за тобой. Но не потому, что следил! Просто никак не мог найти подходящий момент, чтоб подойти.

– Да уж. И выбрал ты, конечно, из всех возможных моментов ну самый подходящий, – хмыкаю я в ответ.

– Не смог устоять, – с игривой улыбкой охлаждает он мой пыл. – Ты была такая… такая…

– Какая?

– Хм, целеустремленная, – отвечает он, довольный собой, и смеется.

– Очень смешно. Конечно. Тебе-то не понять, как нам, невысоким людям, живется! При твоем-то росте, – произношу я жалобным, но твердым голосом, пытаясь изобразить обиду.

– Не понять, – с наигранным сожалением поджимает он мягкие губы.

– Ладно, раз ты провинился, то будь добр, посмотри, не завалялась ли там на верхней полке еще одна пачечка печенья.

Он встает на носки, смотрит за горизонт, до которого мне не дотянуться, и с грустью произносит:

– Все потеряно.

Я тяжело вздыхаю.

– Ладно, полакомлюсь чем-нибудь другим.

– Можно мне загладить свою вину и все-таки пригласить тебя на чашку кофе? – Его глаза блестят и округляются, как у напроказничавшего кота, а правая рука машинально погружается в волосы, превращая их в морские волны.

– Не думаю, что это хорошая мысль, – сухо отвечаю я, пытаясь спрятать улыбку.

– Почему?

После его, казалось бы, такого простого вопроса мне становится ужасно неловко, будто мы с ним оказались в замкнутом пространстве лифта, да еще и с недостатком кислорода.

– Я тебе не нравлюсь? У тебя есть парень? Или, может, муж? – напирает он со своими вопросами, все сильнее и сильнее уменьшая пространство между нами.

– Хватит! Ни одно из твоих предположений не верно. Просто у меня нет на это времени.

Я пытаюсь увидеть просвет, найти спасительный проем и выскользнуть из этой неудобной ситуации.

– Но сейчас всего лишь семь вечера. Я бы мог подбросить тебя, если тебе куда-то нужно, и мы бы просто…

Я бесцеремонно прерываю его рассуждения:

– Стоп! Послушай, просто я… я не знаю. Мне это не кажется хорошей идеей.

– Анна, я ни на что не намекаю и ни к чему не принуждаю. Всего лишь чашка кофе. Никаких обязательств. Просто сегодня я рано освободился, и мне очень-очень не хочется проводить этот вечер в одиночестве.

Мы стоим словно странная, несуразная парочка подростков посреди длинной пешеходной улицы товарных полок. Я переминаюсь с ноги на ногу и смотрю в пол, размышляя о чашке кофе, он потирает руки, не зная, куда их пристроить. Спустя тройку затянувшихся секунд я отвечаю:

– Ладно. Но я буду чай. Ты же помнишь, что я весь день подаю людям кофе. И открою тебе тайну: к концу дня меня от него немного подташнивает. – Мягко улыбаюсь и подмигиваю ему, пытаясь разрядить обстановку. – Но мне нужно завезти продукты домой.

– Отлично. Могу я помочь тебе?

Я задумываюсь. Он точно не отстанет и пойдет со мной. Но мне нужно еще переодеться, не пойду же я в таком виде в кафе. Ему придется меня ждать, а оставить его у подъезда как-то неприлично. Потом надо будет ехать куда-то – рядом с домом сто`ящих заведений нет. Что же делать? Я поднимаю взгляд на него.

– Может, лучше в следующий раз?

– О нет. Ну пожалуйста, Анна. Одна чашка чая.

Я поджимаю губы, разглядывая Альберта. Его мягкую улыбку, глаза, с мольбой смотрящие на меня.

«Неужели он так жаждет просто… разделить со мной чашку чая?»

Эта мысль вызывает у меня улыбку, и я сдаюсь:

– Хорошо. Как ты смотришь на то, чтобы выпить чаю у меня? Это, конечно, не ресторан и не кафе, но…

– Я был бы рад, – просто и очень быстро отвечает нарушитель моих планов на вечер.

– Ладно, тогда давай возьмем что-нибудь очень вкусное.

– Согласен на все, – завершает нашу милую беседу Альберт и с корзинкой в руках устремляется к сладостям.

Мы выбираем три вида печенья, шоколадные конфеты, какие-то вафли с голубикой и направляемся ко мне.

– Проходи, – немного смущаясь, приглашаю я Альберта.

Квартирка, в которой когда-то жила Анна, а теперь живу я, располагается в пятиэтажном доме в тихом районе на холме. Маленькая спальня, кухня, переходящая в скромную гостиную, ванная и такой же миниатюрный балкон. Светлая, теплая, но по меркам крупного мегаполиса крохотная квартирка. Она стала моим убежищем, которое сегодня было представлено на суд гостя. Из личных вещей – только одежда, спрятанная в шкафу, пара свечей в стеклянных стаканах, расставленных на стеллаже с телевизором, одна картина, изображающая райское местечко где-то в горах, которую я пару месяцев назад увидела на распродаже и не смогла пройти мимо.

В прошлых и почти забытых мечтах мой дом представлялся совершенно другим. На полках красовались фотографии в красивых рамках и безделушки, привезенные из путешествий, на стенах висели мои картины, книжные стеллажи кряхтели под тяжестью прочитанных книг. На полу раскинулся мягкий и шелковистый ковер, а балкон был уставлен цветами, полными жизни.

Все эти мечты остались где-то глубоко в душе – ведь теперь я не знаю, проснусь ли следующим утром. Можно ли строить планы на будущее при такой жизни? Стоит ли завести цветы или приютить животное? Я живу одним днем, одним только «сегодня», живу здесь и сейчас, и это полностью отражается на облике моего жилища.

Мы проходим на кухню, куда Альберт, как истинный джентльмен, помогает мне донести пакеты с покупками.

– Не стесняйся и будь как дома, – говорю я приглушенно. – Ванная, если что, слева. Я поставлю чай, а ты располагайся на диване.

Не дожидаясь ответа или вопросов с его стороны, я отворачиваюсь к кухонной стенке.

Краем глаза замечаю, что он внимательно и немного осторожно прогуливается взглядом по квартире, по стенам и мебели, двери на балкон, замечая безликость и бесцветность. Потом пристраивается на диване.

– Может, тебе нужна помощь? – интересуется он.

– Нет, уж чай я сделаю, не переживай. Пару минут.

Пока я копошусь на кухне, раскладывая сладости на тарелки, доставая чашки, заваривая чай, в комнате застывает абсолютная тишина.

И вот с полными руками всякой посуды я замираю посреди комнаты, заметив, как Альберт рассматривает мои записи, оставленные в хаотичном порядке на журнальном столике.

«Вот черт!». Мысли мечутся в разные стороны, рикошетя, словно заряженные пули от непробиваемых стен. Чувства неизведанного стыда и уязвленности подступают к горлу.

– Что ты делаешь? – говорю я стальным, чуть позвякивающим голосом, думая еще и о том, чтобы удержать то, что было в руках.

– Ничего криминального. Просто сую нос не в свои дела, – отшучивается он.

– Да, именно так, – сухо отвечаю я, упершись в него взглядом.

Напряжение скапливается в комнате липкой жижей и съедает воздух, который предназначался для наших невесомых разговоров.

Ставлю чашки и тарелку со сладостями на край столика и быстрым движением собираю все свои «секретные» наработки, распечатки из интернета и разные заметки.

– Пожалуйста, расставь чашки, а я принесу чайник, – выдавливаю я, делая вид, что инцидент забыт.

Альберт не отвечает, просто кивает, быстро встает и занимает себя сервировкой стола. Гулливеровскими шагами добираюсь до кухни, сую листы в первый же ящик с посудой и, стараясь унять непрошеную дрожь, берусь за ручку чайника.

«Чего я боюсь? Он ничего не знает обо мне. Да и какая разница, даже если знает. Пусть знает, если знает! Это не я напросилась на чай!»

Делаю выдох, затем глубокий вдох и, взяв себя в руки, с заварочным чайником возвращаюсь к нему. Разливаю чай и сажусь на другой конец дивана.

– Ну так как дела? – зачем-то спрашиваю я.

Альберт улыбается:

– Прекрасно. Я пью наивкуснейший чай с прекрасной девушкой. А у тебя?

– Тоже сойдет.

Он молчит и смотрит на меня внимательно, словно изучает.

– Просто не люблю, когда… когда лезут в мою жизнь, – произношу я резче, чем собиралась.

– Я не хотел. Не знал, что там что-то важное. Пытался скоротать время. Ну и я же адвокат, наглость – издержка профессии.

– Наверное. Может, это и мое упущение, просто я не ждала гостей.

– А я вот напросился. Предлагаю начать все сначала. Я Альберт, двадцать семь лет, работаю адвокатом, одинок, хотел бы завести собаку, потому что люблю собак, но знаю, что у меня не хватит на нее времени.

Напряжение понемногу рассасывается, я откидываюсь на спинку дивана и делаю глоток ароматного жасминового напитка.

– Прямо как в клубе анонимных одиночек. Ну а меня зовут Л… – Я немного запинаюсь и давлюсь чаем.

– Эй, ты чего, аккуратнее. Дать воды? Постучать по спине? – тараторит он в унисон моим кряхтениям.

– Нет, нет, все хорошо, – успокаиваю его я, откашливаясь. – Давай я начну сначала.

«Чуть расслабишься – и все, попала. Вот поэтому не стоит заводить знакомства, друзей и возлюбленных».

– Попробую еще разок. Итак, меня зовут Анна, мне двадцать, работаю официанткой, ну и признание века, но я должна это сказать, а ты должен это знать, раз решил со мной связаться: я странная.

Альберт усмехается, но я вижу, что моя оговорка не прошла мимо его ушей.

– И в чем же ты странная, Анна?

– Во многом, – отвечаю я, ни капельки не смутившись. – И вообще, сейчас моя очередь задавать вопросы. Скажите, Альберт, – я демонстративно принимаю вид думающего философа, стучу пальцем по лбу, будто осмысливаю тайны Вселенной, и продолжаю: – Кем вы хотели стать, когда были ребенком?

– Да уж, Анна, такого вопроса я не ожидал. Дай-ка подумать. Так-так-так… Надо вспомнить. Я хотел быть… барабанная дробь… ветеринаром! – громко произносит он, словно объявляя победителя лотереи. – Да, именно ветеринаром, я знаю, что это банально, и вижу твою хитрую улыбочку. Конечно, тебе смешно, но я правда представлял, как буду спасать животных, лечить кошек и собак, ну и так далее. – И тут в его взгляде проскальзывает грусть, но он молниеносно смахивает ее ресницами, натягивает широкую улыбку и делает глоток чая.

– Но зато ты спасаешь людей, а это тоже неплохо, – выдаю я, словно в утешение. Хотя, зачем его утешаю, я и сама не знаю.

– Не всегда тех, кто заслуживает, но да, фактически так и есть, – произносит он, немного оправдываясь. – А ты? Кем ты хотела стать?