Куклы зазеркалья

Тут же его голос влез в мои мысли, как тонкий шепот на заднем плане в фильме: «Ты моя слышишь. Только моя. Только я имею право прикасаться к тебе, больше никто. Скоро мы будем вместе всегда, никто не сможет нам помешать. Ты не просто удовольствие. Ты как будто часть меня самого. Ты во всех моих мечтах, мыслях и фантазиях. Ты отравила мою кровь…».

Сердце заходило ходуном, тело из жара бросило в холод. Слабость такая. Что руки затряслись мелкой дрожью. Черт!

Врачи настоятельно проявлять осторожность и не волноваться. Я скорчила рожицу. Когда отправлюсь к праотцам, тогда и не буду волноваться. Достала из бокового кармашка сумки таблетки съела одну.

Наша с Мариной тюрьма по большей части сгорела и выгорела. Осталась небольшая часть «белой комнаты» с манекенами. Но тюрьма в моей голове осталась на месте, только сменились внешние декорации. Теперь это милая квартирка, тихая работа, упорядоченность и постоянство. А такое ощущение, что за мной по пятам везде конвой холит, даже в туалет. Нигде меня не оставляет. Этот конвой – мои собственные мысли. От них и в туалете не спрячешься. И то же самое ожидание «когда, когда, когда же уже…».

Иногда я ловлю на себе задумчивый взгляд моего психолога. Ее теплая, сухая ладонь ложится на мою:

– Все закончилось. Понимаешь? Все закончилось.

Хочется припасть к ее груди, разрыдаться и рассказать, что на самом деле гложет мою истерзанную душу. Одного боюсь – отправят в психушку. Нет никакого второго маньяка. Есть один и он мертв. Дело закрыто. А у девушки похоже шиза на этой почве, вот и выдумывает всякие небылицы. Так мне видится наш последующий после моего признания разговор. Поэтому язык прикусываю. Оказаться в психушке совсем не хочется.

Когда-то бывает, наступает апатия, и я засыпаю мертвецким сном на своем диване, наверное, просто организм бастует против такого его нещадного использования. Но, проснувшись среди ночи от своего собственного крика и в слезах, опять забиваюсь в угол и трясусь до рассвета.

М-да, так скорее сама подохну, и никому трудиться не придется. Но и жесткая самоирония не помогает от этого тотального страха. Не знаю, правда, чего же я на самом деле боюсь больше?

Того ли, что он меня найдет и убьет? Нет. Пусть хоть кожу сдирает медленно, все равно. Знаю, что просто так не отделаюсь. Наказание будет серьезным.

Тогда чего же?

«А того дорогая, что уж больно яро ты его ждешь. Ой, ждешь, не дождешься. Да, да, милая моя. И это ожидание, похоже, стало целью твоего существования. Не замечаешь? И хочешь, чтобы он нашел тебя. Или хотя бы как-то проявил себя. Хочешь, только этим и занимаешься. Попробовала бы начать жить заново. Надо попробовать».

Получается, я боюсь сделать шаг в сторону нормальной жизни. Мне нравится быть запуганной, загнанной в угол?

Нет, не так. Не может быть.

Как всегда присела на лавочку, мой моцион на каждое утро. Из наушников медленно и ритмично полились звуки – Агата Кристи «Альрауне». Она всегда напоминала мне почему-то тугую пружину. После очередного витка мелодия опять сжимает-разжимает что-то у меня внутри, опять закручивает, преодоление виража и снова сжимает-закручивает. Это очень помогало мне успокоиться, расслабиться и временами даже войти в своеобразный транс, где я была свободна от всего: страха, неопределенности, непонимания. Все, что было это только музыка и голос, который вкрадчиво поет о том, что происходит за зеркалом, скрывающим от других самое дно моих мыслей.

«Девочка-яд, девочка-смерть.

Если бы взять и посмотреть

Что там внутри? С той стороны,

С той стороны, где твои сны.

Ведь где-то там внутри себя

Боишься ты меня, меня,

И губишь ты меня, меня,

Как я тебя, как я тебя».¹⁵

Мои близкие не слишком приветствовали мое увлечение подобной музыкой. Марина обычно всегда нажимала на «стоп», когда приходила проведать меня.

– Конечно у тебя нескончаемая депрессия от такой музыки. Тут и ноги протянуть не долго. Включи что-нибудь позитивное.

Я пожимала плечами. Главное, что мне нравится. И снова нажимала на кнопку, все-таки это мой магнитофон и моя квартира, моя депрессия.

Было около семи часов утра. Солнце время от времени появлялось среди серых тучек – выскочит ненадолго, блеснет лучиком и обратно. Потом вообще пропало, и началась противная морось. Мир вокруг выглядел как-то блекло и тускло.

«Даже у природы плохое настроение. Черт! Какая же я размазня! Если у меня хватило сил забить их обоих этим чертовым ведром – сейчас даже не вериться, что это сделала я – то почему не хватает сил выйти из этого психологического плена? Ведь сама себя загнала в ловушку и не могу найти выход. А точнее сказать, похоже, боюсь. Нет, надо принимать решительные действия. Чем бы таким заняться новым? Чем я никогда не занималась, чтобы встряхнуть себя? Надо подумать…».

Откинувшись на деревянную спинку, подставила лицо мороси, капюшон ветровки спал с головы.

Как хорошо!

Достала руки из карманов и положила ладонями кверху, принимая эту живительную, освежающую влагу. И тут в мою ладонь уперлось что-то влажное и холодное, чуть шероховатое. Посмотрела вниз. Рядом со мной сидел пес. Не знаю, что за порода, не разбираюсь, к сожалению, в собаках. Довольно крупный, но не овчарка и не дог, насколько я могла судить, со своими скудными познаниями. Как он так бесшумно подошел?

Подпихнув носом мою ладонь, положил морду на колено и умильно, протяжно вздохнул, лукаво поглядев чуть прищуренными глазками. Тут поневоле улыбнешься, что и случилось. Какой симпатяга. Я осторожно погладила его между ушей. Раздалось довольное сопение. На шее хороший ошейник, значит, хозяин есть. Видимо отправляет пса бегать одного иногда. Хотя, в такое утро нисколько не удивительно.

Одно ухо у него чуть пошевелилось. Подняла голову. В нашу сторону в размеренном, медленном темпе бежал мужчина. Высокий, почти под два метра, достаточно сухощав, но плечи широкие, лица не разобрать из-за капюшона.

Не став останавливаться, он лишь повернул голову к нам:

– Здрасте…

– Здрасте.

– Дрейк, ко мне, – пес не шевельнулся, лишь поскулил немного, будто прося разрешения, а я почувствовала внутреннее удовлетворение, не знаю почему. – Ладно. Но на следующем круге я тебя забираю. Все…

И последовал дальше.

А мы остались. Тихонько поглаживая пальцами его шелковистую шерстку, заглянула в собачьи глаза, такие спокойные, понимающие, желто-карие с маленькими крапинками и темным ободком. Такого умиротворения я не испытывала уже давно. Как будто напиталась какой-то светлой энергией. Какое интересное имя – Дрейк.

Почти все столики в кафе были заняты. Но, не смотря на загруженность, здесь не создавалось ощущения, что вы вместе с остальными посетителями друг у друга на головах. Расположение мебели было очень продуманным. Вообще атмосфера здесь была очень приятной. Тихая музыка, но не просто радио, а очень интересные подборки, каждый день разные.

Я расположилась у окна и, с неожиданно проснувшимся вниманием, смотрела на улицу. Как будто вижу впервые, хотя уже много раз была здесь. Но так зациклилась на своем и затравила себя одними и теми же мыслями, что ничего не замечала раньше.

Сегодня наконец не лил дождь и не моросил, солнце вовсю жарило. От асфальта шли испарения, было немного тяжело от этого и влажно, как в тропиках.

Марина показалась на той стороне улицы и, осторожно оглядываясь, перебежала дорогу. Плюхнувшись на соседний стул, обняла меня и начала пристраивать сумку, потом суетливо достала из бокового кармашка расческу, причесалась.

Улыбка все не сходила с ее лица.

– Погодка класс! Правда, чуть влажно, но не страшно. Как у тебя дела?

– Хорошо. А у тебя смотрю лучше всех. Давай колись, что случилось грандиозного?

Подошел официант, заказ был сделан. И я опять вопрошающе уставилась на нее.

– Да все просто. Мы с Глебом подали заявление. Вот и все.

Внутри поднялась теплая волна. Перегнувшись, еще раз крепко обняла ее.

– Поздравляю. Это замечательная новость.

– Спасибо.

Ее глаза настороженно следили за мной все время и, вдруг тыкнув в мою сторону маленькой ложечкой, она выдала:

– У тебя тоже что-то произошло. Не знаю, правда, что такого могло за неделю измениться. Но давай, тоже колись.

Не знаю, можно ли назвать изменением мои каждодневные утренние встречи с Дрейком. Вру, позавчера мы не виделись, я еще сокрушалась, что зря мокла.

А так, наш ритуал всегда повторялся. Он подбегал ко мне, укладывал мордочку на колени и мы сидели так. Сначала минут десять, потом пятнадцать-двадцать. Последний раз, сегодня утром, его хозяин уже просто махнул рукой и пробежал мимо. А мы хитро улыбнулись друг другу.

Дрейк создавал вокруг нас какое-то незримое поле, которое закрывало от всего, что происходит снаружи. А внутри было тепло, мягко, легко, комфортно.… И еще куча всего, что невозможно передать словами. Как будто мы переносились в другую реальность или вообще параллельный мир. Его глаза удерживали мой взгляд на протяжении всего сеанса. Показывали мне дорогу в этот совсем другой мир, другую реальность. Там я, как птица феникс, сгорала и возрождалась вновь. Когда еще на меня сверху лились потоки небесной воды сверху, это и в самом деле было похоже на обновление. Я плакала, а он лизал мою руку. Дождь смывал все следы. И это лечило и заживляло мои внутренние раны лучше, чем все походы к психологу вместе взятые.

Потом к нам возвращался его хозяин, кивал и говорил:

– Дрейк, домой!

И пес, преданно заглядывая ему в глаза, семенил следом. Показывая при этом всем видом, что он для него самый важный человек. Большая мужская рука трепала легонько собачий бок. Они отличные друзья. Иногда я даже завидовала и ревновала немного.

Все это в сокращенной форме изложила подруге. Она улыбалась, кивала и была очень рада этим изменениям, которые вытащили меня из раковины. Призналась, что настороженность в моем взгляде исчезла. И потом с извечным женским любопытством и кокетством спросила:

– А хозяин собаки? Симпатичный?

Пожала плечами. В самом деле, странно, ничего о нем не помню, кроме разве что силуэта и руки гладящей Дрейка. Ах, да. Еще голос приятный.

– И все? А молодой или старый? Сколько ему лет, хоть примерно? Высокий?

Сколько лет? О, черт. Не знаю. Бегают с утра даже пенсионеры, а он никогда даже капюшон не откидывал. Высокий, я ему, наверное, в подмышку дышать буду.

– Ага. Диагноз не утешительный. Мимо тебя такая возможность каждый день бегает. А кто-то не знает, где и как познакомиться.

Не имею такой цели. И не собираюсь с ним близко знакомиться. Мне очень нравится его собака, вот и все. Кто не знает где и как познакомиться, пусть начинают тоже по утрам бегать. Что им мешает?

– Ну, хоть попробуй. От тебя не убудет.

Остаток вечера был испорчен, для меня, во всяком случае, ее наставлениями, как привлечь внимание не только собаки. Я уже ушла в глухую оборону и пыталась все игнорировать, либо обращать в шутку, а под конец даже немного разозлилась. Зачем нужно лезть в мою личную жизнь? Очень рада, что у них с Глебом все хорошо, но не надо и меня пытаться обратить в свою веру.

Домой плелась медленно, еле передвигая ноги. Перспектива ночи, опять наедине со своими страхами, не радовала. Придавало сил только то, что завтра встречусь опять с Дрейком.

Что же меня на самом деле так задело в этом настойчивом Маринином желании убедить меня познакомиться с этим мужчиной?

О-хо-хо. Как все запущено. Наверное, то, что она, по сути, озвучила мои тайные желания. Страшно в них признаться самой себе. Одно желание боролось с другим. Первое и то, что как червь ело изнутри – максимально исключить мужчин из своей жизни. Не нужны они мне и все! Обойдусь.

Вот так строго и бескомпромиссно. Да и как-то первые полгода я была настолько погружена в себя и свои переживания, что, наверное, не заметила бы даже толпы красавцев, разгуливающих передо мной без ничего. А сейчас?

Мне сразу вспомнилась рука, гладящая мохнатый собачий бок. Я бы тоже не отказалась, чтобы меня погладили. И тут же оглянулась, не слышит ли кто, о чем я думаю. Какая глупость!

Или не глупость? Ведь все зависит от того, что я сама хочу. Не знаю.…

«Знаешь, знаешь. Только загнала все очень глубоко и не хочешь доставать. Как старые фотографии, которые напоминают о приятных и не очень моментах прошлой жизни. Да. Все с чистого листа. Боишься? Еще ничего не произошло, а ты уже трясешься. Сделай это для себя. Сделай для себя хоть что-то. Просто попробуй».

Эта фраза стала моим лейтмотивом на весь вечер и ночь. Я почти не спала, но не от страха, а от того, что ходила по квартире завороженная этими словами. Они снова и снова прокручивались у меня в голове.

Я осторожно наливала чаю, сыпала сахар, резала сначала хлеб, потом сыр, на бутерброды. И все это в каком-то трансе.

За окном спустились сумерки, опять заморосил дождик. Медленно подошла к окну, по-новому ощущая свое жизненное пространство. Как оно наполняется какой-то другой энергией, совсем не враждебной, как раньше. А такой приятной, уютной. Наконец дом становился для меня домом, а не тюрьмой. Менялось немного осознание самой себя.

Это было странно. Я смотрела, как в других домах начинали одно за другим светиться окна. Как будто жизнь зажигала во мне надежду. Нет, не надежду, а желание. Желание начать все заново. Желание жить полной жизнью, а не прибывать в этом состоянии овоща.

Я так и представляла себя – сморщенной, старой, дряблой свеклой или морковкой, которую находишь на дне холодильника и думаешь озадаченно, откуда же она тут могла взяться.

Нет. Все. Мы начнем все заново. Светилось все больше окон. Видно было, как в одних, за почти прозрачными, кружевными шторами, собирается семья на ужин, в другом только лампу, в третьем девушка с парнем ссорятся. Я присмотрелась, дерево немного шаталось и иногда закрывало мне их, но когда они показались уже в следующий раз, то уже стояли, обнявшись, чуть позже свет погас.

Улыбка сама по себе расползлась по лицу.

Просто попробуй!

Лето набирало обороты и концу июля жарило просто нестерпимо. Вся влага уже, казалось, должна была выпариться, но в воздухе стоял какой-то морок, влажным облаком. Дышать было нечем, горячий воздух опалял не только кожу, но и носоглотку, когда проходил через нее, а потом и легкие, с разлету попадая туда.

Темные очки сползали с влажного носа, и приходилось время от времени их поправлять. Примиряло меня с такими жизненными обстоятельствами то. Что скоро я окажусь в прохладном помещении кафе, вдохну прохладу, остужу легкие. А потом закажу себе, много мороженного и какой-нибудь чай со льдом и дольками лимона вперемешку. Только представила себе эту картинку, как в голове немного помутилось.

Немного, еще немного. Еще чуть-чуть. Вот уже все перехожу дорогу. Водитель, тоже разомлевший на жаре, даже не попытался обругать меня за то, что почти кинулась под колеса. Видимо было лень.

Стеклянная дверь, а за ней рай – плиточный пол, достаточно большое пространство, чтобы можно было сидеть, не задевая друг друга, сочные краски, кондиционер, работающий на полную мощность. Что еще нужно?

Наверное, только разговор с любимой подругой. Это тоже прилагается к сегодняшней программе. Так что я с удовольствием вдохнула божественный воздух.

Программа «просто попробуй» была мною выполнена. И закрывая глаза, иногда представляю, что могла бы этого не сделать и не пойти на встречу, остаться в своей добровольной темнице. И ужас накатывает огромной волной.

Сегодня утром Егор, как обычно ушел на пробежку вместе с Дрейком. Я ночевала у него пока несколько раз и еще не привыкла к обстановке. Он хирург в какой-то частной клинике. Зарабатывает неплохо. И квартирка на уровне – евроремонт, все дела. Особенно мне нравилась ванная, где можно было сделать несколько шагов вдоль и поперек, а не просто, как пингвин пастись на маленьком пятачке, не зная, как одеться, или раздеться. Весело напевая, я шикарно сбросила халатик, что прихватила с собой из дома, не выдержала – хихикнула, и шагнула в полную ванну. Испытала блаженство, булькаясь в пене. Потом приступила к приготовлению завтрака.

Готовить для себя одной всегда было лень. Но теперь мне доставляло удовольствие, радовать его разными рецептами, собранными мной из разных источников: подруг, журналов, интернета. Ну, и старалась соблюдать некоторые правила, что были у Егора пунктиком, на счет питания. Но это были такие глупости.

Все можно сделать, когда только вспоминаешь пробуждение сегодня утром. Я лежу на левом боку, чуть согнувшись, голова на его руке, сверху на бедре вторая, огромная теплая рука, спина тоже огорожена – как в коконе. В коконе, что защищает меня. Мерное дыхание щекочет шею. Я улыбаюсь, притягиваю руку, что лежит на бедре и целую ладонь.

Слышится веселое хмыканье.

– Доброе утро.

– Доброе.

Потом он высвобождает руку и гладит меня по бедру, переворачивает на спину, целует медленно, сонно, спускается ниже, прикладывается к коленке.…

Зардевшись перед зеркалом в ванне, начинаю суетливо умываться, чистить зубы. Надо еще завтрак приготовить.

А сейчас, похоже, я заснула посреди кафе, люди, наверное, думают, что у меня тепловой удар. Марина привстала и помахала рукой, видимо тоже забеспокоилась все ли в порядке. Но, когда подошла, увидела на лице понимающую улыбку.

– Привет! Ты выглядишь, как кошка навернувшая крынку сметаны. Только, что не потягиваешься лениво.

– Примерно так и есть.

Мы расцеловались и заказали по мороженному и холодному чаю – о чем я так мечтала – поделились последними новостями. Все мои новости были написаны на моем лице. У Марины из новостей то, что свадьба приближается и еще столько надо купить и сделать. Эта паника появилась у нее в последнюю неделю, когда приехала мама Глеба и решила, что их нужно срочно спасать, а то к сроку ничего не успеют.

Хотя, что там успевать? Свадьба на двадцать человек. Тихо, без особых торжеств и изысков. Но для Марины будущая свекровь с ее энтузиазмом была главной темой. Это важно, я понимала. Тем более что на следующей неделе мы шли выбирать платье. Мне очень хотелось увидеть ее в море кружев и пышной юбке с кринолином.

Потом ее мобильник загавкал.

– Да, Светлана Петровна.

Так звали маму Глеба. Я чуть не забрызгала весь стол чаем в приступе смеха.

– Извини. Я побегу. А то…

– Да, понятно. Звони, когда соберешься за платьем.

– Хорошо, тогда до связи.

И, чмокнув меня в щеку, улетела.

Я еще посидела за столиком, подчищая из вазочки мороженое. Лень было вставать и выходить опять на это марево. Но надо было зайти в квартиру и забрать кое-какие вещи. Утром Егор, как будто это само собой разумелось, спросил, что с моими вещами. А что с ними? А тебе, что не нужны никакие вещи, женские штучки?

Эмм-м. Признаться честно, я оторопела. И даже переспросила. Он ответил, что вполне логично будет, если я перееду к нему. Или есть возражения?

У меня? Нет, никаких.

Готовность помочь тоже на пять баллов. Собери все, а я вечером подъеду, и быстренько все перевезем. Хорошо, нет проблем, подготовлюсь.

Теперь сидела и думала. Как бы все правильно и разумно. И так все понятно. И мне его предложение близко. Что же сейчас остановилась в задумчивости? И нерешительности.

Опять начинаю закрываться в своей раковине. Нет, нет, надо чем-то заняться, чтобы увязнуть в этом болоте. Все будет хорошо.

В квартире было душно и темно, шторы были задернуты. Быстро открыла окна. Сегодня как-то слишком тяжело, гроза, наверное, будет. Здесь было как-то пусто и уже непривычно. Не было собачьих игрушек и миски оставленной посередине комнаты. Когда Дрейк ее вылизывал, то от усердия задвигал во все углы. Не было запаха мужского одеколона и как будто незримого его присутствия в каждой вещи.

Открыла шкаф, достала сумку и начала методично вываливать барахло на диван. Может кое-что выкинуть? Все равно носить не буду, а так тащить меньше. Нашла большой пакет. Потихоньку наполнила его и сумку, поставила к двери.

Всякие мелочи из ванной и косметичку уложила в другой пакет, вместе с книгами. За время переездов их осталось немного.

Остались только ложки, чашки, поварешки с кухни. Черт, для чашек нужны газеты. Кажется, когда поднималась, видела, как из моего почтового ящика во все стороны торчат газеты.

Спустилась вниз. С трудом открыла дверцу, все содержимое повалилось на пол. Тяжело вздохнув от своей неуклюжести, начала собирать все в одну кучу. Надо еще позвонить хозяйке и сказать, что съезжаю. И тете позвонить, а то, наверное, думает, что племянница совсем про нее забыла. Да надо не забыть…

И тут на глаза попался белый конверт. Просто белый конверт. Без подписи, без адресата, без обычных надписей «от кого», «откуда», марки в углу и вообще всех атрибутов.

Ничего.

Сердце замерло. Реальность будто покачнулась, вся перекосилась и смазалась, как в кривом зеркале.

Внутренний голос говорил, чтобы я не брала его и не открывала.

Сев на коленки, вздохнула, потом выдохнула. Что за чушь! С чего вдруг бояться какого-то конверта? Просто клочок бумаги. Не более.

«Ага, клочок бумаги. А откуда он? Не думаю, что это поэма о любви от тайного поклонника. Ты прекрасно знаешь, что некому тебе посылать письма. Да еще так странно, не по почте».

Поток мыслей ушел куда-то в сторону, а внутри остался только страх, он надувался и заполнял все пустоты. И я стояла на коленях, как изваяние и смотрела на этот конверт.

Что-то – наверное, опять внутренний голос – подсказывало, если возьму его, то это поменяет мою жизнь, только-только устоявшуюся. Даже, если и не открою его, думается уже ничего не предотвратить, механизм запущен. Начался новый виток. С каждой секундой стояния на коленях, становится понятно – там ничего для меня хорошего не припасено.

Ничего.

Снова вдох, резкий выдох. Рука, как под гипнозом, сама потянулась к нему. Внутри все сжалось. К горлу подступила тошнота.

Распечатала.

Не поняла. Небольшой листок, всего два слова…

Кажется, кто-то воет. Кажется, это я. Вою, согнувшись пополам на полу в своем подъезде. В ладони смят листок. Простой белый листок и два слова, посередине выведенные черным маркером.

«ПРИВЕТ, МИЛАЯ».

Мне всегда больше нравились верхние полки в купе и в плацкарте. Хотя плацкарт это отдельный разговор. Но, все равно лежать наверху и наблюдать шевеление снизу, было гораздо интереснее.

Я лежала почти неподвижно – голова свешена к окну. Левая рука подпирает ее с одной стороны. За стеклом в размеренном темпе протекали картинки однообразного пейзажа. Временами лес, к которому очень подходит определение «дремучий», видно. Что за первым рядом елей и сосен скрывается бурелом. Потом сменяется более ровными рядками деревьев и перелесками. Попадались старые деревянные домишки, чуть скособоченные на один бок латанные, перелатанные, как будто все в заплатках. Или станции, где современность соседствовала со старыми заржавелыми болтами. И красивые еще не затрепанные новые буквы названия станции на свеженьком фасаде, но чуть поодаль видно заброшенность и ветхость.

Шея затекала быстро, и приходилось довольно часто менять положение, но не очень помогало. К концу пути было ощущение, что между лопаток вбили кол ни повернуть, ни выдернуть.

– Подайте, пожалуйста, матрас с подушкой.

Сначала я не услышала, что от меня хотят, достала наушники из уха и кивнула. Чтобы достать этот тюк, нужно встать на карачки и изгибаясь под немыслимым углом, нащупать край и тянуть. Пусть падает им на голову, они же просили. Пока ехала восемь часов вдоволь наигралась в человека-паука.

Соседи мне попались хорошие. Три женщины ехали вместе. Аккуратно прошуршав пакетиками, сходили в туалет, переоделись на ночь в другую одежду. Меня ни сколько не смущало и не стесняло, спать в той же самой, и было очень лень сползать с полки. Потом они пошушукались и рассредоточились на своих местах. Наутро та же очередь на переодевание и утренний моцион, растворимый кофе и баранки. Мне ничего не хотелось. Пришлось только внять жалобам желудка, вылить в него кефир, припасенный на такой случай.

Город встретил наш поезд только-только занимающимся рассветом, было около шести утра. Я засунула нос в ворот ветровки, было свежо.

Новый, неизвестный город, где я никогда не была. Не то, чтобы он представлялся враждебным. Но все новое вызывает вначале отторжение, потому что изведанная территория, кажется гораздо безопаснее.

«Но ты-то знаешь – безопасность понятие относительное. И. если сегодня место смотрится спокойным и уютным, то совсем не обязательно, что завтра оно останется таким же. Все меняется».

Да, все для меня изменилось два месяца назад. Опять прыжок, кувырок, переворот и жизнь верх тормашками. Как же я напугала своих соседей, воя в подъезде. Не стоило, конечно, так впечатляться этой бумажкой. Но ничего не поделаешь. Неожиданный удар. Только думаешь, что расстался со своим прошлым, а оно раз и снова из-за угла появится.

Затею переехать к Егору оставила. Сослалась на то, что не готова к совместному проживанию и т.д. Конечно, холод отчуждения между нами прошел. И некоторое время общались мы натянуто. Я не могла избавиться от ощущения, что на меня смотрят, следят за всем. А он видимо от обиды. Ну, что ж и такое бывает.

И все доводы и увещевания понятны. Но я никому не могла бы объяснить, что со мной происходит. Почему вернулось мое состояние – отчужденное, холодное, закрытое. Тетка и Марина недобро косились на Егора, но я объяснила, что перемены не связаны с нашими отношениями.

Что же делать?

Опять впадать в кому ожидания? Ждать звонка в дверь? Ждать звонка по телефону и звука знакомого голоса? Ждать дальнейших действий с его стороны? Угроз? Я не знаю чего еще. Опять ждать. От этого становилось еще хуже. Внутри теснилось чувство нетерпения напополам со страхом и желанием забиться в какую-нибудь дыру, бежать и остаться.

С объяснениями вообще всегда было проблематично. И психолог, заметив изменения моего состояния, пыталась вытащить подробности. Чем больше она хотела, тем больше я закрывалась. Надо отдать ей должное. Использовала она совершенно разные методы и приемы. Но ничего не помогло. Я просто совершенно не готова об этом говорить.

Хотя, да ужасы, происходящие в той камере пыток, обсуждались нами много раз. И моя роль этакой музы маньяка тоже.

Но об Андрее нет, мы не говорили. Я боялась на секунду расслабиться и проговориться. Это мой страшный сон, наваждение. И я считала, что с этим можно справиться только самой.

Свадьба Марины и Глеба прошла отлично. Я очень рада за них и старалась веселиться во всю, время от времени поправляя ленточку с надписью «свидетельница». Коллеги Изотова отмачивали шуточки по поводу таких названий.

Главное, что они остались довольны, а также полны радости и предвкушения новой жизни. Совсем другой – вместе решать, вместе жить. «И, слава Богу, без свекрови». Это уже Марина выдохнула с облегчением, пока объект нашего обсуждения отошел в сторону к родственникам. Похоже, новоиспеченная жена держалась из последних сил, чтобы не поссориться с ней. Но мне мама Глеба очень понравилась и показалась не такой уж и навязчивой. Его старшая сестра вот это да! – генерал в юбке. Муж и дети ходят по струнке. Оказалось она воспитатель в детском саду.

Все было прекрасно: церемония, лепестки роз, осыпающие жениха и невесту, их сияющие лица, голуби, вылетающие из сложенных ладоней. Все было прекрасно. Но изнутри не переставало скрести – уныло, настойчиво, неотвязно. Не давало погрузиться в этот свадебный угар полностью. Как будто тонкий поводок – тянул, сдавливал легонько шею.

Напряжение не отпускало. Телефонную трубку я брала с некоторой опаской. В подъезд первое время заходила, преодолевая себя, подозрительно косясь на почтовые ящики.

Егор, никогда ранее не заплывающий за выставленные мною буйки, тоже пытался узнать, в чем дело. Он знал историю, связанную со мной. Еще бы! Об этом знал весь город. Слишком громкое. Слишком грязное для нашего захолустья. Невиданное, вызывающее, хоть и немного противное, чувство настойчивого любопытства.

Он все знал и никогда не спрашивал об этом. Мы жили здесь и сейчас. Я интересовалась только стандартными данными о его прошлом: где родился, где жил до этого, кто родители, где учился…. Все по списку. Жили только тем, что могли дать друг другу сейчас. Мне нравилось ощущение мягкой заботы без навязывания, настойчивости. Хотя понимаю насколько ему тяжело держать себя в таких рамках. И пытаться сосуществовать рядом с моим депрессивным, мрачным, замкнутым состоянием, которым я закрываюсь, как щитом от остального мира и людей. И от него иногда тоже. Когда ситуация накалялась и воздух между нами напоминал электрическое поле, посверкивающее от напряжения, я подходила к нему, обнимала сзади и упиралась лбом в спину. Она такая твердая и одновременно уютная. И в такие моменты приходило понимание выражения «я за тобой, как за каменной стеной». Он моя каменная стена. И чувствовала, как большая теплая рука ложится на мою. Не надо говорить. Все и так понятно.

За свадебным столом мы сидели отдельно. Свидетельница должна сидеть за столом рядышком с женихом и невестой. Но я время от времени ловила его взгляды и шутливо поднимала глаза к небу – мол, так все это надоело. И хотелось, очень хотелось в такие моменты выкинуть все из головы. Сказать: «Да пошло все к черту!». Я не поддамся на дешевые эффекты.

И в голове уже зрело решение запечатать все мысли, воспоминания в большую коробку и выбросить на помойку. Все это мне больше не нужно и только мешает жить дальше.

Мы вернулись домой уже под утро, устало обменялись поцелуями и, обнимаясь, но, приняв душ, сразу, же вырубились и проснулись от тихого поскуливания. Дрейк, положив голову на край кровати, жалобно поглядывал на нас. Бедный пес.

Покряхтывая, Егор встал и, натянув тренировочный костюм, позвал четвероного друга гулять. Весело процокали когти по полу, послышалось бряцание ключей в двери. Все стихло.

Я еще понежилась на мягком матраце. И вдруг вспомнила тот старый продавленный, под которым выпирали пружины, и пахло от него и белья хлоркой и лежачими больными, чужим потом…

Резко села на кровати, потерла лицо. Потом быстро стащила все белье на пол, загрузила машинку, налив побольше в отсек для порошка вонюче-сладкого кондиционера, и постелила заново.

Прошлепала на кухню и задумала приготовить на завтрак блинчики, надо было занять себя чем-нибудь до их возвращения. Солнышко светило ярко. Я открыла окошко и методично выпекала блин за блином. На улице весело щебетали птички, блинная гора становилась выше.

Посмотрела на часы, что-то они сегодня долго. Это странно. Пошла искать телефон, но напрасно потратила время – ответная трель раздалась где-то в квартире. Его мобильник нашелся в куче одежды оставленной на кресле вчера.